Со шпагой и факелом. Дворцовые перевороты в России 1725-1825.
§ 24.
Из вышеприведенного манифеста императрицы Елисаветы Петровны от 22-го генваря 1742 года оказывается, что граф Остерман, Головкин и Левенвольде обще с некоторыми другими тамо именованными особами имели между собою совещание, како великую княгиню Анну возвысить в императорское достоинство и наследие престола обратить также на ее дочь. Чрез сие самое великая княжна Елисавет Петровна, равно как и ее племянник герцог Голштинский были бы больше отдалены от наследия престола. Намерение и было точно такое, ибо граф Остерман и многие другие знатнейшие чины империй боялись великую княжну, Елисавет Петровну. Но сия была любима почти всею российскою нациею, и особливо лейб-гвардии полками, как от офицеров, так и от рядовых. Она обратила к себе всех сердца снисхождением своим и приветливостью. Ни одного почти не проходило дня, чтоб она не была восприемницею младенца у кого-либо из гвардии, причем родителей богато награждала или иначе гвардейцам милости оказывала. При дворе правительницы Анны судили о том столь легкомысленно, что, услыша, когда она с гвардейскими офицерами и рядовыми разговаривала, всегда публично насмехались и говорили, что Елисавета имеет сходбища с Преображенскими гренадерами. Между тем правительница Анна имела некое сокровенное предчувствие, что великая княжна Елисавета над нею владычествовать будет; поелику однажды во время регентства своего посетив ее, оступилась она и упала у ног Елисаветы, и сие обстоятельство толикое сделало впечатление в ее сердце, что она к своим придворным дамам (из которых одна мне о сем пересказывала) вещала: мне, конечно, должно будет уничижиться пред великою княжною Елисаветою. Словом, прежде ее падения предостерегали ее многократно от великой княжны Елисаветы Петровны, но она отчасти с намерением не хотела принимать надлежащих мер для своей безопасности, отчасти же не имела дару и духу на то решиться. Хотя она все учиненные ей в предосторожность представления отвергала, однако ж сии заслуживают здесь занимать место. Я не стану обстоятельно описывать того, что великобританский министр Финк за несколько дней прежде воспоследовавшего с ней несчастья объявил ей, что она будет свержена, если не предупредит того, но упомяну о других случаях. Прежде ее падения за несколько дней приехал обер-гофмаршал граф Левенвольде во дворец ночью, когда правительница уже в постели лежала, и отдал ее камер-юнфере (которая в мою бытность в Санкт-Петербурге была еще жива и изустно мне о том рассказывала) письмо, дабы вручить регентше, которая, приказав принесть свечу, прочитала оное и после велела в ответ сказать графу Левенвольду, не с ума ли он сошел. 20-го числа ноября получила она другое письмо, надписанное из Брюсселя, в котором не токмо предостерегали ее от великой княжны Елисаветы Петровны, но и напоминали, дабы она приказала арестовать господина Лестока, который находился в службе при великой княжне Елисавете Петровне. Два дня спустя после того было при ее дворе многочисленное собрание, из которого она, ввечеру вышед в свою комнату, приказала через баронессу Анну Аврору фон-Менгден (после бывшую супругу графа Лестока) позвать к себе от игры великую княжну Елисавет Петровну, что великое произвело во всех удивление. Когда великая княжна Елисавет Петровна пришла в комнату, то правительница, вынув последнее упомянутое письмо из ящика, подала ей оное и наведывалась подробно обо всех обстоятельствах. Великая княжна в немалое пришла изумление, но опять ободрилась, когда правительница к ней вещала, что Лесток часто ездит в дом французского министра маркиза де-Шетардия, в чем она поистине отпиралась и действительно оспорила. При сем ничего более не произошло. Правительнице (как то одна из ее камер-юнферов мне рассказывала) неоднократно после в Риге и Динаминдском шанце супруг ее выговаривал, что она о сообщенных ей известиях о намерении великой княжны Елисаветы Петровны ему не открывала и что она вообще не пеклась о своей и всей их фамилии безопасности; но она никогда в том не раскаивалась и всегда утверждала, что лучшей перемены нельзя быть, как с ней воспоследовала, ибо-де чрез то отвращено всякое кровопролитие.