По всему свету.
Часть четвертая. Двуногие прямоходящие.
Когда странствуешь по свету, коллекционируя животных, поневоле пополняешь свою коллекцию и представителями рода человеческого. К людским недостаткам я отношусь куда более нетерпимо, чем к изъянам животных, но мне явно везло, потому что чаще всего в своих путешествиях я встречался с чудесными людьми. Конечно, здесь играет роль профессия зверолова: людям всегда интересно познакомиться с представителем столь необычной специальности и они всячески стараются вам помочь.
Одна из самых милых и мудрых женщин, с какими меня сталкивала жизнь, помогла мне втиснуть двух лебедей в кузов такси в центре Буэнос-Айреса, а всякий, кто когда-либо пытался перевозить живность в буэнос-айресском такси, оценит величие этого подвига. Один миллионер разрешил мне расставить клетки с зверьем на парадном крыльце его элегантной виллы и продолжал сохранять полную невозмутимость даже после того, как вырвавшийся на волю броненосец прошелся по самой роскошной клумбе что твой бульдозер. Однажды нас поселила у себя хозяйка борделя (и все девушки в свободное время выступали в роли наших горничных), причем она не побоялась оскорбить начальника местной полиции, защищая наши интересы. В Африке один человек, известный своей неприязнью к чужакам и к животным, полторы недели терпел у себя в доме не только нас, но и пеструю коллекцию лягушек, змей, белок и мангустов. Капитан одного парохода в одиннадцать ночи спустился в трюм, сбросил китель, засучил рукава, стал помогать мне чистить клетки и готовить животным корм. Среди моих знакомых есть художник, который отправился за много тысяч километров, чтобы писать картины из жизни индейских племен, а, прибыв на место, настолько увлекся моими делами, что занялся отловом животных и не написал ни одной картины. Впрочем, он при всем желании не смог бы заниматься живописью, после того как я забрал у него все холсты на клетки для змей. Или возьмите маленького лондонца, служащего министерства общественных работ, который, совершенно не зная, что я за человек, вызвался отвезти меня за сотни километров на своем новеньком «остине» по совершенно жутким африканским дорогам, чтобы я мог проверить слух о поимке детеныша гориллы. Единственной наградой ему было зверское похмелье и лопнувшая рессора.
Иной раз мне попадались такие интересные и необычные люди, что я боролся с соблазном бросить животных и заняться антропологией. Но тут, как назло, дорогу переходил какой-нибудь неприятный образец. Полицейский чин, который цедил: «Наш долг, ребята, помогать вам, во всем помогать…» — и тут же делал все, чтобы испортить нам настроение. Инспектор в Парагвае, который, невзлюбив меня, две недели молчал о том, что местные индейцы поймали по моей просьбе чудного редкого зверя и ждали, когда я за ним приду. К тому времени, когда зверь попал в мои руки, он настолько ослаб, что не мог стоять на ногах и через двое суток умер от пневмонии. Моряк, который однажды ночью в приступе садистского юмора опрокинул несколько клеток, в том числе клетку с четой чрезвычайно редких белок и новорожденным бельчонком. Бельчонок погиб.
К счастью, такого рода типы редки. Я с лихвой вознагражден приятными знакомствами и все же буду, пожалуй, держаться животных.
