Гнев Новороссии.
· · ·
Два медицинских джипа медленно подкатили к блокпосту, позади ехал грузовой «КамАЗ». Завалы из бетонных блоков, мешков с песком и автомобильных покрышек за очень короткое время стали такой же неотъемлемой деталью ландшафта Донецкого края, как и знаменитые терриконы.
– Повторяю еще раз, для «особо одаренных». Хирургические маски не снимать, в разговоры не вступать, держаться настороже. Мы, конечно же, медики, но все же полагаться без оглядки на Женевскую конвенцию было бы непростительной наивностью на войне, где самая желанная мишень – именно Красный Крест. А еще лучше – роддом! – Костя Новиков, когда нервничал, начинал изъясняться витиевато.
На санитарных машинах были закреплены флаги с красным крестом и белые парламентерские полотнища. Но пулеметчики на джипах и ополченцы в кузове «КамАЗа» держали пальцы на спусковых крючках.
Артем-Одессит настороженно смотрел по сторонам, готовый мгновенно открыть огонь из «Печенега» на турели. У него руки чесались – влупить длинной очередью по «желто-блакитным». Артем действительно был родом из города каштанов и Кости-моряка, который привозил «шаланды, полные кефали». После страшных событий 2 мая 2014 года, когда боевики «Правого сектора» сожгли живьем пророссийских активистов, Артем уехал в Севастополь и вступил в ряды Народного ополчения. Боец он был весьма опытный: отслужил срочную в бригаде украинского спецназа в городке Болград, что в Одесской области. И вот он здесь. Его распределили в госпиталь, хотя Артем стремился попасть в части спецназначения. Но ведь и с приказом не поспоришь. И Одессит исполнял свои новые обязанности стрелка-санитара четко и беспрекословно, как в спецназе. Но сейчас боевые рефлексы и навыки бывшего украинского спецназовца, подпитанные благородной яростью, казалось, были готовы взять верх над здравым смыслом.
– Стій! Дальше їхати не можна! Ехать нельзя!
Старший лейтенант Новиков выбрался из головного джипа.
– Я – русский военврач, и вы сами нас вызвали! Так что, или дайте дорогу, или мы разворачиваемся, и пусть ваши раненые переходят в разряд безвозвратных потерь!
– Добре, проїжджайте!
– Вот и «добре».
Блокпост был обыкновенным – до того, как подвергся атаке своих же вертолетов. Теперь куски бетона, разорванные мешки с песком валялись вокруг остова обгоревшей БМП-2. Боевая машина пехоты была раскурочена, словно консервная банка, прямым попаданием. Похоже, украинские вертолетчики долбанули неуправляемыми ракетами. Стоящий рядом бронетранспортер тоже обгорел. В воздухе витал тошнотворно-сладковатый запах горелой плоти и тяжелый дух сворачивающейся крови. Чуть в стороне чадно горели автомобильные покрышки. Еще одна «коробочка»[40] скособочилась в кювете.
Тела убитых сложили под навесом из маскировочных сетей, бледный солдатик веткой отгонял гудящих мух. Хорошо хоть сентябрьский день выдался пасмурным и тела не распухли на солнце.
Но русский военврач поспешил вначале к раненым. Стрелки-санитары и военфельдшер тащили с собой реаним-комплекты, дыхательные аппараты и портативный элеткродефибриллятор.
За спиной выразительно лязгнули затворы автоматов, но русский военврач и бровью не повел. У него сейчас были дела поважнее. Раненые, в основном – с политравмами и ожогами. Выжившие солдаты с сине-желтыми нашивками выглядели растерянными и, прямо скажем, пришибленными какими-то… Оно и понятно: когда собственные вертолеты лупят по тебе ракетами, тут уж действительно все переворачивается с ног на голову…
– Еб твою мать! Тут же операционная нужна: некоторые из этих пацанов до нашего госпиталя не протянут.
В стороне переминался с ноги на ногу солдат с медицинской сумкой через плечо.
– Будем оперировать прямо на носилках! Поставьте вот эти повыше и застелите чистой простыней, – распорядился русский военврач. – Ребята, готовьте стерильный инструментарий, физраствор, медикаменты. Дима, фельдшер, спирт на руки! Переодевайся в стерильный комплект, мойся и будешь мне ассистировать, готовь инструменты и лекарства. Маску только смени.
– Понял.
– Артем-Одессит, Серега Малик занимаетесь сердечно-легочной реанимацией тяжелых раненых и противошоковыми мероприятиями.
– Есть!
Старший лейтенант медслужбы стащил бронежилет, достал одноразовую упаковку со стерильным хирургическим комплектом. Переменил маску, протер еще раз руки спиртом, разорвал пакет со стерильными перчатками и сам же их надел.
– Эй, боец! Иди сюда, я не кусаюсь. Продезинфицируй руки, будешь помогать. Капельницу поставить можешь?
– Так, можу…
– Давай, быстрее! Дима – наркоз раненому. И подключи его к портативному кардиомонитору. У него на камуфляже я видел бирку: вторая группа, «плюс». Приготовь два флакона цельной крови.
У первого солдата, которого положили на импровизированный операционный стол, состояние было критическим: разрыв селезенки и внутреннее кровотечение.
– Твою же мать! Нужно делать спленэктомию[41], иначе он минут за двадцать загнется от внутреннего кровотечения.
Селезенка, в отличие от других, орган паренхиматозный и внутри не имеет четкой структуры. И вместе с тем именно она является одним из кроветворных органов. Для пациента и для хирургов такой расклад был очень хреновым. Проводить довольно сложную хирургическую операцию в таких адовых антисанитарных условиях, на разгромленном блокпосту… Это безумие! Однако дороги до госпиталя с ухабами и полузасыпанными воронками от снарядов он бы не вынес. И только так можно дать раненому призрачный шанс на выживание. На войне выбирать не приходится…
Вскрыли брюшную полость, Дима крючками растянул и зафиксировал операционную рану. Селезенка напоминала кровавую кашу.
– Нужно осушить рану и наложить лигатуры на кровеносные сосуды.
– Убираю кровь.
– Давай «москиты».
Хирург и его ассистент работали практически на ощупь. Захватили сосуды, поставили на них кровеостанавливающие зажимы. Потом стали накладывать лигатуры.
– Дима – электрокоагулятор.
– Возьми.
– Скальпель.
Константин Новиков выполнил ампутацию разорванной селезенки, вытащил осколки, промыл и ушил рану. Вместе с военфельдшером они работали максимально быстро, чтобы не допустить еще большей кровопотери. Между тем флакон с цельной кровью почти закончился, пока они оперировали.
– Боец, замени на флакон с реаполиглюкином[42]. И дексаметазон внутривенно – четыре «кубика». Дима, сможешь дошить без меня?
– Справлюсь, – кивнул военфельдшер.
– И срочно отправляй его в госпиталь, состояние у раненого все еще очень тяжелое.
Следующий раненый был «попроще»: проникающее ранение в грудную клетку. Но, слава богу, ни легкие, ни сердце оказались не задеты. Военврач приступил к хирургической обработке раны. Осколки со звоном падали в подставленное оцинкованное ведро. Константин Новиков промыл рану и стал накладывать швы, работал он быстро и расчетливо, он понимал, что переделывать времени не хватит.
– Боец, держи флакон повыше, – по прозрачной трубке в кровеносное русло раненого через «Венфлон» по каплям поступала жизнь. – Все, этого уносите, вроде бы должен выкарабкаться.
На всякий случай Константин Новиков ввел довольно значительную дозу антибиотика широкого спектра действия через специальную мембрану универсального венозного катетера.
Эти двое были самыми тяжелыми, в остальных случаях требовалась только первичная хирургическая обработка ран.
После раненых настал черед убитых. Тела погибших украинских военных, перед тем как загрузить в кузов «КамАЗа», подробно фотографировали и вносили в специальный список, который сверяли обе стороны. Это было необходимо, чтобы впоследствии передать тела погибших противнику.
Когда со скорбным ритуалом было покончено, медицинские джипы и грузовик с телами погибших отправились в Ленинскую больницу Славянска.