Лекции по истории фотографии.

Лекция 3. В студии и за ее пределами: функции ранней фотографии.

Изобретение фотографии произошло вовремя. Образы камеры соответствовали тем новым социо-культурным потребностям, которые уже не могло удовлетворить рукотворное изображение. С момента возникновения фотография непрерывно расширяет свое жизненное пространство. В общественной жизни она понемногу вытесняет другие способы отображения действительности, присваивая их функции. Социальный заказ в области фотографии многообразен, заказчиками выступают и государство с его учреждениями, и научные институции, и частные лица, принадлежащие к очень разным имущественным группам. Самой емкой областью для фотографии является портретирование, которое, в свою очередь, имеет достаточно широкий спектр функций. Так помимо студийного заказного портрета, охватывающего наибольший сектор первоначального рынка фотографии, механическая фиксация человеческого облика находит широкое применение также и в области охраны правопорядка. Уже в 1842-м делаются дагеротипные изображения лиц, содержащихся в тюрьме Брюсселя, после чего возникает идея о фотографических изображениях в личных документах. В 1850-х полиция Бирмингема активно пользуется дагеротипными портретами, а в Нью-Йорке фотопортреты разыскиваемых помещаются в полицейских участках. В 1860-х идентификационные фотоснимки используются уже довольно часто, а в 1870-80-х (после Коммуны) в полицейских префектурах Франции эта практика постепенно становится рутинной.

Что касается прямого государственного заказа, то его поле несравненно шире во Франции, чем в Великобритании. На континенте заказчиками выступают госучреждения, конкретные чиновники и сам император. Британские власти прямо подобных действий не предпринимает, однако королева Виктория (Victoria, при крещении Alexandrina Victoria, 1819–1901) и принц Альберт (Albert Franz August Karl Emmanuel Herzog von Sachsen-Coburg-Gotha, 1819–1861) страстно увлечены фотографией и всячески способствуют ее развитию. Правительство Соединенных Штатов для изучения новых земель организует большое число экспедиций, в составе которых чаще всего оказываются и фотографы. Ну и, наконец, фотографию начинают использовать для документирования боевых действий – начиная с Крымской войны в Европе и Гражданской войны в США.

Понятно также, что в век промышленной революции возможности первого технического искусства используются для документирования процессов индустриального изменения мира. Общественная потребность и технический прогресс в фотографии здесь стимулируют друг друга. Использование коллодия соединяется с применением более быстрых короткофокусных объективов, что позволяет фиксировать процессы, длящиеся всего несколько секунд. Предприятия заказывают фотографам съемку образцов своей продукции с целью рекламы и создания визуальной хроники изготовления объектов самого разного рода и назначения.

Прежде всего, фотография внедряется в архитектуру и строительство всего, чего угодно – от судов до железных дорог. Шарль Гарнье (Charles Garnier, 1825–1898) фиксирует строительство Парижской Оперы (правда, его снимки, предназначавшиеся для иллюстрирования издания «Новая Парижская Опера», были в результате заменены рисунками). Шарль Марвиль (Charles Marville, 1816–1879) в течение десятилетия (конец 1850-х – 1860-е) фотографирует реконструкцию французской столицы. Эдуар Бальдю в 1850-х снимает возведение нового здания Лувра и строительство железной дороги, соединившей Булонь с Парижем и Марселем. Однако наибольший массив снимков, посвященных прокладке железных дорог, возникает в США, где большинство строительных компаний нанимает фотографов, в частности тех, кто еще недавно снимал военные действия: среди них можно назвать Александра Гарднера и Эндрю Рассела (Andrew J. Russell, 1830–1902). Англичанин Филип Деламот (Philip Henry Delamotte, 1820–1889) подробно фотографирует строительство Хрустального дворца (The Crystal Palace) в Сайденхеме (Sydenham), а Роберт Хаулетт (Robert Howlett, 1831–1858), также занятый на этой съемке, в следующем десятилетии документирует еще одну «стройку века» – сборку гигантского пакетбота Great Eastern, за которой следит вся страна.

Прямо с момента рождения фотографию начинают использовать и в науке: дагеротип, благодаря его точной детальности, отлично подходит для документирования изучаемых объектов. Уже в 1839-м врач Альфред Донне (Alfred Donn, 1801–1878) знакомит Парижскую академию с полученными им микроснимками, причем особое изумление ученых вызывает увеличенное изображение глаза мухи. А в 1845 году Ипполит Физо и Жан Бернар Леон Фуко (Jean Bernard Lon Foucault; 1819–1868) издают уже целый медицинский атлас микроизображений – тканей, крови, желез и т. п. Далее список фотоиллюстрированных изданий все более расширяется, и многие из них превращаться в периодические. Особенно привлекательной оказывается фотография для психиатров. Первопроходцем в этой области выступает психиатр, член Британского фотографического общества Хью Даймонд (Hugh Welch Diamond, 1809–1886), обученный мокроколлодионному процессу его изобретателем, бывшим пациентом Даймонда Скоттом Арчером. С 1850 года Даймонд вводит фотографическую съемку в качестве непременного элемента врачебной практики в доме для умалишенных в графстве Суррей. То же самое происходит и в венецианской больнице Сан-Клементе. А в 1876-м парижский врач Дезире-Маглуар Бурневиль (Dsir-Magloire Bourneville, 1840–1909) публикует «Фотографическую иконографию приюта Сальпетриер», ставшую первой частью многотомного издания по женской истерии, продолженного уже Жаном Мартеном Шарко (Jean Martin Charcot, 1825–1893).

Другой областью науки, остро заинтересованной в фотографии, становится астрономия. Уже упомянутые Физо и Фуко в том же 1845 году делают дагеротипные снимки Солнца, превращенные затем в гравировальные доски, с которых печатается тираж. Но еще до них, в 1842–1843-м, солнечный спектр фотографирует американский ученый, философ и историк Джон Дрэпер (John William Draper, 1811–1882), а самым первым, причем в цвете, в июле 1839-м получает его снимок Джон Гершель, оказавшись, правда, неспособным зафиксировать изображение. Луну же снимает уже сам Дагер, о чем Араго сообщает в своей речи от 10 августа, и по поводу чего Гумбольд не может удержаться от патетического восклицания: «Сама Луна оставляет свой образ в таинственной материи Дагера!» Затем, в 1840-м, изображение того же небесного тела получает Дрэпер. С 1850-х спутник Земли планомерно снимают в гарвардской обсерватории, а в 1860-х ученые нескольких стран договариваются о съемке всего звездного неба.

В числе важных моментов в использовании фотографии в науке нельзя не упомянуть о труде Чарльза Дарвина «О выражении эмоций у человека и животных» (On the Expression of the Emotions in Man and Animals, 1872), над иллюстациями к которому работал британский фотохудожник Оскар Рейлендер (речь о нем пойдет позднее).

Нельзя не упомянуть и о совсем иных, на первый взгляд, неожиданных функциях медиума. В книге воспоминаний «Когда я был фотографом» (Quand j’tais photographe, 1899) Надар (о нем см. далее) называет фотографию самым удивительным и тревожным изо всех чудес: «Она дает человеку возможность творить, придавая субстанцию бестелесному духу, мгновенно исчезающему, не оставляющему тени в стекле зеркала или ряби воды. Разве человек может не верить, что он творец, когда он схватывает, ловит, материализует бесплотное, задерживает исчезающее изображение, выгравированное им на самом твердом из металлов!».

Атмосфера тайны и магии долго сопровождает фотографию. Причем первые примеры мистического отношения к медиуму можно обнаружить еще задолго до его изобретения. Так 1760 году в Шербуре (Cherbourg, Франция) издается книга эксцентричного алхимика Тифена де ла Роша «Жифанти», включающая таинственную протофотографическую историю. Однажды во время бури автор был перенесен во дворец неких «элементарных гениев», которые поведали ему о своей способности с помощью специального состава удерживать мимолетные цветные изображения, возникающие на воде, стекле и сетчатке глаза. Аналогичные интонации мы встречаем и в письме Эжена Виоллеле-Дюка от 1836 года своему отцу. Автор письма упоминает о г-не Бизе, который «по простодушию своему мог поверить, что неким химическим, а то и волшебным способом (а без какого-то колдовства тут, кажется, не обойтись) можно зафиксировать на какой-то белой материи то скоротечное и неуловимое отражение, что возникает внутри камеры-обскуры. Не знаю уж, разве что г-н Дагер учился у Фауста или же был лучшим учеником Пико делла Мирандолы, но никогда не думалось, что отражение некоторого цвета может иметь влияние на отражаемый предмет, и настолько большое, что позволяет ему сохраниться».

После изобретения Дагера мистическая атмосфера вокруг медиума рассеиться не спешит. Так Надар в своих мемуарах, пишет об Оноре де Бальзаке (Honor de Balzac, 1799–1850), который считал, «что всякая плоть, всякое тело в природе как бы состоит из вереницы призраков, эти многочисленные привидения накладываются друг на друга и перетекают друг в друга и так до бесконечности, и вот это-то бесконечное множество оболочек или прозрачных слоев и обнаруживается чувством зрения. Коль скоро человеку никак не возможно творить, то есть составлять из неосязаемой зримости некую прочную вещь, так как это означало бы сотворение вещи из ничего, то приходится думать, что всякая Дагерова операция захватывает, отделяет и уносит какой-то из тех призрачных слоев, из которых состоит фотографируемое тело.».

В глазах части общества XIX – первой половины XX века способность фотографии точно фиксировать зримый материальный мир предоставляла доказательства существования феноменов мира нематериального. С помощью нового медиума запечатлевали ауру и случаи левитации, явления призраков и многое другое из сферы оккультизма и спиритизма. Популярный писатель, убежденный спирит и автор «Истории спиритизма» Артур Конан-Дойль (Arthur Ignatius Conan Doyle, 1859–1930) даже открывает в 1925-м небольшой музей, посвященный съемке духов. А французский журнал La Revue Spirite в январе 1874-го рассказывает о медиуме-фотографе Бюге: на его снимке, где «великолепно вышел угол помещения, оказались запечатленными духи. Разнообразные манипуляции и химические реакции повторялись вновь и вновь, и перед пятью внимательными людьми проступали изображения духов, тусклые, как бы просвечивающие через ткань».