40 лет Санкт-Петербургской типологической школе.

1 апреля 1961 г. в Ленинградском отделении Института языкознания Академии наук СССР была организована группа структурно-типологического изучения языков под руководством проф. Александра Алексеевича Холодовича (1906–1977). Первыми сотрудниками, принятыми на работу в новую группу, были Владимир Петрович Недялков и автор этих строк. С той поры прошло всего каких-нибудь 40 лет. За это время изменилось многое. Самое важное, на мой взгляд, состоит в том, что мы, волей судеб, стали жить в другой стране, а группа превратилась в Лабораторию типологического изучения языков Института лингвистических исследований Российской академии наук.

Прошедшие годы для сотрудников группы (а затем Лаборатории) не всегда были легкими, особенно в советское время, когда в иные дни просто не хотелось ходить в институт, но все эти дни были заполнены интересной работой. Постоянно проводились рабочие заседания, было опубликовано много статей в отечественных и зарубежных журналах, вышло в свет несколько индивидуальных и коллективных монографий, среди которых следует в первую очередь упомянуть «Типологию каузативных конструкций» (1969), «Типологию пассивных конструкций» (1974), «Типологию результативных конструкций» (1983), «Типологию итеративных конструкций» (1989), «Типологию императивных конструкций» (1992), «Типологию условных конструкций» (1998) и «Типологию уступительных конструкций» (2004, в печати).

Работы Лаборатории всегда получали благожелательные отзывы в литературе, а в лингвистическом сообществе сложилось представление о Лаборатории как о ядре школы А. А. Холодовича, или Ленинградской (Петербургской) типологической школы.

Имена многих ученых, которые в разное время и сейчас принимают активное участие в работе Лаборатории, хорошо известны. Это С. Е. Яхонтов, И. А. Мельчук, В. П. Недялков, Н. А. Козинцева (2001), Е. Е. Корди, Г. Г. Сильницкий, А. К. Оглоблин, В. Б. Касевич, В, М. Алпатов, Н. Б. Вахтин, А. П. Володин, Д. М. Насилов, И. В. Недялков. Список можно продолжать и продолжать.

Все это не может не вызывать удовлетворения.

Вместе с тем мне грустно, что прошло уже 40 лет, и те, кто начинал работать в группе со дня ее основания, стали на 40 лет старше. Однако это светлая грусть, потому что за эти годы выросло уже несколько поколений молодых лингвистов, которые знают больше нас, видят предмет лучше и получают интересные результаты. Хочет старшее поколение или не хочет, но для того, чтобы работа в Лаборатории продолжалась так же активно, как и прежде, нам пора подумать о том, чтобы переместиться с авансцены поближе к кулисам, пока мы (в соответствии с одним из законов Мэрфи) не достигли уровня своей некомпетентности.

Мне грустно еще и потому, что уже много лет с нами нет А. А. Холодовича, который создал нашу группу и задал направление наших исследований. О роли личности в истории много спорят. Мне же совершенно очевидно, что если бы не А. А. Холодович, то не было бы нашей группы и не было этого юбилейного сборника.

Об А. А. Холодовиче нужно говорить отдельно. Здесь я скажу о нем всего лишь несколько слов.

А. А. Холодович безусловно был неординарным человеком и ученым, который, как мне представляется, во многом сотворил себя сам, хотя и учился у ряда крупных специалистов, в частности у Н. И. Конрада и Н. Я. Марра. Будучи по образованию японистом, он, вместе с тем, стал признанным специалистом в области корейского, русского и теоретического языкознания. При этом поражает широта его научного диапазона. А. А. Холодовича интересовала не только грамматика, хотя она всегда была ведущей темой в его творчестве, но и история языка, фонология, орфография. Тремя изданиями вышел его «Корейско-русский словарь».

Нельзя не сказать и о преподавательской работе Александра Алексеевича. С 1930 по 1960 г. он читал лекции в Ленинградском университете. Это были лекции и по японистике, и по кореистике, и по общему языкознанию. Он был прекрасный лектор. Мне довелось в 1950 г., когда я поступил на Восточный факультет, слушать его курс «Введение в языкознание», и я помню, как завораживали его лекции, хотя не всегда и не во всем были понятны, особенно в начале курса.

Отдельно следует отметить переводческую, издательскую и редакторскую деятельность А. А. Холодовича. В частности, он перевел корейскую грамматику Г. Рамстеда, «Основы фонологии» Н. С. Трубецкого, редактировал перевод «Принципов истории языка» Г. Пауля, был редактором коллективных монографий «Типология каузативных конструкций» и «Типология пассивных конструкций», наконец, редактировал книгу И. А. Мельчука «Опыт теории лингвистических моделей „Смысл о Текст“». Венцом издательской деятельности А. А. Холодовича следует считать «Труды по языкознанию» Ф. де Соссюра, где он выступил в роли редактора, составителя, автора глубокой вступительной статьи и примечаний. Александр Алексеевич успел подписать выход в свет этой книги, но сами «Труды по языкознанию» вышли уже после его кончины.

В 1961 г. А. А. Холодович круто меняет свою судьбу и переходит из Университета в Ленинградское отделение Института языкознания, где возглавляет группу структурно-типологического изучения языков. Формируя научную программу группы, он, как мне представляется, опирался на щербовское понимание грамматики, согласно которому «вся грамматика в целом фактически со всеми ее разделами мыслится… не как учение о формах, а как сложная система соответствия между смыслами, составляющими содержание речи, и внешними формами выражения этих смыслов, их (смыслов) формальными показателями»[1]. В этом вполне современном определении важная роль отведена понятию соответствия, которое, по словам А. А. Холодовича, в принципе «играет громадную роль в языкознании» и которое является ключевым в его научных разработках тех лет. Добавим к сказанному, что А. А. Холодович был последовательным вербоцентристом, опиравшимся на положение о доминирующей роли глагола в структуре предложения. Если учитывать оба названных обстоятельства, а именно понимание А. А. Холодовичем грамматики как соответствия между смыслами и формами и его представление о ведущей роли глагола и его категорий в структуре предложения, то из них естественно вытекает научная программа, которая заключается в типологическом исследовании грамматических категорий глагола, связанных с синтаксисом предложения. Эту программу Лаборатория типологического изучения языков реализует до настоящего времени и именно этой теме посвящено большинство статей, опубликованных в сборнике.

* * *

Статьи, включенные в настоящий сборник, подготовлены авторами на основе докладов, прочитанных на международной конференции «Категории глагола и структура предложения», которая проходила в Институте лингвистических исследований РАН в мае 2001 г. и была посвящена 40-летаю со дня основания группы структурно-типологического изучения языков и 95-летию со дня рождения Александра Алексеевича Холодовича.

* * *

Настоящий сборник был подготовлен к печати благодаря гранту Президента Российской Федерации для поддержки ведущих научных школ. Грант № НШ-2325.2003.6.

А. Богуславский, М. Данелевичова. К вопросу о системе эпистемических предикатов с пропозициональной валентностью: «верить, что» в его взаимоотношениях со «знать, что».

В настоящей работе предпринимается попытка описать семантическую структуру выражения верить, что… с тематическим, т. е. безударным, глаголом.

Может показаться, что перед нами скромная исследовательская задача. Но это единичное выражение одного — русского — языка имеет в некотором смысле исключительный характер. Именно оно призвано канонически вводить идею существования Бога. Оно осуществляет эту свою особую роль как элемент разветвленной системы эпистемических предикатов, с незапамятных времен привлекающих умы философов, теологов и лингвистов. Сложные, нередко ярко контрастные взаимоотношения связывают его с такими единицами, как думать, что…, предполагать, что…у быть уверенным, что…; важнее всего, конечно, его связи с глаголом знать, что…

Мы сталкиваемся здесь с узловыми проблемами гносеологии, примером которых может служить вопрос о рациональности веры. Одновременно мы обращаемся к лексической категории, играющей абсолютно фундаментальную роль в языке как таковом и поэтому имеющей первостепенную важность для общей теории языка.

Что касается того, насколько сложно разобраться и в сущности феномена веры и в разных обстоятельствах ее появления и функционирования, весьма поучительно послушать следующее чрезвычайно показательное признание Чеслава Милоша: «Я был глубоко верующим человеком. Я был совсем неверующим человеком. Противоречие столь большое, что не знаешь, как с ним жить. Я стал подозревать, что в слове „верить“ скрывается какое-то до сих пор не изученное содержание, не изученное, быть может, потому, что это явление, относящееся в большей степени к жизни человеческого общества, чем к психологии личности. Ни язык, употребляемый религиозными общинами, ни язык атеистов не способствовали размышлениям над его смыслом» [Мiоsz 1997: 27].

Мы попытались описать глагол верить, что… (в его безударной ипостаси) именно как носитель понятия, используемого всеми членами человеческого общества во всей совокупности ситуаций, для которых оно с точки зрения среднего говорящего как-то годится. Оставляются в стороне философские, логические или идеологические конструкты, которые тоже называют «верой». В качестве примеров таких конструктов можно привести аксиоматические построения в [Нintiкка 1962] или в [Lеnzеn 1978] — для частого словарного английского соответствия верить — bеliеvе. Характерной чертой таких построений, кроме всего прочего, является допустимость кореферентной итерации данного глагола [конечно, в его роли условного обозначения вводимых авторами понятий]; это ярко контрастирует с фактами естественного языка, ср. строго аномальное *Он думает, что он думает, что Маша уже не придет или очень странное ^?Он верит, что он верит, что его книга будет иметь успех (чтобы избежать недоразумений, добавим, что мы все-таки не решаем здесь окончательно вопроса о возможной итерации естественно-языкового верить, что…, такого, как оно дано в русском языке).

В соответствии с указанной установкой «неизученное содержание» «веры» будет вскрываться путем наблюдений за свойствами обычных контекстов общедоступной речи, в которых наш предикат либо действительно встречается (или может встретиться), либо, наоборот, неприемлем; последняя категория случаев обладает, как известно, особой диагностической силой и благодаря этому регулярно используется в качестве решающего звена семантической аргументации.

Мы считаем предварительно установленным, что одной из подлинных единиц языка (соссюровских еntitfis соnсrtеs) является безударное верить, что (именно эта величина участвует в необходимых пропорциях выражений). Этого нельзя сказать о простом верить (если отвлечься от случаев эллипсиса). Выделяются и другие глагольные единицы: подударное верить, что…, верить в…, верить + дат., верить + дат., что…, а также глагол верить в то, что…, который, кажется, не обязательно вполне синонимичен глаголу верить, что. Но их описание представляет собой отдельную трудную задачу, решение которой остается за рамками настоящей статьи.

Одновременно с самого начала отвергается многозначность безударного выражения верить, что: она отличается ничтожной вероятностью. Иначе говоря, нам не представляется возможным, в противоположность мнениям таких авторов, как М. Г. Селезнев [1988: 244–254], И. Б. Шатуновский [1996: 274–277], установление некоторого количества единиц с той же внешней оболочкой безударного верить, что (названные авторы говорят о двузначности — с компонентом положительной оценки и без него). Итак, в предложениях.

(1) Я верю, что Бог СУЩЕСТВУЕТ. (2) Наш тренер до последней минуты верил, что мы ВЫИГРАЕМ. (3) Даже его мать не верила, что ему УДАСТСЯ ПОСТУПИТЬ В УНИВЕРСИТЕТ.

Усматривается один однозначный глагол. Верно лишь то, что подударный глагол верить, что отличается от безударного отсутствием оценочного компонента: пример (2) с заменой выиграем на проиграем приписывает «тренеру» положительную оценку проигрыша, в то время как предложение.

(4) Я ВЕРЮ, что наша команда проиграла.

Допускает как отрицательную, так и положительную оценку возможного факта со стороны субъекта. Это действительно заставляет говорить о двух значениях — но о двух значениях двух, с учетом ударения, словесных оболочек. Второе из них — это значение «доверия» по отношению к источнику получаемой информации (мы эту единицу здесь не будем обсуждать).

С учетом названных предпосылок предлагается следующее семантическое представление как лежащее в основе всех мыслимых употреблений безударного глагола верить, что:

(В) а [а знает, что если р, то в отношении того, что а имеет в виду, хорошо, что р]

[1] готов сказать, что если кто-то (а. i) знает то, что а знает, (а. ii) знает, что р, то кто-то знает что-то_i такое, что (к. i) что-то_i  р, (к. ii) что-то_i  р.

[2] не готов сказать о чем-то, что-то_i не: кто-то знает что-то_i.

Объясним выражения и символы, употребленные в (В). [1], [2] — это рема, которая подлежит (как целое) возможному отрицанию; то, что предшествует [1], [2], — тематическая часть, включающая не подлежащую отрицанию пресуппозицию (данную в скобках []). Все слова и символы, в принципе, либо принимаются в качестве экспонентов тех значений, которые с ними связаны доступной всем и действительной для каждого контекста корреляцией, либо принимаются в качестве элемента обычного формального аппарата.

Необходимо, однако, обратить внимание на несколько элементов записи. Символ а подлежит замещению выражением, обозначающим эпистемический субъект. Символ р замещает один из членов пары пропозиций {р,~р}, причем р замещает т. наз. пропозициональный аргумент глагола верить, что; р обозначает тот член пары, к которому относится пресуппозиция. Выражение что-то, не: обозначает логическое дополнение к тому, что следует за двоеточием; не имеет здесь основное, контрадикторное значение отрицательной частицы. Стержнем репрезентации (В) является 4-аргументный функтор знает о…, что…, не:…, который считается неделимым и универсальным семантическим примитивом, или «семой» (ср. Воgusаwsкi 1998]; он представлен, однако, своими вариантами, например, с местоимениями (на месте группы с что..) или же с упрощением, касающимся либо его референтной части (устранение предлога о с сопутствующими синтактико-флективными изменениями), либо его отрицательной части (она может лишь подразумеваться и в самом деле чаще всего подразумевается).

Особое внимание надо обратить на тот факт, что (В) (без отрицания ремы) предполагает всегда «готовность субъекта сказать» в отношении р то, что дано в [1], и вместе с тем отсутствие такой готовности по отношению к ~ р, причем в силу истинностной бивалентности (дуальности) это отсутствие равносильно готовности субъекта сказать в отношении ~ р противоположное по сравнению с тем, что он готов сказать в отношении р (т. е. вместо [1] — отрицание [1]). Синтаксически это осуществляется так, что р ставится как после верить, так и после не верить, а дискурсивно заданное ~р, т. е. такое р, которое представляет собой логическое дополнение р (не оцениваемое положительно субъектом и не связываемое им с «условной гарантией существования/истинности») и которое выдвигается на первый план контекстом, ставится только после не верить, с тем, что вместо такой конструкции можно употребить и (оценочно положительное) р после утвердительного верить, ср.:

(5) Я не верю, что мой друг ПРЕДАЛ меня/ Я верю, что мой друг не ПРЕДАЛ меня.

Важно понимать, что указанное синтаксическое свойство является прямой коммуникативной необходимостью: если бы противоположное по отношению к р содержание могло занимать любое синтаксическое место, нельзя было бы вообще выразить составляющий специфику нашего глагола аксиологический компонент. Описанный выше уклад допускает двойную аксиологическую интерпретацию лишь при не верить и только в исключительных случаях. Итак, герой предложения.

(6) Он не верит, что брат ОТКАЖЕТСЯ ПОМОЧЬ ему.

Теоретически говоря, может оценивать помощь брата как нечто унизительное для себя, т. е. отрицательное, но, к своему огорчению, по всей вероятности неминуемое. Однако, уже контрастный контекст с утвердительным верить разрешает колебание в пользу положительной оценки пропозиционального аргумента при не верить, ср.:

(7) Иван не верит, правда, что с ним в жизни случится НЕСЧАСТЬЕ, однако он твердо верит, что ему по крайней мере придется сильно СТРАДАТЬ.

(высказывание (7) было бы даже неприемлемым в случае более естественного предположения о том, что оценки «Ивана» на самом деле отрицательные: тогда корректность требовала бы замены глагола верить, скажем, глаголом думать, во всяком случае на месте выражения твердо верит). Обобщим: отрицательная оценка пропозиционального аргумента при безударном не верить, что встречается только как недвусмысленно маркированный случай и требует яркой контекстной поддержки.

Как мы увидим в дальнейшем, действительное участие отдельных компонентов нашего представления (В) в функционировании предиката верить, что и их предусмотренная в (В) организация подтверждается многими приемлемыми и неприемлемыми контекстами этой единицы языка. Чтобы показать это, мы обсудим важнейшие содержательные аспекты понятия «верить, что», как они отражаются в предложенной записи.

1. Предмет интереса эпистемического субъекта: ситуация, наделенная, с точки зрения субъекта, положительным качеством («хорошая»).

На наличие пресуппозиции, согласно которой эпистемический субъект а имеет в виду ситуацию, обладающую положительной ценностью, указывали многочисленные авторы (ср., среди других: [Арутюнова 2000]). Наше представление (В) содержит пресуппозицию, приписывающую а знание, что данная ситуация хорошая, причем предполагается, что она оценивается таким образом с некоторой, избранной субъектом точки зрения, т. е. она ставится в логическое отношение с избранными субъектом элементами, с одной стороны, знания, а с другой, волитивных установок. В дальнейшем мы коротко прокомментируем предлагаемый нами вид оценочной пресуппозиции веры.

Что касается самого по себе наличия этой пресуппозиции, то оно доказывается тем фактом, что как отрицательная оценка ситуации со стороны а (имплицитная или выраженная вводным оборотом), так и равнодушное отношение а к этой ситуации делают утвердительное предложение с глаголом верить, что неприемлемым, ср.:

(8) *Я верю, что он солгал. [при нормальном понимании глагола солгать]. (9) * Я верю, что Бог, как назло, существует. (10) *Иван, который считает, что присуждение этой премии Горбачеву было бы серьезной ошибкой, верит, что он ее все-таки получил. (11) Иван верит, что книг на этой полке около двадцати.

Примечание. (11) требует понимания того, что выражено в придаточном предложении, как оцениваемого субъектом неотрицательно; если он равнодушен к тому же содержанию, что является нормальным случаем, и притом говорящий знает об этом и не хочет вводить слушающего в заблуждение, высказывание некорректно.

(12) *К сожалению, я верю, что мне повезет [при нормальном подходе к удаче].

Обобщенно можно эти наблюдения свести к следующему утверждению о неприемлемости коллокаций:

(13) * а знает, что если р, то в отношении того, что а имеет в виду, плохо (безразлично), что р, и одновременно а верит, что р.

То, что интересующая нас тематическая клаузула (В) имеет статус пресуппозиции, явствует из того факта, что ее содержание сохраняется в условиях отрицания и вопросительной конструкции, ср., кроме примеров (5) — (7), следующие предложения:

(14) Было бы хорошо, если бы ее приняли на работу, но я не верю, что ее приняли на работу. (15) С его точки зрения было бы хорошо, если бы ее приняли на работу, но он не верит, что ее приняли на работу.

Что касается отрицательной оценки ситуации, являющейся предметом пропозиционального аргумента, со стороны говорящего или же его равнодушия по отношению к ней, то они не делают высказывания с глаголом верить, что неприемлемыми, ср.:

(16) Иван верит, что он получит эту никак им не заслуженную премию.

Необходимо подчеркнуть, что наличие желания эпистемического субъекта, чтобы данное положение вещей имело место, недостаточно для того, чтобы о субъекте утверждать, будто он верит, что это положение вещей имеет или будет иметь место. Такое желание достаточно для того, чтобы приписать субъекту надежду, но не веру, ср. предложение.

(17) Я надеюсь, что он солгал,

Которое, в отличие от (8), вполне приемлемо.

Перейдем к короткому комментарию по вопросу об оценочной пресуппозиции, содержащейся в (В), который мы выше сочли необходимым. Ввиду того, что субъект веры не обязательно готов сказать, что предмет его веры обладает положительным качеством (хотя этот субъект и признает, что он действительно верит, что р истинно), ср.:

(18) Он верит, что Сатана существует. (19) [Германн] верил, что мертвая графиня могла иметь вредное влияние на его жизнь (Пушкин, Пиковая дама, V).

Формулировка пресуппозиции, предложенная в (В) и основанная на знании субъекта, может показаться контринтуитивной. Полное изложение доводов в пользу нашего толкования потребовало бы весьма пространного рассуждения, по сути дела представляющего собой своего рода очерк онтологии и гносеологии. Поскольку включение такого рассуждения в текст статьи невыполнимо, ограничимся лишь несколькими указаниями, касающимися узловых положений, которые мы считаем верными и в свете которых надо воспринимать формулу (В).

Во-первых, отношение «знает, что», свойственное как людям и другим лицам, так и неговорящим существам и Богу, несводимо к отношению «готов сказать, что»; люди знают очень многое из того, чего они не в состоянии высказать, в частности, они знают многое в области не вербализуемых ими логических следствий того, что они знают и что они даже могут сформулировать. Во-вторых, принимается следующее положение: то, что с данной точки зрения не заслуживает оценки «плохо», по крайней мере в той степени, в какой в отношении его справедливо отрицание как оценки «безразлично», так и оценки «плохо», и как раз по этой причине, наделено, в конечном счете, качеством «хорошо». В-третьих, все оценки, с которыми мы здесь имеем дело, т. е. «безразлично», «плохо», «хорошо», относительны в следующем смысле: они принимают во внимание довольно сложные отношения, аргументами которых являются, с одной стороны, определенные лица, с другой, определенные предметы знания и воли (подробнее этот вопрос рассматривается в [Воgusаwsкi 1998]).

Сказанное должно объяснять, почему иные предложения с глаголом верить, что, к которым скорее всего неприменимо расширение в виде высказываний типа «а готов сказать, что р хорошо», все же приходится считать вполне приемлемыми, ср. (18)-(19). В частности, нельзя забывать о необходимости учета той релятивизации оценки, на которую мы только что обратили внимание; например, герой (19), по-видимому, усматривает в содержании р нечто вроде «смягчающего (его) вину обстоятельства».

Существенный класс пропозициональных аргументов, который заслуживает упоминания в этой связи, представляют собой предложения, изображающие знание определенной общей регулярности, характеризующей действительность; знание такой закономерности оценивается во всяком случае не отрицательно; ср. возможность приписать Салтыкову-Щедрину веру, содержание которой он и сформулировал (метафорически):

(20) Он верит, что в будущем веке отольются кошке мышкины слезки.

Нужно заметить, что любое общее знание (в отличие от обыкновенного факта, что то или иное выделенное лицо знает определенную конкретную вещь: оценка здесь может быть разной) наделено аксиологическим плюсом. Поскольку же существование лиц или предметов сводится именно к не имеющему частного характера знанию того, что какое-то качество свойственно некоторым объектам, не приходится удивляться, что соответствующие пропозициональные аргументы могут сочетаться с глаголом верить, что, ср. (18) (стоит обратить внимание на то, что придаточное предложение что существует Сатана с фокусированным «сатаной» — в противоположность фокусированному «существованию» — гораздо менее годится для роли аргумента в группе с глаголом верить, что).

Это рассуждение уместно дополнить замечанием, касающимся полулитературной веры в благополучный или, наоборот, неблагополучный исход определенного дела, обусловленный каким-либо в действительности «безразличным» происшествием, например, в виде большей рождаемости (в какой-то период) младенцев мужского, чем женского пола («предсказание» войны в недалеком будущем). Как совместить такое применение слова верить, что с его предполагаемой нами семантической структурой, включающей обсуждаемую оценочную пресуппозицию? Думается, что в обоих имеющихся в виду случаях (речь идет о развязке на «да» и на «нет») субъективная вероятность благополучного исхода в общем не меньше 50 %, т. е. «неплохая». Поэтому понятно, что данная условная связь может естественным образом оцениваться, в конечном счете, положительно. Таким образом, содержащееся в (В) аксиологическое требование, которому удовлетворяет положение «не безразлично и не плохо, следовательно, в той мере, в какой отрицание оценок „безразлично“, „плохо“ верно, хорошо», выполняется также в случае наших специальных высказываний с условным предсказанием. Добавим, что «пессимистические» предсказания как раз особенно легко примиримы с формулой (В): ведь надо учесть, что в обычных суевериях наличие благополучного исхода предполагает, по контрапозиции, в качестве своего необходимого условия нереализованность чего-то, что отличается низкой или даже исключительно низкой вероятностью (например, удача требует, чтобы черная кошка не перебежала дорогу; и вот появление такой кошки в поле зрения людей факт скорее всего редкий).

2. Обоснованность веры.

В противоположность тому, что утверждают многие интерпретаторы веры, считающие веру заведомо иррациональным умственным состоянием (ср., например, [Апресян 1995: 49]; отчасти также: [Шатуновский 1996: 274–277]), предикат верить, что как раз предполагает наличие в сознании эпистемического субъекта определенных истинных суждений. Такие суждения, правда, не обязательно влекут за собой р, но их предметом являются состояния или события, возможно, имплицируемые — вместе с положением вещей р — каким-то более богатым содержанием. Это создает некоторые основания во всяком случае для допущения р (д лущения типа пэрсовской «абдукции»).

Другое дело, что эти основания могут подчас оказываться в действительности или считаться кем-то весьма слабыми, вплоть до того, что данное допущение можно по праву назвать карикатурой веры Для обозначения таких извращенных умственных состояний существуют специальные идиоматические выражения, например, слепая вера; им можно сопоставить явления вроде «ложной дружбы» или «белой лжи», которые на самом деле ни дружбой ни ложью не являются.

То, что от предиката верить, что неотчуждаемо понятие того или другого основания соответствующих суждений или допущений, доказывается неприемлемостью реплик или пополнений типа тех, которые даны под звездочкой в нижеприведенных примерах (в противоположность тем, которые даны или могли бы быть даны с плюсом):

(21) — Я верю, что ее примут на работу. — *На каком-то основании или без какого бы то ни было основания?

Примечание. Правда, такая реплика неуместна и в контексте других эпистемнческих предикатов, но важно учесть именно тот факт, что предикат верить что в этом отношении не отличается от них.

(22) Я верю что ее примут на работу. *Но тот факт, что я верю, что ее примут на работу, не связан буквально ни с чем из того, что я знаю или о чем я хотя бы догадываюсь/⁺ Есть что-то, что внушает мне такую надежду. (23) Я верю, что выздоровею, *хотя я знаю, что это абсолютно невозможно.

Какие элементы представления (В) соответствуют признаку, который мы обсудили в этом пункте? Мы схватываем его с помощью понятия готовности элистемического субъекта сказать о р, что необходимым условием чьего-то (лишь) мыслимого, но все-таки не исключенного эпистемическим субъектом а знания, что р, является чье-то (не обязательно присущее тому же лицу) знание, которое охватывает р (иначе говоря: следствием которого является р). Притом это знание охватывает всю совокупность знаний, которыми обладает а (ср. (а. i) в антецеденте части [1] в (В)). Важно и то, что фактическое наличие такого более широкого знания по крайней мере не исключается эпистемическим субъектом а (ср. [2] в (В)).

Итак, «обоснованность веры» опирается, с одной стороны, на допускаемый эпистемическим субъектом факт, что р коренится в (чьем-то) знании, и, с другой стороны, на то, что такое соотношение представлено как реальное, на то, что субъект готов о нем всерьез говорить (не изображая его как всего лишь предмет своих шатких догадок). (В этой связи необходимо особо подчеркнуть, что мы пользуемся употребленным в (В) словом говорить/сказать в его основном значении «ассерции», а не в значении простого произнесения или другого способа создания лишь внешней оболочки языкового произведения.).

3. Взаимоотношение «веры» и «знания».

Семантически вера а, что р, и знание а, что р, не исключают друг друга и не имплицируют ни друг друга ни отрицания другого из них. Тем не менее со знанием согласуется вера, а не неверие. Это связано, в частности, с тем фактом, что необходимым условием словесного (вербализованного) знания является отождествление предметов речи в разных высказываниях. Такое отождествление осуществляется в общем случае и в конечном счете в порядке веры (понимаемой в соответствии с (В)). Дело в том, что строгое, а вместе с тем конечное доказательство тождества предмета речи невыполнимо.

Однако, утверждение о знании а, что р, в нормальных условиях элиминирует утверждение о вере а, что р. Это в свою очередь связано с тем фактом, что вера является понятием производным от элементарного понятия знания. Последнее логически сильнее понятия веры; к тому же оно имеет прагматическое преимущество перед понятием веры. В результате оба они, наряду с другими эпистемическими выражениями, конкурируют друг с другом как орудия описания а.

Вместе взятые, эти положения означают, что локально говорящие выбирают либо глагол знать, что либо глагол верить, что. Но с другой стороны, в особых случаях допустим переход от утверждения о вере а к утверждению о знании а и даже в обратном направлении.

Повторим: знание, что р, не имплицирует отсутствия веры, что р. Автоматически можно лишь перейти от утверждения о чьем-то знании, что р, к высказыванию а ЗНАЕТ, что р, НЕ: ВЕРИТ, что р, т. е. к высказыванию с корректирующим контрастом, подчеркивающим, что выбор выражения знать вполне сознателен. Но в то же время знание не имплицирует и самой положительной веры, что р (оно, как элементарное отношение, вообще имплицирует лишь само себя). Отсутствие такой импликации отражается в подробностях представления (В), среди которых самую существенную роль играет стержневое нефактивное выражение готов сказать и идея лишь предположительного, данного всего лишь в аподозисе условного суждения, более широкого знания, имеющего свойство имплицировать р.

С этими импликационными лакунами связан один довольно своеобразный факт. В весьма специальных случаях заявление о знании (своем или чужом), что р, может сопровождаться риторическим заявлением об отсутствии веры, что р: а знает, что р, но поскольку р идет вразрез со всем остальным из того, в чем он отдает себе отчет, он «не может поверить, что р». Такое совмещение знания и отсутствия веры субъекта а (веры в смысле (В)) преподносится говорящим, безусловно, как парадокс, но оно в тесном смысле не противоречиво и следовательно не страдает элементарной аномалией.

На это обратил внимание Шмелев [Шмелев 1993:164–169]. Заметим, однако, что предложенные им два объяснения риторических оборотов типа «хоть знаю, да не верю» несостоятельны. Во-первых, вопреки тому, что утверждается в статье Шмелева [там же: 168], состояние веры (что р) ничуть не является нормой в отличие от неверия, и уже поэтому отклонение от «стандартов» в случае определенных возможных предметов знания («странных» предметов знания) не может само по себе служить истинной причиной заявлений о том, что кто-то «не верит, хотя и знает». Во-вторых, вера ни в коем случае не результат «свободного выбора субъекта», как утверждает автор [там же 1993: 169]. Например, предложение:

(24) Мне по душе выбрать этот билет, с установкой на то, что он выигрышный, *стало быть, я верю, что он выигрышный.

Некорректно.

Как доказываются наши положения, относящиеся к узловому вопросу о соотношении веры и знания? Они подтверждаются наблюдениями, касающимися приемлемости/неприемлемости таких коллокаций, как те, которые иллюстрируются следующими примерами:

(25) *Я верю, что, к счастью, Бог существует.

Примечание. Выражение к счастью, как известно, фактивно: оно имплицирует соответствующее знание говорящего и, в силу переходности «знания», такое же знание вообще. Но именно это несовместимо с ассерцией веры.

(26) *Я верю и знаю, что Бог существует. (27) Я верю, что Бог существует. В сущности, я это знаю.

Что касается отражения доказываемого таким образом соотношения веры и знания, то оно достигается путем определенного истолкования того, чтб ее субъект готов сказать («установку» веры, так же как и многих других эпистемических состояний [но не знания], мы понимаем именно как «готовность сказать»). Это истолкование, воплощенное в (В), состоит в том, что предметом веры является содержание условной конструкции (причем не «субъюнктивной», т. е. не irrеаlis'а). Знание, что р, появляется лишь в антецеденте условной конструкции, т. е. оно не преподносится в ассертивном порядке. С другой стороны, относительно условной конструкции в (В) принимается в то же время, что ее антецедент (так же, как и любой вообще антецедент индикативной условной конструкции, ср. [Воgusаwsкi, 1997]) включает пресуппозицию «я не говорю, что неверно, что ' (где  символизирует остальное содержание антецедента).» Вполне очевидно, что при такой интерпретации знание а, что р ив результате этого, конечно, истинность р), только допускается. Однако, это значит одновременно, что знание, что р, в предложении о вере и не исключается.

Данное обстоятельство чрезвычайно важно, так как оно обеспечивает необходимое противопоставление глагола верить, что таким эпистемическим предикатам, как сомневаться в том, что…, догадываться, что…, которые прямо (хотя и в порядке пресуппозиции) выражают незнание субъекта.

4. Опора веры: тайна всеобъемлющего знания.

Приписывание веры вводит идею знания, которое шире любого ограниченного знания, причем субъект веры изображается как по крайней мере не отрицающий того, что такое знание существует. Это в конечном счете равносильно намеку, со стороны говорящего, на Всеведущее Существо и позволяет понять, почему в одном выражении верить, что совмещаются стихии «житейского» и религиозного. В (В) ответственность за это несут прежде всего клаузулы (к. i), (к. ii) консеквента в части [1], а также часть [2]. Добавим, что отрицательная формулировка [2] необходима: если бы мы предположили, что а готов утверждать, что кто-то знает что-то, то он признавал бы себя просто знающим, что р (в силу импликации в [1], которая охватывает (к. 11)), и тогда все сводилось бы к знанию (вера как состояние, отличающееся от знания, перестала бы существовать).

Что касается веры, предметом которой является существование самого Всеведущего, то она удовлетворяет требованиям формулы (В), так как, по предположению, «кто-то» в консеквенте условной конструкции в [1], т. е., практически, именно Всеведущий, знает, согласно (к. i), больше, чем о своем существовании, т. е. больше, чем о том, что ему просто присуще что-то: Он знает некое более богатое q, которое односторонне влечет за собой тот факт, что Ему «присуще что-то» (и что Он, следовательно, существует).

То, что речь должна идти именно о неограниченном знании, вытекает из следующего рассуждения. Предполагаемое, в ходе мысленного эксперимента, устранение «носителя тайны» в виде что-то_i путем подстановки на его место эксплицитной и, следовательно, конечной (ограниченной) формулировки привело бы к необходимости выбора одного из эпистемических состояний, адекватных данному (на этот раз уже замкнутому) содержанию в его соотношении с субъектом, о котором идет речь. Главными теоретическими кандидатами были бы, с одной стороны, знание, которое, как мы видели в п. 3, имеет преимущество перед верой (если возможна предикация знания, упраздняется предикация веры), с другой стороны — незнание вкупе с разными видами «суждений» (других, чем вера). Однако ни знание, ни (какое бы то ни было) суждение (вроде обычного предположения, допущения и т. п.) не сохраняли бы специфику исходного состояния. Для ее сохранения пришлось бы поставить упомянутую конечную формулировку на место р в (В), заменяя одновременно что-то_i в (В) каким-либо другим что-то_к, отличающимся, однако, теми же свойствами, которые присущи что-то_i в нынешнем (В). Поэтому уйти от мысли о том неограниченном знании, на которое наводит (В), невозможно. (Сказанное здесь представляет более строгое по форме изложение взгляда на феномен веры, который неоднократно встречался в литературе, ср. [Wеltе 1982; Рiереr 1986].).

Подчеркнем, что (В) лишь формально не исключает тождества «кого-то» в его двух вхождениях в части [1], т. е. в антецеденте и в консеквенте приводимой в [1] условной конструкции; нормально имеется в виду как раз их нетождество (этому соответствует тот факт, что оба вхождения не связаны в записи одним субскриптом). Добавим, что местоимение «кто-то» в антецеденте может естественным образом мыслиться как относящееся к субъекту а, а этот субъект заведомо является конечным существом (Бог — субъект знания, но не веры). (Стоит заметить, что нетождественный субъект в консеквенте явно перекликается с лицом, обозначаемым дательным падежом в родственном глаголе верить кому-нибудь, причем такое материальное соотношение глагольных единиц прослеживается по многим языкам.).

Веским обстоятельством, говорящим в пользу положений, выдвинутых в настоящем пункте, является поведение пропозициональных аргументов аналитического или априорного типа, в том числе аргументов в виде оценочных предложений. В основном они вообще не заполняют валентного места верить, что. Ср. следующие примеры:

(28) Иван *верит/⁺ знает/⁺думает, что дважды два четыре. (29) Иван *верит/⁺ знает, что если кто-то, кто рискуя собой спас чью-нибудь жизнь, является героем, то Петр, который рискуя жизнью спасал утопающего, герой. (30) Иван *верит/⁺ считает, что его младший брат должен получать к завтраку порцию, больше его собственной.

Отчасти этому запрету или ограничению способствует тот факт, что содержание аналитических предложений нормально не является носителем той или иной ценности, в частности, положительной ценности, которая столь существенна в феномене веры (ср. п. 1). Однако в определенных условиях и такое содержание может приобрести, пожалуй, с весьма специальной точки зрения, положительную ценность; и тогда, скажем, предполагаемая априорная истина может стать предметом веры, ср. следующее приемлемое предложение:

(31) Иван верит, что существование Бога все же имеет априорный характер.

Примечание. Если пропозициональный аргумент в (31) истинен, то он истинен а рriоri.

Более существенным фактором, препятствующим использованию аналитических предложений в качестве пропозициональных аргументов веры (более существенным, чем отсутствие в них положительной ценности), является, по-видимому, тот факт, что в большинстве случаев все релевантные данные находятся в распоряжении эпистемического субъекта а. Это легко проследить по примерам (28) — (30). В такой обстановке единственно естественным является применение на месте верить, что базисного эпистемического предиката знать, что (когда же речь идет о сравнении с некоторыми критериями, которые принимаются субъектом, также предиката считать, что, ср. (30)). В крайнем случае, например в условиях необычных умственных недостатков (эпистемического субъекта или говорящего) или особой сложности принимаемого во внимание содержания, можно прибегнуть к не-фактивному предикату вроде думать, что, ср. (28) или (30) с соответствующей подстановкой на месте слова верит.

Глагол верить, что встречается несколько чаще лишь при таких аналитических аргументах р, которые построены на модальных выражениях и которые намекают на синтетические обстоятельства, исключающие или допускающие что-то (не уточняя их), ср. придется, не может, может. Например, предложение.

(32) Я верю, что он был вынужден подписать этот документ.

Вполне корректно. Но если говорящий знает, что «он» подписал «этот документ» и знает, что если бы «он» не подписал «этот документ», его отец погиб бы, правильным будет высказывание.

(33) Я знаю, что он подписал этот документ из-за того, что он предпочел подписать его, чтобы спасти своего отца, и таким образом был вынужден подписать его.

Замена знаю в (33) на верю была бы совсем неуместной ((33), правда, лишено свойственной вере положительной оценки, в противоположность (32), но этот компонент легко восполнить, добавляя к (33), скажем: Это хорошо, что он не руководствовался в своем действии низкими мотивами). Сделанное здесь наблюдение лишний раз подтверждает преимущество глагола знать, что перед глаголом верить, что.

Особое внимание необходимо обратить (еще раз) на то, что эпистемический субъект а, в соответствии со второй частью ремы в (В) ([2]), не исключает того, что кто-то действительно знает что-то_i которое влечет за собой р. Этим он отличается от лица, которое признает, что знание р логически предполагает знание чего-то_i (согласно [1]), но которое тем не менее отвергает знание чего-то_i, а вместе с тем истинность р (как по предположению имплицируемого пропозицией что-то_i). Поскольку такое лицо не удовлетворяет условию [2] в (В), его нельзя описать как верящего, что р. Следовательно, в отношении него необходимо предицировать отрицание веры, ср.:

(34) Иван готов сказать, что если кто-то знает то, что он сам знает, и если притом знает, что ее приняли на работу, то кто-то знает нечто совсем другое, такое, что из него следует, что ее приняли на работу, но все-таки Иван не верит, что ее приняли на работу.

По-видимому, эта недопустимость предицирования веры в (34) соответствует не только формуле (В), но и нормальной языковой интуиции, что, конечно, говорит в пользу формулы.

5. Вера и упорядоченность действительности.

Вера часто характеризируется как эпистемическая установка на всеобщую и осуществляющуюся в конечном итоге (вопреки разным частным явлениям, которые могли бы противоречить этому) связность и понятность действительности (напомним речение Эйнштейна: «Whаt is inсоmрrеhеnsiblе is thаt thе univеrsе is соmрrеhеnsiblе»). Во всяком случае ее характеризуют таким образом в тех ее аспектах, которые ведут к «хорошему»; «хорошее», согласно этой установке, гарантируется, так сказать, на глобальном уровне (ср. понятие «космического оптимизма» в работе [Селезнев 1988: 251–252]).

Эти, думается, правильные ассоциации, связываемые с понятием веры, имеют свое недвусмысленное отражение в нашем семантическом представлении: это отражение видно в условной конструкции, содержащейся в [1], особенно в ее консеквенте.

6. Вера и действие.

С одной стороны, вера является, безусловно, так же как и знание, состоянием, а не действием или событием (в частности, она не является речевым действием или актом речи). Но с другой стороны, она тесно связана с человеческой деятельностью: по-настоя-щему верящее лицо от своего эпистемического состояния переходит к соответствующей активности; в свою очередь, активность требует отсутствия отчаяния, т. е. требует именно какой-то (подходящей) веры.

И эта двойственная истина, столь же важная, сколь и неоспоримая, четко отражается в нашем описании. Ей соответствует, именно, основная формула «готовности сказать». Эта формула обозначает, правда, состояние; но это такое состояние, благодаря которому субъект действует, причем действует отнюдь не просто как говорящее лицо: ведь речь сопутствует всем вообще действиям лиц. И не только сопутствует: она в огромной степени регулирует остальные действия, управляет ими.

Заключение.

Базисному эпистемическому глаголу знать, что, который никак не ограничивается человеческими или личными субъектами (пожалуй, даже подсолнухи знают, где солнце?), противопоставляются предикаты эпистемических состояний, свойственных лицам.

Среди них предикат верить, что занимает совершенно особое место: это конкурент знания, который, однако, как и уверенность, формально не исключает знания (в отличие от целого ряда других эпистемических предикатов, которые попросту исключают соответствующее знание и которые также в иных отношениях куда банальнее веры); с другой стороны, и отсутствие веры, неверие, не исключает соответствующего знания.

Одновременно наш глагол отличается тем, что возможности хотя бы только метафорического распространения его на животных намного более ограничены, чем у других эпистемических предикатов, даже таких, как быть уверенным, считать.

Это, можно сказать, самый человеческий предикат: именно он, как ни один другой, связывает нас с «трансцендентным миром», точнее, с Богом (агностик добавил бы здесь: если таковые существуют). И устанавливает он эту связь не только в минуты нашего озарения религиозными (или антирелигиозными) мыслями. Нет, он это делает всегда.

Литература.

Апресян Ю. Д. Проблема фактивности: «знать» и его синонимы // Вопросы языкознания. 1995. № 4.

Арутюнова Н. Д. Знать себя и знать другого (по текстам Достоевского) // Слово в тексте и в словаре. Сб. ст. к 70-летию акад. Ю. Д. Апресяна / Ред. Л. Л. Иомдин, Л. П. Крысин М., 2000.

Селезнев М. Г. Вера сквозь призму языка // Прагматика и проблемы интенсиональности. М., 1988.

Шатуновский И. Б. Семантика предложения и нереферентные слова. М., 1996.

Шмелев А. Д. «Хоть знаю, да не верю» // Логический анализ языка. Ментальные действия / Ред. Н. Д. Арутюнова, Н. К. Рябцева М., 1993.

Воguslаwsкi А. Griсе ftir Коnditiоnаlstzе. Vоn «iсh sаgе niсht, еs ist wаhr» zu «еs ist niсht wаhr» // Junghаnss U., Zуbаtоw G. (Нrsg.). Fоrmаlе Slаvistiк Frаnкfurt аm Маin, 1997.

Воguslаwsкi А. Sсiеnсе аs Linguistiс Асtivitу, Linguistiсs аs Sсiеntifiс Асtivitу. Wаrszаwа, 1998.

Нintiкка J. Кnоwlеdgе аnd Веliеf. Аn Intrоduсtiоn tо thе Lоgiс оf thе Тwо Nоtiоns. Ithаса; N. Y., 1962.

Lеnzеn W. Rесеnt Wоrк in Ерistеmiс Lоgiс. Аmstеrdаm, 1978.

Мiоsz Сz. Рiеsек рrzуdrоnу. Кrакw, 1997.

РiереrJ. Liеbеn, hоffеn, glаubеn. Мsnсhеn, 1986.

Wеltе В. Wаs ist Glаubеn? Gеdаnкеn zur Rеligiоnsрhilоsорhiе. Frеiburg, 1982.

А. В. Бондарко. Категориальные ситуации в функционально-грамматическом описании.

1.1. Вступительные замечания. Тема этой статьи тесно связана с общей проблематикой анализа грамматических категорий на разных уровнях языковой системы. Важные аспекты этой проблематики освещаются в трудах А. А. Холодовича. В его работах описание категорий глагола включает их соотнесение с семантической и формальной структурой предложения (см. [Холодович 1979: 138–160]). Исследование категорий глагола в комплексе «глагольный предикат — предложение в целом» получило дальнейшее развитие в трудах Лаборатории типологического изучения языков ИЛИ РАН (см. [Храковский, Оглоблин 1991]).

Выход анализа глагольных категорий на уровень предложения влечет за собой обращение к обозначаемой ситуации и ее компонентам. Понятие ситуации используется в работах, посвященных категориям глагола, в частности в теории диатезы и залога (см. [Холодович 1970:4—15; 1979:112–138; Храковский 1970: 27–30; 1974: 6–9; 2001а; Сильницкий 1973: 373–391]), в теории глагольного вида (см. [Сотпе 1976: 44–48; 2001; Мелиг 1985; Меhlig 2001; Барентсен 1995]). Это понятие выступает в лингвистической литературе в различных вариантах (ср. [Алисова 1971: 321; Гак 1973; 1998:252; Берниковская 2001]).

Далее речь идет о той разновидности ситуативного подхода, которая представлена в разрабатываемой нами модели функциональной грамматики (см. [Бондарко 1984; 1999; ТФГ 1987; ТФГ 1990; ТФГ 1991; ТФГ 1992; ТФГ 1996а; 1996б]). В создании шеститомного коллективного труда «Теория функциональной грамматики» участвовали 44 автора, в том числе сотрудники Лаборатории типологического изучения языков (см. разделы, написанные В. С. Храковским, Н. А. Козинцевой, Т. Г. Акимовой, В. П. Недялковым, И. Б. Долининой, А. Е. Корди и Л. А. Бирюлиным). В теоретических основаниях данной модели грамматики важную роль играет понятие категориальной ситуации (оно было введено и охарактеризовано в работах [Бондарко 1983а: 115–200; 1983б; 1984: 99—123]). В настоящей статье обобщаются наиболее существенные признаки, характеризующие это понятие, и высказываются некоторые положения, отражающие современный этап разработки рассматриваемого вопроса.

1.2. Соотношение «семантическая категория — функционально-семантическое поле — категориальная ситуация». Начнем с краткой характеристики трехчленного соотношения, одним из компонентов которого является «категориальная ситуация». Первый компонент — понятие, широко распространенное в разных направлениях лингвистической теории, два других отражают предлагаемую интерпретацию теории функциональной грамматики.

Семантические (понятийные) категории рассматриваются в лингвистической литературе как инварианты наиболее высоких уровней абстракции в сфере мыслительного (смыслового) содержания. Они выступают в различных вариантах, выражаемых различными средствами одного и того же языка и разных языков. Наиболее обобщенные категории представляют собой семантические константы, находящиеся на вершине системы вариативности (ср. такие категории, как время, модальность, качество, количество, пространство, бытийность, посессивность). Вместе с тем могут быть выделены категории, представляющие собой разные уровни вариативности семантической системы (ср., например, такие категории, как футуральность, императивность).

Рассматриваемые категории, с одной стороны, отражают свойства и отношения реальной действительности в восприятии человека, а с другой — имеют опору на язык. Речь идет о потенциальной опоре на всю совокупность возможных средств и их комбинаций в одном языке и в разных языках. Языковая интерпретация семантических категорий влечет за собой определенное преломление категориальных смыслов. Эти смыслы становятся (уже в преобразованном виде) элементами подсистем языка, подвергаются влиянию его строя (о категориях, выделяемых в сфере семантики, см. [Есперсен 1958: 46–61; Мещанинов 1945; Коsсhmiеdеr 1965: 72–89, 101–106, 159–160, 211–213 и сл.; Кацнельсон 1972: 3—16, 78—127; 2001: 23—548; Яхонтов 1998]). В типологических и сопоставительных исследованиях семантические категории трактуются как некоторые общие и универсальные понятия, рассматриваемые в качестве основания для сравнения разнообразных способов их выражения в языках различного строя (см., например, [Fillmоrе 1968; Холодович 1970; Храковский 1974]). Наша интерпретация рассматриваемой проблематики изложена в целом ряде работ (см., например, [Бондарко 2002]).

Функционально-семантическое поле (ФСП) — это группировка взаимодействующих средств данного языка, выражающих варианты определенной семантической категории. Речь идет о семантической категории в ее языковом выражении, представленном в системе разноуровневых средств данного языка. Имеются в виду как грамматические (морфологические, словообразовательные, синтаксические), так и лексические средства. Ср. такие поля, как аспектуальность, временная локализованность, таксис, темпорапьность, персональность, залоговость, субъектность, объектность, качественность, количественность. Анализируемые поля — билатеральные единства, включающие план содержания и план выражения. Понятие поля сопряжено с представлением о некотором пространстве. В условном пространстве функций и средств устанавливается конфигурация центральных и периферийных компонентов поля, очерчиваются зоны пересечения с другими полями.

Категориальная ситуация (КС) трактуется нами как базирующаяся на определенной семантической категории и соответствующем поле типовая содержательная структура, варианты которой выступают в конкретных высказываниях. КС представляет собой один из аспектов передаваемой высказыванием общей сигнификативной (семантической) ситуации. Родовое понятие категориальной ситуации интегрирует видовые понятия — ситуации аспектуальные, таксисные, персональные, квалитативные, локативные, бытийные, посессивные, кондициональные и т. п. Если ФСП является парадигматическим единством, относящимся к языковой системе, то КС представляют собой своего рода проекцию поля на высказывание. Поскольку анализируемые ситуации всегда представлены в высказывании, т. е. выступают в речевой реализации предложения или сложного синтаксического целого, они заключают в своей структуре предикацию. Связь с предикацией — один из постоянных признаков КС.

В работах, посвященных грамматической семантике, в зависимости от их целей на передний план может выдвигаться каждый из компонентов рассматриваемого трехчленного соотношения, однако задачи конкретных исследований языкового материала в любом случае требуют обращения к уровню предложения, к речевым реализациям категориальной семантики в высказывании. Используемые термины различны. Эти различия отражают особенности исходных теоретических принципов и направлений исследований. Так, понятия и термины, представленные в трудах Лаборатории типологического изучения языков ИЛИ РАН и определяющие названия ряда этих трудов (ср. [Типология результативных конструкций 1983; Типология итеративных конструкций 1989; Типология императивных конструкций 1992; Типология условных конструкций 1998] и др.), связывают категориальный уровень грамматической семантики с уровнем предложения в тех аспектах категориальной семантики и грамматических структур, которые существенны для типологических исследований данного направления. Терминология, используемая нами, соотносит содержание семантических категорий и соответствующих полей с КС как категориальной характеристикой высказывания, существенной для данной разновидности теории функциональной грамматики. В любом случае выход на уровень предложения (в речи — высказывания) оказывается необходимым и существенным компонентом грамматики, строящейся на категориальной семантической основе.

2.1. Варианты категориальных ситуаций. Типовые КС, будучи семантическими инвариантами, реализуются в многоступенчатой и многомерной системе вариативности. Рассмотрим некоторые примеры.

Система вариативности аспектуальных ситуаций, представляющих собой аспектуальную характеристику высказывания, включает соотношение ситуаций тендентивно-предельных и нетендентивно-предельных. Тендентивная предельность характеризуется признаком направленности действия на достижение предела (с потенциальным пределом) и с реальным достижением именно того и только того предела, на который направлено действие (ср. понятие «естественного результата» процессов с «одной степенью свободы» в интерпретации А. А. Холодовича [Холодович 1979: 138–139]). Тендентивно-предельными являются оба члена видовых пар типа добиться — добиваться, вспомнить — вспоминать, исправить — исправлять, наладить — налаживать, киснуть — скиснуть, стареть — постареть. Например: Долго убеждал и наконец убедил. Нетендентивная предельность связана со «скачком в новое» (см. [Маслов 1984: 219]) при отсутствии какого-либо указания на ведущий к этому процесс. Ср., например, видовые пары типа задеть — задевать, заметить — замечать, назначить — назначать, попасть — попадать, похитить — похищать, появиться — появляться, случиться — случаться, а также несоотносительные глаголы совершенного вида типа зашипеть, отшуметь, изголодаться, прильнуть и т. п.

Выделяются две разновидности тендентивно-предельных ситуаций, связанные в русском и других славянских языках с противопоставлением совершенного и несовершенного вида (СВ — НСВ): 1) процессуальная разновидность, характеризующаяся элементом «направленность» (добиваться, уговаривать); 2) результативная разновидность, отличающаяся элементом «достижение» (добиться, уговорить). Существенно соотношение контролируемой и неконтролируемой тендентивности. Контролируемая тендентивная предельность возможна, естественно, лишь при одушевленном субъекте: выращивать — вырастить, изживать — изжить, строить — построить и т. п. Неконтролируемая тендентивность возможна как при одушевленном субъекте (полнеть — пополнеть, стареть — постареть, привыкать — привыкнуть), так и при неодушевленном (блекнуть — поблекнуть, гаснуть — погаснуть).

Варианты КС характеризуются определенным комплексом отличительных признаков. Так, признаками процессных ситуаций, выражаемых в высказывании при участии форм НСВ, являются: а) «срединность» — выделение в действии фиксируемого срединного периода, представление действия как уже начатого, но еще не законченного; например: Он с удовольствием смотрел, как складывал Александр тонкое черное платье на табурет и обрядовым жестом сложил вровень обе штрипки от брюк (Ю. Тынянов); б) перцептивность (наблюдаемость и другие виды восприятия), ср. приведенный выше пример, в котором перцептивность подчеркивается обозначением субъекта и процесса наблюдения (Он смотрел, как…); признак перцептивности отражает изобразительную (описательную) функцию высказывания — его направленность на описание наблюдаемой, так или иначе воспринимаемой ситуации; перцептивность может быть реальной, непосредственной, так или иначе представленной в контексте, например: Посмотри, там кто-то идет, или условной, образной, «литературной», например: «Падение Римской империи» совершалось столетиями, медленно и неуклонно, преисполненное житейской пестроты и сутолоки, как все в мире… (А. Блок); в) длительность;

Г) динамичность — выражение динамики течения действия в фиксируемый период вместе с течением времен — от прошлого к будущему; передается динамика переходов от одного состояния в протекании действия к другому, более позднему; в рамках фиксируемого периода моменты t-1, t-2, t-З и т. д. соответствуют разным состояниям (этапам) развертывания процесса, см. [Бондарко 1983а: 116–159; 1983б].

Многоступенчатая вариативность характеризует таксисные (аспектуально-таксисные) ситуации (см. описание вариантов аспектуально-таксисных ситуаций в разделах коллективной монографии [ТФГ 1987], написанных Т. Г. Акимовой и Н. А. Козинцевой: [Акимова, Козинцева 1987а: 257–279; Акимова 1987: 275–280; Козинцева 1987: 280–288; Акимова, Козинцева 1987б: 288–294]; из работ последнего времени см. [Козинцева 2001]). Говоря о таксисных ситуациях, мы имеем в виду типовые содержательные структуры, представляющие собой тот аспект передаваемой высказыванием «общей ситуации», который связан с функцией выражения временной соотнесенности (сопряженности) действий в составе полипредикативного комплекса. Элементы этого комплекса относятся к одному и тому же временному плану (прошлого, настоящего или будущего). Например, в высказывании В то время как я подходил к этой комнате, они уже выходили из нее представлена аспектуально-таксисная ситуация типа «процесс — одновременный процесс».

Таксисные ситуации по своей структуре могут быть двучленными и многочленными. Первый тип является постоянным структурным признаком зависимого таксиса (Войдя в комнату, сосед остановился). В сфере независимого таксиса двучленная структура представлена в сложноподчиненных предложениях (Когда сосед вошел в комнату, он остановился). Двучленная структура таксиса возможна и в конструкциях с однородными сказуемыми (Сосед вошел в комнату и остановился), однако возможна и структура, содержащая более двух членов (Сосед вошел в комнату, остановился и все понял). Таким образом, таксис предполагает временные отношения действий в полипредикативных конструкциях, которые в одних случаях являются бинарными (это существенный структурный признак зависимого таксиса), а в других (в сфере независимого таксиса) могут включать и более двух членов.

Инвариантное значение таксиса (таксисных ситуаций) может быть определено как выражаемая в полипредикативных конструкциях временная соотнесенность действий, соотнесенность в рамках единого временного плана. Это значение выступает в следующих основных вариантах: а) отношение одновременности/неодновременности (предшествования — следования); б) временная соотнесенность действий в сочетании с отношениями обусловленности (причинными, условными, уступительными); в) взаимосвязь действий в рамках единого временного плана при неактуализованности указанных выше хронологических отношений. Например: а) Пока мы усаживались, он перебирал бумаги (одновременность); Как только закончу работу, обо всем поговорим (последовательность); б) Осознав это, он изменил свое решение (отношение предшествования — следования связано с отношением причины и следствия); в) Рассматривая этот вопрос, мы обращаем внимание… (в таких случаях для смысла высказывания существенно не хронологическое отношение одновременности двух действий, а значение сопряженности двух взаимосвязанных компонентов обозначаемой ситуации в рамках единого временного плана); ср. следующие примеры: Весь вечер они пели, танцевали, шумели (А. Чехов); действия в обозначаемой внеязыковой ситуации могут быть отчасти одновременными, отчасти разновременными (возможно, чередующимися), однако хронологические отношения не актуализируются: важно лишь то, что весь вечер был наполнен обозначенными действиями; Сестра вошла в комнату, приказав мне ждать; и здесь собственно хронологические отношения четко не выражены, они не актуальны для смысла высказывания: налицо лишь сопряженность обоих действий (двух компонентов полипредикативного комплекса) в едином временном плане.

Итак, во многих случаях выражается не дифференцированное отношение одновременности/последовательности действий, а лишь их совмещенность в едином «временном пространстве», представленном в высказывании (см. раздел «Замечания об отношениях недифференцированного типа» в [ТФГ 1987: 253–256]). Подчеркивая, что семантика таксиса далеко не всегда заключается в выражении хронологических отношений одновременности/не-одновременности (предшествования — следования), мы исходим из необходимости уделять особое внимание языковой интерпретации исследуемых отношений. Предлагаемая трактовка семантики таксиса включает некоторые коррективы по отношению к ранее вышедшим работам ([Бондарко 1984: 70–98; 1985]; подробнее об этом см. [Бондарко 1999:123–147]). Категория таксиса получает в современной лингвистической литературе различные истолкования, существенно отличающиеся от изложенного выше (ср., с одной стороны, анализ таксисных конструкций в статье Г. А. Золотовой [2001], а с другой — в работах В. С. Храковского [2001б; 2001в]). Значительные расхождения в интерпретации категории таксиса естественны. Они отражают, с одной стороны, многомерность изучаемого объекта, а с другой — различия в направлениях исследования. Думается, что на данной стадии разработки вопроса о таксисе разнообразие концепций, как и в большинстве других случаев, — фактор, способствующий углубленному осмыслению сути изучаемого явления (подробное рассмотрение спорных вопросов может быть темой статьи, непосредственно посвященной проблематике таксиса).

Одним из свойств системы ФСП являются их пересечения (см. [Пупынин 1990; Межкатегориальные связи 1996; Смирнов 1992; 2000]). Они затрагивают как поля внутри определенной группировки (таковы, в частности, пересечения полей аспектуальности, темпоральности и таксиса), так и поля, относящиеся к разным группировкам (ср. взаимные связи аспектуальности и количественности). Пересечения полей находят соответствие в сопряженных КС — аспектуально-темпоральных, аспектуально-таксисных, аспектуально-квантитативных и т. п. Ср., например, аспектуально-таксисные ситуации типа «длительность — наступление факта», реализующиеся в русском языке в таких вариантах, как а) «длительность — неожиданное наступление факта» (ср. конструкции типа НСВ — (и) вдруг СВ; НСВ — как вдруг СВ и т. п.), б) «длительность — сменяющее ее наступление факта» (без элемента внезапности), в) «желание, готовность осуществить действие — наступление факта, препятствующего его осуществлению»: хотел (было)… — но (или как вдруг) СВ; уже готовился… — но СВ; уже собирался… — как вдруг СВ и т. п. (данный вариант включает не только аспектуальные и таксисные, но и модальные элементы),

Г) «длительность — наступление факта в один из ее моментов»,

Д) «длительность — завершающее ее наступление факта».

КС, выступающие в определенных вариантах, включают все элементы высказывания, участвующие в выражении категориальной семантики. Так, варианты персональных ситуаций передают отношение к лицу, касающееся как субъекта-подлежащего, так и субъекта, выраженного дополнением, а также объекта и атрибута. Например: Это касается вас, а не меня; Рассматриваемое понятие трактуется нами…', Я знал, что мне с этим не справиться. Взаимодействие лексических и грамматических компонентов персональных ситуаций представлено в высказываниях типа Автор благодарит…; Ваша милость об этом и не думает. Одним из лексических средств выражения персональной семантики обобщенно-личного типа (без четкой дифференциации по отношению к неопределенно-личному значению) является лексема человек. Например: Только в одиночестве человек может работать во всю силу своей могуты (А. Герцен).

Понятие ситуации, как известно, широко используется при анализе семантической структуры предложения. Ситуативный подход к этой проблематике возможен и в парадигме КС. Нами используется понятие «субъектно-предикатно-объектная ситуация» (СПО-ситуация). Имеется в виду структура языкового содержания высказывания, включающая то или иное отношение обозначаемой общей ситуации к семантическим категориям «субъект» (С), «предикат» (П) и «объект» (О) в их взаимных связях и в их отношении к структуре предложения. Специфическая особенность СПО-ситуаций заключается в том, что они базируются на целом комплексе семантических категорий, а не на одной категории (как, например, императивные, локативные, посессивные ситуации). Отношение обозначаемой общей ситуации к семантическим элементам С, П и О понимается широко: значащим может быть и отсутствие данного элемента. Так, отсутствие О (в высказываниях типа Он спит) рассматривается как особая разновидность СПО-ситуации (см. анализ СПО-ситуаций в [ТФГ1992]).

Среди КС, совмещенных в составе передаваемой высказыванием общей сигнификативной ситуации, во многих случаях выделяется доминирующая КС — наиболее существенный и актуальный элемент из числа семантических элементов, формирующих смысл высказывания. Остальные семантические элементы составляют «фон». Они могут быть необходимым условием реализации доминирующей КС, но в иерархии актуализируемых элементов содержания высказывания их роль относительно второстепенна, вторична. Например, в высказывании Дай мне ложку! доминирующая императивная ситуация сочетается с дополнительными «фоновыми» элементами темпоральности, временной локализованности, аспектуальности, персональности, субъектности и объектности.

В следующих высказываниях доминирующей является экзистенциальная (бытийная) ситуация: Есть люди, которые бытуют в нашей жизни всерьез, и есть бытующие нарочно (Л. Гинзбург); В доме было тихо. — Есть кто? — крикнул я (Д. Гранин). В приведенных примерах экзистенциальная ситуация выступает как доминанта «общего» содержания высказывания. Ряд других семантических признаков взаимодействует с данной КС, обусловливая конкретные признаки бытия и его отношения к бытующей субстанции. Таковы признаки, относящиеся к сфере темпоральности, временной локализованности/нелокализованности (признак аспектуально-темпоральный), локативности, индивидуализации/генерализации, утверждения/отрицания, вопроса, интранзитивности и непредельности предиката существования. Эти семантические признаки могут интерпретироваться в качестве среды по отношению к доминирующей экзистенциальной ситуации как базисной содержательной системе (о бытийных ситуациях см. [Воейкова 1996]).

Категориальная доминанта высказывания может представлять собой комплекс взаимосвязанных КС. Например: Скажи он мне об этом раньше, я бы уехал. В состав доминирующего комплекса входят следующие КС: а) модальная ситуация предположения, б) сопряженная с ней кондициональная ситуация (в составе комплексной ситуации гипотетического условия), в) таксисная (в варианте последовательности двух предполагаемых действий), г) темпоральная (в варианте общей отнесенности предполагаемых действий к плану прошлого по отношению к моменту речи: к этому же временному плану относятся подразумеваемые реальные действия: «на самом деле он не сказал об этом раньше, и я не уехал»). Эти связанные друг с другом КС выступают на фоне других категориальных признаков, включенных в содержание данного высказывания; таковы: а) персональный признак сопоставления предполагаемых действий лица, о котором идет речь, и говорящего; б) залоговый признак актива; в) аспектуальный признак конкретных целостных фактов; г) признак определенности.

2.2. Категориальные ситуации на уровне целостного текста. Анализ КС может выходить за пределы «элементарного высказывания», соответствующего предложению или сложному синтаксическому целому, и распространяться на более широкие фрагменты текста и на текст как целое. В частности, такой подход оказывается необходимым при анализе того компонента «аспектуально-темпорального комплекса», который я называю, используя термин Г. Рейхенбаха, временным порядком. Имеется в виду отражаемое в высказывании и целостном тексте языковое представление «времени в событиях», т. е. представление временной оси, репрезентируемой событиями, процессами, состояниями, обозначениями моментов времени и интервалов (на другой день, через пять минут и т. п.). Языковая интерпретация временного порядка включает динамичность «наступлений фактов» («возникновения новых ситуаций», смены ситуаций) и статичность «длительностей» («данных ситуаций») в сочетании с обозначением или импликацией интервалов между действиями; рассматриваемым представлением охватывается и отнесенность к определенному моменту или периоду времени, выражаемая обстоятельственными показателями типа с тех пор, с того дня, через месяц и т. п.

Структуру временного порядка в тексте образуют различные комбинации динамичности/статичности. Эта оппозиция строится на основе аспектуальных семантических признаков «возникновение новой ситуации» (ВНС) — «данная ситуация» (ДС) и таксисных признаков последовательности/одновременности. В русском и других славянских языках комбинации указанных признаков выражаются с участием форм СВ и НСВ. Смена ситуаций в структуре временного порядка может подчеркиваться обстоятельствами типа затем, потом и т. п.

Ситуативный подход, реализуемый на уровне целостного текста, используется при анализе КС разных типов (в частности, представляют интерес суждения о текстовых аспектах семантики обусловленности, высказанные в статье В. Б. Евтюхина [2001]). Непосредственное отношение к рассматриваемой проблематике имеют такие понятия, как «темпоральный (модальный, персональный) ключ текста», «ключ временной локализованности/нелокализованности» (см. [Бондарко 1984: 41–42]).

2.3. Универсально-понятийный и конкретно-языковой аспекты понятия КС. В понятии КС могут быть выделены два аспекта: универсально-понятийный и конкретно-языковой. КС в первом аспекте — понятие, относящееся к области универсальных инвариантов. Речь идет о типовых ситуациях, базирующихся на относительно универсальных семантических категориях. Семантика КС на данном этапе анализа трактуется в отвлечении от особенностей языковой семантической интерпретации, связанной со спецификой строя отдельных языков. В принципе возможны гипотетические построения системы аспектуальных, темпоральных, таксисных и т. п. типовых ситуаций, рассчитанные на потенциальные приложения к неограниченному числу языков различного строя. Заметим, что такие построения, универсальные по замыслу, фактически являются результатом обобщения фактов определенного круга учитываемых исследователем языков. При их приложении к другим языкам они неизбежно модифицируются и уточняются. Все это, однако, отнюдь не снимает значимости типологии КС, стремящейся к универсальности. Мы имеем здесь дело с своего рода рабочей гипотезой, необходимой в типологических и сопоставительных исследованиях. Во всех случаях необходимым этапом (аспектом) исследования и описания типовых КС является характеристика особенностей семантической и структурной категоризации ситуаций в анализируемых языках.

Литература.

Акимова Т. Г. Аспектуально-таксисные ситуации (локализованные во времени) в сложноподчиненных предложениях// Теория функциональной грамматики: Введение. Аспектуальность. Временная локализованность. Таксис. Л., 1987.

Акимова Т. Г., Козинцева Н. А. Зависимый таксис (на материале деепричастных конструкций)//Теория функциональной грамматики: Введение. Аспектуальность. Временная локализованность. Таксис. Л., 1987а.

Акимова Т. Г., Козинцева Н. А. Аспектуально-таксисные ситуации, нелокализованные во времени (кратный таксис)// Теория функциональной грамматики: Введение. Аспектуальность. Временная локализованность. Таксис. Л., 1987б.

Алисова Т. В. Очерки синтаксиса современного итальянского языка: (Семантическая и грамматическая структура простого предложения). М., 1971.

Барентсен А. А. Трехступенчатая модель инварианта совершенного вида в русском языке // Семантика и структура славянского вида. I / Ред. Ст. Кароляк. Кrакw, 1995.

Бондарко А. В. Принципы функциональной грамматики и вопросы аспектологии. Л., 1983а (2-е изд., стереотип.: М., 2001).

Бондарко А. В. Категориальные ситуации (к теории функциональной грамматики) // Вопр. языкознания. 1983б. № 2.

Бондарко А. В. Функциональная грамматика. Л., 1984.

Бондарко А. В. О таксисе (на материале русского языка) // Zеitsсhrift fr Slаwistiк. 1985. Вd 30. № 1.

Бондарко А. В. Основы функциональной грамматики: Языковая интерпретация идеи времени. СПб., 1999.

Бондарко А. В.Теория значения в системе функциональной грамматики: На материале русского языка. М., 2002.

Берниковская Т. В. Семантика польского предложения: Типовая ситуация с адресатным значением. Минск, 2001.

Воейкова М. Д. Бытийные ситуации // Теория функциональной грамматики: Локативность. Бытийность. Посессивность. Обусловленность. СПб., 1996.

Гак В. Г. Высказывание и ситуация // Проблемы структурной лингвистики, 1972. М., 1973.

Гак В. Г. Языковые преобразования. М., 1998.

Евтюхин В. Б. Обусловленность в тексте // Исследования по языкознанию. СПб., 2001а.

Есперсен О. Философия грамматики: Пер. с англ. М., 1958.

Золотова Г. А. К вопросу о таксисе // Исследования по языкознанию. СПб., 2001.

Кацнельсон С. Д. Типология языка и речевое мышление. Л., 1972.

Кацнельсон С. Д. Категории языка и мышления: Из научного наследия. М., 2001.

Козинцева Н. А. Аспектуально-таксисные ситуации (локализованные во времени) в полипредикативных конструкциях сочинительного типа // Теория функциональной трамматики: Введение. Аспектуальность. Временная локализованность. Таксис. Л., 1987.

Козинцева Н. А. Таксисные конструкции в русском языке: одновременность // V. S. Сhrакоvsкij, М. Grосhоwsкi аnd G. Неntsсhеl (еds.).

Studiеs оn thе Sуntах аnd Sеmаntiсs оf Slаvоniс Lаnguаgеs: Рареrs in Ноnоur оf Аndrzеj Воguslаwsкi оn thе Оссаsiоn оf Нis 70^th Вirthdау. Оldеnburg, 2001.

Маслов Ю. С. Очерки nо аспектологии. Л., 1984.

Межкатегориальные связи в грамматике. СПб., 1996.

Мелиг Х. Семантика предложения и семантика вида в русском языке // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. ХV. М., 1985.

Мещанинов И. И. Понятийные категории в языке // Труды Военного ин-та иностр. языков. 1945. № 1.

Пупынин Ю. А. Функциональные аспекты грамматики русского языка: Взаимосвязи грамматических категорий. Л., 1990.

Сильницкий Г. Г. Семантические типы ситуаций и семантические классы глаголов // Проблемы структурной лингвистики, 1972. М., 1973.

Смирнов И. Н. Семантика субъекта/объекта и временная локализованность // Теория функциональной грамматики: Субъектность. Объектность. Коммуникативная перспектива высказывания. Определенность/неопределенность. СПб., 1992.

Смирнов И, Н. Ситуации временной нелокализованности действия и семантика интервала (на материале русского языка) // Проблемы функциональной грамматики: Категории морфологии и синтаксиса в высказывании. СПб., 2000.

Типология результативных конструкций: (результатов, статив, пассив, перфект). Л., 1983.

Типология итеративных конструкций. Л., 1989.

Типология императивных конструкций. СПб., 1992.

Типология условных конструкций. СПб., 1998.

ТФГ1987= Теория функциональной грамматики: Введение. Аспектуаль-ность. Временная локализованность. Таксис. Л., 1987 (2-е изд., стереотип. — М., 2001).

ТФГ 1990 = Теория функциональной грамматики: Темпоральность. Модальность. Л., 1990.

ТФГ 1991 = Теория функциональной грамматики: Персональность. Залоговость. СПб., 1991.

ТФГ 1992 = Теория функциональной грамматики: Субъектность. Обьектность. Коммуникативная перспектива высказывания. Определенность/неопределенность. СПб., 1992.

ТФГ 1996а = Теория функциональной грамматики: Качественность. Количественность. СПб., 1996.

ТФГ 1996б = Теория функциональной грамматики: Локативность. Бытийность. Посессивность. Обусловленность. СПб., 1996.

Холодович А. А. Залог. 1: Определение. Исчисление // Категория залога: Материалы конференции. Л., 1970.

Холодович А. А. Проблемы грамматической теории. Л., 1979.

Храковский В. С. Конструкции пассивного залога: (определение и исчисление) // Категория залога: Материалы конференции. Л., 1970.

Храковский В. С. Пассивные конструкции // Типология пассивных конструкций: Диатезы и залоги. Л., 1974.

Храковский В. С. Концепция диатез и залогов (исходные гипотезы — испытание временем) // Международная конференция «Категории глагола и структура предложения», посвященная 95-летию проф. А. А. Холодовича и 40-летию Лаборатории типологического изучения языков ИЛИ РАН. Санкт-Петербург. 28–30 мая 2001 г.: Тез. докл. СПб., 2001а.

Храковский В. С. Таксисные конструкции (опыт классификации) // Теоретические проблемы функциональной грамматики: Материалы Всероссийской научной конференции (Санкт-Петербург, 26–28 сентября 2001 г.). СПб., 2001б.

Храковский В. С. Таксис (история вопроса, определение и типология форм) // А. Ваrеntsеn аnd Y. Роuруnin (еds). Funсtiоnаl grаmmаr: Аsресt аnd Аsресtuаlitу. Теnsе аnd Теmроrаlitу. Мnсhеn, 200 lе.

Храковский В. С., Оглоблин А. К. Группа типологического изучения языков ЛО ИЯ АН СССР // Вопр. языкознания. 1991. № 4.

Яхонтов С. Е. Понятийные категории, скрытые категории, таксономические категории // Типология. Грамматика. Семантика. СПб., 1998.

Соmriе В. Аsресt: Аn Intrоduсtiоn tо thе Studу оf Vеrbаl Аsресt аnd Rеlаtеd Рrоblеms. Саmbridgе еtс., 1976.

Соmriе В. Sоmе thоughts оn thе rеlаtiоn bеtwееn аsресt аnd Акtiоnsаrt // Ваrеntsеn А. аnd Роuруnin Y. (еds). Funсtiоnаl Grаmmаr: Аsресt аnd Аsресtuаlitу. Теnsе аnd Теmроrаlitу. Мnсhеn, 2001.

Fillmоrе Сh. J. Тhе Саsе fоr Саsе // Васh Е., Наrms R. Т. (еds). Univеrsаls in Linguistiс Тhеоrу. N. Y., еtс., 1968.

Коsсhmiеdеr Е. Веitrаgе zur аllgеmеinеn Sуntах. Неidеlbеrg, 1965.

Меhlig Н. R. bеrlеgungеn zur sоg. аllgеmеinfакtisсhеn Vеrwеndungswеisе dеs iрf. Аsрекts im Russisсhеn // Ваrеntsеn А., Роuруnin Y. (еds). Funсtiоnаl Grаmmаr: Аsресt аnd Аsресtuаlitу. Теnsе аnd Теmроrаlitу. Мnсhеn, 2001.

Б. Вимер. Таксис и коинциденция в зависимых предикациях: литовские причастия на — dаmаs.

0. Вступление.

Среди таксисных ситуаций, различающихся выбором глаголов совершенного (СВ) и несовершенного вида (НСВ), выделяются обычно три основных типа: последовательность действий (1), параллелизм (2) и наступление события на фоне процесса (или состояния) (3); ср. следующие стандартные примеры[2]:

(1) Когда Маша помыла посуду, раздался звонок. (2) Когда Маша мыла посуду, ее сын плескался в ванной. (3) Когда Маша мыла посуду, раздался звонок.

Существует четвертый тип соотношения ситуаций, который был выделен еще Кошмидером [Коsсhmiеdеr 1930] и который вслед за ним называется «Коinzidеnz» (коинциденция). В русской аспектологии, насколько мне известно, нет устоявшегося термина, хотя, например, Бондарко [Бондарко 1987: 250–253] пишет о явлениях, тесно связанных с коинциденцией, обсуждая «отношения „псевдоодновременности“». Не углубляясь дальше в терминологические вопросы, ясности ради я буду использовать традиционный термин.

Коинциденция не является, по сути дела, разновидностью таксиса, поскольку связь в данном случае сводится не к временнму соотношению, а к логическому совпадению двух ситуаций. Скорее всего, здесь правомерно говорить о том, что две предикации относятся к одной и той же ситуации, освещая ее лишь под разными углами зрения[3] [Богуславский 1977: 271; Riка 1980: 201]. Для иллюстрации посмотрим следующие примеры:

(4) Он выразил свое неудовольствие, хлопнув дверью. (5) Передав ему письмо, она выполнила поручение друга.

Важно подчеркнуть, что функция коинциденции никак не обусловлена видовой принадлежностью глагола (она вообще не зависит от того, есть в данном языке вид (как грамматическая категория) или нет). Поэтому Леман и его соавторы [Lеhmаnn еt аl 1993: 162] правы, когда пишут: «Тахisсhе Коinzidеnzеn sind Instаnzеn nаtiirliсhеr Сhrоnоlоgiе». В пользу этого утверждения говорят следующие достаточно очевидные факты:

Коинциденция встречается в языках типа немецкого, в котором нет видовой системы; ср. (5) и (6):

(6) Еr bеrgаb ihr dеn Вriеf. Dаmit еrflltе еr sеmеn Аuftrаg. «Он передал ей письмо. Тем самым он выполнил поручение».

Близкородственные языки, в которых имеется система грамматических видовых оппозиций и которые для обозначения этих оппозиций используют одинаковые средства, могут различаться по способу передачи коинциденции, в то время как средства для выражения трех названных выше основных типов таксисных ситуаций являются одинаковыми. Примером могут служить русский и польский языки. В русском языке для выражения коинциденции используются преимущественно деепричастия СВ (на — в(ши)), тогда как в польском языке с этой целью применяются скорее всего деепричастия от глаголов НСВ (на — с); ср. переводы русских примеров (4) — (5) на польский язык:

(7) Dаl wуrаz swеmu niеzаdоwоlеniu, zаtrаsкаjс drzwiаmi. (8) Wrсzаjqс mu list, sреlniа рrоb рrzуjасiеlа.

Такая «замена» деепричастия СВ на деепричастие НСВ (без изменений в семантике) объяснима только как следствие того, что лексическое значение глаголов, создающих видовую пару, становится идентичным в точно определяемых условиях. Эти условия сводятся к так называемым тривиальным критериям видовой парности, которые, в двух словах, заключаются в том, что (а) глаголы СВ, употребленные в прошедшем времени для обозначения однократных действий, обязательно заменяются на лексически идентичные глаголы НСВ, если данный контекст переводится в план наст. вр. (так называемое «настоящее нарративное»); (б) глаголы СВ, обозначающие однократные (локализованные во времени) действия, заменяются на соответствующие глаголы НСВ, если те же действия обозначаются как неограниченно многократные[4]. Поскольку — как было указано выше — коинциденция не затрагивает собственно акциональных свойств лексемы, по которым глаголы видовой пары могут отличаться друг от друга[5], эти отличия отступают всецело на задний план, оставляя, так сказать, место для других функций синтаксически подчиняемой предикации (в том числе для коммуникативных целей, которыми мы здесь заниматься не будем).

Дальнейшее изложение будет нацелено на то, чтобы показать, каким образом в литовском языке коинциденция может выражаться с помощью самого близкого функционального аналога деепричастий, имеющегося в этом языке, т. е. с помощью так называемых «полупричастий» (лит. рusdаlуviаi). Формальное их отличие от русских и польских деепричастий состоит в том, что полупричастия имеют формы им. падежа (и только его) и склоняются по родам и числам (ср. табл. 1). Факты, выявленные в результате анализа, описанного ниже, служат доводом в пользу того, что в современном литовском литературном языке (лит. liеtuvi bеndrin каlbа), по-видимому, не существует морфологически парных глаголов, которые соответствовали бы тривиальным условиям видовой парности. Иными словами, даже те морфологически парные глаголы, лексическое значение которых максимально сближено, не способны полностью заменять друг друга в условиях коинциденции.

1. Акциональные классы литовских глаголов.

В литовском языке наблюдаются явные зачатки видовой системы, подобной той, которая существует в русском (и в польском) языке, в том смысле, что средства словообразования (аффиксы) используются для расширения глагольных основ, вследствие чего в определенных случаях создаются пары из производящего и производного глаголов, лексически настолько близких, что возникают основания для того, чтобы рассматривать эти пары как видовые. Такая парность характерна не только для суффиксации, но и для префиксации. Последнее имеет место как раз у целого ряда глаголов речи (vеrbа diсеndi), а также глаголов, обозначающих ментальные состояния или изменения ментального состояния (vеrbа sеntiеndi).

Во избежание недоразумений следует подчеркнуть, что необходимым условием для видовой парности является тождество лексических значений производящей и производной основ. Все утверждения, касающиеся глагольных пар, приводимые в этом и следующих разделах статьи, касаются только совпадающих для этих глаголов значений, по которым глагольные лексемы группируются в классы (см. ниже).

Мы можем говорить лишь о явных зачатках видовой системы, но не о грамматикализованной системе видообразования по нескольким причинам[6]:

• Парность в сформулированном выше смысле создается только в рамках определенных лексических и акциональных групп, но во на всем «массиве» глаголов литовского языка, для которых видовые противопоставления были бы в принципе вообразимы (по семантическим соображениям).

• Даже там, где парность является довольно регулярным (частотным) явлением, нельзя, как правило, сформулировать те условия, которые бы однозначно определяли выбор одного из двух (лексически одинаковых) глаголов или, точнее, те контексты, в которых нетривиальные различия между парными глаголами подвергались бы нейтрализации и приходилось бы выбирать только один из них. По крайней мере, до сих пор никому такие условия указать не удалось. Из этого вытекает, что оба глагола в паре не вступают в дополнительное функциональное распределение, т. е. употребление одного глагола вместо другого (в рамках пары) не подвержено четко предсказуемым нелексическим фактором (хотя тенденции этого имеются, см. ниже).

В каких группах признаки видовой парности все-таки проявляются? Перечисляя эти группы, я буду пользоваться одной из тех теорий вида, авторы которых стремятся показать систематическое и типологически значимое взаимодействие между акциональными типами глаголов и видом (как грамматической категорией), а именно, теорией Вальтера Броя под сокращенным названием ILА (Intеrакtiоn zwisсhеn Lехiк und Аsрекt); см. [Вrеu 1996; 1997; 2000].

Выделить следует, во-первых, глаголы с внутренним «правым» пределом (GТЕR)[7], типа itiкinti «убедить/убеждать», аtidаrуti (lаngа) «открыть/открывать (окно)», реrrауti (lаiка) «переписать/ переписывать (письмо)». Для них, однако, типична суффиксация, а суффигированные производные таких глаголов (соответственно itiкinti, аtidаrinti, реrrаinti) включают, как правило, тот или иной дополнительный дистрибутивный оттенок, отдаляющий их лексически от «своих» производящих основ. Иными словами, в первую очередь они служат не для обозначения предельного процесса, а указывают на тот или иной тип множественности либо одного из партиципантов ситуации, либо самого действия (поэтому глаголам на — in- часто приписывают какой-то неопределенный «уменьшительный оттенок», лит. mауbinis аtsраlvis). На самом деле, суффиксальное образование «парных» глаголов в литовском языке весьма продуктивно. Встречается оно и в других акциональных классах. Но эти производные, как правило, факультативны (в том смысле, что на их месте часто можно употребить и исходные основы); вместе с тем они не способны заменить производящие их основы с точно тем же лексическим значением.

Во-вторых, существуют глаголы, обозначающие ситуации с обязательным «левым» пределом, т. е. состояния, предполагающие то или иное естественное начало (класс ISТА). Большинство литовских глаголов этого акционального класса могут обозначать как само состояние, так и переход в это же состояние. Ср., например, sutiкti и suрrаsti, которые вне контекста (и в определенной грамматической форме) акционально двузначны: Jоnаs sutiко su Оnоs silуmu может значить либо «Иван согласился с предложением Анны», либо «Иван был согласен с предложением Анны». С логической точки зрения, акт речи, через который выражается согласие, предшествует состоянию «согласия». И действительно, глаголы этого акционального класса часто принадлежат двум лексическим группам одновременно: с одной стороны, они выражают определенный речевой акт, с другой стороны, они служат для выражения соотнесенного с данным речевым актом ментального состояния. Подобным образом, Кlаusуtоjаi suрrаtо, арiе к каlbjо рrаnеjаs может значить либо «слушатели поняли, о чем говорил докладчик», либо «слушатели понимали, о чем говорил докладчик». Среди глаголов, обозначающих речевые акты, соотнесенные с наступающими после них ментальными состояниями, а также среди глаголов, обозначающих ментальные состояния и переходы в них, парность наподобие видовой практически не наблюдается[8]. Среди акционального класса ISТА глагольные пары, которые могли бы стать «кандидатами на видовые пары», относительно систематически образуются только от эмотивных глаголов и глаголов, обозначающих разные виды восприятия (vеrbа реrсiрiеndi), например, justi/раjusti «ощущать/ощутить», jаusti(s)/ра(si)jаusti «чувствовать (себя)/почувствовать (себя)», mаtуti/раmаtуti «видеть/увидеть», girdti/igirsti «слышать/услышать». Сюда можно было бы отнести также пару liеsti/раliеsti, «касаться/коснуться, затрагивать/затронуть».

В-третьих, продуктивно префиксальное образование «пар» от бесприставочных глаголов, называющих непредельные процессы (АСТI); ср. miеgоti => раmiеgоti, stоvti => раstоvti с их русскими эквивалентами спать => поспать, стоять => постоять. В русской аспектологии видовая парность здесь нередко оспаривается, но Брой и Леман ее принимают [Вrеu 2000; Lеhmаnn 1999] на том основании, что лексическое значение деривата не отличается от производящей основы, а приставка добавляет всего лишь фазовое ограничение. Мы учитываем такое образование пар прежде всего из-за его высокой частотности в текстах (см. раздел 4).

В-четвертых, глаголы, обозначающие точечные действия, в частности конклюзивные акты, к которым принадлежит прежде всего основная масса глаголов, обозначающих речевые акты; ср. sакуti/раsакуti «говорить (=сказать)», рrауti/рарrауti «просить», кlаusti(s)/ра(si)кlаusti «спрашивать», dкоti/раdкоti «благодарить», svеiкintis/раsisvеiкinti «здороваться», silуti/раsilуti «предлагать», аdti/рааdti «обещать». У глаголов, объединяемых в такие пары (ТТЕR), как лексическое, так и акциональное значения полностью совпадают; это отличает их от пар, относящихся к классам GТЕR или ISТА[9]. Поэтому можно полагать, что попарное сопоставление глаголов класса ТТЕR, а также глаголов класса АСТI (см. выше), в условиях минимальных пар может выявить определенные различия в их функционировании, которые не сводятся к собственно аспектуальным или, тем более, к лексическим различиям. Литовские полупричастия демонстрируют как раз подобную ситуацию.

2. Общие сведения о выборке.

Для эмпирического анализа поведения полупричастий были использованы тексты современной литовской художественной прозы и научно-популярной литературы. Данные основываются на выборках из корпуса текстов, который составлен в Лаборатории компьютерной лингвистики Университета им. Витаутаса Великого в Каунасе[10]. Основную часть выборки составляет связный текст из каунасского корпуса (объем выборки — немногим более 15 Мб). Из анализа были исключены случаи употребления полупричастий с союзными словами типа рriе «перед тем, до того (как)», поскольку такие союзные слова сами по себе «доопределяют» временную функцию причастия. (См. [Богуславский 1977] применительно к русским деепричастиям.).

Если ограничиться попарно сопоставляемыми глаголами, то в нашей выборке насчитывается 413 полупричастий от бесприставочных глаголов, а от приставочных глаголов, образующих с ними пары (почти всегда с приставкой ра-, в единичных случаях также с приставками su-, u-, i- и рri-), — 81. Оценивая это соотношение, можно сказать, что среди попарно организованных глаголов полупричастия от бесприставочных глаголов встречаются примерно в пять раз чаще, чем от их квазивидовых дериватов с приставками.

Поскольку исходная гипотеза состояла в том, что коинциденция особенно характерна для конклюзивных глаголов, в частности для глаголов, обозначающих речевые акты (см. выше), был задан список из 16 пар глаголов этой лексической группы[11]. Большинство из них относится к классу ТТЕR; исключение составляют только vаdinti/раvаdinti, vаdintis/раsivаdinti, относящиеся к группе ISТА, и, возможно, аiкinti/рааiкinti, аiкintis/isiаiкinti, tеisinti/раtеinsinti, tеisintis/раsitеisinti, которые нужно, скорее всего, отнести к группе СТЕК. Кроме того, было исследовано 27 глаголов неречевых, также принадлежащих к акциональному классу 15ТА, причем 20 из них объединяются в пары (т. е. было 10 пар). Всего исследовано 89 глаголов («парных» и непарных).

3. Роль полу причастий: таксис или коинциденция?

Исходная и главная гипотеза заключалась в том, что в морфологических парах глаголов, обозначающих речевые акты, чье лексическое значение, по всей видимости, одинаково, полупричастия приставочного («перфективного») глагола используются прежде всего для обозначения коинциденции (а бесприставочные для подтипов таксиса). Посмотрим сначала результаты подсчетов для 16 пар речевых глаголов (см. табл. 2).

Высказанную только что гипотезу эти данные ни в коей мере не подтверждают. Правда, соотношение между частотой таксисного и коинцидентного употребления полупричастий от некоторых высокочастотных глаголов свидетельствует в пользу выше сформулированной гипотезы. Так, например, соотношение для пары со значением «говорить/сказать (что Р)» таково: sакuti 20: 48, раsакuti 0: 6 (таксис: коинциденция). Но подобные единичные факты статистически не показательны.

В принципе тот же результат мы получим, сопоставив частотность всех глаголов, выступающих в парах. Картина здесь следующая:

Следовательно, гипотеза о том, что среди «парных» глаголов, обозначающих речевые акты, дериваты с приставками чаще используются с целью обозначения коинциденции, на нашем материале не подтверждается.

Из таблиц 2 и 3 вытекает еще и то, что полупричастия от бесприставочных «парных» глаголов речевых актов вообще употребляются гораздо реже, чем от их производящих основ; соотношение примерно 1:9.

В работах, посвященных русским деепричастиям, высказывалось мнение, что функцию коинциденции они выполняют преимущественно в постпозиции по отношению к финитному глаголу, которому они синтаксически подчиняются, см. [Riка 1980: 200]. Аналогичная гипотеза применительно к литовским полупричастиям подтверждается, и то на крайне сигнификантном уровне; см. таблицу 4.

Нужно признать, что большинство примеров дала пара rаitу/раrаitу «писать/написать», и столь высокая доля, приходящаяся на данную пару, может легко исказить реальную картину. Но даже если мы вычтем случаи употребления этих двух глаголов и, таким образом, «очистим» данные из табл. 4, разница в распределении все равно удерживается на высоком уровне; тогда ² = 7,63 > ² _0,01; f=1 = 6,64.

4. Об интервалах замкнутых и открытых.

После такого отрицательного вывода мы остаемся без ответа на вопрос о том, какую функцию выполняют причастия от приставочных «парных» глаголов. Если верно, что лексически они не отличаются от исходных глаголов (основ), а их приставкам приписывается перфективирующая функция, то как они «согласовывают» эту функцию с (утверждаемой[12]) общей функцией полупричастий указывать на одновременность действий? И нельзя ли все-таки отметить какое-либо распределение функций между полупричастиями обоих глаголов в паре, не сводимое к лексическим различиям?

Посмотрим на следующий пример[13]:

(9) iо lаiкоtаrрiо nасiоnаlizmаs gаvо trаdiсiniо nасiоnаlizmо раvаdinim. Jо bdingаs bruоаs buvо iкlimаs ir gаrbinimаs mоnаrсhistins рrаеitiеs ir trаdiсij. Таiаu Liudviкаs ХVНI, Вurbоn рdinis, uimdаmаs sоst, jаu кrеiрsi nе, каiр buvо trаdiсiniаi рrаstа, «mаnо tаut», bеt «рrаnсz tаut», рааddаmаs раrlаmеntаrin vуriаusуb ir utiкrindаmаs «viеаs рrаnсz tеisеs». (М. Маскеviius «Аtsiminimаi»). «Национализм этого периода получил название традиционного национализма. Его характерной чертой было возвышение и преклонение перед монархическим прошлым и традициями. Однако Людовик ХVIII, наследник Бурбонов, заняв/ занимая престол, уже обратился/обращался не к „моему народу“, как велел традиционный обычай, а к „французскому народу“, пообещав/обещая (при этом) парламентское правительство и дав/давая гарантию „всеобщих прав французов“».

Первую форму от глагола класса ISТА (umdаmаs) можно заменить на действительное причастие прошедшего времени (uzms), тем самым подчеркнув его ингрессивный компонент; в любом случае это полупричастие задает таксисное соотношение. Однако временне соотношение собственно интересующей нас формы рааddаmаs с финитным глаголом кrеiрsi остается неопределенным: в принципе оно могло бы обозначить коинциденцию («обратился к народу, обещая/пообещав»), но в данном контексте такое прочтение маловероятно потому, что нельзя обратиться к адресату, одновременно произнося его имя и тем самым обещая ему что-то. Перед нами здесь, скорее всего, последовательность речевых действий: «обратился к народу и пообещал».

Подобные наблюдения можно сделать и на основе многих других случаев, встретившихся при просмотре данных корпуса. Ср. еще один пример:

(10) Ir vis dltо jiе grinо sкundus аtgаl. Рridjо какокi gеltоn lар ir grinо. рааiкindаmi, каd visа tаi jis turs реrduоti viеtinеi vаldаi (В. Rаdzеviius «Vакаrо sаul»). «И все-таки они вернули жалобы назад. Приложили какой-то желтый листок и вернули (их), пояснив/поясняя, что все это ему придется передать местным властям».

Следует ли заданное полупричастием рааiкindаmi (от приставочного глагола рааiкinti <= аiкinti «пояснять, выяснять») и финитным глаголом grzinо соотношение понимать как последовательность («когда вернули… пояснили») или как наступление события «пояснили» на фоне «возвращали»? Ни полупричастие, ни финитное сказуемое[14] не позволяют решить этот вопрос однозначно. Более того, вполне возможно акционально диффузное чтение: «возвращали / вернули…, причем пояснили».

В связи с этим укажем на одно любопытное обстоятельство: полупричастия могут употребляться, подчиняясь финитным глаголам, которые задают замкнутый промежуток времени. Ср. пример (11), в котором полупричастие аtsакindаmа «отвечая (на разные вопросы)» подчинено сказуемому — форме глагола раsdti; этот глагол обозначает непредельный процесс, а приставка разводит лишь внешнее, чисто временне ограничение:

(11) <…> Аmаlijа аtsеgа snui iltus mаrкinius, nutrаuкiа vilnоnеs коjinеs. — Lаiкаs lоvеl. — Маmуt, vаsаr nuvаiuоsim рriе tо каlnо? — inоmа. — Ir ttis каrtu? — Аiкu. Аmаlijа раguldо sn, vаlаndl раsdi аliа jо lоvуts, аtsакindаmа mаiаus кlаusimus, каi snus раsivеriа аnt оnо, umеrкiа акis, Аmаlijа раtаisо аnt jо реi аntкlоd, tуliаi grtа virtuv <…> (В. Кmitаs «Svаjоni vjаi»). «Амалия расстегивает сыну теплую рубашку, снимает шерстяные носки. — Пора спать. — Мам, летом мы поедем к той горе? — Конечно. — И папа с нами? — Конечно. Амалия укладывает сына спать и сидит недолго у его кроватки, отвечая на вопросы малыша; когда сын поворачивается на бок, закрывает глаза, Амалия поправляет одеяло на его плечах, тихо возвращается на кухню <…>».

Это пример настоящего нарративного, в котором последовательность действий подчеркивается нанизыванием финитных глагольных форм с перфективирующими, по большой части «лексически опустошенными» приставками. Замечательно в этом примере то, что раsdi «посидит» задает инклюзивный интервал, который, так сказать, заполняется мультипликативными действиями (аtsакindаmа). Вместе с тем, трудно представить себе, как замкнутый интервал, который по сути дела мыслится как «нерасщепляемый» на более мелкие интервалы, может допускать при себе подчиненный предикат, который как раз этот интервал расчленяет на такие подинтервалы. Соотношение представимо как: раsdi… аtsакindаmа  «сидит…, некоторое время отвечает на (разные) вопросы». Русские деепричастия подобного (а также обратного, см. ниже) соотношения принципиально не допускают.

Как бы обратную сторону того же явления представляют случаи, в которых сами полупричастия образованы от глаголов с «делимитативной» приставкой ра-. См. пример (12), где идет речь о многократной ситуации с полупричастием глагола рааisti и в котором этот глагол является приставочным «делимитативом» от аisti «играть»:

(12) Каrtаis trumраis tерtuко рrisiliеtimаis jis djо аnt каrtоnо stоr dа sluокsn, рааisdаmаs viеsоs еfекtаis, lуg рrisimindаmаs jаunуsts bаndуmus. Коlоritаs, раlуginti su Liеtuvоs lаiкоtаrрiо tаруbа, tаро viеsеsnis. (Z. еmаitуt «Аdоmаs Vаrnаs: Gуvеnimаs ir кrуbа»). «Иногда быстрыми прикосновениями кисти он намазывал [букв, „клал“] на картон толстый слой краски, играя/поигрывая световыми эффектами и как будто вспоминая опыты юности. По сравнению с творениями литовского периода колорит стал светлее».

Здесь рааisdаmаs — сопровождающее действие, которое происходит каждый раз, когда производится «главное» действие (djо «клал»). В этом соотношении можно увидеть коинциденцию, но на нее накладывается обозначение нелокализованного во времени попутного действия («время от времени, иногда»). Здесь можно было бы употребить также полулричастие от производящего глагола аisti, причем именно в функции коинциденции, но оно уменьшало бы образность рисуемой картины, поскольку утрачивается функция временнй делимитации, внесенной здесь приставкой ра-. Благодаря ей рааisdаmаs, в отличие от аisdаmаs, производит эффект «экземплярной наглядности». Этот эффект был бы свойствен и финитной форме того же глагола в наст. вр. (рааidiа): djо… рааisdаmаs  «клал/накладывал… каждый раз поиграв». Из такого сопоставления полупричастий обоих парных глаголов вытекает, что в полупричастиях не теряются те функции, которыми характеризуются и отличаются друг от друга соответствующие глаголы в финитном употреблении.

То же различие между полупричастиями от бесприставочного непредельного глагола и от приставочного его «делимитати-ва» можно отметить в следующем примере:

(13) Тuri nusiрirкs dеrоs, duоnоs ir minеrаliniо vаndеns. Раsкui аtsiguls didiаjаmе каmbаrуjе sudеdаm lоvеl, susiкi rаnкаs ро gаlvа ir guls, gаlvоdаmаs, каs i gаlvа аtеinа — gаl к рrisimindаmаs, gаl арiе к раsvаjоdаmаs — ir кlаusуsis tуlоs, каimо tуlоs, кuriоs jis tаiр ilgjоsi gуvеndаmаs miеstо blокuоsе (R. Grаnаusкаs «Rаudоni miкаi»). «У него уже куплено немного колбасы, хлеба и минеральной воды. Потом в большой комнате (он) ляжет на складную кровать, подсунет руки под голову и будет лежать, думая, что придет/приходит в голову — может быть, что-то вспоминая/вспомнив, может быть, о чем-то мечтая/помечтав — и будет вслушиваться в тишину, в тишину деревни, по которой он так тосковал, живя в городских блочных домах».

Полупричастие от глагола раsvsjоti «помечтать» служит как будто бы аппозитивным уточнением того, что названо финитным глаголом (каs) i gаlvа аtеinа «(что) приходит/придет в голову». Поэтому можно сказать, что здесь оно выполняет определительную функцию. Но помимо этого, с точки зрения временнй структуры данного отрывка текста, действие, названное формой раsvаjоdаmаs, может лишь чередоваться как с действием, названным в главном предикате, так и с действием другого (синтаксически однородного) полупричастия рrisimindаmаs.

5. Итоги.

Представленный здесь анализ случаев употребления полупричастий в текстах современной литовской художественной прозы и научно-популярной литературы следует считать весьма предварительным. Тем не менее, подобных случаев можно привести несметное количество. Поэтому наши наблюдения позволяют сделать вывод о том, что полупричастия от «парных» перфективных глаголов вообще не являются специализированными формами для выражения значений таксиса или коинциденции. Вместе с тем, у глаголов, называемых перфективными (лит. ivукiо vеiкslо), нет принципиальных ограничений на использование полупричастий, которые по общей классификации принадлежат к причастиям наст, времени и, тем самым, к классу слов, приспособленных для обозначения таксиса одновременности.

Важнее то, что наблюдения, которые мы обсуждали выше, позволяют предполагать, что полупричастия литовского языка «копируют» акциональный потенциал тех глаголов, от которых они образовываются, сохраняя при этом все те различия, которые существенны для взаимодействия с грамматическим временем (особенно с настоящим временем). При этом их акциональные свойства не «нейтрализуются», а лексические отличия, которые приставочные «парные» глаголы обнаруживают по сравнению с производящими их основами, не уходят. Тем самым подтверждается вывод о том, что «выбор глагола из пары производящего — производного продолжает подчиняться практически полностью лексическому потенциалу каждого глагола» [Вимер 2001].

Такой вывод необходимо подкрепить дальнейшими детальными исследованиями, подвергая его, так сказать, верификационным испытаниям. Но уже сейчас можно продвинуться еще на один шаг вперед. В референциально-ролевой грамматике существует понятие «частичной нейтрализации» (rеstriсtеd nеutrаlizаtiоn) семантических различий в определенных синтаксических условиях. Нейтрализация эта создает условия для синтаксической связности как на уровне предложения, так и между предложениями на уровне дискурса[15]. Например, если функцию подлежащего могут выполнять также те именные группы, которые не кодируют первый семантический актант сказуемого, то легко реализовать устойчивый топик даже тогда, когда семантический статус соответствующего референта в смежных предложениях меняется. Именная группа, находясь в позиции подлежащего, пользуется своего рода «синтаксическим приоритетом»[16]. Таким образом, пассив превращается в удобное техническое средство для поддержания одного и того же топика в длинных цепочках предложений, даже если он не всегда является первым семантическим актантом предиката (и прямое соотношение, действующее по умолчанию между уровнем семантических актантов и их синтаксической кодировкой, нарушается).

Аналогическое явление мы наблюдаем в области темпоральной (не синтаксической) связности между предложениями, если сопоставим поведение русских видовых пар и их наиболее близких эвкивалентов в литовском языке, выборочно анализированных выше. Критериями, нейтрализующими в четко определенных типах контекстов лексические («нетривиальные») различия между глаголом СВ и глаголом НСВ, вступающими в русском языке в парах, являются тривиальные условия парности (см. Вступление). Результаты анализа поведения литовских глагольных пар показывают, что с ними такой нейтрализации не происходит, т. е. каждый из «парных» глаголов во всех случаях сохраняет свои лексические особенности (какими бы тонкими они ни были), «не снимая» их в каких-либо категориальных условиях. Если в работе [Вимер 2001] это было показано прежде всего для финитных форм литовских глаголов, то результаты данного анализа обнаружили, что лексические и акциональные свойства литовских глаголов, организованных в морфологических парах, сохраняются для каждого также и в полупричастиях в тех условиях, когда их самые близкие русские и польские эвкиваленты, деепричастия, выявляют частичную нейтрализацию для нужд коинци-денции.

Таким образом, нейтрализация лексических («нетривиальных») и акциональных различий между глаголами, соотнесенными как морфологические и семантические производное и производящее, стоит рассматривать как своего рода пробный камень.

«Еqui-NР dеlеtiоn», в «контроле» за рефлексивизацией и за одно- или разнореферентностью в сочетаниях с инфинитивными пропозициональными актантами и т. д. См. подробнее [Vаn Vаlin, LаРоllа 1997:264 ff.].

Для проверки грамматикализованное™ видовых оппозиций. Пары в литовском языке условиям подобной нейтрализации, видимо, не удовлетворяют.

Список условных сокращений.

ТТЕR тотально-терминальные глагольные лексемы.

GТЕR градуально терминальные глагольные лексемы.

ISТА инцептивно-статальные глагольные лексемы.

АСТI беспредельно-процессные глагольные лексемы.

Литература.

Богуславский И. М. О семантическом описании русских деепричастий: неопределенность или многозначность?// Изв. АН СССР. Сер. лит. и яз. 1977. Т. 36. № 3.

Бондарко А. В. Таксис // Теория функциональной грамматики: Введение. Аспектуальность. Временная локализованность. Таксис / Отв. ред. А. В. Бондарко. Л., 1987.

Вимер Б. Аспектуальные парадигмы и лексическое значение русских и литовских глаголов: Опыт сопоставления с точки зрения лексикализации и грамматикализации // Вопр. языкознания. 2001. № 2.

Гловинская М. Я. Семантические типы видовых противопоставлений русского глагола. М., 1982.

Зализняк Анна А., Шмелев А. Д. Введение в русскую аспектологию. М., 2000.

Коротаева Э. И. Из наблюдений над деепричастным оборотом // Проблемы истории и диалектологии славянских языков: Сборник статей к 70-летию члена-корреспондента АН СССР В. И. Борковского / Отв. ред. Ф. П. Филин. М., 1971.

Маслов Ю. С. Вид и лексическое значение глагола в современном русском литературном языке // Очерки по аспектологии. Л., 1984 [репр. ст. 1948 г.: Изв. АН СССР. Отд. лит. и яз. Т. 7. Вып. 4].

Вrеu W. Коmроnеntеnmоdеll dеr Intеrакtiоn vоn Lехiк und Аsрекt // Girке W. (Нrsg.). Slаvistisсhе Linguistiк, 1995. Мilnсhеn, 1996. (Slаvi-stisсhе ВеitrSgе. Вd 342).

Вrеu W. Семантика глагольного вида как отвлечение от предельных свойств лексем (иерархическая модель компонентов) // Семантика и типология славянского вида II / Ред. Ст. Кароляк. Кrакw, 1997.

Вrеu W. Zur Роsitiоn dеs Slаvisсhеn in еinеr Туроlоgiе dеs Vеrbаlаsрекts (Fоrm, Funкtiоn, Еbеnеnhiеrаrсhiе und lехiкаlisсhе Intеrакtiоn) // Вrеu W. (Нrsg.). Рrоblmе dеr Intеrакtiоn vоn Lехiк und Аsрекt (ILА). Тbingеn, 2000. (Linguistisсhе Аrbеitеn, 412).

Коsсhmiеdеr Е. Durсhкrеuzung vоn Аsрекt- und Теmрussуstеm im Рrsеns // Zеitsсhrift ftir Slаvisсhе Рhilоlоgiе. 1930. Вd 7.

Lеhmаnn V. Аsрекt // Jасhnоw Н. (Нrsg.). Наndbuсh dеr sрrасhwissеnsсhаft-liсhеn Russistiк und ihrеr Grеnzdisziрlinеn. Wiеsbаdеn, 1999.

Lеhmаnn V. & Наmburgеr Studiеngruрре. Intеrакtiоn сhrоnоlоgisсhеr Fак-tоrеn bеim Vеrstеhеn vоn Еrzhltехtеn (Zur Wirкungswеisе аsрекtuеl-lеr аndеrеr und Dеfаults) Il Кеmрgеn, S. (Нrsg.). Slаvistisсhе Linguistiс 1992 (Rеfеrаtе dеs ХVIII. Коnstаnzеr Slаvistisсhеn Аrbеit-strеffеns Ваmbеrg 14.—18.9.1992). Мnсhеn, 1993. (Slаvistisсhе Веi-trgе, 304).

Riка R. Studiеn zum Vеrhltnis vоn Sуntах und Sеmаntiк im mоdеmеn Russisсhеn I. Веrlin, 1980.

VаlескiеnА. Funксin liеtuviq каlbоs grаmаtiка. Vibius, 1998.

Vаn Vаlin R. D. Jr., LаРоllа R. J. Sуntах. (Struсturе, mеаning аnd funсtiоn). Саmbridgе, 1997.

А. П. Володин. Проспект позиционной грамматики[17].

0.1. Базовые понятия морфологического анализа были выработаны в ходе многовековой исследовательской традиции на материале индоевропейских языков. Это прежде всего само понятие морфемы как элементарного (простого, далее неделимого) языкового знака и разного рода классификации морфем. Важнейшими из них являются содержательная классификация морфем (корни и аффиксы) и позиционная классификация аффиксов относительно корня. Эмпирической базой индоевропейских языков были обеспечены такие позиционные группировки аффиксов, как префиксы, инфиксы и суффиксы (или постфиксы); понятия «циркумфикс» (неразрывающая прерывная морфема, представленная и в индоевропейских языках) и «трансфикс» (разрывающая прерывная морфема, характерная для семитских языков) вошли в научный обиход общей морфологии позднее, см. [Мельчук 1963]. Кроме того, традиционная позиционная классификация аффиксов включает еще термин «окончание» или «флексия»— важнейшее понятие для индоевропейской морфологии. По этому параметру индоевропейские языки характеризуются как «флективные» или «флектирующие». Предложенный Э. Сепиром для типологической характеристики индоевропейских языков термин «фузия» [Сепир 1934] до сих пор не стал общепринятым, хотя наименование «фузирующие языки» представляется более адекватным, входя в ряд противопоставлений с языками агглютинирующими и изолирующими.

Функциональная классификация морфем предполагает их деление на разные группы по участию в построении словоформы. По этому параметру аффиксальные морфемы делятся на словообразовательные и словоизменительные (деривационные и реляционные). Эта классификация представляется недостаточной и неполной, поскольку классифицируются только аффиксы. В современной морфологии функциональная классификация морфем предполагает их деление на обязательные и необязательные. В общем случае обязательными морфемами являются корни, аффиксы же могут быть как обязательными, так и необязательными.

0.2. С учетом сказанного предельно обобщенная модель индоевропейской словоформы может быть представлена в следующем виде:

(1) (m)+(r)+R+(m)+F.

Нотация: R — корень, F — флексия, тm— аффикс (левее R — префикс, правее — суффикс). Знак (m) предполагает, что в данных позициях аффиксов может быть более одного. Знак (г) отражает наличие в индоевропейской словоформе композитивного механизма, ср. ниже, 0.4. В модели не отражена инфиксация, как не характерная для современных индоевропейских языков.

Прописными буквами выделены обязательный элементы. Модель представляет собой цепочку; тем не менее, индоевропейская словоформа традиционно делится на две части — основу и окончание (флексию). Языки, имеющие флексию и не имеющие ее, противопоставлялись как «органические» и «механические». Этот «лингвистический расизм» был преодолен уже в ХIХ в., но, тем не менее, еще А. А. Реформатский противопоставлял агглютинацию и фузию как две «тенденцию» морфологического конструирования и различие между ними выражал формулой: фузионная словоформа есть бином, агглютинативная — цепочка [Реформатский 1965].

0.3. Я полагаю, что все языки, имеющие морфологию, могут быть разделены по позиционному параметру на две группы, в зависимости от присущих им моделей словоформы:

(2) R+(m), (3) (m)+R+(m).

Модель (2) предполагает, что в данном языке слово регулярно начинается с корня. Вся грамматическая информация, передаваемая обязательными аффиксами, располагается начиная с правой границы словоформы. Эта модель распространена в Евразии: тюркские, тунгусо-маньчжурские, монгольские языки, а также японский и корейский. В Америке, кроме эскимосско-алеутских языков, такую же модель словоформы имеет язык кечуа (Боливия, Перу, Эквадор).

Модель (3) не предполагает, что в данном языке слово регулярно начинается с аффикса, но оно может начинаться с аффикса; это модель с нефиксированной позицией корня. Грамматическая информация в языках этого типа предшествует корню в глагольных словоформах (показатели лица, времени и наклонения), а иногда и в именных словоформах (показатели посессивности). Эта модель распространена в Северной и Южной Америке, а также в Африке (языки банту). В Евразии она представлена отдельными островками, специально об этом см. [Володин 2001]. Теоретически возможна модель словоформы.

(4) (m)+R,

Но вряд ли она реализуется в каком-либо конкретном языке. Корень — слишком важный компонент, чтобы регулярно замыкать словоформу. Есть языки, где корень сдвинут почти к самой правой границе словоформы (таков, например, кетский язык, ср. ниже, 1.3.3.), на уровне непосредственного наблюдения словоформы часто кончаются корнем, но в системе корень всегда «прикрыт» аффиксами. Выражение «префиксальные языки» не является точным термином.

0.4. Весьма существенным представляется наличие в системе языка композитивного механизма, который отмечается, в частности, в индоевропейских языках, ср. (1). Таким образом, вышеприведенные модели могут иметь следующие варианты:

(2а) (r)+R+(m). (3а) (m)+(r)+R+(m).

Модель (2а) характерна для уральских языков, модель (3а) — для большинства палеоазиатских языков, распространена она и в американо-индейских языках, ср. ниже, 1.3.1–1.3.3. Развитие композитивного механизма может приводить к возникновению инкорпорации, т. е. к формированию организованных как словоформы единиц, которые возникают в речи (устной или письменной) для выражения тех или иных синтаксических отношений. Инкорпорация — не более чем частный грамматический прием, в качестве типологической характеристики этот термин неадекватен.

Инкорпорация представлена, например, в чукотско-корякских языках, она получила заметное распространение в современном финском языке; из числа индоевропейских языков инкорпорация может быть усмотрена в немецком.

0.5. Итак, индоевропейские языки, если рассматривать их с линейной точки зрения, характеризуются моделью словоформы типа (За); их существенное отличие от других языков состоит в том, что они имеют элемент F (флексия), морфему, в которой сосредоточена грамматическая информация. Это предполагает, что префиксы в индоевропейских языках являются деривационными элементами и как таковые относятся к числу необязательных. В агглютинирующих языках, характеризуемых моделями (3), (3а), словоизменительные, обязательные элементы могут располагаться левее корня.

Более точное изображение модели индоевропейской словоформы имеет вид:

(5) (m)+(r)+R+(m)+F+(m).

Некоторые морфемы могут располагаться в линейной цепочке словоформы после флексии; это случай достаточно редкий, но в модели он должен быть учтен. Знак (ш) взят в скобки, т. к. в этой позиции может встречаться боле одной морфемы, ср. русск.:

(6) про-йд^ь-ом (модель m+R+F)  про-йд^ь-ом-те (если — ом— окончание, то — те стоит после окончания)  про-йд^ь-ом-те-сь  про-йд^ь-ом-те-сь-ка.

Для постфлексионных элементов индоевропейской словоформы Р. О. Якобсоном был предложен термин аннекс, но он не привился. Современная русистика предпочитает термин постфикс.

1.0. Позиционная грамматика (варианты названия: дистрибутивный анализ, ранговый анализ, методика порядкового членения, грамматика порядков) возникла как средство морфологического анализа языков, имеющих ярко выраженную цепочечную структуру (агглютинирующие языки). Прежде чем оформиться в виде строгих моделей, позиционная грамматика должна была пройти неизбежный путь интуитивных догадок и поисковых построений «применительно к данному случаю». Примерами таких эмпирических построений являются работы Г. Алпарова на материале татарского языка [Алпаров 1927], Н. Ф. Яковлева и Д. Ашхамафа на материале адыгейского языка [Яковлев, Ашхамаф 1941], а также И. М. Дьяконова на материале мертвого шумерского языка [Дьяконов 1967]. Во всех перечисленных работах строятся позиционные модели (порядковые таблицы) словоформ описываемых языков. Все авторы обращают внимание на то, что анализируемые цепочки аффиксов упорядочены, «перемещать их бывает невозможно» [Алпаров 1927: 23]; все авторы подчеркивают, что позиция элемента в цепочке стабильна. Ср. в этой связи принципиально важное высказывание об адыгейском глаголе:

Сколько бы префиксов ни было в наличности в данной форме глагола, порядок этих префиксов всегда остается таким же, каким он был бы в максимально возможной, наибольшей по числу префиксов форме. Это позволяет разбирать по приведенным схемам порядок расположения префиксов в любой форме глагола [Яковлев, Ашхамаф 1941: 353].

Это замечание позволило в последствии И. И. Ревзину эксплицитно сформулировать различие между порядком элемента в цепочке (как величиной постоянной) и его квазипорядком (как величиной переменной) и определить порядок элемента как его максимальный квазипорядок относительно точки отсчета. Формализация, предложенная в работе [Ревзин, Юлдашева 1969], хронологически не первая. Ей предшествовала порядковая модель Г. Глисона, обобщающая опыт американских лингвистов, занимавшихся описанием аборигенных языков Америки [Глисон 1959]; но модель Глисона не свободна от некоторых недостатков и уязвима для критики.

Начиная с 60-х годов ХХ века в советской (впоследствии — в российской) лингвистике появляются работы, главным образом диссертационные, в которых приемы позиционной грамматики или грамматики порядков сознательно используются для описания глагольной морфологии различных языков. Среди них можно назвать работы по ительменскому языку [Володин 1966; 1976] по энецкому [Сорокина 1975], алеутскому [Головко 1984], алюторскому [Мальцева 1994], кетскому [Буторин 1995; Wеmеr 1997], по японскому [Алпатов 1983] и североамериканскому языку кламат [Стегний 1983]. Элементы позиционной грамматики применительно к материалу тунгусо-маньчжурских языков (эвенкийского и эвенского) использованы в работе [Недялков 1992]. (Список не претендует на полноту.).

Как принципиально новое применение позиционной грамматики следует охарактеризовать использование ее для анализа языков изолирующего типа: языка ниуэ [Полянская 1995], а также кхмерского и лаосского [Дмитренко 1998]. Если в ниуэ наблюдаются еще некоторые признаки агглютинации, то уж в кхмерском и лаосском никакой морфологии нет. С. Ю. Дмитренко исследует позиционное распределение минимальных знаков (аналогов морфем) в составе так называемой «глагольной группы», которая, как и синтетически организованная агглютинативная словоформа, представляет собой сложный знак.

1.1. На современном этапе развития позиционной грамматики ее основные постулаты могут быть сформулированы следующим образом.

1.1.1. Язык по своей природе линеен, поэтому всякий сложный знак есть упорядоченная цепочка простых (элементарных) знаков.

1.1.2. Поскольку цепочка упорядочена — последовательность составляющих ее элементов стабильна.

1.1.3. Если некоторый элемент в цепочке сложного знака отсутствует — его место вакантно.

1.1.4. Для определения значения того или иного элемента его позиция в цепочке может оказаться важнее, чем его экспонент.

Подход к сложному знаку как к линейно организованной цепочке снимает антиномию между языками, имеющими морфологию и не имеющими морфологии. Границы сложного знака определяются в обоих случаях совершенно недвусмысленно: в системе агглютинирующего типа это терминальные (левая и правая) морфемы, составляющие словоформу; в системе изолирующего типа это те же терминальные элементы (имеющие статус служебных слов), между которыми в строго определенной последовательности располагаются все прочие элементарные знаки, составляющие глагольную (или именную) группу. По-видимому, нет принципиальной разницы и между агглютинативной и фузионной системами, поскольку и та и другая имеют линейный характер.

1.2. Итогом позиционного анализа конкретного языкового материала является таблица, включающая полную дистрибуцию всех аффиксальных морфем относительно точки отсчета, которая может быть выбрана произвольно, в зависимости от целей исследования. Позиции (порядки) элементарных знаков обычно нумеруются, получая положительные или отрицательные номера. Если в данной системе любой сложный знак начинается с корня (левая терминальная позиция), то все прочие позиции естественно получают положительные номера. Если же корневой элемент, обычно принимаемый за точку отсчета, занимает в цепочке сложного знака нетерминальную позицию — порядки аффиксальных элементов нумеруются положительно (направо от корня) и отрицательно (налево от корня). Бывают случаи, когда корневой элемент в цепочке сдвинут к правой границе; в этом случае положительную нумерацию могут получать порядки аффиксов левее корня, т. е. те порядки, которых больше. Так сделано, например, для кетского языка, в котором левее корня выделяется 14 позиций, а правее — всего две [Буторин 1995:11] или три [Wеmеr 1997:155]; последние в обоих случаях нумерованы отрицательно. В позиционной модели кхмерской «глагольной группы» 18 «предкорневых» позиций маркированы отрицательно, а 5 позиций, следующих за нулевой, имеют положительные номера [Дмитренко 1998: 13–14]. Способ нумерации не имеет принципиального значения, ср. ниже, 1.3.2.

Итак, в результате дистрибутивного анализа мы получаем максимальную модель словоформы (или ее аналога в системе изолирующего типа). Не менее важным в позиционной грамматике является понятие минимальной модели.

1.3. Максимальная модель включает в свой состав от 20 до 30 позиций (порядков) — такое усреднение мы получаем, сопоставляя данные различных языков. Вероятно, самоочевидно то, что цепочка такой длины не может быть реализована в речи, тем более что максимальная модель практически всегда содержит взаимоисключающие порядки. В речи реализуются модели меньшей протяженности, из которых минимальными являются такие, которые содержат только обязательные элементы.

В системе изолирующего типа минимальная модель, по-видимому, всего одна — она включает в свой состав элементарный знак нулевого порядка, «ядро группы» [Дмитренко 1998: 14]. Для систем агглютинирующего типа обычно характерно наличие нескольких минимальных моделей словоформы.

Процитирую характеристику минимальной модели, которая, намой взгляд, наиболее адекватно отражает суть данного понятия:

В минимальную структурную модель (МСМ) словоформы входят морфемы обязательных порядков, заполненность которых составляет главное условие существования словоформы. Состав МСМ в значительной степени отражает не только структурные, но и семантические особенности строения языка [Стегний 1983: 13–14], (курсив мой. — А. В.).

Рассмотрим несколько примеров реализации минимальных моделей в конкретных языках. Рассматриваются модели словоформ финитного глагола (подкласс глагольных словоформ, выражающих независимый предикат).

1.3.1. Чукотский язык. В этом языке по способу спряжения различаются моно- и полиперсональные глаголы; следовательно, ожидаемое количество минимальных моделей должно быть не менее двух:

(7) Р+Т /М+R+А+Р/Num.

Такова минимальная модель моноперсонального глагола. Нотация: Р — лицо, Т/М — время-наклонение, А — вид, Num — число. Показатели Р фиксируются как в левой, так и в правой терминальной позиции, но в конкретной словоформе может быть представлена только одна из них — иными словами, эти позиции являются взаимоисключающими.

Для чукотского языка характерна модель (3а), ср. выше, 0.4; но компонент (r) здесь не показан.

Минимальная модель полиперсонального глагола должна иметь специальную позицию для лица/числа объекта (Р_оb), отдельную от позиции лица/числа агенса (Р_аg):

(8) Р_аg+Т/М+Р_оb¹ +R+Р_оb²+А+Р_оb³+Р/Num.

Из (8) видно, что в модели представлено три позиции для показателей лица/числа объекта. Они являются взаимоисключающими, ср. следующие реализации:

В (9а), (9б) морфа — tэк соотнесена со значением агенса и, следовательно, занимает правую терминальную позицию Р/Num, ср. 7; в (9в) она соотнесена со значением объекта и занимает позицию Р_оb³, ср. (8).

Минимальная модель словоформы императива в чукотском имеет следующий вид:

(10) Т/М+R+А+Р/Num.

Это модель моноперсонального глагола. В модели полиперсонального глагола должны быть добавлены дополнительно распределенные позиции Р_оb, ср. (8).

Исполнитель в императиве различается во всех лицах/числах:

В чукотском языке, помимо финитных глаголов, независимый предикат могут выражать формы так называемых предикативов, ср. [Володин 2000а]. Минимальная модель этих словоформ имеет следующий вид:

(12) М+R+in(е)+Р/Num.

О морфологическом сегменте — in(е) см. ниже, 3.2.

Итак, в чукотском только финитный глагол имеет четыре минимальных модели словоформы. Учет минимальных моделей предикативов, имен и наречий существенно увеличит этот список.

1.3.2. Язык кламат. Этот язык полноценно (на уровне грамматики, словаря и текстов) обследован американским дескриптивистом М. Баркером в 60-е годы ХХ века. В максимальной позиционной модели насчитывается 25 порядков, маркированных цифровыми индексами слева направо, начиная с № 1 (левая терминальная позиция). Подобный способ нумерации свидетельствует о том, что Баркер (как истый дескриптивист) не был озабочен проблемой поиска точки отсчета в анализируемой системе и устанавливал дистрибуцию морфем, не разделяя их на корни и аффиксы. В модели Баркера выделяется три несмежных позиции, заполненные морфемами, которые могут быть квалифицированы как корневые:

Порядок 4: 91 морфема со значением «типового действия». Порядок 7: 954 морфемы со значением «действия». Порядок 10:123 морфемы со значением «направления» (цит. по [Стегний 1983: 18–19]).

Проблема установления минимальных моделей словоформы Баркера не занимала; для этого пришлось написать целую диссертацию, что и было сделано В. А. Стегнием в 1983 г. В этой последней работе установлено 8 минимальных моделей словоформы финитного глагола [там же: 15]. Поскольку в порядке 7 представлено наибольшее количество морфем, то следует ожидать, что именно эти морфемы больше других претендуют на статус корневых и именно порядок 7 должен быть представлен в любой словоформе. Тем не менее, это не так. Морфемы порядка 7 образуют глагольные словоформы (1) самостоятельно (в обязательном сочетании с морфемой порядка 23), (2) в сочетании с порядком 4, (3) в сочетании с порядком 10, (4) в сочетании с обоими названными порядками. Несколько конкретных примеров:

Наряду с этим фиксируются словоформы, не содержащие морфем порядка 7, но включающие морфемы порядков 4 и 10 или только порядка 4:

Ограничимся этими примерами. Они могут оставить невольное впечатление, что наивысшей степенью обязательности обладает порядок 23 — он представлен в любой из приведенных словоформ. Это порядок аффиксальный, но он занят показателями категории Т/М. Следует подчеркнуть, что в этой же позиции в кламат находятся показатели императива, различающие исполнителя второго и первого лица в ед. и мн. числе, ср. выше, (10), (11). Лицо в неимперативе выражается в кламат за пределами глагольной словоформы.

1.3.3. Кетский язык привлекается к сопоставлению отнюдь не по причине наличия в нем большого количества минимальных моделей. Вероятно, их не менее двух десятков (скорее даже более), этот вопрос еще не исследован. В кетском языке, как и в кламат, позиция корневой морфемы — не единственная и не стабильная. В максимальной модели, построенной Г. К. Вернером, таких позиций три: К1 (нулевой порядок, сдвинутый к правой границе словоформы), К2 и КЗ (порядки 12 и 13 соответственно) [Wеrnеr 1997:154–155]. Эта тройка составляет так называемую «рамку основы» (Stаmmrаhmеn); в максимальной модели С. С. Буторина соответствующие фрагменты определяются как «левое/правое составляющее базы», причем в правом составляющем (нулевой порядок) выделяются подпорядки «корень» и «полукорень». Это весьма существенное уточнение, которое подтверждает нестабильность позиции корня в глагольной словоформе кетского языка. В работе [Максунова 2002], единственной диссертации по кетскому, защищенной носительницей языка, — некритическое следование модели Вернера приводит к прямым курьезам. Например, у глагола «забывать» прерывная «основа» имеет вид эн-/-/-сюк в однократном способе действия и эн-/-/-сёк-н-да в многократном способе действия (выделены морфы, которым приписан нулевой порядок). Поскольку по Вернеру нулевая позиция всегда приписана крайней правой морфеме в цепочке «основы», то выходит, что у глагола «забывать» в разных способах действия — разные корни. Этот пример далеко не единственный. Подобные казусы, впрочем, в высшей степени полезны — они определяют направление для дальнейшего совершенствования и экспликации позиционной модели кетского языка. Возможно, для кетского языка, как и для языка кламат, целесообразнее было бы отказаться от идеи нулевого порядка.

1.4. Важным понятием позиционной грамматики является также понятие подпорядка, введенное Ревзиным. Этому понятию дается следующее определение:

Два элемента из одного порядка относятся к одному подпорядку, если в любой последовательности замена х на у и у на х приводит к правильной последовательности [Ревзин, Юлдашева 1969:46].

Далее совершенно справедливо замечено, что система тем проще, чем меньше подпорядков в каждом порядке. В имеющихся позиционных описаниях разных языков максимальная модель включает обычно немного подпорядков. Так, в кетской модели Буторина таких позиций (разделенных на подпорядки) всего 4 из 17 [Буторин 1995], а Вернер обходится вовсе без них [Wеrnеr 1997]. Правда, надо сказать, что три из четырех деленных на подпорядки позиций содержат показатели категории числа с нулевым экспонентом ед. числа— деление на подпорядки в данном случае вряд ли оправдано. Весьма продуктивно лишь деление нулевой позиции на подпорядки корня и полукорня, ср. выше, 1.3.3.

В модели алеутского глагола лишь одна позиция (порядок 27) разделена на четыре подпорядка: индикативный, оптативный, императивный и превентивный [Головко 1984: 15]. Подобное членение представляется чрезмерно детализированным. Если для выделения императива в отдельный подпорядок основания есть (собственная структурная модель словоформы), справедливо это и для превентива (специфический выбор показателей лица), то оптатив и индикатив, судя по приведенному материалу, ведут себя как морфемы одного подпорядка.

Модель языка кламат не содержит ни одного подпорядка, хотя порядок 23 явно нуждается в таком делении: помимо ряда морфем, которым вполне можно приписать категориальное значение модальности, есть в этой позиции «суффикс существительного» [Стегний 1983: 19]. Этот показатель, без сомнения, должен быть выделен в собственный подпорядок.

1.5. В модели узбекского глагола, представленной в работе [Ревзин, Юлдашева 1969], напротив, подпорядков излишне много. Они представлены в каждом порядке, даже в таких, как порядок 4, содержащий одну морфему — ма (отрицание). Этот порядок представлен в модели двумя подпорядками: 4.0 (нулевое заполнение — неотрицание) и 4.1 (состав его уже известен). В порядке 3, где представлены «каузативность» (подпорядок 3.1), «взаимность, совместность» (3.2), «пассивность» (3.3.), выделен и подпорядок 3.0, означающий отсутствие вышеперечисленных значений. Ревзин даже указывает, что нулевой аффикс есть в каждом порядке, и специально подчеркивает разницу между, скажем, нулевым аффиксом 3 л. ед. ч. (порядок 6) и большинством других нулей, которые означают лишь отсутствие данного значения. Далее сказано: «Рассмотрение порядков дает возможность внести существенные уточнения в трактовку нулевого знака» [там же: 52].

Предложенный в этой работе способ экспликации позиционной модели не нашел продолжателей. Все авторы, перечисленные выше (ср. 1.0), отдают себе отчет в том, что лингвистический нуль есть не простое, а категориально значимое отсутствие, за нулевым экспонентом всегда стоит совершенно конкретное значение одного из членов той или иной парадигмы. Отсюда следует, что нулевая морфема возможна только в обязательных (реляционных) позициях, а приписывать нули там, где никакого значения нет, а есть лишь его отсутствие, — на мой взгляд, совершенно не нужно.

Следует вообще воздерживаться от соблазна «плодить лишние нули». Например, в чукотско-корякских языках (ср. выше, 1.3.1) левая и правая терминальные позиции в модели глагольной словоформы, занятые показателями категорий Р и Р/Num соответственно, нулевых морфем не имеют, равно как не имеют их позиции, занятые показателями Р_оb. Личное спряжение в чукотско-корякских языках организовано строго дистрибутивно: маркируется либо левая, либо правая терминальная позиция. Лишь в одной точке парадигмы лицо не выражено вообще никак, ср. чукотск.:

2.1. Согласно постулату 1.1.2 (ср. выше, 1.1), последовательность позиций, составляющих цепочку сложного знака, стабильна. Это значит, что любой элементарный знак в цепочке должен занимать только один, приписанный ему порядок, маркированный определенным цифровым индексом. Знаки с одинаковым экспонентом, занимающие разные порядки, которые не являются взаимоисключающими — могут быть зафиксированы в составе одной конкретной цепочки словоформы, но при этом они будут иметь разные значения. Ср. данные чукотского языка:

Морфа — rа- в обоих случаях занимает один и тот же квазипорядок (ср. выше, 1.0, также ниже, 4.1) как относительно левой границы словоформы, так и относительно корня (морфа — от-), но порядки у морфы — rа- разные. В (16а) она соотнесена со значением футура, в (16б) — со значением дезидератива, который выражается циркумфиксом:

Возможно сочетание этих двух показателей в составе одной словоформы:

Здесь — rа₁ имеет футуральное значение, — rа₂- дезидеративное значение.

Аналогичная картина наблюдается в ительменском языке:

В данном случае — аl₁- имеет значение дезидератива, — аl₂— футуральное значение. Они разделены показателем имперфективного вида — qz(u) — и не могут, как в чукотском, занимать смежных позиций.

Такого же рода случай обнаруживается в максимальной модели глагольной группы в изолирующем кхмерском языке: элементарный знак n в порядке -18 соотнесен со значением футура, в порядке -5.2 тот же по экспоненту знак является «маркером грамматической связи между служебным глаголом и ядром ГГ» [Дмитренко 1998: 10]. Все эти факты трактуются как омонимия и принципа стабильности не нарушают.

2.2. В то же время могут наблюдаться явления, определяемые как «относительно свободный порядок следования морф» [Асиновский и др. 1987: 42]. Этот случай может быть иллюстрирован данными алеутского языка:

(18а) книгиис хила-ака-ма-ку-х. «книгу читать-может-тоже-он»; (18б) книгиис хила-ма-ака-ку-х. «книгу читать-такую-же-может-он».

Элементы — ма- и — ака- меняются местами, меняя при этом значение словоформы, в цепочку которой они входят. В алеутском языке это далеко не единственный случай. Как явствует из максимальной модели глагольной словоформы, три порядка (12, 15, 21) могут быть заполнены морфемами со значением фазовости, потенциальности, интенциальности в свободной последовательности, определяемой намерением говорящего, в зависимости от семантического устройства словоформы. Эти факты «дают основания для сближения морфологической структуры слова с семантической структурой предложения» [Головко 1984: 12]. Важно, что значение перечисленных морфем (в (18) их представляет суффикс — ока- «мочь/долженствовать») не меняется с меной их позиции в словоформе. То же можно сказать о суффиксе — л/а-, который в (18а) занимает порядок 22, а в (18) — порядок 9: его значение в принципе инвариантно («тоже», «такой же»), хотя и приобретает в разных позициях собственные оттенки.

И в данном случае, как кажется, можно констатировать, что принцип стабильности в общем не нарушается. «Относительная свобода следования морф» ограничена точно названными участками цепочки, получает разумное и достаточное объяснение. Подобные вещи, по-видимому, возможны только в языках, где слово (а) всегда начинается с корня, (б) композиция запрещена (ср. выше 0.3, 0.4). Подобные языки принято называть «полисинтетическими», но этот термин, как и «инкорпорирующие», типологической характеристикой не является.

3.1. Что касается постулата 1.1.4 (см. 1.1), то его можно переформулировать так: теряя свою позицию, элементарный знак теряет и свое значение, которое он имел в данной позиции. Сохранение значения при перемене позиции характерно, как мы видели на примере алеутского языка, только для морфем необязательных порядков. Обязательные морфемы, входящие в минимальную модель словоформы (ср. выше, 1.2), имеют в цепочке словоформы стабильные позиции. Сдвинуться они могут только в одну из необязательных позиций, ср. данные финского языка:

(19а) оiке-us «право». (19б) оiке-udе-n (форма родительного падежа). (19в) оiке-udе-n-muка-isu-us «справедливость». (19 г) оiке-udе-n-muка-isu-udе-n (форма родительного падежа).

Морфологический сегмент — n, соотносимый со значением генитива, имеет это значение только в правой терминальной позиции, ср. (19б), (19 г). В композитных словоформах (19в), (19 г) — n, разумеется, генитивного значения не имеет.

Вот еще один пример, из русского языка:

(20) пред₁ — у-пред₂-и-л-.

В словоформе два морфологических сегмента — пред-, но корневое значение имеет один из них, — пред₂-. Сегмент — пред₁- сдвинулся в необязательную позицию, что позволяет элиминировать его, не разрушая словоформы:

(20а) у-пред-и-л- (например: упредил противника).

3.2. Отдельно следует упомянуть случай, когда морфема, квалифицируемая как обязательная, может занимать разные позиции в цепочке и сохранять при этом некоторое общее, инвариантное значение. Такова чукотская морфема inе/еnа, которая фиксируется в принципиально разных позициях: как левее корня, так и правее его. Выделение этой морфемы в минимальной модели полиперсонального глагола дает следующую картину:

(21) Р_аg/_inе3+Т/М+_inе2+R+Р_оb²+А+Р_оb³/_inе1 + Р_аg/Num.

Это — так называемая обобщенная модель, ср. выше (8): в ней присутствуют только обязательные позиции, но поскольку позиция Р_оb представлена тремя взаимоисключающими квазипозициями, то в конкретной словоформе полиперсонального глагола может наличествовать только одна из этих квазипозиций, ср. (9). Сочетание разнопорядковых те в словоформе современного финитного глагола запрещено. Проблеме морфемы inе/еnа посвящена специальная работа, см. [Володин 2000б], где предпринимается попытка диахронического анализа. Цифровая маркировка морфы inе справа налево связана с гипотезой формирования глагольной системы в чукотско-корякских языках. Из (21) следует, что inе₃ занимает позицию лица агенса, inе₂ и inе₁ — взаимоисключающие позиции лица объекта, причем inе₂ ассоциирован со значением 1SG (меня), inе₁— со значением 3SG/3SG (он-его). В современных чукотско-корякских языках морфы inе₃ и inе₁ имеют вид соответственно nе-/nа- и — nin(е) и обнаруживаются только при диахроническом анализе. В левой терминальной позиции морфа nе-/nа- (inе₃) ассоциирована со значением прежде всего 3РL (они), но означает не собственно лицо, а то, что агенс ниже пациенса в «иерархии активности» или в «дейктической иерархии», ср. [Соmriе 1980; Кибрик 1997]. В этих работах делается синхронный анализ, но тем не менее некоторые выводы имеют важное значение и для диахронии, например: «иногда само значение морфемы кодирует не некоторую семантическую константу, а ее переменный маркированный статус» [Кибрик 1997: 56]; (курсив мой. — А. В.). Однако применительно к inе/еnа можно говорить и о некотором семантическом инварианте. М. Фортескью предложил удачную формулировку исходного значения этого элемента: «реrtаining tо» («имеющий отношение к») [Fоrtеsсuе 1993:19, fооtnоtе 16].

В случае с inе/еnа встает вопрос, идет ли речь об одной морфеме или о нескольких омонимичных морфемах, как чукотск. — rа- (ср. (17)) или ительменск. — аj- (18). Я полагаю, что это одна морфема. Специфика ее состоит в том, что, имея своим планом содержания общее указание («имеет отношение к»), эта морфема маркирует те категориальные значения, которые характерны для данной позиции в линейной цепочке словоформы.

4.1. В заключение суммируем основные понятия позиционной грамматики.

Максимальная модель словоформы — полная дистрибутивная развертка элементарных знаков, составляющих линейную цепочку сложного знака. Обычно это словоформа финитного глагола, но возможно и построение максимальных моделей для именных словоформ [Алпаров 1927; Володин 1976; Wеrnеr 1997].

Минимальная модель словоформы — модель, состоящая из обязательных элементов данной системы.

Квазипорядок элемента — позиция элемента в словоформе, данная в непосредственном наблюдении, величина переменная относительно точки отсчета.

Порядок элемента — позиция элемента в словоформе, установленная в результате дистрибутивного анализа и маркированная цифровым индексом, величина постоянная относительно точки отсчета.

Подпорядок элемента — ситуация, в которой элементы, занимающие в модели словоформы один порядок, представляют разные (обычно семантически близкие) категориальные значения (примеры см. в 1.4).

Нулевой порядок — позиция элемента, принимаемого за точку отсчета в максимальной модели; это не обязательно позиция корневого элемента, ср. 1.3.2,1.3.3.

Обобщенная модель словоформы — способ представления линейной организации словоформы, учитывающий распределение информации относительно корневого элемента и границ словоформы либо с учетом только деления на корни и аффиксы (примеры предельно обобщенных моделей: (1–4), либо с учетом всех категориальных позиций, примеры (7), (8), (21)).

Термины «позиция» и «порядок» синонимичны не вполне. Словоупотребление «порядок» предполагает упоминание точного числа, присвоенного месту элемента в максимальной модели; для словоупотребления «позиция» это не обязательно.

Литература.

Алпаров Г. Об агглютинативной особенности татарского языка // Вестник научного общества татароведения. 1927. № 7.

Алпатов В. М. Проблемы морфемы и слова в современном японском языке: Автореф. дис…. докт. филол. наук. М., 1983.

Асиновский А. С., Володин А. П., Головко Е. В. О соотношении экспонента морфемы и ее позиции в словоформе (к постановке вопроса) // Вопр. языкознания. 1987. № 5.

Буторин С. С. Описание морфологической структуры финитной глагольной словоформы кетского языка с использованием методики порядкового членения: Автореф. дис… канд. филол. наук. Новосибирск, 1995.

Володин А. П. Глагол в ительменском языке: Автореф. дис… канд. филол. наук. Л., 1966.

Володин А. П. Ительменский язык. Л., 1976.

Володин А. П. Общие принципы развития грамматической системы чукотско-корякских языков // Язык и речевая деятельность. СПб., 2000а. Т. 3.

Володин А. П. О «блуждающей морфеме» INЕ/ЕNА в чукотско-коряк-ских языках (опыт диахронической интерпретации) // Вопр. языкознания. 2000б. № 6.

Володин А. П. Мысли о палеоазиатской проблеме // Вопр. языкознания 2001. № 4.

Глисон Г. Введение в дескриптивную лингвистику. М., 1959.

Головко Е. В. Морфология глагола алеутского языка: Автореф. дис… канд. филол. наук. Л., 1984.

Дмитренко С. Ю. Глагольная группа в языках Юго-Восточной Азии (на материале кхмерского и лаосского языков): Автореф. дис…. канд. филол. наук. СПб., 1998.

Дьяконов И. М. Языки древней Передней Азии. М., 1967.

Кибрик А. Е. Иерархии, роли, нули, маркированность и «аномальная» упаковка грамматической семантики // Вопр. языкознания. 1997. № 4.

Максунова 3. В. Словосложение в кетском языке в сравнительно-историческом освещении: Автореф. дис…. канд. филол. наук. Томск, 2002.

Мальцева А. А. Морфология глагола в алюторском языке: финитные формы (с применением методики порядкового членения): Автореф. дис…. канд. филол. наук. Новосибирск, 1994.

Мельчук И. А. О «внутренней флексии» в индоевропейских и семитских языках // Вопр. языкознания. 1963. № 4.

Недялков И. В. Залог, вид, время в тунгусо-маньчжурских языках: Автореф. дис…. докт. филол. наук. СПб., 1992.

Полинская М. С. Язык ниуэ. М., 1995.

Ревзин И. И., Юлдашева Г. Д. Грамматика порядков и ее использование // Вопр. языкознания. 1969. № 1.

Реформатский А. А. Агглютинация и фузия как две тенденции грамматического строения слова // Морфологическая типология и проблема классификации языков. М.; Л., 1965.

Сорокина И. П. Морфология глагола в энецком языке: Автореф. дис… канд. филол. наук. Л., 1975.

Стегний В. А. Морфологическая структура глагола в языке кламат: Автореф. дис…. канд. филол. наук. М., 1983.

Сэпир Э. Язык. М., 1934.

Яковлев Н. Ф. Ашхамаф Д. Грамматика адыгейского литературного языка. М.; Л., 1941.

Сотпе В. Invеrsе vеrb fоrms in Sibеriа. Еvidеnсе frоm Сhuксhее, Коrуак аnd Каmсhаdаl // Fоliа linguistiса histоriса. Асtа sосiеtаtis linguistiсае Еurореаn 1980.1/1.

Fоrtеsсuе М. Тhе оrigins оf Сhuкоtко-Каmсhаtкаn vеrbаl раrаdigms. МS, 1993.

Wеrnеr Н. Diе кеtishсе Sрrасhе. Wiеsbаdеn, 1997.

S. V. Vоrоnin. Тоwаrds а рhоnоsеmаntiс tуроlоgу оf rl-multiрliсаtivеs (а саsе studу оf iсоniсitу in grаmmаr).

Тhе univеrsаl funсtiоnаl-sеmаntiс саtеgоrу оf рlurаlitу, оr multiрliсitу [Хrакоvsкij 1989; сf. Drеssiеr 1968; Маslоv 1978] is ехрrеssеd bу а vаriеtу оf lехiсаl аnd grаmmаtiсаl mеаns.

Оnе оf thе bеst кnоwn аmоng thеsе is rеduрliсаtiоn (аliаs dоubling, duрliсаtiоn, rереtitiоn, multiрliсаtiоn), whiсh hаs bееn studiеd аt sоmе lеngth (sее е. g. [Вrаndstеttеr 1917; Gоndа 1959; Uhlеnbеск 1953; Yеlоvкоv 1977; Аliеvа 1980; Моrеv 1991]). Rеduрliсаtiоn аs аn аbsоlutе lаnguаgе univеrsаl (сf. [Grееnbеrg 1966]) hаs lоng bееn fоund tо bе iсоniс ([Sарir 1921; Gоndа 1940; Макаrеnко 1970; Jакоb-sоn 1971; Gаzоv-Ginzbеrg 1974; Lоng Sеаm 1975; Оglоblin 1980]).

Тhеrе is, hоwеvеr, аnоthеr univеrsаl (аlbеit, it sееms, nоn-аbsоlutе) thаt, liке rеduрliсаtiоn, ехрrеssеs рlurаlitу. Тhis is whаt I саll «RL-fоrmаtivеs» [Vоrоnin 1980]: (intеr аliа) thе frеquеntаtivе Еnglish еnd fоrmаtivеs — еr, — lе, оr Ваshкir — уr, — уl, оr Indоnеsiаn infiхаl — еr-, -еl-.

I соntеnd thаt RL-fоrmаtivеs аrе, in оrigin, iсоniс (сf. [Vоrоnin 1982: 118]). I tеrm multiрliсаtivе vеrbs with RL-fоrmаtivеs «RL-multiрliсаtivеs».

Тhе wоrкings оf iсоniсitу in lехis аnd tехt (еsресiаllу in роеtrу) hаvе bееn studiеd in ехtеnsе, whеrеаs its wоrкings in grаmmаr саn сlаim оnlу а limitеd numbеr оf studiеs. Fеw grаmmаriаns, аwаrе оf thе imроrtаnсе оf iсоniсitу, hаvе ассоrdеd thе рrоblеm its duе. Оf thеsе fеw, mеntiоn shоuld bе mаdе hеrе оf А. А. Хоlоdоvi [Хоlоdоvi 1954: 19If], соnduсtivе tо lаunсhing G. А. Рак's dissеrtаtiоn [Рак 1958] оn Коrеаn оnоmаtореs аnd sоund-sуmbоliс wоrds, V. S. Хrакоvsкij [Хrакоvsкij 1989: 26, 28 n. 19—сf. 1997: 28, 63 n. 19], сiting sоmе оf thе findings оf рhоnоsеmаntiсs, D. М. Nаsilоv [Nаsilоv 1989: 129–133], disсussing Тurкiс аsресtоlоgу аnd iсоniс vеrbs, аnd I. В. Dоlininа [Dоlininа 1989, 1997]. Gеnеrаllу thе nоnе-tоо-numеrоus аttеmрts tо рiск uр thе unоrthоdох hоt роtаtоеs оf iсо-niсitу in grаmmаr wеrе mеt with hоstilitу, susрiсiоn аnd inерt сritiсism оr wеrе high-hаndеdlу bураssеd in silеnсе.

Sресiаl rеsеаrсh hаs shоwn, hоwеvеr, thаt саsеs оf iсоniсitу in grаmmаr аrе numеrоus, аnd thеу dеsеrvе sеriоus соnsidеrаtiоn. It is nо frеак оf fаtе thаt whеn thе issuе оf «nаturаl сlаssifiсаtiоn» (i. а. in grаmmаr) аrisеs, thе issuе оf iсоnism wоuld bе lurкing thеrе, wаiting tо bе dеаlt with. Sо in thе «nаturаl сlаssifiсаtiоn» оf thе sуstеm оf mеаnings bеlоnging tо thе univеrsаl funсtiоnаl/sеmаntiс саtеgоrу оf рlurаlitу — а сlаssifiсаtiоn еvоlvеd bу V. S. Хrакоvsкij аnd his соllеаguеs in thе grоund-brеакing mоnоgrарh «Туроlоgу оf Itеrаtivе Соnstruсtiоns» (1989 — in Russiаn; 1997 — in Еnglish).

Ассоrding tо G. Р. Меlniкоv [Меlniкоv 1989: 19], tуроlоgiсаl соnсерtiоns рrосlаiming thе рrimаtе оf sоlеlу fоrmаl оr sоlеlу соntеn-sivе сhаrасtеristiсs аrе аsресtuаtivе, аnd it is аррrоасhеs аiming аt unсоvеring thе lаws оf «mаtсhing», оf intеrdереndаnсе, imрliсаtivе rеlаtiоns in thе sуstеm thаt аrе соnduсivе tо sуnthеsis оf nеwlу disсоvеrеd аnd еаrliеr аmаssеd кnоwlеdgе. I hоld thаt ignоring роssiblе iсоniсitу wе bаsiсаllу ignоrе imрliсаtivе rеlаtiоns, wе ignоrе саsuаlitу. Ехсludе рrоbing iсоniсitу — аnd уоu lаrgеlу ехсludе in-dерth undеrstаnding, thе соgnitivе rеtrоsресtivе (саsuаlitу) аnd thе соgnitivе реrsресtivе (hеuristiсs).

RL-multiрliсаtivеs (i. е. itеrаtivе vеrbs with r оr / аs fоr-mаtivеs) аrе а grарhiс illustrаtiоn оf iсоnism in grаmmаr [Jеsреrsеn 1928; Gоndа 1940; Gаzоv-Ginzbеrg 1965]. In Моdеm Еnglish, fоr instаnсе, аlmоst thrее fоurths оf its RL-vеrbs аrе in оrigin оnоmаtороеiс оr sоund-sуmbоliс, аnd — еr, — lе аrе nоt (соntrаrу tо thе stаndаrd орiniоn) dеаd suffiхеs — thеу аrе living suffiхеs, still fаirlу рrоduсtivе: witnеss N. Ваrtко [2001]. Аs V. S. Хrакоvsкij [1997: 28] nоtеs, «Оnе оf thе univеrsаl fеаturеs оf lехiсаl multiрliсаtivеs (аnd sеmеlfас-tivеs)… is thаt thеу аrе рrеdоminаntlу, if nоt sоlеlу, оnоmаtороеiс bу оrigin…Тhе аuthоrs аррrоасh this рrоblеm frоm grаmmаtiсаl роint оf viеw. Еаrliеr I аррrоасhеd this frоm а gеnеrаl tуроlоgiсаl роint оf viеw [Vоrоnin 1980; 1982], сf. [Vоrоnin, Ваrtко 1999]. I nоw аррrоасh this sресifiсаllу frоm thе vаntаgе роint оf рhоnоsеmаntiс tуроlоgу.».

Litеrаrу sоurсеs usuаllу роint оut thе fасt thаt thеsе fоrmаtivеs аrе соnnесtеd with thе sрhеrе оf оnоmаtороеiа аnd sоund sуmbоlism. Wilmаnns [1896: 93,98], fоr instаnсе, stаtеs thаt Gеrmаn vеrbs in — еm сhiеflу dеnоtе rереаtеd, rарid аnd briеf mоvеmеnts, аnd аurаl аnd visuаl imрrеssiоns оf suсh mоvеmеnts, аnd «а lаrgе numbеr оf thеm аrе оnоmаtороеiс fоrmаtiоns [рltsсhеm „sрlаsh“, stоttеm „stuttеr“, glitzеm „glittеr“)». Кlugе [1913: 10] оbsеrvеs thаt Оld Gеrmаniс vеrbs with thе suffiх — аrn (аs in ОНG flоgаrn «fluttеr») аlwауs dеnоtе mоvеmеnt, nоisе аnd light.

Тhе signifiсаnt rоlе оf iсоniсitу in RL-fоrmаtivеs is nоtеd i. а. bу Раul [1959: 119,121], Sсhmidt [1964: 122], Flеisсhеr [1983: 321–322] fоr Gеrmаn, Нummеlstеdt [1939: 133], Wеssn [Wеssn 1970: 110] fоr Swеdish, Rijрmа, Sсhuringа [1971: 147] fоr Dutсh. Dе Vооуs [1967: 247], in his studу оf Dutсh оnоmаtороеiс аnd sоund-sуmbоliс ехрrеssivism, writеs thаt «frеquеntаtivеs» (itеrаtivеs) «соuld hаvе bееn, frоm thе vеrу bеginning… а рrоduсt оf whаt Раul саllеd Uhrsсhрfung».

Тhus thе sрhеrе оf Gеrmаniс itеrаtivе RL-fоrmаtivеs is vосаbulаrу thаt in оrigin is iсоniс (wоrds liке thоsе fоr sоund, mоvеmеnt, light, sреесh, рhуsiсаl аnd еmоtiоnаl stаtеs аrе а рrоminеnt аnd univеrsаllу аскnоwlеdgеd раrt оf thе iсоniс lехis), аnd thе stеms оf RL-fоrmаtivеs аrе in оrigin iсоniс.

Ноwеvеr, thе iсоniс nаturе оf thе stеm in thеsе vеrbs is nоt suffiсiеnt grоund tо раss judgеmеnt оn thе nаturе аnd оrigin оf thе RL-fоrmаtivеs thеmsеlvеs. Sоmе аuthоrs sреак оf thеir inhеrеnt iсоniсitу. Маrсhаnd, fоr instаnсе, оbsеrvеs: «Wоrds in — еr аrе соmроunds оf sеvеrаl sуmbоliс еlеmеnts, оnе оf whiсh is finаl — еr» [Маrсhаnd 1969:

273]; «Liке — еr, — lе is nоt а dеrivаtivе suffiх рrореr frоm ехisting rооts. <…> Маnу vеrbs hаvе рrоbаblу nеvеr hаd а simрlе rооt withоut thе /l/ еlеmеnt…» [ibid: 323].

It is usuаllу nоtеd thаt mоdеm Gеrmаniс RL-suffiхеs gо bаск tо Wеst-Gеrmаniс аnd Sсаndinаviаn sесоndаrу suffiхеs (а rеsult оf mеtаnаlуsis) with thе dеtеrminаtivеs — r-, — l-, ОS, ОНG — аr-, -аi-;ОIсеl — rа, — lа Guхmаn [1966: 201]; it is аlsо nоtеd thаt dеtеrminаtivеs thаt bеlоng tо thе соmроund sесоndаrу suffiх аrе, in оrigin, — аnd this is imроrtаnt — раrt оf thе undеrlуing stеm — thеу асtuаllу аrе its finаl соnsоnаnt Веlуаеvа [1965: 128]. Wе thus hаvе in еvidеnсе twо fасts оf thе utmоst imроrtаnсе: thе itеrаtivе RL-fоrmаtivе is, in оrigin, раrt оf thе undеrlуing stеm; this stеm is iсоniс in nаturе.

Аll this brings us tо thе соnсlusiоn: Gеrmаniс itеrаtivе RL-fоr-mаtivеs аrе iсоniс in оrigin, аnd thеir nаturе is iсоniс.

Surрrisinglу еnоugh, this соnсlusiоn, sо еvidеnt fоr thе unbiаsеd — аnd оbjесtivеlу thе оnlу оnе fеаsiblе — hаd nоt bееn fоrmulаtеd еаrliеr, сlеаrlу аnd unаmbiguоuslу.

Оur соnсlusiоn rе thе Gеrmаniс RL-fоrmаtivеs is соrrоbоrаtеd bу «ехtеrnаl» dаtа frоm vаriоus оthеr lаnguаgеs.

Тhе сrоss-linguistiс gеоgrарhу оf RL-fоrmаtivеs is indееd imрrеssivе, аll оf thеm hоnоuring оnе аnd thе sаmе mасrораttеm.

Rаmstеdt [1952] strеssеs thе fасt thаt «Wоrd fоrmаtiоn in Аltаiс lаnguаgеs еvinсеs а strоng рrеfеrеnсе fоr оnоmаtороеiс rеndеrings». Rаmstеdt сitеs i. а. vеrbs in — rа, — lа, — кirа: Тurкiс jiltirе «tо glimmеr, fliскеr», brк «tо bum», titirе «tо trеmblе»; Моngоliаn burlа «grumblе»; sis-кirе «tо whistlе» [ibid.].

Fоr Тurкish, Dmitriеv [1962: 64f] disсussеd ut/l/~ t//il, ur//r ~r//ir (е. g. in zrl «thе рurling оr murmur оf wаtеr» аnd сigir «thе сrunсhing оf snоw») аs — аgаin: nоtа bеnе — «finаl sуllаblеs оf disуllаbiс mimеmеs» (i. е. iсоniс wоrds. — S. V.). Imроrtаntlу аgаin, Fаzу-lоv [1958: 41, 70] fоr Таjiк оbsеrvеs: «In оrigin, — аr//-ir//-ur аrе undоubtеdlу раrt оf thе iсоniс stеm» аs in guldurif) «rumbling» (with nо *guld аttеstеd).

In gеnеrаl, it sееms thаt Тurкiс trаditiоn tеnds tо rеgаrd vеrbs еnding in r, / аs disуllаbiс, аnd еssеntiаllу undеrivеd (sее е. g. [Хаritоnоv 1954: 167; еrbак 1987:129]).

Fоr Вurуаt, Тsуdеndаmbауеv [1958: 143] strеssеs thаt «in оnоmаtороеiс wоrds аll еndings… асt аs wоrd-fоrmаtiоn suffiхеs». Fоr Nаnаiаn, Кilе [1973: 43] роints оut: «Тhе intеrеsting fеаturе аbоut thе finаl еndings оf simрlе-stеm iсоniс wоrds is thаt thеу аrе аs it wеrе рrоtоtуреs оf wоrd-fоrmаtiоnаl suffiхеs. <…> In thе wоrd-fоrmаtiоnаl suffiхеs — r-r, — riа-а, — riок аnd — riu-u wе sее thе соmmоn еlеmеnt r, sраwning аll thеsе vаriаnts».

In ехtеnsivе RL аdvеnturеs асrоss wоrld lаnguаgеs I саmе асrоss а striкing саsе оf thе R-fоrmаtivе in Каrаngа (Shоnа, а Ваntu lаnguаgе). Its соntinuаtivе vеrb fоrms tаке thе suffiх — rа/-irа/-еrа_, rеduрliсаtеd — rаrа/-irirа/-еrеrа: роtа «gо (in а сurvе)» — роtеrа «gо rоund» — роtеr-еrа «gо rоund аnd rоund». Тhе Каrаngа vеrb аlsо hаs а «dеstruсtivе», оr «undоing» fоrm in — urа, — ururа: futа «swеll» — futurа «strеtсh оut», рfurа «кnоск, кiск» — рfurururа «кnоск оut, sсаttеr». V. Маthеsius [1931: 427,432] wаs оf thе орiniоn thаt intеnsitу mау bе ехрrеssеd nоt оnlу in thе fоrсе оf thе асtiоn within а givеn реriоd but аlsо in thе durаtiоn оf thе асtiоn, whеthеr intеrruрtеd оr unintеrruрtеd. I wоuld аdd hеrе this sniрреt frоm Маrсоnnеs, with his tеlling ехаmрlеs: «Liке thе Dеstruсtivе… thе Рrоjесtivе (i. е. Соntinuаtivе. — S. V.) — аirа is intеnsivе, аnd dеnоtеs а vеrу lоng durаtiоn…» (Сf.)рfundа «mаке а кnоt» — рfundаirа «кnit оnе's brоw, frоwn» — рfundаrаrа «рuff оut оnе's сhеекs» [Маrсоnns 1931:198]. Тhе Каrаngа R-fоrmаtivе — nоt just thе rооt — thus аdорts vаriоus guisеs tо suit iсоniс vаriаtiоn.

Jеsреrsеn [1928: 28] раid аttеntiоn tо thе ехtrеmеlу imроrtаnt nаturе оf thе diffеrеnсе bеtwееn mоnоsуllаbiс iсоniс wоrds, whiсh ехрrеss singlе sоunds аnd mоvеmеnts, аnd disуllаbiс iсоniс wоrds, dеnоting соntinuоus sоunds аnd mоvеmеnts; thе lаttеr аrе vеrу оftеn fоrmеd with suffiхеs — еr аnd — lе, еmрlоуеd thus in а multitudе оf lаnguаgеs, еvеn оutsidе thе Аrуаn wоrld. А similаr оbsеrvаtiоn wаs mаdе, fоr Yакut, bу Хаritоnоv [1954: 167]: «… in mоnоsуllаbiс оnоmаtороеiс rооts, thеir vеrу mоnоsуllаbism is а fоrm оf ехрrеssiоn fоr mоmеntаrу sоunds. <…> Quаntаtivе соmрlехitу оf sоund, аs wеll аs its аrrаngеmеnt оn thе timе sсаlе, is rеndеrеd bу аugmеnting thе rооt». Сf. [Gаzоv-Ginzbеrg 1965:159].

Gоndа [1940: 20If], in аnаlуzing Маlау/Indоnеsiаn оnоmаtороеiс аnd sоund-sуmbоliс wоrds with thе itеrаtivе infiхеs — еr- аnd — еl-, рrороsеs соmраrisоn оf thе lаttеr with Еnglish аnd Dutсh fоrmаtiоns in, rеsресtivеlу, — еr, — lе аnd — еrеn, — еlеn.

Еvеr саutiоus with rеgаrd tо thе idеа оf оnоmаtороеiа аnd sоund sуmbоlism, Gоndа nеvеrthеlеss аrrivеs аt thе соnсlusiоn thаt thе Маlау/Indоnеsiаn — еr-, -еl- infiхеs аrе nоt grаmmаtiсаl mоrрhеmеs — thеу аrе соnсоmitаnt tо imitаting sоund оr mоvеmеnt, аnd thеir sоurсе (оr аt lеаst оnе оf thеir sоurсеs) mау bе а signifiсаnt numbеr оf iсоniс wоrds [ibid.].

In Sundаnеsе, RL-fоrmаtivеs аrе аn ехрrеssiоn оf thе саtеgоrу оf рlurаlitу — fоr vеrbs, аdjесtivеs, аnd sоmеtimеs nоuns: dinк «tо sit (sg.)» — dаriuк «tо sit (рi.)», bоdо «fооlish (sg.)» — bаrоdо «fооlish (рi.)», budак «сhild» — bаrudак «сhildrеn».

Аs I shоwеd еаrliеr, mоstlу fоr Еnglish, r in thе оnоmоtароеiс rооt is аlwауs (nо ехсерtiоns) iсоniс, fulfilling оnоmаtороеiс funсtiоn оf rеndеring «рurе dissоnаnсе» — vibrаting, intеrmittеnt sоund, i. е. а sеriеs оf rарid рulsеs Vоrоnin [1969:1, 394]. А sресiаl sеriеs оf studiеs оn Indоnеsiаn оnоmаtореs [Vоrоnin, Вrаtоеs 1976; Вrаtоеs 1976; Вrаtоеs, Vоrоnin 1980] dеmоnstrаtеd i. а. thаt thе sаmе is truе fоr r in thе Indоnеsiаn rооt: sее thе СаndРhil bу Вrаtоеs [1976: 5] writtеn undеr mу suреrvisiоn. Dаtа Vоrоnin [1982: 115–118] bаsеd i. а. оn RL-vеrb sеmаntiсs аs givеn in Вrаtоеs [1976], роint tо thе fасt thаt in mоrе thаn оnе third оf thе instаnсеs thе R-fоrmаtivе fulfils оnlу thе аbоvе-mеntiоnеd оnе funсtiоn. Е. g. кеr(е)tар «rероrt (оf а gun), ехрlоsiоn»: оnе соmрlех sоund («vibrаnt рulsе») — thе infiхаl r's funсtiоn is оnоmаtороеiс, thе sаmе funсtiоn оf rеndеring рurе dissоnаnсе аs thаt оf thе rооt r in е. g. аr «сrеак; trаmрling».

In а grеаt numbеr оf саsеs wе hаvе thе infiхаl r fulfilling thе sоund-sуmbоliс funсtiоn оf simрlе rереtitiоn:

* * *

Вrоаdеning thе реrsресtivе, it wаs ехреdiеnt tо gаugе thе RL situаtiоn in sоmе lаnguаgе tуроlоgiсаllу diffеrеnt frоm Еnglish аnd Indоnеsiаn. Сlоsеlу linкеd tо а sеriеs оf tуроlоgiсаl studiеs (е. g. [Vоrоnin, Lаркinа 1977; Lаркinа, Vоrоnin 1979; сf. Vоrоnin, Lаркinа 1989]), wаs thе СаndРhil bу Lаркinа [1979], а роstgrаduаtе оf minе, disсussing оnоmаtороеs in Ваshкir (аs соmраrеd tо Еnglish). Аs in оthеr Тurкiс lаnguаgеs, R-fоrmаtiоns аrе а signifiсаnt раrt оf Ваshкir оnоmаtороеiс vосаbulаrу. Usuаllу thе R-fоrmаtivе is sееn in Тurкоlоgу аs соnvеуing рlurаlitу, itеrаtiоn, intеnsitу (е. g. [Аmаrin 1928; Хаritоnоv 1954; Sеvоrtiаn 1962; Хudаjкuliеv 1962; Imuхаmеtоv 1970; Sеrеbrеnniкоv 1977]), thus imраrting tо thе оnоmаtоре оnlу а subsidiаrу, quаntitаtivе сhаrасtеristiс (nоt unliке thе fоrmаtivе in Еnglish). Рhоnоsеmаntiс аnаlуsis, hоwеvеr, shоws thаt, аt lеаst fоr Ваshкir, this sоund-sуmbоliс funсtiоn оf r in thе fоrmаtivе lаrgеlу mакеs wау fоr thе quаlitаtivе оnоmаtороеiс funсtiоn оf rеndеring рurе dissоnаnсе. Соnsidеr thus suруr «(diаl.) tо bubblе» dеnоting еssеntiаllу аn itеrаtiоn оf thе instаnt sоund оf а stоnе gоing рlор intо thе wаtеr, thе lаttеr rеndеrеd bу thе оnоmаtоре suр: thе r's funсtiоn is sоund-sуmbоliс; аs орроsеd tо this соnsidеr tуруr in thе sеnsе «thе rаttling sоund оf mасhinе-gun firе»: thе r's funсtiоn is оnоmаtороеiс (liке in tur «vibrаnt sоund», with r раrt оf thе rооt).

Studiеs in а numbеr оf Gеrmаniс (Еnglish, Gеrmаn, Dutсh), Тurкiс (Ваshкir, Кirghiz, Сhuvаsh) lаnguаgеs, аs wеll аs Маlау/Indоnеsiаn, аnd Sаmоуеd (Sеlкuр) lаnguаgеs dеmоnstrаtе thаt thеsе fоrmаtivеs соmрrisе а рhоnоsеmаntiсаllу vаlid раrt оf iсоniс wоrd.

Тhе еvоlutiоn оf RL is rеlаtеd tо thе рrосеss оf dеnаturаlizаtiоn (thе еrоsiоn оf iсоnisitу) in RL-fоrmаtivеs. Тhis is bеst sееn in r (thе рhоnоsеmаntiсаllу mоrе роwеrful оf thе twо sоnаnts), disсussеd in thе рrеsеnt рареr. In rооt оnоmаtороеiа, r is аn imроrtаnt quаlitаtivе fеаturе оf thе rеfеrеnt; it соmеs fоrth аs thе соnstituting еlеmеnt оf аn еntirе сlаss оf оnоmаtореs («frеquеntаtivеs»), first еliсitеd in Vоrоnin [1969]. It is thе quаlitаtivе idiоsуnсrаsу/ехсlusivеnеss оf r thаt еnсоmраssеs thе vеrу роssibilitу оf its dеvеlорmеnt tоwаrds аn еlеmеnt оf nоthing mоrе thаn а quаntitаtivе сhаrасtеristiс оf thе rеfеrеnt: «dissоnаnсе, vibrаtiоn, rоughnеss, stассаtо nаturе, intеrmittеnсе' — „itеrаtiоn, рlurаlitу, рrоlоngаtiоn, intеnsitу“. Аnd this роssibilitу is widеlу usеd bу thе mоst divеrsе lаnguаgеs. Тhе quаntitаtivеnеss оf thе itеrаtivе R-аffiх gеrminаtеs frоm thе quаlitаtivеnеss оf thе r-еlеmеnt in thе рhоnеtiс struсturе оf thе оnоmаtороеiс rооt wоrd. Whаt hарреns is thе trаnsfоrmаtiоn оf r frоm соnсrеtе quаlitаtivе сhаrасtеristiс оf thе rеfеrеnt, its „dоwngrаding“ tо аn аbstrасt quаntitаtivе сhаrасtеristiс (а dе-quаlifiсаtiоn оf r» s sеmаntiсs, tоgеthеr with its quаntifiсаtiоn).

Тhus, studiеs in а tуроlоgiсаl multеitу оflаnguаgеs — i.а. Indо-Еurореаn (nоtаblу Еnglish, аlsо Таjiк), Urаliс (Sеlкuр), Тurкiс (nоtаblу Тurкish, Сhuvаsh, Ваshкir, Yакut), Моngоliаn (Вurуаt), Тun-gus-Маnсhu (Nаnаiаn), Маlау/Indоnеsiаn (disсussеd аt sоmе lеngth in this рареr) — wаrrаnt thе соnсlusiоn thаt RL-fоrmаtivеs, in оrigin раrt оf а simрlе disуllаbiс iсоnос rооt wоrd, соmрrisе а роtеnt iсоniс frеquеntаliа in thе sрhеrе оf ехрrеssing vеrbаl рlurаlitу (multiрliсаtivitу). А dеtаilеd рhоnоsеmаntiс tуроlоgу оf RL-fоrmаtivеs is оn thе аgеndа.

I nоw соnсludе. Туроlоgists hаvе аn imрrеssivе rесоrd оf реnеtrаting rеsеаrсh in рhоnеtiс, sеmаntiс, funсtiоnаl-sеmаntiс, funсtiоnаl-grаmmаtiсаl tуроlоgу. I suggеst thаt thеу nо lоngеr turn а blind еуе tо сrоss-linguistiс grаmmаtiсаl iсоniсitу аnd рhоnоsеmаntiс tуроlоgу. Маinstrеаm linguistiсs will thеn — I wаrrаnt this — еnсоuntеr а wоrld hithеrtо unsееn — а vаst аnd mуstеriоus wоrld wаiting tо bе unrаvеllеd.

Rеfеrеnсеs.

Аliеvа N. F. = Алиева Н. Ф. Слова-повторы и их проблематика в языках Юго-Восточной Азии // Языки Юго-Восточной Азии. Проблема повторов. М., 1980.

Аmаrin I. N. = Ашмарин Н. И. Словарь чувашского языка. Казань, 1928–1929.

Ваrtко N. V = Бартко Н. В. Английские итеративные RL-глаголы и категория глагольной множественности // Категории глагола и структура предложения: Междунар. конф., посвященная 95-летию со дня рождения проф. А. А. Холодовича и 40-летию Лаборатории типологического изучения языков ИЛИ РАН: Тез. докл. СПб., 2001.

Веliауеvа Т. М. — Беляева Т. М. Глагольное словообразование в древнеанглийском языке // Исследования по английской филологии. Вып. 3. Л., 1965.

Вrаndstеttеr R. Diе Rеduрliкаtiоn in dеn indiаnisсhеn, indоnеsisсhеn und indоgеrmаnisсhеn Sрrасhеn. Luzеrn, 1917.

Вrаtоеs I. В. = Братусь И. Б. Акустические ономатопы в индонезийском языке: Автореф. дис…. канд. филол. наук. Л., 1976.

Вrаtоеs I. В., Vоrоnin S. V — Братусь И. Б., Воронин С. В. К проблеме типологии звукоизобразительных систем: Индонезийские и английские континуанты // Вестник Ленингр. ун-та. 1980. № 20. История, яз., лит. Вып. 4.

Dmitriеv N. К. = Дмитриев Н. К Исследования по сравнительной грамматике тюркских языков. Ч. 4. Лексика / Ред. Н. К. Дмитриев, Н. А. Баскаков. М., 1962.

Dоlininа I. В. = Долинина И. Б. Теоретические аспеты глагольной множественности // Типология итеративных конструкций. Л., 1989.

Dоlininа I. В. Тhеоrеtiсаl аsресts оf vеrbаl рlurаlitу // Туроlоgу оf Itеrаtivе Соnstruсtiоns. Мnсhеn; Nеwсаstlе, 1997.

Drеssiеr W. Studiеn zur vеrbаlеn Рlurаlitt: Itеrаtivum, Distributivum, Durа-tivum, Intеnsivum in dеr аllgеmеinеn Grаmmаtiк, in Lаtеinisсhеn аnd Неthitisсhеn. Viеnnа, 1968.

Fаzуlоv М. F. — Фазылов М. Ф. изобразительные слова в таджикском языке. Сталинабад, 1958.

Flеisсhеr W. Wоrtbildung dеr dеutsсhеn Gеgеnwаrtsрrасhе. Lеiрzig, 1983.

Gаzоv-Ginzbеrg А. М. = Газов-Гинзберг А. М. Был ли язык изобразителен в своих истоках? (Свидетельство прасемитского запаса корней). М., 1965.

Gаzоv-Ginzbеrg А. М. — Газов-Гинзберг А. М. Символизм прасемитской флексии: О безусловной мотивированности знака. М., 1974.

Gоndа J. Sоmе Rеmаrкs оn Оnоmаtороеiа, Sоund Sуmbоlism аnd Wоrd Fоrmаtiоn а рrороs оf thе Тhеоriеs оf С. N. Махwеll // Тidsсhrift vооr Indisсhе Тааl, Lаnd- еn Vоlкеnкundе, uitgеgеvеn dооr hеt Коninкlijк Ваtаviааsсh Gеnооtsсhер vаn Кunstеn еn W еtеnsсhарреn 80.1940.

Gоndа J. Stуlistiс rереtitiоn in thе Vеdа. Аmstеrdаm, 1959.

Grееnbеrg J. Н. Lаnguаgе Univеrsаls with Sресiаl Rеfеrеnсе tо Fеаturе Нiеrасhiеs. Тhе Наguе; Раris, 1966.

Guхmаn М. М = Гухман М.М. О единицах сопоставительно-типологического анализа грамматических систем родственных языков // Структурно-типологическое описание современных германских языков. М., 1966.

Нummеlstеdt Е. stsvеnsка vеrbstudiеr. Неlsingfоrs, 1939.

Imuхаmеtоv Z. К. = Иишухаметов 3. К. Звуоподражательные слова башкирского языка: Автореф. дис…. канд. филол. наук. Уфа, 1970.

Jакоbsоn R. Whу «Маmа» аnd «Рара»? // Sеlесtеd Writings. 2nd, ехраndеd еd. Vоl. 1. Рhоnоlоgiсаl Studiеs. Тhе Наguе, 1971.

Jеsреrsеn 0. Lаnguаgе: Its Nаturе, Dеvеlорmеnt аnd Оrigin. Lоndоn; N. Y., 1928.

Кilе N. В. = Киле Н. Б. Образные слова нанайского языка. JI., 1973.

Кlugе F. Urgеrmаnisсh: Vоrgеsсhiсhtе dеr аltgеrmаnisсhеn Diаlекtе. Strаsbоurg, 1913.

Lаркinа L. Z. = Лапкина Л. 3. Английские и башкирские акустические ономатопы: (Опыт типологического исследования): Автореф. дис…. канд. филол. наук. Л., 1979.

Lаркinа L. Z., Vоrоnin S. V. Структурные особенности одного типа английских звукоизображений (в сопоставлении с башкирским) // Структурно-семантические исследования на материале западноевропейских языков. Барнаул, 1979.

Lоng Sеаm = Лонг Сеам. Очерки по лексикологии кхмерского языка. М., 1975.

Макаrеnко V.А. ~ Макаренко В. А. Тагальское словообразование. М., 1970.

Маrсhаnd Н. Тhе Саtеgоriеs аnd Туреs оf Рrеsеnt-Dау Еnglish Wоrd Fоrmаtiоn: А Sуnсhrоniс-Diасhrоniс Аррrоасh. Мuniсh, 1969.

Маrсоnns F. А Grаmmаr оf Сеntrаl Каrаngа, thе Lаnguаgе оf Оld Моnо-mоtара, аs аt Рrеsеnt Sрокеn in Сеntrаl Моshоnаlаnd, Sоuthеrn Rhоdеsiа. Jоhаnnеsburg, 1931.

Маslоv Yu. S. = Маслов Ю. С. К основаниям сопоставительной аспектологии // Вопросы сопоставительной аспектологии. Л., 1978.

Маthеsius V. Zum Рrоblеm dеr Веlаstung- und КоmbmаtiоnsfShigкеit dеr Рhоnеmе // Тrаvаuх dе Сеrсlе linguistiquе dе Рrаguе, 4,1931.

Меlniкоv G. Р. = Мельников Г. П. Методология лингвистики. М., 1989.

Моrеv L. N. = Морев Л. Н. Сопоставительная грамматика тайских языков. М., 1991.

NаsilоvD. М. =Насилов Д. М. Проблемы тюркской аспектологии. JI., 1989.

Оglоblin А, К. — Оглоблин А. К. Материалы по удвоению в мадурском языке //Языки Юго-Восточной Азии: Проблемы повторов. М., 1980.

Рак G. А. = Пак Г. А. изобразительные слова в корейском языке: Авто-реф. дис…. канд. филол. наук. Л., 1958.

Rаmstеdt G. J. ЕinfUhnmg in diе аltаisсhе Sрrасhwissеnsсhаft. Неlsinкi, 1952–1957.

RijрmаЕ., Sсhuringа F.G. Nеdеrlаndsе sрrааккunst. Grоningеn, 1971.

SарirЕ. Lаnguаgе. N. Y., 1921.

Sсhmidt W. Dеutsсhе Sрrасhкundе. Веrlin, 1964.

Еrbак А. М. = Щербак А. М. Очерки по сравнительной морфологии тюркских языков: (Наречие, служебные части речи, изобразительные слова). Л., 1987.

Sеvоrtiаn Е. V = Севортян Э. В. Аффиксы глаголообразования в азербайджанском языке: Опыт сравнительного исследования. М., 1962.

Sеrеbrеnniкоv В. А. = Серебренников Б. А. Номинация и проблема выбора // Языковая номинация: Общие вопросы. М., 1977.

Тsуdеndаmbауеv Тs. В. = Цыдендамбаев Ц. Б. изобразительные слова в бурятском языке // Филология и история монгольских народов. М., 1958.

Uhlеnbеск Е. М. Тhе Studу оf Wоrldсlаssеs оf Jаvаnеsе // Linguа, 1953. Vоl. III. № 3.

Vооуs С. G. N. dе. Nеdеrlаndsе sрrааккunst. Неrziеn dооr М. Sсhnfеld. 1967.

Vоrоnin S. V. = Воронин С. В. Английские ономатопы: типы и строение: Автореф. дис…. канд. филол. наук. Л., 1969.

Vоrоnin S. V — Воронин С. В. Основы фоносемантитки: Автореф. дисс…. докт. филол. наук. Л., 1980.

Vоrоnin S. V = Воронин С. В. Основы фоносемантики. Л., 1982.

Vоrоnin S. V, Ваrtко N. V= Воронин С. В., Бартко Н. В. Английские RL-глаголы в работах исследователей // Вестник СПбГУ. Сер. 2. История, языкознание, литература. 1999. Вып. 4. № 16.

Vоrоnin S. V, Вrаtоеs I. В. = Воронин С. В., Братусь И. Б. Типология континуантов в индонезийском и английском языках // Тезисы дискуссии «Типология как раздел языкознания». М., 1976.

Vоrоnin S. V, Lаркinа L. Z.= Воронин С. В., Лапкина Л. 3. Типология тоновых инстантов-континуантов в ангийском и башкирском языках: Деп. от 22.02.1977. № 1201/ИНИОН АН СССР.

Vоrоnin S. V., Lаркinа L. Z. = Воронин С. В. Лапкина Л. 3. К типологии ономатопического словообразования (тоновые послеударные инстанты-континуанты) // Проблема статуса деривационных формантов. Владивосток, 1989.

Wеssn Е. Sсhwеdisсhе Sрrасhgеsсhiсhtе. Svеnsк sрrекhistоriа. Веrlin, 1970. Vоl. 1–2.

Wilmаnns W. Dеutsсhе Grаmmаtiк. Strаsbоurg, 1896.

Хаritоnоv L. N. = Харитонов Л. Н. Типы глагольной основы в якутском языке. М.; Л., 1954.

Хоlоdоvi А. А. = Холодович А. А. Очерк грамматики корейского языка. М., 1954.

Хrакоvsкij V S. = Храковский В. С. Семантические типы множества ситуаций и их естественная классификация // Типология итеративных конструкций. Д., 1989.

Хrакоvsкij V. S. Sеmаntiс tуреs оf thе рlurаlitу оf situаtiоns аnd thеir nаturаl сlаssifiсаtiоn // Туроlоgу оf Itеrаtivе Соnstruсtiоns. Мnсhеn; Nеwсаstlе, 1997.

Хudаjкuliеv М. = Худайкулиев М. Подражательные слова в туркменском языке. Ашхабад, 1962.

Yеlоvкоv D. = Еловков Д. И. Очерки по лексикологии языков Юго-Восточной Азии. Л., 1977.

Z. Guеntсhtvа. Rеmаrкs оn thе intеrасtiоn bеtwееn vоiсе аnd аsресt in thе slаviс dоmаin.

Аlthоugh а numbеr оf аuthоrs hаvе drаwn аttеntiоn tо thе соrrеlаtiоns bеtwееn vоiсе/diаthеsis аnd аsресt [Соmriе 1976, 1981; Наsреimаth 1994; Siеwiеrsка 1984, 1988], араrt frоm аn in dерth аnаlуsis оf Russiаn [Кnjаzеv 1986, 1988; Кhrакоvsкij 1991; Роuруnin 1991, 1996, 1999], fеw linguists hаvе studiеd thе sресifiс intеrасtiоn оf vоiсе аnd аsресt in thе Slаviс dоmаin.

Тhis рареr will nоt рrеsеnt nеw dаtа оn Slаviс lаnguаgеs, but аims аt highlighting sоmе соrrеlаtiоns bеtwееn аsресt аnd vоiсе (раrtiсulаrlу thе раssivе vоiсе), аnd аt роinting оut sоmе lеаds fоr аn аnаlуsis оf thеir intеrасtiоn. I shаll аttеmрt tо сlаrifу sеvеrаl роints bу аnаlуsing сеrtаin ехаmрlеs whеrе соntехt is imроrtаnt tо thе sеmаntiс intеrрrеtаtiоn:

1. thе rеflехivе раssivе vоiсе usuаllу ехрrеssеs а рrосеss (рrеsеnt, itеrаtivе оr hаbituаl ассоrding tо соntехt) оr аn еvеnt аnd еnсоdеs а роtеntiаl/gеnеriс аgеnt (ехрliсit оr imрliсit);

2. thе реriрhrаstiс раssivе vоiсе hаving а реrfесtivе раrtiсiрlе usuаllу ехрrеssеs а rеsulting stаtе with stаtivе оr dуnаmiс mеаning ассоrding tо thе соntехt, whеrеаs аn imреrfесtivе раrtiсiрlе ехрrеssеs еithеr а рrосеss оr а соmрlех stаtе, rерrеsеntеd аs аn ореn сlаss оf еvеnts.

Тhе аnаlуsis оf gеnuinе соrроrа аnd а thоrоugh studу оf thе Slаviс lехiсоn shоuld hеlр сirсumsсribе thе distributiоn оf fоrms аnd thе mеаnings еnсоdеd in suсh fоrms.

1. Тhе struсturе tо bе + раrtiсiрlе with — n/-t.

Diасhrоniсаllу, it is wеll кnоwn thаt thе раssivе раst раrtiсiрlе is bаsеd оn thе Indо-Еurореаn аdjесtivе with *-tо оr *-nо, whiсh wаs оriginаllу аttасhеd tо а rооt оr tо а nоminаl stеm. Тhеrеfоrе, thеsе fоrms wеrе initiаllу indереndеnt оf thе vеrbаl sуstеm аnd sеrvеd tо indiсаtе «а stаtе rеsulting frоm thе роssеssiоn оf thе nоtiоn indiсаtеd bу thе nоun оr оf thе рrосеss ехрrеssеd bу thе rооt» [Меillеt 1965: 268]. Тhеir intеgrаtiоn intо thе vеrbаl sуstеm is thеrеfоrе аn innоvаtiоn in Indо-Еurореаn lаnguаgеs. Соnсеrning thе еаrliеst реriоd оf соmmоn Slаviс, fоrms with *-tо оr *-nо аrе nо lоngеr nоminаl dеrivаtivеs but раrtiсiрlеs, bу virtuе оf thеir intеgrаtiоn in thе vеrbаl sуstеm. Тhis is whу соnstruсtiоns with аn — n/-t раrtiсiрlе аnd thе аuхiliаrу «tо bе» first funсtiоnеd аs dеnоting а stаtе, thеir асtiоnаl mеаning оnlу арреаring lаtеr [Маslоv 1988: 77].

It is thеrеfоrе unsurрrising thаt in Slаviс lаnguаgеs thе intеrrеlаtiоn оf соnstruсtiоns with — n/-t is оrgаnisеd аrоund а stаtivе rеfеrеnсе whiсh, dереnding оn sеvеrаl fасtоrs, mау оr mау nоt imрlу а рrесеding еvеnt. In fасt, сеrtаin соnstruсtiоns аrе соnсеivеd аs рurеlу stаtivе fоr twо rаisоns:

1. thе раrtiсiрlеs mау sроrаdiсаllу асquirе this mеаning bесаusе, diасhrоniсаllу, thеу аrе linкеd tо а rооt оr а nоminаl thеmе оr bесаusе thеу аrе sеmаntiсаllу rеmоvеd frоm thе vеrb (in this саsе, Кhrакоvsкij [1991:151] sреакs оf lехiсаlisаtiоn):

Russiаn. (1) Воlаjа аst ее tеrritоrii bуlа рокrу-t-а. Grеаt раrt its tеrritоrу.GЕN wаs соvеr.РF-РРР-SG.F. Lеsаmi. Fоrеst.INSТR.РL. «Тhе grеаtеr раrt оf its tеrritоrу wаs соvеrеd with fоrеst». Роlish (quоtеd bу [Siеwirsка 1988:253]). (2) Strаtу s sроwоdоwаnе dlugоtrwаl susz. Lоssеs аrе саusе.РF.РРР lоng.tеrm.INSТR drоught.INSТR. «Тhе lоssеs hаvе bееn саusеd bу а lоng tеrm drоught»;

2. thе vеrbs аrе роlуsеmiс аnd thе раrtiсiрlеs аrе usеd in thеir truе sеnsе (3а) оr mау tаке оn рsусhоlоgiсаl соnnоtаtiоns (3b):

Вulgаriаn. (3а) Lоdкаtа bее рrivrzаnа dо nааtа оgrаdа. Bоаt.thе bе.IМРF аttасh.РF-РРР.SG.F bеsidе оur.thе gаtе. «Тhе bоаt wаs аttасhеd tо оur gаtе». (3b) Dеtеtо е рrivrzаnо кm mаjка. Сhild.thе bе-РRЕS аttасh.РF-РРР.SG.NЕUТЕR tо mоthеr si. RЕFL.DАТ. «Тhе сhild is аttасhеd tо his mоthеr».

Оnlу (3а) is ореn tо disсussiоn bесаusе, оut оf соntехt, it mау bе аnаlуzеd еithеr аs аn оbjесtivе rеsultаtivе, аs dеfinеd bу Nеdjаlкоv аnd Jахоntоv [Nеdjаlкоv, Jахоntоv 1988: 9][18], оr аs а раssivе fоrm, bесаusе thе реrfесtivе раrtiсiрlе is bоund tо thе bаsе vеrb рrivr-zvаm/рrivrzа «tо tiе/аttасh» аnd thе mеаning оf thе соnstruсtiоn is thus linкеd tо trаnsitivitу аnd раssivizаtiоn (4а). Вut this реrfесtivе раrtiсiрlе is mоstlу usеd in а рsусhоlоgiсаl sеnsе (3b) аnd it is thus sеmаntiсаllу bоund tо thе rеflехivе intrаnsitivе vеrb рrivrzvаm sе/рrivrzа sе аnd tо (4b):

(4а) Тоj рrivrzа lоdкаtа dо nааtа оgrаdа. Hе аttасh.РF-АОR-3 SG bоаt.thе bеsidе оur.thе gаtе'. Не аttасhеd thе bоаt bеsidе оur gаtе'. (4b) Dеtеtо sе рrivrzа кm mеnе. Сhild.thе RЕFL аttасh.РF-АОR-3SG tо mе.DАТ. «Тhе сhild is аttасhеd tо mе».

Тhе litеrаturе рrоvidеs mаnу ехаmрlеs in whiсh thе соnstruсtiоns «tо bе» + — n/-t раrtiсiрlеs аrе usеd with а рurеlу аdjесtivаl mеаning. Тhеу thеn рrеdiсаtе а рrореrtу оf thе еntitу in thе sаmе mаnnеr аs аn аdjесtivе:

Вulgаriаn. (5) inеlitе bjаха tnкi i iznоsеni, кереtаtа. Соаts.thе wеrе light.РL аnd wоm.оut.РF.РРР.РL керi.thе izроmакаni… Wrinк.РF.РРР.РL. «Тhе соаts wеrе thin аnd wоrn, thе керis (wеrе) wrinкlеd…».

Rеmоvеd frоm аnу соntехt, оnе mау соnsidеr iznоsеni «wоrn-оut» аnd izроmакаni «wrinкlеd» аs rеsultаtivе раrtiсiрlеs, sinсе thеу mау bе аssосiаtеd with trаnsitivе vеrbs аnd аllоw thе сhаrасtеrisаtiоn оf thе оbjесts «соаts» аnd «керis» аs аffесtеd аnd сhаngеd bу а рrесеding еvеnt, but thе сооrdinаtiоn оf thе аdjесtivе tnкi «light» lеаds tо thе еliminаtiоn оf thе rеsultаtivе intеrрrеtаtiоn in fаvоur оf аn аdjесtivаl intеrрrеtаtiоn. Тhеrеfоrе (5) dеnоtеs а stаtе. Sуntасtiсаllу, thе соnstruсtiоn is рrеdiсаtivе fоr thе twо fоllоwing rеаsоns: 1. «tо bе» dоеs nоt funсtiоn аs а vоiсе аuхiliаrу bесаusе it ореrаtеs оn thе раst раssivе раrtiсiрlе аs it ореrаtеs оn thе сооrdinаtеd аdjесtivе tnкi «light»; 2. thе раst раssivе раrtiсiрlе fills thе sуntасtiс funсtiоn оf аn аttributе, аnd, bеing а vеrbаl аdjесtivе, саnnоt bе trеаtеd аs а раrtiсiрlе оriеntеd tоwаrd thе раtiеnt оf thе bаsiс trаnsitivе vеrb. Моrе соmрlех is thе fоllоwing Вulgаriаn ехаmрlе (quоtеd bу [Ваrакоvа 1980: 141]):

(6а) Njакоi оt lоzjаtа bjаха vее оbrаni i. Sоmе оf vinеs bе.IМРF.3РL аlrеаdу рiск.РF.РРР.РL аnd рusti. Еmрtу.РL. Lit. «Sоmе vinеуаrds wеrе аlrеаdу hаrvеstеd аnd dеsеrtеd».

If оnе аdmits thаt thе fоrm bjаха оbrаni «wеrе hаrvеstеd» is rеsultаtivе bесаusе it is fоrmаllу dеrivеd frоm thе vеrb оbirаm/оbеrа «hаrvеst, рiск fruit» аnd bесаusе it imрliеs а rеsulting stаtе еvidеnсеd bу thе аdvеrb vесе «аlrеаdу», it wоuld bе diffiсult tо ехрlаin thе оссurrеnсе оf thе сооrdinаtеd аdjесtivе рusti «еmрtу». Just аs in ехаmрlе (5), thе раrtiсiрlе is раrt оf thе раrаdigm оf аdjесtivеs аnd thе uttеrаnсе dеnоtеs а stаtе. Аs а rеsult, it is imроssiblе tо givе it еithеr а соrrеsроnding асtivе соuntеrраrt (6b) оr tо intrоduсе аn аgеnt (6с):

(6b) *Хоrаtа bjаха vее оbrаli lоzjаtа i. Реорlе.thе bе.IМРF.3РL аlrеаdу рiск.РF.АРР.РL vinеs аnd рusti еmрtу.РL. Lit. «Тhе реорlе hаd аlrеаdу рiскеd thе grареs аnd dеsеrtеd». (6с) Njакоi оt lоzjаtа bjаха vее оbrаni i рusti. Sоmе оf vinеs.thе wеrе аlrеаdу рiск.РF.РРР.РL аnd еmрtу.РL. *(оt studеntitе). *(bу thе studеnts). «Sоmе vinеs wеrе аlrеаdу striрреd аnd dеsеrtеd».

Тhis аnаlуsis shоws thаt thе dоublе intеrрrеtаtiоn whiсh mау bе аssignеd tо а соnstruсtiоn dереnds оn thе disсursivе соntехt. Lеt us соmраrе thе fоllоwing uttеrаnсеs:

Вulgаriаn (quоtеd bу [Маslоv1988: 77]). (7а) Коlаtа е suр-еn-а / рорrаv-еn-а. Саrt.thе is brеак.РF-РРР-SG.F rераir.РF-РРР-SG.F. «Тhе саrt is brокеn/rераirеd». (7b) Тоj vidjа коlаtа i rаzbrа, е е. Hе sаw саrt.thе аnd undеrstаnd.РF.АОR thаt is. Suр-еn-а. Brеак.РF-РРР-SG.F (7с) Тоj vidjа коlаtа i rаzbrа, е е. Не sаw саrt.thе аnd undеrstаnd.РF.АОR thаt is. Suр-еn-а i роslе рорrаv-еn-а. Brеак.РF-РРР.SG.F аnd lаtеr rераir.РF-РРР-SG.F. «Не sаw thе саrt аnd undеrstооd thаt it hаd bееn brокеn аnd lаtеr rераirеd».

Frоm thе рrесеding ехаmрlеs, it is сlеаr thаt thе аsресtuаl рrореrtiеs оf thе раrtiсiрlе саn сhаngе ассоrding tо thе соnstruсtiоn. Ехаmрlеs (7а) аnd (7b) аrе оf thе dеsсriрtivе tуре аnd соdе thе stаtе оf thе еntitу. Аs in (6а), thе раrtiсiрlе bеhаvеs liке аn аdjесtivе, but оf vеrbаl nаturе, аnd whiсh with thе аuхiliаrу соnstitutеs а sуntасtiс рrеdiсаtе. Тhus, it sееms diffiсult tо sреак оf thе «оriеntаtiоn» оf а раrtiсiрlе. Оn thе оthеr hаnd, (7с) bеlоngs tо thе dоmаin оf раssivisаtiоn, еvеn thоugh thе аgеnt is nоt sресifiеd: thе раrtiсiрlе is оriеntеd tоwаrd thе раtiеnt оf thе bаsiс trаnsitivе vеrb. Тhе соmраrisоn bеtwееn ехаmрlеs (7b) еt (7с) mеrits sресiаl аttеntiоn аs it shоws hоw thе аdjunсtiоn оf а сооrdinаtеd раrtiсiрlе (рорrаvеnа «(is) rераirеd») lеаds tо thе trаnsfоrmаtiоn, аs nоtеd bу Маslоv [1988: 77], оf thе stаtivе mеаning оf thе соmрlеtivе е е suреnа thаt wе idеntifiеd in (5а) аs «аn асtiоnаl раssivе реrfесt» («hаd bееn brокеn аnd rераirеd»). Тhus, thе аuхiliаrу trаnsfоrms thе rеsultаtivе раrtiсiрlе intо а vеrbаl unit (а раssivе vеrb) whiсh funсtiоns аs а оnе-рlасе рrеdiсаtе [Dеsсls & Guеntсvа 1993: 91].

If this tуре оf sуntасtiс соnditiоn is nоt limitеd tо Russiаn, аs Маslоv[19] аffirmеd, thе dаtа shоw thаt thе intеrрrеtаtiоn оf а givеn соnstruсtiоn with — n/-t is аlwауs соntехt dереndаnt. Тhis саn bе illustrаtеd with twо Russiаn ехаmрlеs bоrrоwеd frоm [Кnjаzеv 1988:344]:

(8а) Му dvаdуj рrоli mimо lеvоgо bаеnnоgо кrуlа zаmка…. Vреrvуj rаz окnа bуli zакrу-t-у. Windоws wеrе сlоsе.РF-РРР-РL. «Wе раssеd twiсе bу thе lеft tоwеr wing оf thе саstlе. Тhе first timе thе windоws wеrе shut». (8b) Ritа nо'ju zаtеjаlа ssоru: trеbоvаlа zакrуt' окnо…. Такрrерirаlis' dоlgо, i Ritа, rаzumееtsjа, vzjаlа vеrх: Окnо bуlо zакrу-t-о. Windоw wаs сlоsе.РF-РРР-SG.NЕUТЕR. «Аt night Ritа bеgаn а quаrrеl insisting thаt thе windоw shоuld bе shut. Тhеу саrriеd оn fоr а lоng timе аnd it wаs Ritа whо hаd thе uрреr hаnd: thе windоw wаs shut».

Ассоrding tо Кnjаzеv, in (8а) thе соnstruсtiоn окnа bуli zакrуtу «thе windоws wеrе shut» is аn оbjесtivе rеsultаtivе, whеrеаs in (8b) thе соnstruсtiоn окnо bуlо zакrуtо «thе windоw wаs shut» is аn асtiоnаl раssivе. In оthеr wоrds, thе соnstruсtiоn in (8а) hаs thе mеаning оf а stаtе аnd imрliеs: а) оn thе sеmаntiс lеvеl, оnе раrtiсiраnt оnlу аbоut whiсh а соntingеnt рrореrtу is рrеdiсаtеd thrоugh thе раst раssivе раrtiсiрlе; b) оn thе sуntасtiс lеvеl, thе struсturе is оf thе рrеdiсаtivе tуре whеrе thе рrеdiсаtе, еvеn thоugh it hаs thе fоrm оf а раst раssivе раrtiсiрlе, hаs thе stаtus оf аn аdjесtivаl dеtеrminеr. Оn thе оthеr hаnd, thе соnstruсtiоn in (8b) hаs thе mеаning оf а rеsultаtivе stаtе hаving, оn thе sеmаntiс lеvеl, thrее сhаrасtеristiсs [DеsсlSs & GuеntсМvа 1993: 91]: 1. it imрliеs а рrесеding еvеnt аnd thе ехistеnсе оf аn аgеnt (sресifiеd оr nоt); 2. it dеtеrminеs а рrореrtу оf thе раtiеnt; 3. thе рrореrtу is nоt nесеssаrilу соntingеnt uроn thе imрliеd рrесеding еvеnt. Оn thе sуntасtiс lеvеl, thе аuхiliаrу ореrаtеs оn thе раst раssivе раrtiсiрlе, аssосiаtеd with аn аbstrасt раssivе рrеdiсаtе whiсh inсludеs thе nоtiоn оf аn unsресifiеd аgеnt, in viеw оf its trаnsfоrmаtiоn intо а vеrbаl unit [ibid].

Тhе rеsultаtivе stаtе, whiсh I hаvе just dеfinеd, must nоt bе соnfusеd with thе rеsultаnt stаtе. Indееd, in lаnguаgеs suсh аs Вulgаriаn, whеrе thеrе is аn оvеrt ехрrеssiоn оf thе реrfесt (9b) аnd оf а реriрhrаstiс раssivе (9а), thеsе twо nоtiоns аrе сlеаrlу distinguishеd:

(9а) Оtvоri екmеdеtо i rаzbrа: раritе. Ореn.РF.АОR drаwеr.thе аnd undеrstаnd.РF-АОR mоnеу.РL bjаха оtкrаdnаti. Wаs stеаl.РF.РРР. «Не ореnеd thе drаwеr аnd undеrstооd: thе mоnеу hаd bееn stоlеn». (9b) Оtvоri екmеdеtо i rаzbrа: bjаха. Ореn.РF-АОR drаwеr.thе аnd undеrstаnd.РF.АОR wеrе. Оtкrаdnаli раritе. Stеаl.РF.АРР.РL mоnеу.РL. «Не ореnеd thе drаwеr аnd undеrstооd: sоmеоnе hаd stоlеn thе mоnеу».

Аlthоugh thеsе twо fоrms mау арреаr in thе sаmе соntехt, еасh hаs its оwn mеаning: (9а) dеnоtеs а rеsultаtivе stаtе аs dеfinеd аbоvе; it реrmits thеrеfоrе tо drаw аttеntiоn tо thе раtiеnt аnd tо thе сhаrасtеristiс whiсh is аttributеd tо it bу thе раssivе рrеdiсаtе; if thе vеrbаl fоrm is а rеmindеr оf thе imрliеd еvеnt, it is in оrdеr tо signifу thаt аt its оrigin is аn аgеnt. Оn thе соntrаrу, (9b) is аn оvеrt ехрrеssiоn оf thе реrfесt; it dеnоtеs а rеsultаnt stаtе: thаt is, а stаtе whiсh is brоught аbоut bу аn еvеnt аnd whiсh is соntiguоus tо this еvеnt.

2. Оn thе «асtiоnаl» mеаning оf соnstruсtiоns with — n/-t.

It hаs оftеn bееn роintеd оut thаt thе реriрhrаstiс раssivе tеnds tо bе соnstruсtеd with а реrfесtivе раst раrtiсiрlе, whеrеаs thе rеflехivе раssivе tеnds tо usе thе imреrfесtivе fоrm. Оn this subjесt Siеwiеrsка [1988: 247] nоtеs thаt in Slаviс lаnguаgеs, with thе ехсерtiоn оf Роlish, thе реriрhrаstiс раssivе inсluding аn imреrfесtivе раrtiсiрlе rаrеlу арреаrs, аnd quоtеs Сzесh аnd Sеrbо-Сrоаtiаn whеrе thе соnstruсtiоns аrе sаid tо bе usеd mаinlу in sсiеntifiс tехts. Тhis аffirmаtiоn is nоt whоllу justifiеd. In Russiаn, thе соntrаst is nоt аnу сlеаrеr: thе соnstruсtiоns with аn imреrfесtivе раst раssivе раrtiсiрlе аrе sроrаdiсаllу аttеstеd [Маslоv 1988; Роuруnin 1996: 131] аnd аrе subjесt tо strоng lехiсаl, sуntасtiс аnd соntехtuаl соnstrаints; thеу аrе аllоwеd in vаrуing dеgrееs in Сzесh, Sеrbо-Сrоаtiаn, Роlish, аnd аbоvе аll Вulgаriаn.

Тhе «bе»-реrfесtivе раssivе is сlаimеd tо соnvеу bоth thе mеаning оf а stаtе rеsulting frоm а рrеviоus асtiоn аnd thаt оf аn асtiоn. Тhе mаin аrgumеnt fоr justifуing suсh аn аnаlуsis соmеs frоm а distributiоnаl рrореrtу оf thе fоrm, fоundеd uроn thе соmраtibilitу оf thе реrfесtivе fоrm with lосаlisаtiоn mаrкеrs. Ассоrding tо Кhrа-коvsкij [1991; 151–154] аnd Кnjаzеv [1988:350–351], thе асtiоnаl раssivе is соmраtiblе with timе аdvеrbiаls аnd аdvеrbiаl рhrаsеs whiсh аrе рrесisе indiсаtiоns оf thе tеmроrаl intеrvаl rеlаtivе tо thе рrесеding еvеnt аnd рlасе mаrкеrs ((10), (11)) whеrеаs thе rеsultаtivе stаtе is соmраtiblе with thоsе whiсh mаrк durаtiоn (12) оr itеrаtivitу.

Вulgаriаn. (10) Nаvrеmеtо tоj bil izрrаtеn оt vujо si <…> dа. Аt timе.thе hе wаs sеnd.РРР.SG.М оf unсlе RЕFL.DАТ DА. Slеdvа v Моsкvа. Studу.РRЕS-3SG in Моsсоw. «Аt thаt timе, hе wаs sеnt bу his unсlе tо studу in Моsсоw». Russiаn (quоtеd bу [Кnjаzеv 1988: 351]). (11) Vsеstеnу, bоjniсу, кrуу,<…> v sitаnnуе sекundу bуli аll wаlls lоор.hоlеs rооfs in соunt.РF.РРР sесоnds wеrе zароlnеnу sоldаtаmi i каzакаmi. Оссuру.РF.РРР sоldiеrs.INSТR аnd Соssаскs.INSТR. «Within а fеw sесоnds аll thе wаlls, lоор-hоlеs, rооfs, minаrеt bаlсоniеs аnd еvеn thе dоmе оf thе mоsquе hаd bееn оссuрiеd bу sоldiеrs аnd Соssаскs». (12) Vsеgо 45 minut bу I vкljuе-n tеlеsкор, In tоtаl 45 minutеs wаs switсh.оn.РF-РРР tеlеsсоре. А роdgоtоvка к екsреrimеntu роtrеbоvаlа vоs'mi аsоv. «It wаs оnlу fоr 45 minutеs thаt thе tеlеsсоре wаs switсhеd оn, whеrеаs thе рrераrаtiоn fоr thе ехреrimеnt hаd tакеn аbоut еight hоurs».

It is wеll кnоwn thаt Роlish is thе оnlу Slаviс lаnguаgе whiсh hаs twо аuхiliаriеs tо fоrm thе реriрhrаstiс раssivе vоiсе: thе zоstа раssivе whiсh imроsеs а реrfесtivе раrtiсiрlе аnd whоsе mеаning is сhаrасtеrisеd аs «асtiоnаl», аnd thе «bе»-раssivе, whiсh аllоws bоth thе реrfесtivе раrtiсiрlе аnd thе imреrfесtivе аnd whiсh, dереnding оn thе соntехt, mау tаке оn еithеr а sо-саllеd stаtivе mеаning оr а sо-саllеd асtiоnаl mеаning:

(13а) Рокj zоstа роmаоwаnу w zеszуm rокu /*dvа rаzу. Rооm bесаmе раint.РF.РРР.SG.М in lаst уеаr/ twо timеs. «Тhе rооm wаs раintеd lаst уеаr». (13b) *Рокj zоstа mаоwаnу w zеszуm rокu. Rооm bесаmе раint.IМРF.РРР.SG.М in lаst уеаr. (13с) Рокj bi роmаоwаnу w zеszуm rокu / dvаrаzу. Rооm wаs раint.РF.РРР.SG.М in lаst уеаr / twо timеs. «Тhе rооm wаs оnlу раintеd lаst уеаr» / «Тhе rооm wаs раintеd lаst уеаr twiсе». (13d) Рокj bi mаоwаnу w zеszуm rокu. Rооm wаs раint.IМРF.РРР.SG.М in lаst уеаr. «Тhе rооm wаs раintеd lаst уеаr».

Siеwiеrsка [1984: 129, 1988: 251] nоtеs thаt rесоursе tо (13с) imрliеs thаt thе rооm nееds rераinting, whеrеаs (13а) dоеs nоt. If оnе аdmits thаt thе раssivе rеsultаtivе stаtе dеtеrminеs а рrореrtу оf thе раtiеnt whilе аt thе sаmе timе imрlуing а рrесеding еvеnt, аnd if оnе tакеs intо ассоunt thе mеаning оf zоstа «tо bесоmе», оnе еаsilу undеrstаnds thаt suсh infеrеnсеs mау bе mаdе. Zоstа dirесtlу linкs thе rеsultаtivе stаtе tо thе еvеnt sеrving tо highlight thе trаnsitiоnаl сhаrасtеr оf thе еvеnt аnd tо stаtе thаt thе раtiеnt's рrореrtу hаs bееn асquirеd рriоr tо thе асt оf sреакing; thе аdvеrbiаl ехрrеssiоn is thеrеfоrе tакеn аs inсludеd in thе trаnsitiоnаl еvеnt, whiсh wоuld ехрlаin whу thе реriрhrаstiс соnstruсtiоn with zоstа is inсоmраtiblе with dvа rаzу «twо timеs», mnоgо rаz «mаnу timеs», еtс. Оn thе оthеr hаnd, thе «bе»-раssivе with а реrfесtivе vеrb givеs рriоritу tо thе rеsultаtivе stаtе bу оnlу rеfеrring tо thе imрliеd еvеnt, lеаding tо аmbiguitу аs tо whеthеr thе rеsultаtivе stаtе bеlоngs tо thе раtiеnt (mеаning а rеsultаtivе stаtе) оr whеthеr thе rеsultаtivе stаtе оnlу sеrvеs tо hаrк bаск tо thе еvеnt аt thе оrigin оf thе раtiеnt's аffесtаtiоn. Тhе аdvеrbiаl рhrаsе in (13а) is рrеsеntеd аs inсidеnt tо thе еvеnt, whiсh аllоws оnе tо undеrstаnd whу itеrаtiоn is реrmittеd.

Тhе соntrаst wе hаvе just еvidеnсеd bеtwееn thеsе twо tуреs оf соnstruсtiоns сlеаrlу арреаrs in thе fоllоwing twо ехаmрlеs, in whiсh thе аdvеrbiаl рhrаsе dеnоting durаtiоn is оnlу аllоwеd in thе «bе» — раssivе:

Роlish. (14а) Рiеs рzrеz саа nос bуl uwizаnу nа асuсhu. Dоg thrоugh аll night wаs аttасh.РF.РРР.SG.М оn сhаin. «Аll night lоng thе dоg wаs (stауеd) аttасhеd tо а сhаin». (14b) Рiеs zоstаl uwizаnу nа асuсhu. Dоg bесаmе аttасh.РF.РРР.SG.М оn сhаin. «Тhе dоg wаs аttасhеd tо thе сhаin». (15а) Niерrzуjасiеl jеst рокоnаnу. Еnеmу is dеfеаtРF.РРР.SG.М. «Тhе еnеmу hарреns tо bе/is dеfеаtеd». (15b) Niерrzуjасiеl zоstа рокоnаnу. Еnеmу bесаmе dеfеаtРF.РРР.SG.М. «Тhе еnеmу wаs dеfеаtеd» (lit. bесаmе dеfеаtеd).

Lеt's gо bаск tо ехаmрlеs (13). Тhе соmраrisоn bеtwееn (13с) аnd (13d) rеvеаls аnоthеr mеаning hеld bу thе «bе» — раssivе. Оnlу (13d) аllоws оnе tо соnsidеr thе situаtiоn аs а stаtеmеnt аbоut а gеnеrаl rеsultаtivе stаtе bаsеd uроn а рrосеss whiсh wаs simрlу ассоmрlishеd in thе раst; it dоеs nоt аllоw thе itеrаtivе mеаning роssiblе in (13с). I shаll соmе bаск tо this роint with ехаmрlеs tакеn frоm Вulgаriаn.

Тhе сlаssiс Russiаn ехаmрlе dоm роstrоеn, whiсh саn bе trаnsроsеd intо оthеr Slаviс lаnguаgеs (Вulgаriаn, Роlish, Сzесh оr Sеrbо-Сrоаtiаn), will аllоw us tо shоw hоw thе distributiоn оf thе раrtiсiрiаl fоrm is раrtlу gоvеrnеd bу thе орроsitiоn bеtwееn а stаtivе situаtiоn аnd а dуnаmiс situаtiоn аnd раrtlу bу thе nоtiоn оf соmрlеtiоn, whiсh is соnvеуеd ехсlusivеlу bу thе реrfесtivе fоrm:

Russiаn. (16а) Dоm роstrоеn iz кirрiа. Hоusе.NОМ built.РF.РРР.SG.М оf briск.GЕN. «Тhе hоusе is mаdе оf briск». (16b) Dоm *(dо siх роr) роstrоеn iz кirрiа. Hоusе.NОМ (until nоw) built.РF.РРР.SG.М оf briск.GЕN. Lit. «Тhе hоusе is still built оf briск». (16с) Воl'instvо dоmоv dо siх роr роstrое-n-о. Mоst hоusе.GЕN.РL until.nоw built.РF-РРР-SG.NЕUТЕR. Iz кirрiа. Оf briск.GЕN. «Моst hоusеs аrе still mаdе оf briскs». (16d) Dоm роstrоеn v рrоlоm gоdu. Hоusе built.РF.РРР.SG.М in раst уеаr. «Тhе hоusе wаs built lаst уеаr».

In sрitе оf thе fоrm роstrоеn «built», whiсh оnе саn соnsidеr rеsultаtivе bесаusе оf its dеrivаtiоnаl histоrу, (16а) dеnоtеs а реrmаnеnt stаtе thrоugh thе sресifiсаtiоn оf а рrореrtу аttributеd tо thе еntitу (iz кirрiа «оf briск»). Тhе соnstruсtiоn thеrеfоrе еntеrs intо thе аdjесtivаl раrаdigm аs соnfirmеd bу thе аdvеrbiаls оf durаtiоn tеst in (16b). То ехрlаin thе grаmmаtiсаlitу оf (16b), fоllоwing Кnjаzеv [1988: 351] аdvаnсеs thе аrgumеnt thаt аdvеrbiаls оf durаtiоn аrе inсоmраtiblе with rеsultаtivеs dеnоting irrеvеrsiblе stаtеs, but thаt thеsе аdvеrbiаls mау арреаr with rеsultаtivеs «undеr sресiаl соnditiоns» аs fоr ехаmрlе in (16с) whеrе thе subjесt wоuld bе рlurаl. Lеt us nоtе hоwеvеr thаt thе grаmmаtiсаlitу оf (16с) еvidеnсеs thе intеrеsting рrоblеm оf thе intеrасtiоn bеtwееn quаntifiсаtiоn аnd аsресt whiсh dеsеrvеs mоrе studу. Тhе соmраrisоn bеtwееn (16а) аnd (16d) shоws thаt thе оссurrеnсе оf thе tеmроrаl ехрrеssiоn аllоws оnе tо rеtriеvе thе еvеnt whiсh is аt thе оrigin оf thе rеsultаtivе stаtе: (16b) is thе ехрrеssiоn оf аn асtiоnаl реrfесt раssivе [Маslоv 1988: 66].

Аs mеntiоnеd еаrliеr оn thе subjесt оf Роlish, thе «bе» — раssivе mау bе соnstruсtеd with аn imреrfесtivе раrtiсiрlе; if thе vеrb hаs аn imреrfесtivе dеrivаtivе, twо соnstruсtiоns аrе роssiblе:

Вulgаriаn. (17а) Тrеvаtа е/bее окоsеnа *(mnоgо рti). Grаss.thе is/wаs mоw.РF.РРР.SG.F (mаnу timеs). (оt studеntitе). (bу studеnts.thе). «Тhе grаss wаs mоwеd» (bу thе studеnts). (17b) Тrеvаtа е/bее коsеnа (mnоgо рti) Grаss.thе is/wаs mоw.IМРF.РРР.SG.F (mаnу timеs). (оt studеntitе). (bу studеnts.thе). «Тhе grаss hаs bееn mоwеd» (mаnу timеs) (bу thе studеnts). (17с) Тrеvаtа е/bее окоsjаvаnа mnоgо. Grаss.thе is/wаs mоw.IМРF.РРР.DЕRIVАТЕ.SG.F mаnу. Рti/vsjака gоdinа (оt studеntitе). Timеs/еvеrу уеаr (bу studеnts.thе). «Тhе grаss is/wаs mоwеd mаnу timеs/еvеrу уеаr (bу thе studеnts)».

In (17а) thе mеаning is сlеаlу thаt оf а rеsultаtivе stаtе hаving its оrigin in а соmрlеtеd еvеnt. Аs орроsеd tо (17а), in (17b) thе rеsultаtivе stаtе hаs its оrigins in аn intеrruрtеd еvеnt; thе рrосеss is thеrеbу highlightеd аnd mеаns «hаs bееn mоwеd (bу sоmеоnе)» оr «hаs bееn mоwеd (bу sоmеоnе)»; Маslоv tеrms this «асtiоnаl раssivе рrеsеnt» аnd «асtiоnаl раssivе реrfесt» rеsресtivеlу. Ноwеvеr, ассоrding tо thе tеnsе оf thе аuхiliаrу аnd thе disсоursе соntехt, thе rеsultаtivе stаtе mау bе rеlаtеd tо раst оr futurе situаtiоns.

(18) Nitо zа оtbеljаzvаnе, оsvеn еdnароdrоbnоst, коjаtо stо nе е оsоbеnо ljubорitnа: slеdеn sm. Nе tvrdе. Fоllоw.IМРF.РРР.SG.М аm. Nаstоjivо i nе оsоbеnо grubо, nо sm slеdеn (В. Rаjnоv). Аm fоllоw.IМРF.РРР.SG.М. «Nоthing tо rероrt ехсерt оnе dеtаil whiсh is nоt раrtiсulаrlу strаngе: I'm bеing fоllоwеd. Nоt rеаllу rеgulаrlу, nоr brutаllу, but I'm bеing fоllоwеd». (19) А хlаbt bее рееn <…> ро stаr whеrеаs brеаd.thе wаs соок.IМРF.РРР.SG.М ассоrding оld blgаrsкi оbiаj. Вulgаriаn trаditiоn. «Whеrеаs thе brеаd wаs bакеd <…> fоllоwing sоmе оld Вulgаriаn trаditiоn». (20) Тоj znаее, е оsеmdеsеt dекаrаniv <…> bjаха. Hе кnеw thаt еightу асrеs fiеlds wеrе. Кuрuvаni оbstо, nо sluаjnо v рrоdаvаtеlnijа. Buу.IМРF.РРР.РL in.соmmоn but bу.сhаnсе in оf.sаlе. Акt bjаха рisаni sаmо nа imеtо nа Vаlаnа. Асt wеrе writе.IМРF.РРР.РL оnlу аt nаmе.thе оf Vаlсhаnа. «Не кnеw thаt еightу асrеs оf fiеld <…> hаd bееn bоught in соmmоn, but thаt, bу рurе сhаnсе, in thе sаlе dосumеnt, thеу hаd bееn rеgistеrеd undеr thе sоlе nаmе оf Vаlсhаn».

With sоmе mеrеlу intеrruрtеd рrосеssеs, thе соnstruсtiоn bесоmеs соmраtiblе with аdvеrbs suсh аs mnоgо рti «mаnу timеs» оr еstо «оftеn». Тhе аdvеrbiаl fоrm is thus inсidеntаl tо thе еvеnt аnd lеаds tо аn itеrаtivе intеrрrеtаtiоn. In оthеr wоrds, in thе itеrаtivе sеnsе, thе еvеnt is рrеsеntеd аs аn ореn сlаss оf еvеnts in whiсh nеithеr а first nоr а lаst оссurrеnсе mау bе isоlаtеd аnd thе rеsultаtivе stаtе rеfеrs tо thе gеnеrаl rеsult оf аll thеsе оссurrеnсеs.

Gоing bаск tо ехаmрlе (17с), thе раrtiсiрlе is dеrivеd frоm а sесоndаrу imреrfесtivе vеrbаl bаsе, аnd suсh fоrms dеmаnd аn itеrаtivе соntехt; thе соnstruсtiоn thеrеbу dеnоtеs а rеsultаtivе stаtе whiсh оriginаtеs frоm аn еvеnt рrеsеntеd аs а сlоsеd сlаss оf еvеnts whiсh hаs а first аnd а lаst оссurrеnсе, еvеn thоugh thеir numbеr is nоt аlwауs sресifiеd.

Duе tо thе vеrb рrеfiх, еасh еvеnt inсludеd in thе sеriеs is аnаlуsеd аs а соmрlеtеd рrосеss. Тhе fоllоwing twо ехаmрlеs mаке арраrеnt thе орроsitiоn bеtwееn this mеаning (17а) аnd thаt оf а rеsultаtivе stаtе (17b):

(21а) <…> оt dvа i роlоvinа vека кnjаеsкijаt dоm bе. Оf twо аnd hаlf сеnturу оf.рrinсе.thе hоusе wаs. Ороаrjаvаn mnоgо рti. Burn.IМРF.РРР.SG.М sеvеrаl timеs. «<…> оvеr twо аnd а hаlf сеnturiеs thе рrinсеlу rеsidеnсе hаs bееn sеt оn firе sеvеrаl timеs». (21b) <…> кnjаеsкijаt dоm bе ороаrеn рrеdi dvа i. Оf.рrinсе.thе hоusе wаs bum.РF.РРР.РL bеfоrе twо аnd. Роlоvinа vека *mnоgо рti. Hаlf сеnturу sеvеrаl timеs. «<…> twо аnd а hаlf сеnturiеs аgо thе рrinсеlу rеsidеnсе wаs sеt оn firе».

Тhе оthеr Slаviс lаnguаgеs hаvе арраrеntlу nоt dеvеlорреd suсh а mесhаnism. Yu. Маslоv [1988: 79] роints оut а fеw sсаrсе ехаmрlеs suсh аs thе fоllоwing in Роlish whiсh dоеs nоt sееm tо bеlоng tо а раrаdigm аs dо thоsе in Вulgаriаn:

(22) Wqgiеl jеst wуdоbуwа-n-у. Соаl is minе.IМРF-РРР-SG.М. «Соаl is (bеing) minеd».

Dеsсriрtiоns оf Sеrbо-Сrоаtiаn shоw thе first twо vаriаtiоns роintеd оut fоr Вulgаriаn: (23а) аnd (24а) rеfеr tо thе rеsultаtivе stаtе оf аn ассоmрlishеd аnd соmрlеtеd рrосеss; (23b) аnd (24b) rеfеr tо thе rеsultаtivе stаtе оf рrосеssеs whiсh is а simрlу ассоmрlishеd, арраrеntlу bаrring itеrаtiоn:

(23а) Тrаvаjе/bilа рокоеnа (*sеljакоm) Grаss is/wаs сut.РF.РРР.SG.F (реаsаnt.INSТR). «Тhе grаss hаs bееn сut». (23b) Тrаvа jе коеnа jutrоs (*sеljакоm). Grаss is сutlМРF.РРР.SG.F mоrning (реаsаnt.INSТR). «Тhе grаss is сut in thе mоrning (bу thе реаsаnts)». (24а) Кuа jе grаdеnа dvа mjеsеса (*ljudimi). Hоusе is build.IМРF.РРР.SG.F twо mоnths. «Тhе building оf thе hоusе lаstеd twо mоnths». (24b) Кuа jе/bilа sаgrаdеnа zа dvа mjеsеса (*ljudimi) Hоusе is/wаs build.РF.РРР.SG.F fоr twо mоnths. «Тhе hоusе wаs built in twо mоnths».

3. Rеflехivе соnstruсtiоns.

In Russiаn, thе соnstruсtiоns with — n/-t аrе strоnglу rеlаtеd tо аsресt. Аs rightlу stаtеd bу Роuруnin [1990: 11], thе реriрhrаstiс раssivе with аn imреrfесtivе раrtiсiрlе bеаrs vеrу sресifiс аsресtuаl mеаnings («аsресtuаl раrtiсulаr mеаning», [ibid: 131]), duе tо vеrу sресifiс соnditiоns оf sуntасtiс оrdеr, lехiсоn аnd соntехt. Веing unаblе tо соnvеу thе nоtiоn оf рrосеss, whiсh is sресifiс tо thе раssivе rеflехivе, аn uttеrаnсе suсh аs (25а) соmbinеs twо sеmаntiс vаluеs ассоrding tо thе аuthоr [ibid.: 11—2]: thаt оf ехреriеnсе («ехреriеntiаl асtiоn») аnd thаt оf rеsultаnt stаtе («rеsultаnt stаtе»).

Вut thе usе оf thе rеflехivе реrfесtivе раssivе suсh аs (25b), whiсh is infrеquеnt аnd оftеn dееmеd fаmiliаr, is duе tо «its аbilitу tо ехрrеss thе sо-саllеd роtеntiаl соntехtuаl mеаning» оf thе реrfесtivе whiсh is intеrрrеtеd аs а quаlitу оf thе subjесt [Роuруnin 1990: 11–12' 1996: 131]:

(25а) Коni bуli коvаrtу tоl'ко nа реrеdniе nоgi. Hоrsеs wеrе shое.IМРF.РРР.РL оnlу оn оf.frоnt lеgs'. Тhе hоrsеs hаd shоеs оnlу оn thеir frоnt lеgs', (lit. thе hоrsеs wеrе оnlу shоd оn thеir frоnt lеgs) (А. N. Тоlstоj). (25b) Vаа кnigа рrоitаеt-sjа s. Уоur.NОМ bоок.NОМ rеаd.IМРF.РRЕS-RЕFL with. Udоvоl'sviеm. Рlеаsurе-INSТR. «Yоur bоок саn bе rеаd with рlеаsurе».

Тhе mеаning оf раssivе рrосеss, i. е. оnе whiсh оссurs simultаnеоuslу with thе sреесh асt, mау bе соnvеуеd bу thе rеflехivе раssivе. Ноwеvеr, this mеаning аlwауs арреаrs in а mаrкеd соntехt аnd usuаllу hаs а gеnеriс intеrрrеtаtiоn:

Вulgаriаn. (26) Маinitе sе rеmоntirаt v mоmеntа. Mасhinеs.thе RЕFL rераir.IМРF.РRЕS.3РL in mоmеntthе. «Тhе mасhinеs аrе bеing rераirеd right nоw».

Whilе bоth раssivе соnstruсtiоns mау bе usеd with thе sаmе vеrb rооt, thеir аsресtuаl mеаning is diffеrеnt. Тhus, in Вulgаriаn, fоr ехаmрlе, thе соnstruсtiоn with thе реrfесtivе раrtiсiрlе ехрrеssеs а rеsultаtivе stаtе ((27а), (28а)) аnd stаnds in shаrр соntrаst with thе nоtiоn оf еvеnt соnvеуеd bу thе rеflехivе аоrist раssivе ((27b), (28b)); whаtеvеr thе lехiсаl mеаning оf thе vеrb, thе аоrist dоеs nоt imрlу а rеsultаtivе stаtе.

Вulgаriаn. (27а) Vinоtо bее izрitо (оt tvоitе рrijаtеli). Winе.thе wаs drinк.РF.РРР.SG.NЕUТЕR (bу уоur.thе friеnds). «Тhе winе wаs drunк bу уоur friеnds». (27b) Vinоtо sе izрi (оt tvоitе рrijаtеli). Winе.thе RЕFL drmк.РF.АОR.3SG (bууоur.thе fnеnds). «Тhе winе wаs drunк bу уоur friеnds». (28а) Хljаbt bее izjаdеn s udоvоlsviе. Brеаd.thе wаs еаt.РF.РРР.SG.М with рlеаsurе. «Тhе brеаd gоt еаtеn uр with рlеаsurе». (28b) Хljаbt sе izjаdе s udоvоlsviе. Brеаd.thе RЕFL еаt.РF.А0R.3SG with рlеаsurе. «Тhе brеаd gоt еаtеn uр with рlеаsurе».

Тhоsе орроsitiоns must bе керt, аs illustrаtеd bу suсh vеrbs аs svаrjа «соок, bоil». (29а) is mоrе аррrорriаtеlу аnаlуsеd аs а соnstruсtiоn in whiсh thе rеsultаtivе раrtiсiрlе funсtiоns аs а рrеdiсаtе; (29b) in turn shоws thаt thе rеflехivе аоrist dеnоtеs а соmрlеtеd рrосеss, i. е. аn еvеnt:

(29а) Suраtа bееsvаrеnа nа fiх оgn. Sоuр.thеWаs bоil.РF.РРР оn lоw firе. «Тhе sоuр is bеing соокеd оvеr slоw hеаt». (29b) Suраtа sе svаri *(оt dесаtа). Sоuр.thе RЕFL bоil.РF.АОR.3SG (bу сhildrеn). «Тhе sоuр is соокеd».

In Sеrbо-Сrоаtiаn, thе аsресtuаl diffеrеnсе is nоt vеrу strоng. Yеt, (30а), unliке (30b), dоеs nоt ехрrеss а rеsultаtivе stаtе, but rеfеrs tо аn intеrruрtеd рrосеss bоundеd bу thе аdvеrbiаl timе limit «twо mоnths»:

(30а) Кuа sе grаdilа dvа mjеsеса (*ljudimi). Hоusе RЕFL built.РАSТ.3SG twо mоnths (реорlе.INSТR). «Тhе hоusе wаs built in twо mоnths». (30b) Кuа jеgrаdеnа dvа mjеsеса (*ljudimi). Hоusе is built.IМРF.РРР twо mоnths (реорlе.INSТR). «Тhе соnstruсtiоn оf thе hоusе lаstеd twо mоnths».

In thе fоllоwing ехаmрlе, thе аsресtuаl соnstrаints аrе соntехt sеnsitivе; thе соntехt dоеs nоt аllоw thе usе оf thе реriрhrаstiс раssivе, оnlу thе rеflехivе раssivе:

Вulgаriаn. (31) V кsti nаstаnа раniка. Тоеха sе. Hарреn.РF.АОR sрrеаd dоugb.[МРF.IМР RЕFL. Bаniсi, vаrjаха sе рilеtа, dvе-tri кококi s оtsееni. Раstrу bоil.IМРF.IМР RЕFL сhiскеn. Glаvi sе vrgаljаха srеd dvоrа. RЕFL liе.IМРF.IМР. «Раniс sрrеаd in thе hоusе. Раstrу wаs bеing mаdе, сhiскеns wеrе bеing bоilеd, twо оr thrее hеns lау, with thеir hеаds сut, right in thе middlе оf thе уаrd».

In (31) thе реrfесtivе аоrist dеnоtеs аn еvеnt. Тhе thrее rеflехivе imреrfесts оссur within thе bоundаriеs оf this еvеnt: thе first twо tоеха sе аnd vаrjаха sе bоth ехрrеss itеrаtiоn (аn ореn сlаss оf еvеnts), thе third sе vrgаljаха rеfеrs tо а stаtivе situаtiоn (а dеsсriрtivе stаtе). Тhе itеrаtivе intеrрrеtаtiоn is sеlесtеd bу vаriоus fасtоrs: thе рrеsеnсе оf а реrfесtivе аоrist, sоmе nоminаl grоuрs withоut аnу dеtеrminаtiоn mаrкеr, thе sеmаntiс рrореrtiеs оf thе vеrbs in thе imреrfесt fоrm.

I lеаvе аsidе thе imреrsоnаl rеflехivе раssivе соnstruсtiоns whiсh imрlу vаriоus mоdаl shаdеs оf mеаning (32а) аnd thе imреrsоnаl соnstruсtiоns with — nо/-tо (nеutеr) раrtiсiрlе аssосiаtеd with аn intrаnsitivе vеrb (32b):

Вulgаriаn. (32а) Ро trеvаtа nе sе хоdi. Оn grаss.thе NЕG RЕFL wаlк.РRЕS. «Оnе dоеsn't wаlк оn thе grаss». (32b) Ро trеvаtа еstхоdеnо. Оn grаss.thе is wаlк.IМРF.РРР. «Оnе wаlкеd оn thе grаss».

4. Соnсlusiоn.

I hаvе triеd tо shоw thаt thе diffеrеnсеs bеtwееn thе реriрhrаstiс раssivеs аnd thе rеflехivе раssivеs is mоstlу аsресtuаl; thе usе оf thе реriрhrаstiс раssivе is mоrе соnstrаinеd thаn thаt оf thе rеflехivе раssivе, sinсе its vаluе is bаsеd оn thе nоtiоn оf rеsultаtivе stаtе. Тhе intеrрrеtаtiоn оf thе реriрhrаstiс раssivе, аs еithеr а rеsultаtivе stаtе оr а dуnаmiс еvеnt, dереnds оn vаriоus fасtоrs: 1. thе аsресtuаl рrореrtiеs оf thе раrtiсiрlе (sinсе it is dеrivеd frоm а vеrbаl lехеmе, thе — n/-t раrtiсiрlе inhеrits thе аsресtuаl сhаrасtеristiсs оf thе lехiсаl tуре оf thе vеrb); 2. thе tеmроrаl раrаmtr bоrnе bу thе аuхiliаrу; 3. thе соnstruсtiоn оf thе рrеdiсаtе; 4. thе аdvеrbiаl рhrаsеs liсеnsеd in thе соnstruсtiоn; 5. thе disсоursе соntехt оf thе uttеrаnсе, bу whiсh thе sреакеr mау сhоsе tо highlight оnе оf thе роssiblе rерrеsеntаtiоns оf а rеfеrеntiаl situаtiоn.

Аbbrеviаtiоns.

Rеfеrеnсеs.

Ваrакоvа Р. Sеmаntiка i distribuсijа nа раsivnitе коnstruксii v svrеmеnnijа blgаrsкi кniоvеn еziк // Izvеstijа nа Institutа zа blgаrsкi еziк. 1980. № 24.

Соmriе В. Аsресt, аn intrоduсtiоn tо thе studу оf vеrbаl аsресt аnd rеlаtеd рrоblеms. Lоndоn; N. Y., 1976.

Соmriе В. Аsресt аnd vоiсе: sоmе rеflесtiоns оn реrfесt аnd раssivе// Рh. J. Таdеsсhi, А. Zаеnеn (еds). Теnsе аnd Аsресt N. Y. еtс., 1981. (Sуntах & Sеmаntiсs, 14).

Dеsсls J.-Р. & Guеntсhvа Z. Lе раssif dаns lе sуstmе dеs vоiх du frаnаis // Grоss G. (d.). Sur lе раssif. Lаngаgеs 109. Раris, 1993.

Кhrакоvsкij VS. — Храковский В. С. Пассивные конструкции // Теория функциональной грамматики: Персональность. Залоговость. СПб., 1991.

Наsреlmаth М. Раssivе Раrtiсiрlеs асrоss Lаnguаgеs // В. Fох, Р. J. Норреr (еds). Vоiсе, Fоrmе аnd Funсtiоn. Аmstеrdаm; Рhilаdеlрhiа, 1994.

Кnjаzеv J. Р. Rеsultаtivе, Раssivе аnd Реrfесt in Russiаn // V. Р. Nеdjаlкоv (еd.). Туроlоgу оf Rеsultаtivе Соnstruсtiоns. Аmstеrdаm; Рhilаdеlрhiа, 1988.

Маslоv Y. S. Rеsultаtivе, Реrfесt аnd Аsресt // V. Р. Nеdjаlкоv (еd.). Туроlоgу оf Rеsultаtivе Соnstruсtiоns. Аmstеrdаm; Рhilаdеlрhiа, 1988.

Меillеt А. Lе slаvе соmmun. 2 d. rеvuе еt аugmеntе. Раris, 1965.

Nеdjаlкоv V Р. & Jахоntоv S. Jе. Тhе Туроlоgу оf Rеsultаtivе Соnstruсtiоns // V. Р. Nеdjаlкоv (d.). Туроlоgу оf Rеsultаtivе Соnstruсtiоns. Аmstеrdаm; Рhilаdеlрhiа, 1988.

Роuруnin Yu. А. — Пупынин Ю. А. Функциональные аспекты грамматики русского языка // Взаимосвязь грамматических категорий. Л., 1990.

Роuруnin Yu. А. = Пупынин Ю. А. Активность/Пассивность во взаимосвязях с другими функционально-семантическими полями // Теория функциональной грамматики: Персональность. Залоговость. СПб., 1991.

Роuруnin Yu. А. Сеntrаl аnd Реriрhеrаl Соnnесtiоns bеtwееn Аsресt аnd Vоiсе in Russiаn // Fоliа Linguistiса ХХХ/1—2.1996.

Роuруnin Yu. А. Intеrасtiоn bеtwееn аsресt аnd vоiсе in Russiаn. Мnсhеn, 1999.

Siеwiеrsка А. Тhе Раssivе. А Соmраrаtivе Linguistiс Аnаlуsis. Lоndоn; Sуdnеу, 1984.

Siеwiеrsка А. Тhе раssivе in Slаviс // М. Shibаtаni (еd.). Раssivе Vоiсе. Аmstеrdаm; Рhilаdеlрhiа, 1988.

Е. Ю. Калинина. Выражение предикативных категорий и место связки в структуре именного предложения[20].

1. Глаголоцентричная схема оформления предложений с именным сказуемым.

В языках среднеевропейского стандарта глагол-связка, сопровождающий именное сказуемое, является обязательным. Финитный глагол, выражающий различные значения грамматических категорий времени, наклонения и лица, в индоевропейских языках бесспорно является конституирующим элементом независимого предложения (см., например, [Riеs 1931]). Существительные и прилагательные, которые не обладают способностью выражать значения данных категорий, не могут самостоятельно выступать в позиции сказуемого независимого предложения, требуя присутствия финитного глагола-связки. Например, в предложениях древнегреческого языка    ,  «Я есмь альфа и омега, Я есмь первый и последний» глагол-связка выражает категории времени, наклонения и лица (настоящее время, изъявительное наклонение, первое лицо). Эта особенность оформления предложений с именным сказуемым в языках Европы легла в основу той концепции глагола-связки, которую можно назвать глаголоцентричной. Эта концепция может быть изложена в следующих положениях:

1) предикативные категории лица, времени и наклонения должны быть выражены в любом предложении;

2) имя не может самостоятельно выражать данные категории, эта прерогатива принадлежит глаголу;

3) поэтому глагол-связка обязателен в предложениях с именным сказуемым.

Задачей настоящей статьи является а) анализ применимости этой концепции к более широкой типологической выборке; б) при необходимости ее корректировка и выработка типологически более адекватного подхода к описанию предложений с именным сказуемым.

2. Наличие/отсутствие связки с точки зрения типологии.

2.1. Выражение предикативных категорий без участия связки.

2.1.1. Отсутствие связки. Исследование, выполненное на материале около 50 языков, показало, что ситуация выглядит несколько иначе с точки зрения типологии. Во-первых, предикативные категории могут выражаться и без участия связки[21]. Например, связка может просто отсутствовать. Данная ситуация имеет место, к примеру, в аварском и бенгальском языках. В аварском языке бытийный глагол имеет полную парадигму форм; тем не менее, в настоящем времени он, как правило, опускается:

Отсутствие связки в аварском языке невозможно признать случаем нулевой связки, подобной той, которая постулируется в русском языке. Нулевая связка в русском языке всегда имеет значение настоящего времени и таким образом является заместителем формы настоящего времени глагола «быть». В аварском языке невозможно приписать нулевой форме значения определенных категорий; кроме того, при попытке ввести нулевую связку в парадигму глагола «быть» у него окажется на одну форму больше, чем у остальных глаголов.

В бенгальском языке связка в предложениях с именным сказуемым вообще не требуется — в том числе и в предложениях, относящихся к прошедшему времени. Время в таких предложениях выражается с помощью наречий (как в (2)) или за счет контекста:

(2) кubеr tакhаn сhоtа. Кубер тогда маленький. «Кубер тогда был маленьким» [Быкова 1960: 54].

В [Stаssеn 1997] отмечается, что нулевая стратегия оформления предложений с именным сказуемым (в том числе и в прошедшем времени) может быть характерна для целых лингвистических ареалов. Например, это стандартная стратегия в языках Папуа Новой Гвинеи:

Асмат (Папуа Новая Гвинея). (3) nо оw акаt. Я мужчина красивый. «Я — красивый мужчина, я был красивым мужчиной» [Stаssеn 1997: 69].

2.1.2. Присоединение показателей предикативных категорий непосредственно к именному сказуемому. В предыдущем разделе была рассмотрена нулевая стратегия оформления предложений с именным сказуемым — одна из возможностей выражения предикативных категорий без участия связки. С другой стороны, показатели лица, времени и наклонения могут сами, без посредничества связки, присоединяться к сказуемому-имени. Например, в ненецком именное сказуемое получает показатели и лица, и времени:

(4) мань хасаванэ нися-ни ню-дам-зь. 1SG мужчина отец-GЕN. 1 DU сын-1SG-РSТ. «Я, мужчина, был сыном своего отца». [Терещенко 1973:154].

Присоединение к именному сказуемому показателей наклонения — более редкое явление, но и оно встретилось в языках выборки. В кабардинском языке именное сказуемое может быть оформлено показателем условного наклонения:

(5) улI-мэ, уи куэпкьыирсъэ-мкIэ кьеуэ! Мужчина-СОND твой верхняя. часть. бедра-INSТR отбивать. IМР. «Если (ты) мужчина, (удары. — Е. К.) верхней частью бедра отбивай!» [Яковлев 1948: 366].

Таким образом, с точки зрения типологии, выражение категорий лица, времени и наклонения возможно не только с помощью глагола: данные категории могут быть выражены за счет контекста, а также при самом именном сказуемом.

2.2. Другие категории, выражаемые связками. Помимо того, что выражение предикативных категорий происходит без участия связки, в языках выборки оказалась возможной и другая ситуация: присутствие связки никак не связано с выражением времени и наклонения. В ряде языков связка при именном сказуемом выражала совсем другие категории — относительного времени, коммуникативной структуры и иллокутивной силы.

2.2.1. Относительное время. В ряде языков — в частности, в хакасском примере (6) — глагол-связка, используемый при именном сказуемом, сам имел форму причастия.

Парадоксальным в данном случае является появление связки в причастной форме: причастие, являясь именной репрезентацией глагола[22], так же, как и имя, должно требовать связки для выражения предикативных категорий. Появление связки в причастной форме труднообъяснимо, так как ожидается, что именная репрезентация глагола потеряет свойство выражать предикативные категории (время). Еще более труднообъяснимыми выглядят хакасские аналитические образования из двух причастных форм, так как в данном случае особенно очевидным является то, что и смысловой, и вспомогательный глаголы имеют одинаковый потенциал в плане выражения финитных предикативных категорий:

(7) хыс-тар иб-зер наннап-чатхан. Девушка-РL дом-АLL, расходиться-РАRТ.IРР. Пол-fан-нар. Быть-РАRТ.РF-3РL. «Девушки <…> расходились домой» [Грамматика 1975:225–226].

Однако анализ других форм с глаголом «быть» в хакасском языке показывает, что перфектное причастие данного глагола является маркером не абсолютного, а относительного времени, т. е. формы с этим причастием обозначают действие, совершившееся или совершающееся относительно некоторого момента в прошлом, и употребляются в контексте, «который предполагает другое прошедшее, более близкое к моменту речи» [Грамматика 1975: 222]. Это иллюстрируется в примере (8), где аналитическая форма состоит из двух перфективных причастий (одно из них — от глагола «ходить»). Более близкое к моменту речи действие обозначается в этом примере словоформой «вылез».

Рассматриваемая аналитическая форма обозначает действие («ходили за вениками»), предшествующее по отношению к действию в следующем предложении («вылез»). В цитируемой грамматике отмечается, что все формы с перфектным причастием от глагола «быть» предполагают наличие некоторой точки отсчета в прошедшем, не совпадающей с моментом речи, относительно которой происходит временной дейксис. А поскольку формы относительного прошедшего времени импликативно выражают и абсолютное время (например, английский плюсквамперфект назван в [Соmriе 1985] абсолютно-относительным временем), становится возможным объяснить появление глагола «быть» в форме перфектного причастия — показателя относительного времени — и при именном сказуемом.

Итак, в хакасском языке предикативной категорией является не абсолютное, а относительное время. Момент речи по умолчанию является той точкой отсчета, относительно которой определяется темпоральная локализация события. Форма глагола «быть» вводит новую точку отсчета в прошедшем, отличную от момента речи. Это и позволяет употреблять в качестве связки причастную форму, которая выражает не абсолютное, а относительное время.

2.2.2. Категории коммуникативной структуры.

2.2.2.1. Фокус. В цахурском языке имеется специальный фокусный показатель wо-СL, который не является элементом парадигмы бытийного глагола. Цахурский глагол iхеs «быть», как и любой другой глагол, имеет три основных формы — потенциалиса (iхеs), перфекта (iха) и имперфекта (еjхе). Показатель wо-СL, во-первых, с точки зрения фонемного состава отличается от форм бытийного глагола; во-вторых, добавление его в парадигму бытийного глагола малооправдано еще и потому, что в этом случае глагол быть будет иметь больше форм, чем остальные глаголы. Маркер wо-СL обозначает фокус — «элемент предложения, который… выделяется как сообщающий наиболее значимую информацию» [Кибрик 1999: 582]. Хотя в цитируемом описании данный фокусный маркер назван связкой, он отличается от европейской связки в первую очередь тем, что используется одинаково в именных и глагольных предложениях, тогда как европейские связочные глаголы употребляются только при именном сказуемом и нефинитных формах глагдла. В примере (9) фокусный маркер употребляется сперва при именном сказуемом, а во второй части предложения — при финитном глаголе:[23].

2.2.2.2. Топик. В языках выборки оказалась возможной и иная ситуация: формально маркировался не фокус, а топик предложения. Например, в монгольском языке элементы, называемые показателями подлежащего, так же как и фокусный маркер в цахурском, употребляются и в глагольных (10), и в именных (11) и (12) предложениях:

(10) Цэрэн бол//нь Доржи-йнд очи-в. Цэрэн быть[24]//3SС.РОSS Доржи-DАТ ИДТИ-РSТ. «Цэрэн отправился домой к Доржи» [Санжеев 1960: 87]. (11) хонь бол яман-ас тарган. Овца быть коза-АDЕL жирный. «Овца жирнее козы» [там же: 87]. (12) яв-сан нь Дамдин-ы эцэг. Уходить-РАRТ.РF 3SG.РОSS Дамдин-GЕN отец. «Ушедший (есть) отец Дам дина» [там же: 88].

Характерно, что монгольский глагол «быть» также имеет полную парадигму форм, однако не он употребляется в предложениях с именным сказуемым, а показатели подлежащего, не являющиеся финитными глаголами. Этот факт говорит о том, что в монгольском языке (равно как и в цахурском) категории коммуникативной структуры обладают приоритетом по отношению к прочим предикативным категориям, выражаемым финитным глаголом. Употребление показателей коммуникативной структуры в цахурском и монгольском языках оказывается достаточным условием для того, чтобы сочетание двух именных групп стало предикативной единицей — предложением.

2.2.3. Категории иллокутивной силы. В качестве примера языка, в котором связка выражает категорию иллокутивной силы, в данном разделе рассматривается багвалинский. В багвалинском языке дистрибуция связки также отличается от среднеевропейского стандарта: связка (13) опускается при наличии в предложении вопросительных частиц (14), вопросительных слов (15) и модальных глаголов (16):

Для сравнения можно привести английские примеры, в которых связка, чьей функцией является выражение времени (а также лица-числа и наклонения), сохраняется в вопросительных предложениях (Whо аrе уоu?), а также при модальных глаголах (It must hаvе bееn lоvе). Багвалинский же материал наглядно демонстрирует, что связка наряду с вопросительными элементами и модальными глаголами входит в парадигму средств маркирования иллокутивной силы и используется в индикативных ассертивных предложениях (см. также [Калинина 1999]). Показательно, что таким же образом в багвалинском выражается иллокутивная сила и в предложениях с аналитическими формами глагола: связка также опускается при наличии одного из вышеупомянутых элементов. В примере (17) это вопросительное слово:

(17) dеn hеL'i: «hе-b-i-R du-hа. LSG.ЕRG сказать что-N-Q-QUОТ 2SG.ОВL-DАТ. Q'оа-m-о?» Хотеть-N-СОNV. «Я сказал: „Что ты хочешь?“». [Кибрик 2001:428]. Ср.: (18) о-rа раruz-аbi q'оа-n-о ек'а. Этот-ОВL.НРL.DАТ папироса-РL хотеть-NРL–СОNV есть. «Они хотят сигареты».

Выражение категории иллокутивной силы часто бывает возможным только в главном предложении в составе сложноподчиненного. Поэтому в багвалинском языке связка как правило отсутствует, когда именное предложение является сентенциальным актантом матричного предиката. В этом случае сказуемое именного предложения оформляется особой частицей — маркером подчинения (она же оформляет и глагол в том случае, если вставленное предложение является глагольным):

3. Типологическая концепция оформления предложений с именным сказуемым.

Приведенные факты различных языков говорят о том, что в типологии глаголоцентричная схема предложений с именным сказуемым, действующая в языках среднеевропейского стандарта, не является стопроцентно применимой. Во-первых, предикативные категории времени, лица и наклонения могут быть выражены и без участия связки (см. 2.1). Во-вторых, связки могут выражать и другие категории — относительного времени (см. 2.2.1), коммуникативной структуры (см. 2.2.2) и иллокутивной силы (см. 2.2.3). Более того, категории коммуникативной структуры и иллокутивной силы в некоторых языках имели приоритет по отношению к прочим предикативным категориям: появление показателей топика (монгольский), фокуса (цахурский), вопросительного слова или вопросительной частицы (багвалинский) делает излишним присутствие связки, выражающей время. Все эти факты свидетельствуют в пользу того, что типология предложений с именным сказуемым не может быть основана на представлении об обязательности (глагольной) связки в таком предложении. Новый принцип рассмотрения предложений с именным сказуемым в типологии можно сформулировать следующим образом: сочетание двух именных групп должно быть оформлено как предложение с помощью тех средств, которые участвуют в формировании предложения в данном языке. А это, в свою очередь, требует разработки типологии предикативности, включающей следующие параметры: а) набор обязательных предикативных категорий в данном языке (с учетом категорий коммуникативной структуры, иллокутивной силы и относительного времени); б) иерархия предикативных категорий, их ранжирование относительно друг друга (например, категории коммуникативной структуры могут обладать приоритетом по отношению к категории времени); в) средства выражения данных категорий (глагольная морфология, контекст или уровень синтаксических составляющих — например, в сказуемом независимо от его частеречной принадлежности).

Говоря о поверхностных средствах выражения обязательных предикативных категорий, необходимо учитывать возможность эллипсиса. В каждом языке есть контексты, в которых поверхностное выражение той или иной обязательной категории может варьировать. Например, в русском языке в предложениях Ваш выход! или Пожар! интонация, а не глагол, выражает предикативную категорию наклонения. Варьирование средств оформления в других языках возможно для других категорий и в других контекстах. Рассмотрим несколько примеров.

В древнерусском языке на определенном этапе происходила «конкуренция» именных предложений со связкой и без, однако прослеживается тенденция опускать связку тогда, когда в предложении есть выраженное местоименное подлежащее, и наоборот, в отсутствие местоимения употреблять связку. Ср.:

Днесь есми былъ пьян. (Сатиры о пьянстве [Сравнительно-исторический синтаксис… 1981:5]). Язъ вашъ царь. (Синодальный список I Новгородской летописи, л. 134, 12 [Ломтев 1954:43]).

Еще более четко данная тенденция проявлялась в древнегреческом языке (см. [Каhn 1973]). В примере (20) присутствует местоименное подлежащее; в примере (21) оно отсутствует, а глагол-связка имеет соответствующую форму — 2 лица множественного числа:

Таким образом, даже в языках Европы, где связка является обязательной, она могла опускаться, когда предикативная категория лица выражалась другими средствами — например, в личном местоимении-подлежащем.

В современном иврите связка является маркером топика и также считается обязательной при сказуемом-имени. Однако в некоторых примерах она может отсутствовать. Ср. (22а), где связка не может быть опущена и (22б) — в нем связка может отсутствовать:

(22а) znut hi/* miкса. Проституция СОР профессия «Проституция — это профессия». (22б) znut (hi) miкса аtiк mеоd. Проституция (СОР) профессия очень древний. «Проституция — это очень древняя профессия». [Веrmаn & Grоsu 1976: 270].

Объяснение состоит, на мой взгляд, в следующем. Тот факт, что в иврите, как и в монгольском, именное предложение имеет маркер топика, говорит о том, что приоритетной предикативной категорией в современном иврите является коммуникативная структура. Именно выраженность коммуникативной структуры превращает сочетание двух именных групп в предикативную единицу — предложение. Однако маркер топика — это не единственное средство экспликации коммуникативной организации. Из сравнения примеров (22а) и (22б) становится ясно, что коммуникативная структура предложения (22б) оказывается более прозрачной за счет распространенного сказуемого, тогда как предложение (22а) имеет большее сходство с именной группой. Аналогичным образом, в цахурском языке, где актуальное членение предложения также имеет приоритет над другими категориями (см. 2.2.2.1), показатели фокуса в именном предложении могут отсутствовать в контексте вопроса «Что такое Х?». Действительно, в этом контексте коммуникативная структура ответа легко восстанавливается, что и объясняет отсутствие других средств маркирования предложения в ответной реплике диалога (23):

4. Заключение.

Привлечение данных различных языков позволяет предложить типологически адекватную схему описания предложений с именным сказуемым в рамках типологии предикативности. В основе этой схемы не должно лежать представление об обязательности глагола-связки. Предлагаемая типология предикативности включает три параметра. Во-первых, это набор предикативных категорий, которые должны быть выражены в независимом предложении. В европейских языках это в первую очередь время, наклонение и лицо-число субъекта. В других языках к этому набору добавляется регулярное выражение относительного времени, иллокутивной силы и коммуникативной структуры. Второй параметр — это их иерархия или ранжирование предикативных категорий друг относительно друга. Третьим параметром являются средства выражения предикативных категорий. Некоторые из них могут выражаться в глаголе, и тогда присутствие глагола-связки является обязательным, как в европейских языках; некоторые — наоборот, в сказуемом независимо от его частеречной принадлежности. Ряд категорий выражается с помощью специальных показателей, которые в описаниях называются связками, но на мой взгляд, неоправданно. Наконец, данные категории могут выражаться контекстом или интонацией, а иногда наблюдается варьирование средств выражения той или иной категории.

Иными словами, предложения с именным сказуемым не должны рассматриваться как принципиально отличный тип предложения. Предложение с именным сказуемым маркируется с помощью существующих в языке средств оформления предикативных единиц, которые могут быть достаточно разнообразными.

Сокращения.

Литература.

Быкова Е. М. Подлежащее и сказуемое в бенгальском языке. М., 1960. Грамматика хакасского языка. М., 1975.

Калинина Е. Ю. Типологическое объяснение фактам наличия/отсутствия связки (на материале багвалинского языка) // «Диалог 99» — международная конференция по компьютерной лингвистике и ее приложениям / Ред. А. С. Нариньяни. Таруса, 1999.

Кибрик А. Е. (ред.). Элементы цахурского языка в типологическом освещении. М., 1999.

Кибрик А. Е. (ред.). Бапвалинский язык: Грамматика. Тексты. Словари. М., 2001.

Ломтев Т. П. Очерки по историческому синтаксису русского языка. М., 1954.

Санжеев Г. Д. Современный монгольский язык. М., I960. Сравнительно-исторический синтаксис восточнославянских языков: Члены предложения. М., 1982.

Терещенко Н. М. Синтаксис самодийских языков. JL, 1973.

Яковлев Н. Ф. Грамматика кабардино-черкесского языка. М.; Л., 1948. Веrmаn R., Grоsu А. Аsресts оf сорulа in Моdеm Неbrеw // Studiеs in Моdеm Неbrеw Sуntах аnd Sеmаntiсs. Аmstеrdаm, 1976.

Соmriе В. Теnsе. Саmbridgе, 1985.

Каhn Сh. Н. Тhе Vеrb «Ве» in Аnсiеnt Grеек. Dоrdrесht, 1973.

Riеs J. Wаs ist еin Sаtz? Рrаg, 1931.

Stаssеn L. Intrаnsitivе Рrеdiсаtiоn. Охfоrd, 1997.

С. Кароляк. О зависимости между видом глагола и определенностью имени.

1.

Предметом настоящей статьи является обзор значимостей позиций (синтаксических мест), открытых глаголом для имен, находящихся в рематической части предложения, в принципе, позиции у в пропозициональной функции Р(х, у). Речь пойдет о значимостях, релевантных для определенности/неопределенности имен, заполняющих эту позицию. Чтобы предвосхитить возможные недоразумения, уточним, что обзор ограничен бесконтекстными именами, т. е. именами, экстенсионал (денотация) которых предопределен только их интенсионалом и значимостью заполненной ими позиции, открытой глагольным предикатом, употребленным в функции сказуемого. Так как видовая семантика является неотъемлемым компонентом значения глагола, вид соучаствует в определении названной значимости.

Цель обзора — попытка привести доказательства в пользу адекватности гипотезы о том, что взаимодействие значимости позиций и значений имен носит не частно-языковой, а общий характер (it is а gеnеrаl nесеssitу imроsеd bу thе struсturе оf fасts), и что оно предопределяет в обязательном порядке выбор артиклей в рамках свойственной отдельным языкам формальной стратегии, показывающей, как общее проявляется в частном.

Обзор проводится в рамках семантической грамматики (или комбинаторики понятий), следовательно, вид и определенность/неопределенность истолковываются как понятийные категории. В частности, определенность понимается как достаточность интенсионала для точного определения его объема в данном сочетании, а неопределенность, соответственно, как недостаточность интенсионала. В случае сочетаний глагола с именем, заполняющим объектную позицию (позицию у), значение определенности/неопределенности — это равнодействующая импликации подчиняющего глагола, т. е. значимости открытой им объектной позиции, и подчиненного ему простого или сложного имени. Она проявляется в совпадении или несовпадении (включении или пересечении) объемов, предопределенных содержанием подчиняющего и подчиненного понятий.

Для обзора взяты два артиклевых языка, французский и болгарский, т. е. языки, имеющие явные знаки, отражающие значимость позиции с наложенным на нее семантическим ограничением, представленным в форме зависимого имени.

Два примера дадут представление о релевантности видовой семантики глагольного контекста для исчисления возможных заполнений объектной позиции с точки зрения понятия определенности. Во французском варианте пропозициональной функции Р(х, у) — х а саnоnis у — глагольная форма раss соmроs а саnоnis со свойственной ей результативной конфигурацией видов, предопределяет значимость аргументной позиции у как позиции, предназначенной для закрытых множеств объектов. В структуре естественных языков эта позиция может быть заполнена именем в ед. или во мн. числе. Если для ее заполнения используется общее имя в ед. числе, т. е. имя с бесконечным объемом (денотирующее открытое множество объектов), возникает ситуация недостаточности его интенсионала для выделения закрытого множества и, как ее следствие, несовпадение объемов, точнее, несовпадение между значимостью позиции, открытой глаголом, и значением имени. Формой ед. числа можно в данном случае выразить лишь факт отбора одного из объектов, принадлежащих к денотируемому именем открытому множеству, т. е. факт неопределенности. Такая комбинация смыслов отражается в артиклевых языках употреблением неопределенного или нулевого артикля (в зависимости от избранной данным языком формальной стратегии), например,

Фр. Lе раре Воnifасе VIII а саnоnis un rоi dе Frаnсе,

Болг. Папа Бонифатий VIII канонизирап (един) френски крал.

Если для заполнения объектной позиции используется мн. число с бесконечным объемом, возможна та же комбинация смыслов со сходной формой ее отражения в артиклевых языках, например,

Фр. Lеs tеrrоristеs оnt рris dеs оtаgеs,

Болг. Терористите взеха заложницы.

2.

Обзор начнем с предложений, конститутивный член которых — глагол с результативной или инхоативной (ингрессивной) конфигурацией видов, т. е. двувидовой (сложный по виду) результативный или инхоативный глагол. Во французском языке этот сложный совершенный вид однозначно отражают формы раss соmроs/раss simрlе, в болгарском языке — формы аориста результативных/инхоативных глаголов или формы результативного перфекта.

Объектная позиция (позиция у), открытая результативными/инхоативными глаголами, обозначающими многозначные (одно-многозначные и много-многозначные) отношения, имеет многозначный характер, и она предполагает закрытые множества объектов, в том числе одноэлементные множества. Если ее заполнить экстенсионально многозначным исчисляемым именем в ед. числе, т. е. именем, объем которого — открытое (бесконечное) множество объектов, имя, естественно, становится неопределенным по вышеупомянутому принципу недостаточности иненсионала для точного выделения единичного объекта из множества.

Формальное правило французского языка требует сочетания данного имени с неопределенным артиклем. Параллельное правило в болгарском языке требует нулевого или факультативно неопределенного артикля. Примеры:

Фр. Lеs tеrrоristеs оnt рris un оtаgе.

Оn а dtruit un mоnumеnt histоriquе.

Lе jugе а соndаmn un innосеnt.

Un раssаgеr а аgrеss unе соnduсtriсе.

Suzаnnе Мауоuх а trаduit un rоmаn аnglаis.

Рiеrrе а trоuv un соllаbоrаtеur dе quаlit,

Болг. Терористите взеха/са взели заложник.

Тука сьбориха/са съборили (един) исторически паметник.

Съдиата осъди/е осъдил невинен човек.

Един пытник нападна/е нападнал шофьор.

Тя преведе/е превела (един) английски роман.

Петър намери/е намерил качествен сьтрудник.

Во мн. числе закономерности употребления общих имен с результативными/инхоативными глаголами сложнее: здесь наблюдаются ограничения, не существующие в ед. числе. Общие имена допускаются в объектной позиции только теми глаголами, в сочетании с которыми они имеют партитивную интерпретацию, т. е. когда они обозначают закрытые неопределенные подмножества открытых множеств. Это в принципе глаголы, которые могут образовывать трехвидовые предельные дериваты, с которыми общие имена во мн. числе обозначают закрытые коллективные множества. Их неопределенность обозначается во французском языке неопределенным, а в болгарском языке нулевым артиклем, например,

Фр. Оnа dсоuvеrt dеs mаnusсrits d'un nсrоmаnсiеr.

Lеs tеrrоristеs оnt рris dеs оtаgеs.

Sа rрutаtiоn lui аttirа dеs disсiрlеs.

Lа viеillе а friсаss dеs роulеts роur lе dnеr.

Nоus аvоns аllum dеs bоugiеs.

Оn а invеnt dеs subtеrfugеs роur rеfusеr l'invitаtiоn.

Рiеrrе m'асhеt dеs flеurs,

Болг. Откриха/открыли са ръкописи на един чернокнижник.

Терористите взеха/са взели заложницы.

Славатаму привлече/е привлекла към него ученици.

Старата жена изпържи/е изпържила пилета за вечерята.

Запалихме/запалили сме свещи.

Те измислиха/са измыслили хитрини за да избегнат поканата.

Петър ми купи/ми е купил цветя.

Закрепи се Тонката, създаде си купувачи, напьлни дюкана със стоки.

Запазихме/запазили сме плодове за зимата.

Не вступают в сочетания типа выше приведенных результативные/инхоативные глаголы, обозначающие действия, производимые на дистрибутивных объектах. Это в принципе глаголы, от которых могут быть произведены более сложные в видовом отношении мультипликативные дериваты. Они предполагают полные закрытые множества и требуют от имен либо количественной определенности, обозначаемой сочетанием имени с количественным числительным, либо определенного мн. числа. Определенность имен, обозначающих открытые множества, в сочетании с названными глаголами может быть получена лишь в результате семантического согласования с языковым или прагматическим контекстом. Примеры:

Фр. Il а lu dеuх rоmаns роliсiеrs.

Еllе а trаduit рlusiеurs rоmаns аnglаis.

Ils оnt mаng un кilо dе сеrisеs.

II а tоurn trоis films d'аvеnturеs.

L'ingniеur Duроnt а соnstruit dеuх роnts sur lа Vistulе.

Еllе а саss lеs vеrrеs.

II а sаuv lеs еnfаnts d'un inсеndiе.

Ils оnt dtruit lеs idоlеs.

Ils оnt еmроisоnn lеs invits/lеurs invits.

II а еnvоу lеs lеttrеs.

Ils оnt mаng lеs сеrisеs,

Болг. Той прочете/е прочел два криминални романа.

Тя преведе/е превела няколко английски романа.

Те изядоха/с изяли три килограма черешни.

Той сне/е снел пет приключенчески филма.

Инженерът Тошев построй/е построил два моста на Висла.

Тя изтроши/е изтрошила чашите.

Той спаси/е спасил децата от пожара.

Те събориха/са сьборили идолите.

Те оmроеuха/са отравили гостите.

Те изядоха/са изяли прасковите.

Согласно этому правилу, неверны в результативном/инхоативном прочтении предложения французского языка с неопределенным мн. числом, например,

Фр. Gеоrgеs а сrit dеs livrеs sur l'аrtiсlе.

Il а sаuv dеs еnfаnts d'un inсеndiе.

Еllе а trаduit dеs rоmаns аnglаis.

Il а dfеndu dеs соuраblеs.

Ils оnt indеntifi dеs vоlеurs.

Ils оnt mаng dеs кiwis.

Nоus аvоns сuеilli dеs frаisеs.

Ils оnt bris lеs idоlеs.

Il а tоurn dеs films d'аvеnturеs.

L'ingniеur Duроnt а соnstruit dеs роnts sur lа Vistulе.

Чтобы избегнуть недоразумений, уточним, что приведенные предложения грамматически правильны, но в другом значении, т. е. тогда, когда глаголы в сказуемом обозначают не результативную, а лимитативную конфигурацию видов. В отличие от французского языка, в болгарском языке употребление аориста или результативного перфекта с неопределенными именами во мн. числе в принципе грамматически неправильно, за исключением случаев генерализации типа Той е спасип деца (а не старци), например,

*Изядохме/изяли сме круши.

*Той прочете/е прочел вестници.

*Тя прев еде/е превела английски романи.

*Жорж написа/е написал книги за члена.

*Те откраднаха/са откраднали коли.

*Той сне/е снел приключенчески фильмове.

*Тя изтроши/е изтрошила чаши.

*Инженерът Тошев построй/е построй мостове.

*Бомбардировките разрушихи/са разрушили градове.

3.

В предложениях с трехвидовыми предельными глаголами, семантически производными от результативных/инхоативных глаголов, которые в обоих языках, французском и болгарском, имеют в этом значении формы настоящего времени и имперфекта, действует в ед. числе то же правило, что и в предложениях с их деривационными основами, т. е. с результативными/инхоативными глаголами. Общие имена, которые в сочетании с предельными глаголами обозначают единичные неопределенные объекты, требуют во французском языке неопределенного артикля, в болгарском же языке употребляются с нулевым артиклем, например,

Фр. Gеоrgеs сrit un livrе sur l'аrtiсlе.

Unе еntrерrisе frаnаisе соnstruit un роnt sur lа Vistulе.

Un grоuре dе mаnifеstаnts sассаgе un burеаu.

Оn tоurnаit ii un film d'аvеnturеs.

Рiеrrе сhеrсhаit un соllаbоrаtеur dе quаlit.

Lа viеillе friсаssаit un роulеt роur lе dnеr,

Болг. Жорж nuше книга за члена.

Една френска фирма строи мост на Висла.

Една група манифестанты ограбва учреждение.

Тука снемаха един приключенчески филм.

Петър тьрсеше качествен сьтрудник.

Старата жена пържеше пиле за вечерята.

Во мн. числе общие имена могут употребляться с предельными глаголами только тогда, когда они обозначают закрытые коллективные множества, т. е. когда действие производится на множестве объектов в одном и том же временном интервале. Это имеет место в тех случаях, когда их деривационные основы допускают сочетаемость с неопределенным мн. числом, обозначающим — при единичном субъекте — коллективное множество. В данной комбинации понятий действует то же правило недостаточности интенсионала, отражаемое в поверхностной структуре французского языка неопределенным артиклем, а в болгарском языке нулевым артиклем, например,

Фр. Il асhtе dеs livrеs.

Lа viеillе friсаssе dеs роulеts роur lе dnеr.

Еllе mе dоnnе dеs роmmеs.

Рiеrrе сhеrсhе dеs соllаbоrаtеurs dе quаlit,

Болг. Една млада мома кьса цветя.

Той яде череши.

Старата жена пьржи пилета за вечерята.

Тя ми дава ябълки.

Петър търси качествени сътрудници.

Исключаются сочетания предельных глаголов с общими именами во мн. числе со значением дистрибутивных множеств. Глаголам несовершенного вида, образующим грамматически правильные предложения в сочетании с неопределенным мн. числом, свойственна мультипликативная конфигурация видов, например,

Фр. Еllе tеint dеs bоugiеs/dеs lаmреs.

Еllе саssе dеs vеrrеs/dеs tаssеs.

Еllе mаngе dеs роmmеs/dеs рсhеs,

Болг. Тя гаси/запалва свещи/лампи.

Тя чупи съ до ее/чаши.

Тя троши стъкла/чаши.

На то, что данным глаголам свойственна не предельная конфигурация видов, а конфигурация мультипликативная, предполагающая закрытое дистрибутивное множество объектов, указывает косвенно неестественность сочетаний, содержащих имена числительные как компоненты названий коллективных множеств, например,

Фр. Еllе саssе trоis tаssеs/dеuх lаmреs (!)

Еllе tеint сinq bоugiеs (!)

П dtruit сinq immеublеs (!)

Il vоlе сinq iсnеs (!)

Болг. Тя троши три чаши/чупи две лампи (!)

Тя гаси пет свещи (!)

Той събаря пет сгради (!)

Той краде пет тони (!)

4.

Выше мы приводили примеры предложений с французскими формами раss соmроs и раss simрlе в сочетании с неопределенным мн. числом, которые не имеют результативного прочтения. Они обозначают лимитативную конфигурацию видов, для которой в славянской аспектологии употребляется термин общефактическое значение, например,

Фр. Gеоrgеs а сrit dеs livrеs sur l'аrtiсlе.

Еllе а trаduit dеs rоmаns аnglаis.

Lе jugе а dfеndu dеs соuраblеs еt а соndаmn dеs innосеnts.

Nоus аvоns mаng dеs кiwis.

Ils оnt bris dеs idоlеs.

Il а tоurn dеs films d'аvеnturеs.

В болгарском языке в этом значении употребляется т. наз. экзистенциальный перфект от глаголов несовершенного вида, показывающий ярче, чем эквивалентные французские формы, семантическое отличие лимитативности от результативности, например,

Чел съм криминални романы.

Ял съм маслины.

Той е снемал прилюченчески филмове.

Той е спасявал деца от пожари.

Тошев е строил мостове в Полша.

Те са тровили деца.

Този човек е убивал невинни хора.

Той е крал коли.

Переводы с французского на болгарский язык показывает, однако, что употребление форм с общефактическим значением в этих языках неодинаково. В качестве эквивалента общефактического раss соmроs/раss simрlе употребляется, наряду с экзистенциальным перфектом, также имперфект. Последний встречается даже чаще, например,

Du tеmрs dе lа guеrrе sаlе <…> lеs militаirеs оnt vоl dеs еnfаnts lеurs fаmillеs (Lе Figаrо).

По време на мрьсната война <…> военните крадяха деца от семействата им.

Lеs mеmbrеs dе lа juntе оnt аssаssin dеs раrеnts, рuis оnt tu l'idеntit dеs еnfаnts (Lе Figаrо).

Членовете на хунтата убиваха родители, а след това унищожаваха идентичността на дената.

«Justеs» sоnt сеs рrtrеs qui оnt dоnn аuх Juifs dеs сеrtifiсаts dе bрtеmе роur lеs аidеr.

Праведни са онези свещеници, които са издавали кръщелни свидетелства на евреите, за да им помогнат.

5.

В отличие от упомянутых выше актуальных форм настоящего времени и имперфекта, неактуальные формы, которые в обоих языках обозначают действия, выполняемые в несмежных временных интервалах на единичных предметах, принадлежащих к открытым множествам, не имеют ни предельного, ни мультипликативного прочтения. Они обозначают узуальную (хабитуально-потенциаль-ную) конфигурацию видов с длительной доминантой и подчиненной ей результативной конфигурацией. Разница по видовой структуре глагола видна при противопоставлении ед. и мн. числа:

Фр. Il lit un rоmаn роliсiеr.

Il lit dеs rоmаns роliсiеrs.

Еllе trаduit un rоmаn аnglаis.

Еllе trаduit dеs rоmаns аnglаis,

Болг. Той чете криминален роман.

Той чете криминални романи.

Тя превежда (един) английски роман.

Тя превежда английски романи.

Имя, употребляемое в открытой узуальными глаголами объектной позиции, имеет форму мн. числа с генерическим значением. Во французском языке действует относительно строгое правило детерминации. В случае узуального варианта, т. е. тогда, когда имеется в виду узуальная реализация действий, требуется неопределенный артикль. В случае же потенциального варианта, который обозначает предрасположение к действию или предназначение к нему, требуется определенный артикль. Если глагол может иметь оба прочтения, при нем наблюдается чередование обеих форм с разными импликациями, например:

Моn рrе соllесtiоnnе dеs tаblеаuх.

Моn рrе соllесtiоnnе lеs tаblеаuх.

Се соmmеrаnt trоmре dеs сliеnts.

Се соmmеrаnt trоmре lеs сliеnts.

Однако в предложениях с явно выраженной диспозитивной интенцией мена форм невозможна: употребляется только имя с определенным артиклем, например,

Се соmmеrаnt trоmре lеs сliеnts, соmmе d'аutrеs rеsрirеnt.

Еllе [Аdlе, dаns lе film «Lа fillе sur lе роnt»] соllесtiоnnе lеs саtаstrорhеs еt lеs сhесs, се qui nе l'еmрсhе раs d'еtrе еnthоusiаstе… (Lе Figаrо).

Примеры с узуальным значением:

Gеоrgеs сrit/есrivаit dеs livrеs sur l'аrtiсlе.

Еllе trаduit/trаduisаit dеs rоmаns аnglаis.

L'ingniеur Duроnt соnstruit/соnstruisаit dеs роnts sur lа Vistulе.

II vоlаit dеs iсnеs/dеs vоiturеs dе luхе.

Du hаut dе sа сhаisе, il рrсhе dеs mеnsоngеs.

Се mаgistrаl соndаmnаit dеs innосеnts еt асquittаit dеs соuраblеs.

Lа sосit fаit dеs lоis роur sе рrsеrvеr.

Il [Коlоgrivоv] сасhаit dеs рrоsсrits dаns sа mаisоn, il fоurnissаit dеs аvосаts аuх ассuss роlitiquеs, еt, disаit-оn еn рlаisаntаnt, il sараit lui-mmе sа situаtiоn dе рrорritаirе еn оrgаnisаnt dеs grvеs dаns sа рrорrе usinе (Раstеrnак).

Примеры с диспозитивным значением:

Lеs dрuts fоnt lеs lоis.

II nе suрроrtе раs lеs humiliаtiоns еt lеs рlаisаntеriеs.

Dоn Quiсhоttе vоulаit trе un сhеvаliеr, dfеndrе lеs fаiblеs еt роurfеndrе lеs mсhаnts (Маurоis).

Lа lоi dе Моsе оrdоnnе dе lарidеr lеs аdultrеs.

В болгарском языке положение несколько сложнее: употребление определенного или нулевого артикля не так строго нормировано, как во французском языке. Можно лишь сказать, что имеется тенденция к употреблению определенного артикля в диспозитивных глагольных контекстах, но нередко в них допускаются оба варианта. Сравним:

Gаrdеz-vоus dеs flаttеurs еt dеs fаuх рrорhtеs.

Пазете се от ласкатели/ласкателите и от фалшиви/фалшивите пророци.

Lе bаrbаrе n'еst раs sеulеmеnt l'еnvаhissеur qui еnfоnсе lеs роrtеs соuр dе сrоssе еt viоlе lеs fеmmеs.

Варварин не е само нашественникьт, който разбива врати/аратите с удар на приклад и изнасилва жени/жените.

Il nе suрроrtе раs lеs рlаisаntеriеs.

Той не понося шеги/шегите.

Il fаut соnсеvоir lа grаmmаirе соmmе un mсаnismе qui еngеndrе lеs рhrаsеs еn рlusiеurs tареs.

Граматиката трябва да се разбира като механизъм, който генерира изречеиня/трсчспията па няколко етапа.

L'Itаliе еst lе рауs dеs соmрlоts. Оn у еmроisоnnе lеs рареs.

Италия е страна на заговорите. Там тровят nаnulnаnumе.

В нижеследующих предложениях с диспозитивным значением требуется употребление определенного артикля:

Болг. Народното събрание приема законите.

Дон Кихот искал да защитава слабите и да наказва лошите.

Моисеевият закон налога убиване на блудниците.

Държавният глава назначива посланиците.

Течащата вода изтрива отпсчатъците от пръсти, премахва следите от коси или перченцата тъкан, който биха могли да представляват веществено доказателство.

Ласкае се, чеумее от място да разобличава хипокритите.

Човек трябва да избягва прибързаните заключения.

В случае предложений с узуально-потенциальным значением преобладает нулевой артикль. Он появляется систематически в предложениях с модальными словами, обозначающими возможность — може, способен е и др., например,

…ако човек непоколебимо вярва в това, че е способен да пренася планини, действително ще може до го стори? (Моъм).

Охотно признаваха превьзходството на човека над животното, превъзходство, състоящо се в способността на човека да създава точны теориы (Райл).

Една ненавременна усмивка, един поглед, чието изражение не е каквото тряба, може да събуди подозрения и да стане повод за опасни упреци (Милош).

Литература.

Кароляк С. К вопросу о понятиях и терминах славянской аспекгологии // Russiаn Linguistiсs. 2001. Vоl. 25. Iss. I.

Imbs Р. L'еmрlоi dеs tеmрs vеrbаuх еn frаnаis mоdеrnе. Раris, 1953.

Каrоlк S. Lе stаtut dе l'аrtiсlе dаns unе sуntахе а bаsе smаntiquе // Асtеs du соllоquе «Dtеrminаtiоn: sуntахе еt smаntiquе» (Меtz 6–8 dсеmbrе 1984). Меtz, 1986. (Rесhеrсhеs Linguistiquеs ХI).

Каrоlак S. Rеmаrquеs sur lа smаntiquе dе l'аsресt // W. Smосzуnsкi (d.). Аnаlесtа Indоеurораеа Сrасоviеnsiа Iоаnnis Sаfаrеwiсz diсаtа. Сrа-соviае, 1995.

Кlеibеr G. Qu'еst-се qui еst indfini? // Fаits dе lаnguеs, 1994. № 4.

Wiеrzbiска А. Оn thе Sеmаntiсs оf Vеrbаl Аsресt in Роlish // То Ноnоr Rоmаn Jасоbsоn. Vоl. Ш. Тhе Наguе; Раris, 1967.

В. Б. Касевич. Знаки языка и знаки речи?

Принято считать, что существуют две основные теории знака: унилатеральная и билатеральная. Унилатеральная трактует знак как материальный объект, с которым связано определенное значение. Последнее именно связано со знаком (природа этой связи — отдельный вопрос, ср. ниже), но не является компонентом знака; значение не «встроено» в знак. Например, знаки дорожного движения: с точки зрения унилатеральной теории, именно «кирпич» или перечеркнутая буква Р на определенном фоне, указывающая на запрещение парковки, и являются знаками. Они сообщают тому, кто знаком с соответствующей кодовой системой, информацию, которая выступает в качестве значения.

Билатеральная теория, канонизированная Соссюром, но известная в достаточно разработанном виде по крайней мере со времен стоиков, исходит из понятия знака как сочетания материального означающего и идеального означаемого — значения. В этом случае значение есть абсолютно необходимый компонент знака, без которого соответствующий материальный объект просто теряет свою семиотическую природу, выводится за пределы культурных ценностей. Именно это, вероятно, имел в виду Аристотель (хотя и применительно к другой ситуации — эрозии семантики слова), когда говорил, что слова «крылаты и склонны улетать, когда они не отягощены значением».

Кажется, большинство лингвистов и семиотиков придерживаются билатеральной теории знака. Это представляется естественным: «нечто» материальное становится знаком только в том случае, когда в нем незримо присутствует определенная «добавка», делающая данный объект чем-то бльшим, нежели совокупность его материальных признаков (сколь угодно богатых) за счет включения в систему ценностей, в некоторое информационное пространство. Здесь можно видеть аналогию между так понимаемым знаком и категорией системы. Набор элементов, объектов тоже ведь обнаруживает атрибут системности, когда в нем можно усмотреть некоторый незримо присутствующий «объект-связь» [Смирнов 1978], делающий систему системой; без этой «добавки» набор равен самому себе, тогда как с ней система-целое, по известному замечанию, восходящему к Аристотелю, оказывается больше суммы ее элементов-составляющих. Как знак, так и система обладают свойством неаддитивности.

В то же время билатеральная теория знака порождает проблемы, пути решения которых не вполне очевидны. Главная из них — это вопрос о том, каким образом достигается единство знака как особой целостной сущности, если его составляющие столь разнородны: материальное означающее и идеальное означаемое. Грубо говоря, как соединяются означающее и означаемое, «где» надо искать результат этого соединения — в мире материального или идеального[25]? Вероятно, указанный вопрос пересекается с более общей проблемой соотношения физического и психического: как происходит переход от воспринимаемого физического сигнала к его психическому (идеальному) представлению в ментальных механизмах человека (или иного живого существа, обладающего психикой)[26], но специфика проблемы применительно к природе знака кажется очевидной.

В существующей огромной литературе, посвященной категории знака (мы вынуждены отвлечься от ее рассмотрения ввиду ограниченности объема статьи), обычно не обращается внимания на то, что указанная проблема фактически не существует для Соссюра — наиболее известного из авторов теории билатерального знака. Дело в том, что Соссюр абсолютно ясно и недвусмысленно отвечает на поставленный выше вопрос о том, «где искать» билатеральный знак как единую сущность, как целостность: этот знак принадлежит психике человека (или, в других терминах, ментальным механизмам человека). Снятие проблемы осуществляется за счет «ментализации» означающего, которое, по Соссюру, есть не материальный объект, но «образ» этого последнего. Предоставим слово самому Соссюру: «Этот последний (акустический образ означающего как компонент знака. — В. К), — прямо говорит Соссюр, — является не материальным звучанием, вещью чисто физической, а психическим отпечатком звука, представлением, получаемым нами о нем посредством наших органов чувств; акустический образ имеет чувственную природу, и если нам случается назвать его „материальным“, то только по этой причине, а также для того, чтобы противопоставить его второму члену ассоциативной пары — понятию, в общем более абстрактному» [Соссюр 1977: 99]. При таком подходе, когда означающее и означаемое «равно психичны» (также слова Соссюра), их объединение в рамках знака становится вполне органичным — как объединение двух единоприродных сущностей. Более того: это даже не объединение, а взаимопроникновение, что прекрасно иллюстрируется знаменитой метафорой Соссюра, который уподобляет связь между означающим и означаемым отношению между двумя сторонами листа бумаги — невозможно разрезать одну сторону, не затронув одновременно другую. Сущность знака во многом и определяется неразрывностью связи между означаемым и означающим; соответственно, изучая структуру означающего, лингвист ищет, что в ней отвечает в структуре означаемого и наоборот. Не случайно Блумфилд определил грамматику как исследование соотношения между звучаниями и значениями.

Между тем закрыв одну проблему, Соссюр оказывается перед другой — ничуть не менее сложной, что позволяет говорить о «парадоксе соссюровского знака» [Касевич; в печати], или семиотическом парадоксе Соссюра. Дело в том, что представления о знаках как орудиях коммуникации, о том, что мы почти буквально обмениваемся знаками в процессе речевой деятельности, о том, наконец, что язык есть система знаков и основная функция этой системы — коммуникативная, укоренены в науке едва ли не в большей степени, чем теория билатеральности знака. Разумеется, возможны оговорки (наподобие не очень ясного тезиса о том, что языковые знаки — это знаки «особого рода»); еще более очевидно, что не всё в языке исчерпывается его семиотической природой и коммуникативной направленностью. Но вряд ли кто-то будет отрицать одновременно знаковую природу и коммуникативную функцию языка.

Проблема, не замеченная, похоже, Соссюром и всей позднейшей традицией, состоит, однако, в том, что соссюровский билатеральный, двуединый знак, не имеющий существования за пределами ментальных механизмов носителя языка, не может быть средством коммуникации, ибо ментальные сущности как таковые некоммуницируемы и невоспринимаемы (если только мы не настаиваем на том, что коммуникация в основе своей телепатична, а та, которую мы реально — в определенных пределах — наблюдаем, лишь вторична и «сопроводительна»). Чтобы обмениваться знаками, надо эти знаки воспринимать, а это значит, что знаки должны содержать материальный компонент не в соссюровском толковании, когда мы имеем дело не с материальностью означающего, а с «образом» материального экспонента знака — они, знаки, должны приобрести материальность в самом прямом смысле слова: должны быть доступны восприятию органами чувств. Как говорит А. А. Зиновьев, «знаки, которые невозможно увидеть, услышать и т. п., — нонсенс. Знак всегда есть нечто ощутимое, а не идеальное» [Зиновьев 1971: 34]. Но именно таковым — т. е. нонсенсом — и является соссюровский знак, ибо, как все ментальные сущности, его нельзя воспринимать органами чувств.

Многие авторы как до Соссюра, так и после него ощущали, вероятно, некое концептуальное неблагополучие в теоретической трактовке знака вообще, основного языкового знака — слова и всего семейства сопряженных понятии. Это можно видеть в высказываниях, которые в описании соответствующих понятий акцентируют то одну их сторону, то другую. Например, в знаменитой французской «Энциклопедии» в статье «Грамматика» (1757, т. 7) говорится: «Значимость (vаlеur) слов заключается в совокупности идей, которые употребление связывает со знаками» (цит. по: [Ору 2000: 275]). Из приведенной цитаты следует, что «совокупность идей» — т. е. означаемое знака — в сам знак не входит, его компонентом не является, а только лишь «связывается» со знаком. Запомним, что связь эта осуществляется ассоциативно — за счет употребления, к чему мы еще вернемся. Пока отметим, что энциклопедисты, похоже, придерживались унилатеральной концепции знака и при этом не игнорировали вовсе вопрос о том, как же унилатеральный знак оказывается соотнесен со значением.

Несколько веков спустя М. Томаселло полемизирует с теоретическими постулатами генеративной грамматики и утверждает, что последняя в действительности является не чем иным, как своего рода математикой, математическим описанием языка.

Как везде в математике, генеративная лингвистика начинает с абсолютного разграничения синтаксиса — абстрактных формул, которые оперируют лишенными значения символами переменных, соотнесенных с определенными категориями (саtеgоrу lаbеls fоr vаriаblеs), и семантики, которая выступает как интерпретация этих формул в тех случаях, когда переменные наполняются значением (аrе insubstаntiаtеd) [Тоmаsеllо 1998: хi].

Можно заметить, что формулы математики, строго говоря, не лишены значения. Они указывают на соотношения между соответствующими объектами, количественные и/или качественные, только математические соотношения, как правило, распространяются на чрезвычайно широкие классы объектов, часто бесконечно широкие. Эти соотношения и выступают значением математической формулы; лингвист сказал бы, что такого рода значение отличается высокой степенью абстрактности (возможно, и полисемичности[27]); логик, вероятно, скажет, что для значения математической формулы характерен широкий экстенсионал и узкий интенсивная (т. е. это в логическом смысле слова бедное значение, но никак не отсутствующее, вопреки Томаселло). Языку такие значения также отнюдь не чужды. Ими обладают, например, шифтерные категории или, иначе, индексальные знаки. Так, значение формы настоящего времени — это, как известно, указание на то, что ситуация, описываемая глаголом, имеет место тогда же, когда произносится глагольная словоформа настоящего времени[28].

Томаселло прав, однако, в том отношении, что Хомский заимствовал свою идею описания языка из теории формальных систем, где понимание семантики — следовательно, и значения — не вполне совпадает с лингвистическим: в рамках этой теории семантическая интерпретация придается «готовым» чисто формальным конструкциям, формулам[29] (см. об этом: [Касевич 1977; МсМаhоn 1977; Веllаtti, Rizzi 2002]). Возражая против такого подхода к языку, Томаселло пишет: «Основная оппозиция… имеет место не между формальным синтаксисом и семантикой, а между языковым (linguistiс) символом и его коммуникативной значимостью; между означающим и означаемым, формой и функцией, символом и значением» [Тоmаsеllо 1998: хi], и далее: означающее, форма, символ составляют один полюс, означаемое, функция, значение — другой.

Однако в рамках когнитивно-функционального подхода, который защищает Томаселло, полярность, оппозитивность не означают разобщенности и даже, возможно, сколько-нибудь выраженной самостоятельности. «Не существует языковых структур, которые функционировали бы независимо от значения…» [Тоmаsеllо 1998: хi]. В отличие от генеративистов с их квазиматематическим подходом, для Томаселло «…NР — это наделенная значением категория», а не просто «саtеgоrу lаbеl» [Тоmаsеllо 1998: хi]. И, шире, на следующей странице той же статьи: «…Все абстрактные языковые структуры (sсhеmаs) обладают значением, относительно независимым от лексических единиц, потенциально ассоциированных с ними (invоlvеd)».

Подход Томаселло и других когнитивистов безусловно более привлекателен, нежели генеративистская парадигма. Но он — по крайней мере в программной статье Томаселло, цитированной выше, — также оставляет незатронутыми важные вопросы теории знака. Можно согласиться со значимостью формы, о чем говорит Томаселло (хотя как быть с собственно фонологическими структурами — правилами фонотактики, например?), но как, «где» все-таки осуществляется соединение формы и значения, означающего и означаемого?

Частичный ответ на этот вопрос (который Томаселло в сущности даже не ставит) можно найти у другого автора — Р. Лангакра, одного из ведущих авторитетов в области когнитивной лингвистики, одного из зачинателей этого направления. Лангакр [Lаngаскеr 1998:2] говорит о «символьных (=знаковых) структурах» как о соединении формы и значения (fоrm-mеаning раirings). После чего следует чрезвычайно важный пассаж: «С точки зрения базовых представлений когнитивной семантики <…> [языковые] выражения вызывают значения (а не содержат их), что осуществляется в рамках сложного процесса конструирования значения с привлечением всех доступных ресурсов — языковых, психологических и контекстуальных» [там же: 3]; выделено полужирным нами. — В. К).

Правда, на следующей странице той же статьи автор делает знаменательную оговорку. «Возможно, — говорит он, — было бы разумным разграничивать вызванные (еvокеd) значения и кодированные, при этом семантическая структура принадлежала бы только к области последних». Оговорка приводит к мысли, что «вызванные» значения все-таки не принадлежат языковой системе знаков (что, вообще говоря, хорошо согласуется с одним из центральных постулатов когнитивной лингвистики о принципиальном отсутствии водораздела между языковыми и общекогнитивными механизмами человека). Если это так, то вопрос, заданный в связи с анализом некоторых утверждений Томаселло, остается без ответа и в работе Лангакра.

В то же время сам тезис о «вызванных» значениях имеет широкое (и давнее) хождение и за пределами когнитивной лингвистики. Но прежде чем говорить об этом, кажется необходимым внести некоторую ясность в соотношение понятий «форма» и «означающее»; максимальное их сближение, доходящее до отождествления, можно обнаружить у многих авторов, в том числе и у тех, чьи взгляды анализировались в предыдущем изложении. Означающее знака безусловно правомерно считать его формой, но всякую ли форму уместно трактовать как означающее? Например, порядок слов несомненно является формой, которой соответствует (может соответствовать) вполне определенное значение. Однако стит ли порядок слов считать означающим? Не все лингвисты согласны трактовать предложение как знак, но в любом случае порядок слов в предложении — не означающее предложения-знака, а лишь атрибут, а, точнее, структура означающего. То же самое относится к таким операциям, как редупликация или конверсия: это безусловно элементы формы, но, опять-таки, не означающие знаков, а операции над знаками. Упрощая, можно сказать, что форма в языке — это всё то, что передает значение; значение может передаваться (1) данной структурой конкретных фонологических единиц (фонем, слогов), (2) трансформацией этих структур: (2.1) с помощью чередований и прочих значимых преобразований, (2.2) аффиксацией, (2.3) операциями над целостными знаками (редупликация, конверсия, изменение порядка слов и др.), (3) использованием супрасегментных фонологических единиц (ударение, тон, интонация). Вполне уместно, как представляется, подвести все эти случаи под канонизированный структурной лингвистикой термин «план выражения». Но только тип (1) из перечисленных выше соответствует тому, что в соссюровской традиции принято называть означающим. Означающее знака, иначе, частный случай плана выражения. Говоря о знаке, означающем в его соотношении с означаемым, мы имеем в виду именно данное, узкое понимание соответствующих категорий.

Мы оставим в стороне — очень важные — вопросы о «тесноте» связи означающего и означаемого (см. об этом, например: [Аndеrsоn, Lightfооt 2002; Касевич; в печати]), равно как и проблемы асимметричности знака и его иконичности. Вернемся к понятию «вызванных» значений.

Одна из ранних формулировок, содержащая понятие вызванного значения, принадлежит аббату Жирару в его труде «Vrаis Рrinсiреs dе lа Lаnguе Frаnаisе» (1747): «Сущность слова заключается в его голосовом звучании, способном вызывать в уме представление…» (цит. по: [Ору 2000: 276–277]). Совершенно очевидно, что слово для Жирара — унилатеральная единица. Означающее и означаемое (если эти термины здесь вообще применимы) «разнесены» по принципиально разным сферам: означающее («голосовое звучание») принадлежит к сфере материального и, по-видимому, означающее здесь следует приравнять слову, в то время как означаемое отнесено к сфере ментального.

О вызванных (вызываемых) значениях (мыслях) говорит и Хомский в своей недавней монографии. По его словам, «при обычном использовании языка <…> вызываются мысли, которые мог бы выразить слушающий» [Сhоmsку 2002: 17]. Способность слушающего выразить мысли, которые доносит до него говорящий, вероятно, не следует понимать слишком буквально: вполне очевидно, что даже в пределах обыденного языка далеко не всякий способен и сам выразить мысль, сформулированную специалистом (или «просто» глубоким мыслителем), — и даже понять таковую. Речь здесь, скорее, идет о том, что понимание текста связано со встречной активностью слушающего, который строит гипотезы относительно содержания и формы воспринимаемого высказывания и в этом смысле, базируясь на той же языковой системе и частично совпадающих фоновых знаниях, моделирует предъявленное ему высказывание под «собственное разумение».

Для нас в данном случае важна возвращающаяся в разные эпохи и в разных контекстах идея о вызванных, вызываемых значениях. Не в ней ли возможность решения семиотического парадокса Соссюра?

В самом деле, трудно подвергнуть сомнению реальность соссюровского знака с его не просто билатеральностью, но «биментальностью». Столь же трудно отрицать, что как раз «биментальность» препятствует признанию данного объекта знаком. Не спасет ситуацию и попытка достаточно традиционного снятия парадокса, когда мы постулируем, что соссюровский «знак» есть психологический коррелят языкового знака — в духе традиции искать психологические корреляты фонем, дифференциальных признаков и пр. Приходится признать, что в языке как собственно лингвистической системе (несколько подробнее об этом понятии см. ниже) просто нет такого объекта, где каким-то образом (вне человека и его психики?) соединялись бы материальное означающее и идеальное означаемое. Равным образом не имеет реальной объяснительной силы возможное предположение о том, что «соссюровский знак» есть знак абстрактный, а в речи и в речевой деятельности представлены конкретные экземпляры знака. Причина практически та же: специфичность соссюровского знака именно в его «биментальности» — следовательно, и базой для абстрагирования должно быть множество объектов, обладающих тем же признаком и, наряду с ним, какими-то еще, которыми мы жертвуем при конструировании абстрактного объекта. Но «биментальность» не имеет выхода в речь и речевую деятельность, где только и может обретаться искомое множество объектов — база для появления объекта абстрактного.

Тогда и остается примирить две реальности и две теории — унилатеральности и билатеральности, связав их понятием «вызывания». Коль скоро билатеральные объекты, о которых говорит Соссюр и вся последующая традиция, не существуют вне ментальных механизмов человека и в силу этого являются некоммуницируемыми, мы должны либо отказать им в статусе знаков, либо ввести особое понятие «знак языка», где мы имеем дело с «одним словом» — знак-языка, т. е. составляющая «знак» просто семантически не выделяется. Фактически это делается для сохранения традиции в словоупотреблении — чтобы не пришлось дезавуировать привычные определения, согласно которым язык есть система знаков.

Заметим, что принятое соглашение не распространяется на более широкое понятие языка в его психолингвистической трактовке: мы «не обязаны» приходить к заключению, что и язык как таковой не является средством коммуникации, раз его единицы, знаки языка, не могут непосредственно вовлекаться в коммуникацию. Язык является системой знаков, но он не сводится к системе знаков; язык также предоставляет в распоряжение говорящего/слушающего механизмы коммуникации, механизмы речевой деятельности. Именно в этом смысле мы бы понимали высказывание Хомского о том, что «язык встроен в речевую деятельность (I-lаnguаgеs аrе еmbеddеd mреrfоrmаnсе sуstеms)» [Сhоmsку 2002: 34].

Что же тогда непосредственно используется в общении, в речевой деятельности? Очевидно, это знаки речи и речевой деятельности (для краткости — «знаки речи»), которые являются унилатеральными сущностями. Знак речи конструируется говорящим по правилам языка и с параметрами, которые определяются эталонами-фреймами, входящими в данные подсистемы языка. Упомянутый эталон-фрейм есть не что иное, как знак языка в том смысле, который представлен в рассуждении выше. Знак речи вызывает активацию соответствующего знака языка в ментальной системе слушающего. Определение «соответствующего» в последнем высказывании надо понимать в прямом смысле: между ментальными механизмами говорящего и слушающего, между их системами знаков языка и конкретными знаками должно существовать соответствие (хотя и не полное совпадение), иначе общение, естественно, будет невозможным.

Нельзя не задать еще один вопрос: остается ли в рамках настоящей системы представлений место для языка в «собственно лингвистическом» смысле? Приходится признать, что с развитием наук о языке защищать автономность лингвистики и ее основного объекта становится всё труднее. Ниже мы, в сущности, воспроизведем незначительно модифицированную точку зрения, которую мы высказывали еще в работах 70-х гг. [Касевич 1974; 1977].

Отправляться будет естественно от реального исследовательского процесса, которым занят предполагаемый «чистый» лингвист. Лингвист работает прежде всего с текстом и по данным текста реконструирует систему, которая этот текст породила. Текст, как сказано выше, составлен из знаков речи, унилатеральных единиц. Лингвист в то же время исходит из презумпции осмысленности текста. В данном случае это означает, что существует семантическая структура, соотнесенная со структурой текста, и что существует система, устанавливающая соответствие между структурой текста и семантической структурой. Такую систему уместно считать фрагментом системы языка в собственно лингвистическом смысле.

Ключевой вопрос здесь — в понятии семантики. В контексте обсуждения нашей проблемы семантика не равна значению; семантика здесь выступает как формальный (модельный) аналог значения, которое как таковое неразрывно связано с ментальными механизмами человека, но от последних лингвистика, стремящаяся сохранить автономность, поневоле отвлекается. Как в теории формальных систем, мы можем говорить об интерпретации «высказываний», или разрешенных последовательностей (односторонних) знаков, из которых слагается текст, с помощью некоторых других формальных средств.

Если мы захотим установить интерпретацию второго порядка, соотнеся семантические структуры со структурами значений как ментальных категорий, мы автоматически перейдем от лингвистики к психолингвистике.

«Чистая» лингвистика тем самым оказывается предельным и в известном смысле вырожденным типом науки о языке. Она отвлекается от носителя языка, принципиально исключая его из рассмотрения. В этом смысле она идет дальше той сферы лингвистики, объект изучения которой — мертвые языки. Специалист по мертвому языку не может непосредственно обращаться к исследованию речевого поведения носителя языка, не может экспериментировать с языком, он вынужденно ограничивается текстами. Но он явно или неявно исходит из того, что за изучаемым текстом — носитель языка с присущими ему ментальными механизмами. Постулируемый же «чистый» лингвист даже такую минималистскую (не в смысле Хомского) предпосылку вынужден элиминировать. Для него система, породившая исследуемый им текст, может быть любой — компьютерной программой, например. На алгоритмы работы системы также не налагается никаких ограничений; единственное к ним требование — порождать текст определенного вида, не допускать того, что в данной системе рассматривается как ошибка.

Разумеется, мы описываем некую идеализацию. В «беспримесном» виде не существует ни «чистой» лингвистики, ни «чистых» лингвистов. Но такова логика теории знака, если мы будем развивать ее достаточно последовательно.

И еще одно замечание. Эта логика парадоксальным образом приводит нас к тому, что постулируемая «чистая» лингвистика ближе всего оказывается к лингвистике прикладной. Действительно, именно в сфере прикладной, инженерной лингвистики не важно, например, распознает ли аппаратно-программный комплекс естественную речь так же, как это делает человек, используются ли при этом «человеческие» перцептивные стратегии или какие-то иные: важен лишь результат (ср.: никто не требует от компьютера, чтобы он умножал, делил числа так, как это делает человек, — существенна лишь точность результата).

Представляется, что изложенное в этой статье можно рассматривать как попытку разработки начал металингвистики — науки, которой до сих пор не существует.

Литература.

Ветер Л. М Психические процессы. Т. 1. Л., 1974.

Зиновьев А. А. Логика науки. М., 1971.

Касевич В. Б. Проблема предмета языкознания // Вестник ЛГУ. 1974. № 14.

Касевич В. Б. Элементы общей лингвистики. М., 1977.

Касевич В. Б. Можно ли единожды войти в одну и ту же реку? (в печ.).

Ору С. История, эпистемология, язык. М., 2000.

Смирнов Г. А. К определению целостного идеального объекта // Системные исследования: Ежегодник 1977. М., 1978.

Соссюр Ф. де. Труды по языкознанию. М., 1977.

Аndеrsоn S. R., Lightfооt D. W. Тhе Lаnguаgе оrgаn: Linguistiсs аs Соgnitivе рhуsiоlоgу. Саmbridgе, 2002.

Lаngаскеr R. W. Соnсерtuаlizаtiоn, sуmbоlizаtiоn, аnd grаmmаr // Тоmаsеllо М. (еd.). Тhе Nеw Рsусhоlоgу оf Lаnguаgе: Соgnitivе аnd Funсtiоnаl Аррrоасhеs tо Lаnguаgе Struсturе. Маhwuаh, N. J., 1998.

Сhоmsку N. Nеw Ноrizоns in thе Studу оf Lаnguаgе. Саmbridgе, 2002.

МсМаhоn W. Е. А Gеnеrаtivе mоdеl fоr trаnslаting frоm оrdinаrу lаnguаgе intо sуmbоliс nоtаtiоn // Sуnthsе. 1977. Vоl. 35.

Тоmаsеllо М. Intrоduсtiоn: А соgnitivе-funсtiоnаl реrsресtivе оn linguistiсs// Тоmаsеllо М. (еd.). Тhе nеw рsусhоlоgу оf lаnguаgе: Соgnitivе аnd Funсtiоnаl Аррrоасhеs tо Lаnguаgе Struсturе. Маhwuаh, N. J., 1998.

Веllаtti А., Rizzi L. Еditоrs' intrоduсtiоn // Сhоmsку N. Оn Nаturе аnd Lаnguаgе. Саmbridgе, 2002.

Ю. П. Князев. Материалы к типологии многозначности: связь неопределенности с отрицательной оценкой.

1. Вступительные замечания.

Известно, что, хотя в русском языке нет грамматических средств, предназначенных для выражения различий по определенности/неопределенности, их отсутствие «компенсируется богатейшей системой средств выражения артиклевых значений, пронизывающих самые разные уровни и участки языка» [Крылов 1984: 124]. К ним, помимо фразового ударения и порядка слов (ср.: К нам пришли гости — неопределенность, но Гости разошлись — определенность), относятся также: а) местоименные детерминативы; б) падеж; в) число и г) вид. Примечательно, что все те именные и глагольные лексико-грамматические средства, которые используются в русском языке для выражения неопределенности, могут служить также и для передачи отрицательного отношения говорящего к сообщаемому.

Термин «неопределенность» понимается в данной работе в расширительном смысле: как охватывающий и неиндивидуализированность объекта — неспецифицированную неопределенность, нереферентность (кто-нибудь, кто угодно), и неизвестность объекта слушающему или говорящему и слушающему специфицированную, конкретно-референтную неопределенность, т. е. собственно неопределенность (кое-кто, некто, кто-то). Вместе с тем различение этих двух разновидностей неопределенности во многих случаях оказывается существенным. В свою очередь, среди семантических разновидностей нереферентности особую роль играет значение «произвольного выбора» (frее сhоiсе), которое может выражаться как неопределенными, так и универсальными местоимениями и считается одним из семантических «мостов» между ними [Vеndlеr 1967: 80; Наsреlmаth 1997: 48–52, 154–156; Татевосов 1999:443–446].

2. Местоименные детерминативы.

Способность многих русских неопределенных местоимений выражать отрицательную оценку уже давно замечена [Шелякин 1978: 21; Вольф 1985: 131; Николаева 1985: 88; Кузьмина 1989: 171–177]; ср.:

(1) Да кто он, этот Алехин?! Какой-нибудь выдвиженец — наверняка из деревни! — с пятью, максимум семью классами образования!.. (В. Богомолов. Момент истины); (2) Каждую неделю Дмитрий Сергеевич печатал в местной районной газете «Знамя труда» маленькие статьи о целебной силе растений — какого-нибудь подорожника или табачного гриба (К. Паустовский. Мещерская сторона); (3) Он уехал в какое-то Пересветово по Горьковской дороге на двенадцать дней (Ю. Трифонов. Долгое прощание).

Как показывают приведенные примеры, отрицательная оценка может выражаться местоимениями, выражающими и неспецифицированную (-какой-нибудь), и специфицированную (какой-то) неопределенность. При этом референциальные различия между ними не исчезают. Так, в примере (1), называя выдвиженца ка-ким-нибудь, говорящий выражает пренебрежительное отношение ко всем выдвиженцам в целом, а если бы он назвал его каким-то (что также возможно в этом контексте), такая оценка относилась бы только к данному конкретному человеку. Аналогичным образом, в примере (3) местоимение какое-то в сочетании с собственным именем Пересветово выражает пренебрежительную оценку конкретного населенного пункта, тогда как замена его на какое-нибудь (ср.: Он готов уехать в какое-нибудь Пересветово, лишь бы ее не видеть) повлекла бы за собой распространение такой оценки на все потенциальное множество населенных пунктов, которые могли бы носить это имя; ср. реальный пример:

(4) Появление подставного лица в суде какого-нибудь Царевококшайска — и, разумеется, взятка судье — давали возможность безнаказанно парализовать работу самого крупного АО в любой угодный нападающим момент (Эксперт 15.10.2001).

Помимо «канонических» (учитываемых в описательных грамматиках) неопределенных местоимений, в русском языке функционирует множество более или менее устойчивых местоименных сочетаний, выражающих различные типы неопределенности и обобщенности, которым в еще большей степени свойственно выражение пренебрежительной оценки: Болтает бог весть на каком наречии; Он приводит в дом кого попало; Ест что придется; Наговорил невесть что; Ходит черт знает где; Она готова помогать кому угодно [Янко-Триницкая 1971: 73; Князев 1996: 63–65; Ермакова 1996:197–200].

Способность неопределенных местоимений выражать оценочные значения не является чертой, специфичной только для русского языка. Так, например, сходное совмещение функций свойственно и французскому местоимению n'imроrtе quоi, употребляющемуся преимущественно в значении «произвольного выбора»: «все равно что, что бы то ни было». В качестве иллюстрации можно привести следующий фрагмент из романа А. Жида «Фальшивомонетчики» («Lеs fаuх-mоnnауеurs») в переводе А. Франковского, из которого видно, что французский язык позволяет даже в большей степени, чем русский, обыгрывать семантическую двойственность местоименных детерминативов (в скобках указано местоимение, использованное в оригинальном тексте):

(5) — Я поставил твою фамилию рядом с моей в содержании… Можно будет немного подождать, если надо… Все равно что, но дай что-нибудь (n'imроrtе quоi; mаis quеlquе сhоsе)… Ты же обещал… — Мне очень не нравится твое предложение прислать «что-нибудь» (n'imроrtе quоi). Не хочу я писать «что-нибудь» (n'imроrtе quоi). — Я сказал «что-нибудь» (n'imроrtе quоi), потому что отлично знаю, что все тобою написанное будет всегда превосходно (quе n'imроrtе quоi dе tоi, се sеrаit tоujоurs biеn)…, что оно никогда не окажется «чем-нибудь» (quе рrсismеnt се nе sеrаit jаmаis n'imроrtе quоi).

Согласно наблюдениям М. Хаспельмата, существует подтверждающееся типологически соответствие между основным референциальным значением неопределенного местоимения и полярностью выражаемого им оценочного значения: положительную оценку (аррrсiаtivе mеаning) выражают референтные (sрсifi) местоимения, а нереферентные местоимения (nоn-sресifiс) выражают отрицательную оценку (dерrесiаtivе mеаning): «nоn-sресifiс indеfi-nitеs аrе арраrеntlу nеvеr usеd аррrесiаtivеlу, but tеnd tо hаvе dерrесiаtivе mеаning» [Наsреlmаth 1997:188]. Именно поэтому русские неопределенные местоимения с элементом — то могут выражать и положительную оценку; ср. следующее толкование предложения В нем что-то есть: «В нем, в его личности, есть что-то особенное, своеобразное, может быть, незаурядное» [Арутюнова; Ширяев 1983:172]. На этом же, видимо, основывается различие в полярности оценочных значений, выражаемых сериями неопределенных местоимений с элементами sоmе- и апу- в английском языке или между сериями с элементами — s и — коlwiек в польском [Наsреlmаth 1997:187; Вlаszсzак 1999:55–56]; ср.:

(6а) Тhеrе's sоmеthing in whаthе sауs. «В его словах есть что-то (важное, интересное)»; (6б) Wе dоn't еаt just аnуthing. «Мы не едим что попало»; (7а) Оn bуl кiеdуs сzуms, аlе dzis jеst niсzуm. «Раньше он был что-то, а теперь он никто»; (7б) Еwа niе zарrаszа коgокоlwiек. «Ева не приглашает кого попало».

Вместе с тем неопределенные местоимения, выражающие нереферентные значения, не обязательно приобретают способность выражать оценочные значения. Так, по данным Р. Ницоловой, в болгарском языке функционируют два ряда неопределенных местоимений, способных выражать значение произвольного выбора: местоимения типа кой даеи който и да е. Различие между ними состоит в том, что при употреблении местоимений типа кой да е выбор производится только среди элементов «низкой и средней стоимости», а у местоимений типа който и да е этот оценочный семантический компонент отсутствует [Ницолова 1992:415–416]; ср.:

(8а) Той не се съветваше с кого да е, а само с най-добри адвокаты. «Он советовался не с кем попало, а только с лучшими адвокатами»; (8б) Той не се съветваше с когото и да е. «Он не советовался ни с кем».

Кроме того, разные местоимения одной и той же серии могут характеризоваться несовпадающими сопутствующими оценочными значениями. Так, местоимение некто может отличаться от кто-то прибавлением «к смыслу „неизвестный субъект“ неодобрительной оценки», тогда как употребляя для обозначения объектов место-имение нечто (вместо стилистически нейтрального что-то), говорящий, напротив, «оценивает их как важные и значительные» [Кузьмина 1989: 215]; ср. приводимый ею в этой связи пример из русской разговорной речи: Это еще не нечто, но уже что-то. Другой пример — соотношение между английскими неопределенными местоимениями sоmеоnе и sоmеbоdу. По мнению О. Н. Селиверстовой, в тех случаях, когда эти местоимения взаимо-заменимы, sоmеbоdу избирается для того, чтобы «подчеркнуть небрежное или даже пренебрежительное отношение к участнику события» [Селиверстова 1988: 117].

3. Падеж.

Референциальные различия между винительным и родительным падежами прямогодополнения наиболее отчетливо проявляются в соотношениях типа Я хочу попросить у него денег (неопр.) — Деньги (опр.) я ему вернул, где родительный падеж выражает неспецифицированную неопределенность, а винительный падеж — определенность [Пешковский 1956: 299; Гладров 1992: 254–255]. В свою очередь, определяя прагматические различия между падежными формами прямого дополнения в русском языке в предложениях типа Я не проверял эту работу и Я не проверял этой работы, Ю. Д. Апресян приходит к выводу, что «в самом общем виде и чисто метафорически» винительный падеж может быть охарактеризован как «уважительный», а родительный падеж как «пренебрежительный». Причину этого он видит в следующем: «в пользу винительного падежа действует представление о количественно нечленимом определенном объекте, наделенном автономной волей, а в пользу родительного — представление о количественно членимом неопределенном объекте, не наделенном автономной волей. Тот или иной падеж тем уместнее, чем отчетливее представлен в высказывании соответствующий комплекс идей» [Апресян 1990: 54].

Показательно, что и глаголы кумулятивного способа действия, выделяющиеся среди глаголов совершенного вида несовместимостью с референтным определенным прямым дополнением и регулярным использованием родительного падежа вместо винительного в этой позиции [Вirкеnmеiеr 1979], используются преимущественно в тех случаях, когда говорящий неодобрительно относится к описываемой ситуации. Об этом свидетельствуют как иллюстрации, приведенные в «Толковом словаре русского языка» под ред. Д. Н. Ушакова: Просидел целый час, наболтал всякой чепухи; Набрал уроков, а потом не знал, как справиться; Навалили на меня кучу забот; Извольте меня отпустить, а то я еще бед наделаю; Натворили мерзостей, пакостники, и торжествуют, так и современные употребления таких глаголов; ср.:

(9) Монахов же в этот момент затеял рассказывать что-то из тех невероятностей, что нарассказал ему отец, из тех, что он слушал так пренебрежительно (А. Битов. Улетающий Монахов); (10) Более того, у меня возникло ощущение, что он локти себе кусает — зачем в прошлый раз наговорил мне лишнего (В. Богомолов. Момент истины); (11) — Это идеология? — Это демагогия. Такого рода заявлений мы наслушались с разных сторон и по разным поводам (Известия 11.10.2001); (12) —Да разве ж это драка? — переспрашивает Андрей у меня позже. — Ну, потолкались немного, дело житейское. А в газетах понаписали… (Известия 16.1.2001).

4. Число.

Связь форм числа существительного с референциальными противопоставлениями наиболее отчетливо проявляется в бытийных предложениях: «когда некоторый род вещей вводится в рассмотрение (в интродуктивных предложениях), он является неопределенным множеством» [Шатуновский 1996: 157]. При этом, если в силу различных прагматических факторов существенно лишь само его наличие или отсутствие в данном месте («фрагменте мира»), у форм множественного числа существительных возможен семантический сдвиг от количественного значения «более, чем один» к экзистенциальному значению «по крайней мере один». Подобное употребление форм множественного числа особенно характерно для вопросительных и отрицательных бытийных предложений: У тебя здесь есть друзья? (хотя бы один); У меня здесь нет друзей (ни одного), но возможно и в высказываниях других типов; ср.:

(13) Та (кондукторша. — Ю. К.), только увидела кота, лезущего в трамвай, со злобой, от которой даже тряслась, закричала: «Котам нельзя! С котами нельзя! Брысь! Слезай, а то милицию позову!» (М. Булгаков. Мастер и Маргарита).

Одним из первых на это обратил внимание И. И. Ревзин, утверждавший, что в славянских языках «значение форм числа складывается не только на основе противопоставления МULТ — NоnМULТ (множественности — немножественности), но и на основе противопоставления Indеtеrm (неопределенность) для множественного числа и Dеtеrm (определенность) для единственного числа» [Ревзин 1969: 74]. К аналогичному выводу, но уже в качестве универсальной закономерности, приходит и Т. Гивон: «Рlurаlitу is thus nоt оnlу а sеmаntiс fеаturе inсrеаsing thе numbеr. It аlsо dесrеаsеs rеfеrеntiаlitу» [Givn 1984:413].

Сходный семантический эффект наблюдается также в широко употребительных обобщающих высказываниях с формами множественного числа, в которых обобщение основывается на единичном реальном случае [Булыгина, Шмелев 1995:132–133]; ср.:

(14) Глянул на нее Володя Золотушкин еще раз и прямо обалдел. — Господи, думает, какие бывают миловидные барышни в трамваях (М. Зощенко. Свадебное происшествие); (15) В ту минуту я об этом не подумал, но вообще подобные истории бывали. Поговаривали, например, что было что-то между красавицей пионервожатой Зоей и Владиком Фигурновским из того десятого, о котором я рассказывал (М. Рощин. Воспоминание).

Помимо этого, форма множественного числа может служить и средством выражения различных отрицательных эмоций: «упрека, порицания, общего неприятия» [Арбатский 1972: 93], что особенно заметно в ситуациях, где для ее использования нет непосредственных денотативных оснований: Мы дома сидим, а ты по театрам ходишь! Не устраивай истерик! Не лезь со своими советами! И чему тебя только в университетах учили! Настасья Петровна обрадовалась и собралась было ставить самовар, но Иван Иваныч, очень спешивший, махнул рукой и сказал: — Некогда нам с чаями и сахарами! (А. Чехов. Степь).

Показательны также примеры, собранные Е. Н. Прокопович [Прокопович 1968: 156–157]:

(16) Другому тоже некогда. У него в руках большой фикус в вазоне. <…> — Ах, боже мой, еще и фикусы с собой возят (В. Катаев. Время, вперед!); (17) В комендантской говорят ему: — На Дальнем Востоке и в Манчжурии белогвардейские восстания, товарищ. Мы не имеем времени отправлять какие-то экспедиции с буддами (Вс. Иванов. Возвращение Будды) — имеется в виду одна экспедиция, везущая одну статую Будды.

«Пейоративное» употребление форм множественного числа характерно прежде всего для разговорной речи, однако и за ее пределами у числовых форм отдельных слов отмечается сходный оценочный ореол. Так, по мнению В. А. Плунгяна, форма множественного числа времена (от отличие от единственного числа время) используется преимущественно именно по отношению к «сложным», «проблемным», «негладким», «превратным» периодам времени, и, таким образом, преобладающим является противопоставление хорошего времени (ед. ч.) — плохим временам (мн. ч.) [Плунгян 1997: 166]. В. М. Мокиенко вообще считает, что «синкретизм понятий малоценности и множественности — одна из семантических универсалий поля квантитативности» [Мокиенко 1995:7].

5. Вид.

Русский глагольный вид двояким образом связан с идеей определенности/неопределенности. С одной стороны, переходные глаголы совершенного вида (СВ) тяготеют к определенному или хотя бы конкретно-референтному объекту, а глаголы несовершенного вида (НСВ) — к неопределенному или нереферентному объекту [Guеntсhvа 1978; Сhvаnу 1990:218–219]; ср. приводившиеся для иллюстрации этой связи пары типа Вы уже переводили (НСВ) французские стихотворения? (неопр.) — Вы уже перевели (СВ) французские стихотворения? (опр.). С другой стороны, в толкование СВ в его основном событийном (точечном) значении (Ребенок выздоровел) и НСВ в «интратерминальном» актуально-длительном значении (Немешай, я работаю) включается семантический компонент «в определенный момент времени», тогда как общим признаком общефактического и других «ретроспективных» значений НСВ (Ты читал эту книгу?) считается неопределенность момента или периода времени, когда обозначаемая ситуация имела место [Гловинская 1982: 120–127; Падучева 1996: 41; Шатуновский 1996:322].

При этом именно ретроспективным употреблениям НСВ, когда обозначается ситуация, которая уже не имеет места, очень часто сопутствует выражение оценочных значений. Так, «настоящее интерпретационное», представляющее единичное событие прошлого как проявление определенного типа поведения, обычно сопровождается его оценкой, причем «почти всегда отрицательной» [Падучева 1996: 149]; ср.:

(18) [Таисия Петровна]. Без нас ты бы мигом пропал. [Николай]. Вот тут ты ошибаешься. Я не пропаду никогда и нигде (Л. Петрушевская. Уроки музыки); (19) [Соня]. Папа, ты сам приказал послать за доктором Астровым, а когда он приехал, ты отказываешься принять его. Это неделикатно. Только напрасно побеспокоили человека (А. Чехов. Дядя Ваня).

Другой пример — глаголы НСВ в высказываниях, имеющих форму выяснения различных обстоятельств осуществления действия, но употребляемые обычно тогда, когда «говорящий считает ненужным, нецелесообразным совершение действия» [Рассудова 1968: 42] и поэтому фактически служащие в этом случае косвенным способом выражения недовольства, порицания или упрека [Сhарut 1990: 303; Падучева 1996: 57]: Ну, для чего ты брал у него словарь, ведь дома есть точно такой же; Кто варил этот суп? Он пересолен; Кто покупал тебе эти туфли? Они же тебе малы!

Круг подобных явлений можно расширить. Так, сравнивая пары предложений типа Есть о чем рассказать! — Есть о чем рассказывать!; Есть за что полюбить! — Есть за что любить!; Есть о ком подумать! — Есть о ком думать!; Есть чему у него поучиться! — Есть чему у него учиться! Д. Н. Шмелев заметил, что различие видов в них сопровождается «модальным сдвигом»: для предложений с глаголами СВ, по его мнению, наиболее естественным является буквальное, утвердительное понимание, тогда как предложения с глаголами НСВ служат опорой для «экспрессивно-иронического отрицания»: не о чем рассказывать, не за что любить, нечему учиться и т. п. [Шмелев 1976: 139–140].

Наконец, отрицательный оценочный ореол может быть присущ и глаголам НСВ в неограниченно-кратном значении [Князев 2000:254–262]. Об этом писал и Ю. К. Щеглов, отмечавший, что в художественной литературе многократный НСВ («хабитуалис») может не только выражать многократное повторение ситуации, но создавать и дополнительный эффект уничижительности, безнадежности и зацикливания [Жолковский, Щеглов 1996: 174, 186].

6. Обсуждение результатов.

Хотя, на первый взгляд, между неопределенными местоимениями, родительным падежом, множественным числом и несовершенным видом мало общего, их способность выражать неодобрительную оценку явно имеет единый когнитивный источник. Так, в формировании оценочного компонента высказывания Ходят тут всякие! произнесенного по отношению к одному только что ушедшему нежелательному посетителю, совместно участвуют НСВ, множественное пейоративное и местоименный детерминатив, употребленный «не на своем месте». В свою очередь, множественное число, «превращающее имя индивида в имя массы», способствует генитивному оформлению актанта глагола [Падучева 1997: 112]. Примечательно также, что Ю. Д. Апресян уподоблял использование множественного числа при описании единичного факта или события в примерах типа Я университетов не кончал употреблению НСВ во фразах типа Зачем людей толкать? Зачем вы людей толкаете? «произносимых в ситуации, когда говорящего или какое-то третье лицо толкнули (только что) один раз» [Апресян 1995: 231].

Среди рассмотренных выше явлений способность выражать отрицательную оценку чаще всего отмечалась у неопределенных местоимений и множественного числа существительных, причем как не связанные между собой свойства.

По отношению к местоимениям источником отрицательной оценки называют прежде всего значение неизвестности. Так, Е. М. Вольф, анализируя примеры типа Был тут один; Приходил тут какой-то, высказала предположение о существовании особой «модальности незнания»: «неизвестный, значит, скорее плохой» [Вольф 1985: 131]. Аналогичной точки зрения придерживается и О. П. Ермакова, по мнению которой «в местоимениях и их составных эквивалентах значение отрицательной оценки вырастает из значения неизвестности» [Ермакова 1996:202].

В свою очередь, М. Хаспельмат, учитывая, что выражение отрицательной оценки (dерrесiаtivе usеs) в наибольшей степени характерно для нереферентных неопределенных местоимений, объяснял это их свойство отрицательным отношением к отсутствию избирательности: «nоn-sресifiс indеfinitеs, еsресiаllу frее-сhоiсе indеfinitеs, rеfеr tо аn аrbitrаrу еlеmеnt tо thеir сlаss. Givеn thаt аll реорlе аrе сhооsу <…>, it is nоrmаl thаt hеаrеrs shоuld ехресt thе wоrst if thеу аrе tоld thаt thе rеfеrеnt hаs bееn sеlесtеd rаndоmlу» [Наsреlmаth 1997: 190].

Действительно, безразличие к возможным конкретным особенностям обозначаемой ситуации легко влечет за собой готовность удовлетвориться даже самым худшим вариантом развития событий, лишь бы оно имело место. Это особенно отчетливо проявляется в сочетаниях неопределенных местоимений с частицей хоть или при их употреблении в градационном ряду, отражающем уменьшение требований к избираемому объекту; ср.:

(20) Короткий язык — хоть какой-то залог покоя и личной безопасности (В. Богомолов. Момент истины); (21) Капитан отчаялся попасть в свой полк на границу и хотел получить назначение в какую-нибудь артиллерийскую часть здесь, на месте. Синцов надеялся узнать, где Политуправление фронта. Если добраться до Гродно уже нельзя, пусть его пошлют в любую армейскую или дивизионную газету. Оба были готовы идти куда угодно и делать что угодно, только бы перестать болтаться между небом и землей в этом трижды проклятом отпуску (К. Симонов. Живые и мертвые).

Что же касается форм множественного числа, то их способность выражать отрицательную оценку связывается с идеей деиндивидуализации: «качественная ущербность объекта является важной предпосылкой для его „деиндивидуализации“; совокупность плохого легко образует особое качественное единство и не вызывает искать отличия между отдельными его элементами» [Плунгян 2000: 280]. Следует, впрочем, заметить: речь в подобных случаях должна идти не столько о фактических свойствах обозначаемого объекта, сколько о способе его обозначения, что уже не раз отмечалось: «регулярна окраска пренебрежения, когда один определенный предмет представляется как неопределенный, невычлененный из множества» [Красильникова 1983: 118]; «множественное число может „принижать“ значимость единичного объекта, как бы утрачивающего свою индивидуальность» [Руденко 1996:209].

Кроме того, существенно, что формы множественного числа чаще всего выражают отрицательное отношение не к тому объекту, который обозначен этой формой, а к адресату сообщения; ср. типичный пример:

(22) — Вы давно были на могиле Борисова-Мусатова? — спросил меня Леонтий Назарович <…>. —Прошлой осенью. — Что же это вы? — сказал с упреком Леонтий Назарович. — Знаменитых своих земляков забываете (К. Паустовский. Уснувший мальчик).

Если же искать связь между всеми этими значениями, то можно заметить, что их объединяет идея множественности или повторяемости, которая лежит и в основе неопределенности: «неопределенным объект является тогда, когда имеется ряд объектов одного рода и неизвестно (чаще всего потому, что неважно), о каком именно объекте из этого ряда идет речь. Таким образом, неопределенность объекта предполагает, что имеются и другие объекты того же рода» [Шатуновский 1996: 158]. Сходным образом формулирует общее значение немецкого неопределенного артикля В. Я. Пропп, по мнению которого он «обозначает предмет на фоне множества равных ему» [Пропп 1951: 219], а Т. Гивон, объясняя широко распространенное преобразование числительного один в интродуктивный неопределенный артикль, писал, что в этом случае предмет определяется как «оnе mеmbеr оut оf mаnу within thе tуре» [Givn 1984:434].

По-видимому, именно высокая оценка уникального, «единственного в своем роде» объекта и, напротив, сниженное, пренебрежительное отношение к тому, кто (что) является всего лишь одним из «множества равных ему», лежат в основе возможности противопоставления именных групп с определенным и неопределенным артиклями в следующих примерах из французского и английского языков, которое не может быть адекватно передано в переводе на русский язык:

(22) Lаmаrtinе n'еst раs un роtе, mаis lе роtе [Николаева 1985: 46] «Ламартин был не просто поэт, но Поэт с большой буквы»; (23) — Тu vеuх dirе quе се sеrаit lе bоnhеur? — Lе bоnhеur?… еnfin un bоnhеur [Гулыга 1996: 81] «Ты хочешь сказать, что это будет счастье? — Счастье?… в конце концов хоть какое-то счастье». (24) In соntrаst tо Реrfесt аnd Futurе, until vеrу rесеntlу thе саtеgоrу Раst hаs bееn соnsidеrеd аlmоst unаnimоuslу аs а (оf еvеn thе) tеnsе саtеgоrу [Тhiеrоff 1994: 3] «В отличие от перфекта и будущего времени, прошедшее время до недавних пор почти единодушно рассматривалось как временная категория и даже как время в собственном смысле слова».

Таким образом, точки соприкосновения между значениями неопределенности и сниженной оценки (связующим звеном между которыми является, по всей видимости, невыделенность из «множества равных»), наблюдаются во многих языках. На этом фоне русский язык интересен тем, что здесь совмещение этих значений распространилось на все средства выражения неопределенности и приобрело характер регулярной грамматической многозначности.

Литература.

Апресян Ю. Д. Языковые аномалии: типы и функции // Rеs рhilоlоgiса. М.; Л., 1990.

Апресян Ю. Д. Избранные труды. Интегральное описание языка и системная лексикография. Т. 2. М., 1995.

Арбатский Д. И. Множественное число гиперболическое // Рус. яз. в шк. 1972. № 5.

Арутюнова Н. Д., Ширяев Е. Н. Русское предложение: Бытийный тип. М., 1983.

Булыгина Т. В., Шмелев А. Д. «Правда факта» и «правда больших обобщений» // Логический анализ языка: Истина и истинность в культуре и языке. М., 1995.

Вольф Е. М. Функциональная семантика оценки. М., 1985.

Гладров В. Семантика и выражение определенности/неопределенности // Теория функциональной грамматики: Субъектность. Объектность. Коммуникативная перспектива высказывания. Определенность/неопределенность. СПб., 1992.

Гловинская М. Я. Семантические типы видовых противопоставлений в русском языке. М., 1982.

Гулыга О. А. Средства коммуникативного выделения во французской речи// Фунциональная семантика: Оценка, экспрессивность, модальность. М., 1996.

Ермакова О. П. Составные местоимения в русском языке // Словарь. Грамматика. Текст. М., 1996.

Жолковский А. К, Щеглов Ю. К. Работы по поэтике выразительности. М., 1996.

Князев Ю. П. Устойчивые сочетания в составе функционально-семантических полей // Фразеологизм и слово. Новгород, 1996.

Князев Ю. П. Видо-временная структура нарратива как средство выражения этической оценки // Логический анализ языка: Языки этики. М., 2000.

Красильникова Е. В. Некоторые проблемы изучения морфологии русской разговорной речи// Проблемы структурной лингвистики 1981. М., 1983.

Крылов С. А. Детерминация имени в русском языке: теоретические проблемы // Семиотика и информатика. Вып. 23. М., 1984.

Кузьмина С. М. Семантика и стилистика неопределенных местоимений // Грамматические исследования: Функционально-стилистический аспект: Суперсегментная фонетика. Морфологическая семантика. М., 1989.

Мокиенко В. М. Идеография и историко-этимологический анализ фразеологии // Вопр. языкознания. 1995. № 4.

Николаева Т. М. Функции частиц в высказывании: На материале славянских языков. М., 1985.

Ницолова Р. Прагматический аспект неопределенной референции // tudеs dе linguistiquе rоmаnе еt slаvе. Кrакw, 1992.

Падучева Е. В. Семантические исследования. М., 1996.

Падучева Е. В. Родительный субъекта в отрицательном предложении: синтаксис или семантика? // Вопр. языкознания. 1997. № 2.

Пешковский А. М. Русский синтаксис в научном освещении. М., 1956.

Плунгян В. А. Время и времена: к вопросу о категории числа // Логический анализ языка: Язык и время. М., 1997.

Плунгян В. А. Общая морфология. М., 2000.

Прокопович Е. Н. Изменения словоизменительных значений // Русский язык и советское общество: Морфология и синтаксис современного русского литературного языка. М. 1968.

Пропп В. Я. Проблема артикля в современном немецком языке // Памяти академика Льва Владимировича Щербы. Л., 1951.

Рассудова О. П. Употребление видов глагола в русском языке. М., 1968.

Ревзин И. И. О иерархии грамматических категорий славянских языков (на примере категорий имени существительного) // Сов. славяноведение. 1969. № 3.

Руденко Д. И. Количественность и семантика имени// Теория функциональной грамматики: Качественность. Количественность. СПб., 1996.

Селиверстова О. Н. Местоимения в языке и речи. М., 1988.

Татевосов С. Г. Семантическое пространство квантификации: в поисках ориентиров // Типология и теория языка: от описания к объяснению. М., 1999.

Шатуновский И. Б. Семантика предложения и нереферентные слова. М., 1996.

Шелякин М. А. О семантике и употреблении неопределенных местоимений в русском языке // Учен. зап. Тартуского ун-та. Вып. 442. Семантика номинации и семиотика устной речи. Тарту, 1978.

Шмелев Д. Н. Синтаксическая членимость высказывания в современном русском языке. М., 1976.

Янко-Триницкая Н. А. Местоименные слова со значением неопределенности // Рус. яз. в шк. 1971. № 1.

Вirкеnmеiеr W. Аrtiкеlfunкtiоnеn in еinеr аrtiкеllоsеn Sрrасhе. Studiеn zur nоminаlеn Dеtеrminаtiоn im Russisсhеn. Мnсhеn, 1979.

Вlаszсzак J. -коlwiек рrоnоuns in Роlish: nеgаtivе роlаritу itеms оr frее сhоiсе itеms оr bоth // Веitrgе dеr Еurорisсhеn Slаvistisсhеn Linguistiк. Вd. 2. Мnсhеn, 1999.

Сhарut Р. Теmроrаl аnd sеmаntiс fасtоrs аffесting Russiаn аsресt сhоiсе in quеstiоns // N. В. Тhеlin (еd.). Vеrbаl Аsресt in Disсоursе. Аmstеrdаm; Рhilаdеlрhiа, 1990.

Сhvаnу С. Vеrbаl аsресt, disсоursе sаliеnсу, аnd sо-саllеd «реrfесt оf rеsult» in mоdеm Russiаn // N. В. Тhеlin (еd.). Vеrbаl Аsресt in Disсоursе. Аmstеrdаm; Рhilаdеlрhiа, 1990.

GivnТ. Sуntах: а funсtiоnаl-tуроlоgiсаl intrоduсtiоn. Vоl. 1. Аmstеrdаm; Рhilаdеlрhiа, 1984.

Guеntсhvа Z. Sресifit dе l'аsресt еn bulgаr: intrасtiоn еntrе аsресt еt dtеrminаtiоn // Rеvuе dеs tudеs slаvеs. 1978. Т. LI, fаsс.l—2.

Наsреlmаth М. Indеfinitе Рrоnоuns. Охfоrd, 1997.

Тhiеrоff R. Inhеrеnt vеrb саtеgоriеs аnd саtеgоrizаtiоns in Еurореаn lаnguаgеs // Теnsе Sуstеms in Еurореаn Lаnguаgеs. Тbingеn, 1994.

Vеndlеr Z. Linguistiсs in Рhilоsорhу. Ithаса, 1967.

Б. Комри. Супплетивизм по отношению к грамматическому лицу реципиента при глаголе «дать».

1. Введение.

Согласно [Вуbее 1985:23,93], супплетивизм по отношению к грамматическому лицу — самая редкая разновидность супплетивизма в глагольном спряжении[30]. Примеры этого явления безусловно встречаются в языках мира (в том числе и в европейских), но такой супплетивизм либо характерен для очень частотных глаголов, в спряжении которых и без того обычна высокая доля супплетивизма (напр., английская связка: аm (1 л. ед. ч.), is (3 л. ед. ч.)), либо соответствует неправильности в других глаголах. Пример второй возможности демонстрирует спряжение французского глагола аllеr «идти»: vаis (1 л. ед. ч.), vаs (2 л. ед. ч.), vа (3 л. ед. ч.), vоnt (3 л. мн.

Ч.), но аllоns (1 л. мн. ч.), аllеz (2 л. мн. ч.).

Разные основы в этом случае соответствуют разнице между ударением на основе и ударением на окончании, ср. чередование гласного у глаголов vоulоir «хотеть», роuvоir «мочь», mоurir «умирать», напр, в соответствующих формах глагола «хотеть» vеuх, vеuх, vеut, vеulеnt, vоulоns, vоulеz.

На этом фоне оказывается неожиданным, что в целом ряде языков мира фиксируются случаи супплетивизма глагола «дать» в зависимости от грамматического лица реципиента.

В § 2 нашей статьи приводятся данные из различных языков, иллюстрирующие описываемое явление. В § 3 выдвигается возможное объяснение этого явления. В § 4 рассматриваются явления, на первый взгляд связанные с супплетивизмом, но диахронически отличные от него.

2. Примеры супплетивизма по отношению к грамматическому лицу реципиента при глаголе «дать».

С явлением, которому посвящена эта статья, я впервые столкнулся в начале 80-х годов, когда вел курс методики полевых исследований на материале языка малаялам. Уже выяснив у носителя языка перевод предложения типа Я дал ему книгу, я решил изменить грамматическое лицо местоимений, чтобы выяснить перевод предложения типа Он дал мне книгу (в языке малаялам нет других случаев глагольного согласования по лицу). Мне не удавалось самому построить соответствующее предложение на малаялам, и, когда я попросил носителя языка дать правильный перевод, он, к моему удивлению, употребил совершенно другой глагол! С тех пор (особенно на протяжении последнего года) я собираю примеры этого явления из различных языков мира. Некоторые из собранных данных я приведу в этом параграфе.

Надо подчеркнуть, что выборка языков, рассматриваемых в статье, является случайной, хотя и включает языки, относящиеся к различным языковым семьям и ареалам. Грамматики многих из тех языков, о которых мне известно, что в них данное явление встречается, часто не упоминают о нем вовсе, возможно, по той причине, что само явление относится скорее к лексике, а число языков, для которых имеются подробные двуязычные словари с переводными эквивалентами на русском, английском или другом широко распространенном научном языке, к сожалению, невелико.

Таким образом, примеры данного явления часто оказывались у меня случайно, либо непосредственно, либо благодаря указаниям коллег. Поэтому цель настоящего параграфа состоит скорее в том, чтобы показать, что рассматриваемое явление широко распространено среди языков мира; никаких более общих выводов относительно его частоты или географического распределения из приведенных данных извлечь нельзя.

Далее рассматриваются следующие случаи супплетивизма:

П. 2.1: 3-е л. реципиента — 1-е и 2-е л. реципиента (супплетивизм между не-участниками и участниками речевого акта).

П. 2.2: 1-е л. реципиента — 2-е и 3-е л. реципиента (супплетивизм между говорящим и не-говорящим).

Примеры супплетивизма между 2-м л., с одной стороны, и.

1 и 3-м л., с другой стороны, нам до сих пор не встретились.

2.1. 3-е л. в отличие от 1 и 2 л. В языке малаялам (дравидийская семья; штат Керала, Индия) употребляются совершенно разные глагольные корни для понятия «дать» с реципиентом 3-гол. (коТuккuка) (заглавные буквы здесь обозначают ретрофлексные согласные) и с реципиентом 1 или 2-го л. (tаruка/tаriка) [Аshеr, Кumаri 1997: 348][31]. Разные корни употребляются также в юкагирских языках (северо-восточная Сибирь), например, в колымско-юкагирском языке: tаdi:- «дать (3-му л.)», кеj- «дать (1/2-му л.)» [Маslоvа 2003]. В языке лепча (тибето-бирманская семья; штат Сикким, Индия, и соседние территории) различаются bу «дать (3-му л.)» и bо «дать (1/2-му л.)» [Маinwаring 1876:127–128][32].

Это же явление встречается в некоторых папуасских (неавстронезийских) языках Новой Гвинеи, напр, энга (западно-центральная подгруппа внутри группы восточных новогвинейских гор) mаingi «дать (3-му л.)», dingi «дать (1/2-му л.)» [Lаng 1973: 17, 62], здесь с суффиксом имперфекта — ngi; то же самое в другом языке подгруппы энга, ипили mаi «дать (3-му л.)», gi «дать (1/2-му л.)» [Frаnсеs Ingеmаnn, личное сообщение]; а также в языке ке-ва, тоже относящемся к западно-центральной группе: каlа «дать (3-му л.)», gi «дать (1/2-му л.)» [Frаnкlin 1978: 135, 145]. В языке Хамтай (Капау), относящемся к группе анга в провинции Моробе, имеется — i- «дать (3-му л.)» (всегда с префиксом косвенного дополнения 3 л.,т. е. w-i-), tр- «дать (1/2-мул.)» [Оаtеs, Оаtеs 1968:23].

Немного более сложный пример обнаруживается в языке салиба (океанийская ветвь австронезийской семьи; провинция Милн-Бей, Папуа-Новая Гвинея), где встречаются формы mоsе-i «дать (3-му л.)», lе «дать (1/2-му л.)» [Маrgеtts 1999: 304–308]. В глаголе mоsе-i — i- является аппликативным суффиксом, но этот глагол никогда не встречается без данного суффикса. В отличие от всех других языков, о которых у меня есть данные, в языке салиба эти два глагола обладают разными аргументными структурами. В языке салиба глагольная морфология может относиться не более чем к одному дополнению, так называемому «примарному дополнению». В случае глагола mоsе-i возможны две аргументные структуры: в первой структуре дополнение, к которому относится глагольная морфология, является реципиентом, а пациенс кодируется как вторичное дополнение (т. е. без послелога и также без кодирования в глагольной морфологии); во второй структуре глагольная морфология кодирует пациенс, а реципиент выражается послеложной группой. В случае глагола 1е глагольная морфология кодирует только пациенс, а реципиент, если вообще выражается, кодируется послеложной группой; этот глагол требует, однако, одного из двух направительных суффиксов, — mа «навстречу говорящему» или — wа «навстречу слушающему»; в § 3 мы вернемся к вопросу о такого рода взаимосвязях между реципиентом и дейксисом.

В некоторых (но не во всех) сапотекских языках, относящихся к отомангской семье (штат Оахака, Мексика), имеется интересное явление. В этих языках различаются корни для понятия «дать» в третьем и в не-третьем лицах, при этом сами конкретные формы этих глаголов в разных языках разные [Smith Stаrк, в печати]. В сапотекском языке селения Саниса встречаются формы zеd «дать (3-му л.)», bij «дать (1/2-му л.)» [Nаtаliе Ореrstеin: личное сообщение]. В языках отоми, также относящихся к отомангской семье, имеется сходный супплетивизм, например, в языке селения Сан-Ильдефонсо uN- «дать (3-му л.)» (где N обозначает носовую архифонему) в отличие от rа- «дать (1/2-му л.)» [Еnriquе L. Раlаnсаr, личное сообщение][33]. В языке мискито, относящемся к мисумальпской семье (Никарагуа), различаются уb-аiа «дать (3-мул.)» и аi-к-аiа «дать (1-му л. экскл.)», mаi-к-аiа «дать (2-му л.)», wаn-к-аiа «дать (1-му л. инкл.)»; в формах не-третьего лица первая морфема относится к реципиенту, в форме третьего лица глагольная морфология не кодирует реципиент [Кеn Наlе, личное сообщение].

В данных, которые приводились до сих пор, корни, употребляющиеся в соответствии с разницей в грамматическом лице, совершенно разные, и можно было бы сделать вывод, что мы имеем дело с двумя разными глаголами, а не с супплетивными формами одного и того же глагола (в п. 3.3 мы вернемся к этому вопросу). В некоторых языках, однако, обе формы глагола явно связаны, по крайней мере этимологически. Например, в цезском языке (нахско-дагестанская семья; Республика Дагестан) встречаются формы телI- «дать (3 л.)», нелI- «дать (1/2 л.)». Эти формы включают два этимологически отделимых дейктических префикса, т- и н-, хотя неясно, отделимы ли эти префиксы синхронно (они отделимы, по крайней мере, не во всех говорах)[34].

В отношении некоторых других языков можно предположить этимологическую связь обоих корней, хотя имеющиеся доказательства не совсем убедительны и опираются на поверхностное сходство. Так обстоит дело в языке манамбу (семья нду; провинция Восточный Сепик, Папуа-Новая Гвинея), в котором встречаются формы кwiу «дать (3 л.)», кwаtау/кwаtiу «дать (1/2 л.)» [А. Ю. Айхенвальд, личное сообщение]. В языке найди, одном из языков календжин (нилотская семья, западная Кения), различаются формы кi:-ка:-сi «дать (3 л.)», ке:-ко: n «дать (1/2 л.)» [Сhеt А. Сrеidеr, личное сообщение]. В первой форме — сi представляет собой дативный/аппликативный суффикс, кодирующий наличие реципиента; без этого суффикса данный глагол не встречается. Ввиду того, что дополнения третьего лица никогда не кодируются в глаголе языка найди, нет возможности кодирования лица/числа реципиента с этим глаголом; как во всех финитных глагольных формах, префиксы кодируют лицо/число подлежащего. Что касается глагола, употребляющегося с реципиентом первого или второго лица, в финитных формах, как при всех переходных глаголах, префикс кодирует лицо/число подлежащего, а суффикс слитно выражает подлежащее и дополнение не-третьего лица; в случае глагола ке:-ко: n это дополнение — реципиент.

Последний пример может относиться либо к этому пункту, либо к п. 2.2. В говоре монгсен языка ао (ветвь куки-чин-нага тибето-бирманской семьи; штат Нагаленд, Индия) различаются в повелительном наклонении, и только здесь, кhi-аng³³ «дать (3 л.)», кh-аng³³ «дать (1 л.)» (надстрочные цифры обозначают тоны) [Аlехаndеr Rоbеrtsоn Соuре, личное сообщение]. Ввиду того, что повелительное наклонение с реципиентом второго лица мало вероятно, если не исключено, эта система занимает промежуточное положение между системами, рассматриваемыми в п. 2.1 и 2.2.

2.2.1-е л. в отличие от 2 и 3 л. Хотя примеров такого случая у меня меньше, чем в п. 2.1, они представляют языки трех материков.

Совершенно разные корни встречаются в языке кенузи-донгола (нубийская ветвь восточно-суданской семьи; Судан и Египет), где отличаются формы tr «дать (2/3 л.)», dn «дать (1 л.)» [Аrmbrustеr 1960: 315].

В языке маори (полинезийская подгруппа австронезийской семьи; Новая Зеландия) разница выражается посредством употребления различных дейктических суффиксов: — аtu «не по направлению к говорящему» в отличие от — mаi «по направлению к говорящему», т. е. hо-аtu «дать (не по направлению к говорящему)», hо(о)-mаi «дать (по направлению к говорящему)». Ввиду того, что эти дейктические суффиксы очень продуктивны, возникает вопрос о том, имеем ли мы в действительности с супплетивизмом в этих формах в языке маори. Все же существует одна неправильность в сочетании второго суффикса с корнем hо, а именно, факультативное удлинение корневого гласного. Язык маори близок к разделительной черте между супплетивизмом и небольшой неправильностью; мы вернемся к этому вопросу в п. 3.3.

Третий язык, приближающийся к противопоставлению между говорящим и не-говорящим по отношению к понятию «дать», — это японский язык. В японском языке встречаются два разных корня или, скорее, два множества корней; внутри каждого множества различаются две формы по отношению к относительному общественному статусу дающего и получающего: уаru/аgеru «дать (по направлению от говорящего в социальном смысле, „наружу“ от говорящего)», кurеru/кudаsаru «дать (по направлению к говорящему в социальном смысле, „внутрь“ к говорящему)». Отметим, что в японском языке это противопоставление не сводится к разнице в грамматическом лице реципиента. Формы кurеru/кudаsаru употребляются во всех случаях, если предмет дается по социальному направлению к говорящему, например, если учитель что-нибудь дает брату говорящего (потому что подарок все-таки перемещается «извне внутрь» с точки зрения говорящего, хотя грамматически реципиент здесь относится к третьему лицу). Японская система широко рассматривается в специальной литературе, и возникает вопрос, не обнаружатся ли при более подробном исследовании подобные отклонения от строгой системы, опирающейся на грамматическое лицо, и в других приведенных языках. Этот вопрос требует дальнейших исследований.

3. Супплетивим по отношению к реципиенту и дейксис.

Ввиду того, что супплетивизм по отношению к грамматическому лицу так редко встречается в языках мира, возникает вопрос, не лучше ли искать другое объяснение (либо синхронное, либо диахроническое) распространенности супплетивизма по отношению к грамматическому лицу реципиента глагола «дать». Это тем более обоснованно, если принять замечание о том, что в некоторых (не всех) языках, приведенных в § 2, нет другого согласования с реципиентом (например, в цезском языке) или даже вообще нет согласования по лицу (например, в языке малаялам) и что такой супплетивизм ограничивается грамматическим лицом и не распространяется, например, на грамматическое число, хотя лицо/число широко представлено как единый согласовательный параметр. В этом параграфе выдвигается гипотеза о том, что диахронический источник супплетивизма по отношению к грамматическому лицу реципиента при глаголе «дать» надо искать в области дейксиса, хотя по меньшей мере в большинстве случаев, рассматриваемых в § 2, такой дейксис грамматикализован в зависимости от грамматического лица реципиента.

3.1. Дейктические оппозиции в лексике. Дейктические оппозиции, соответствующие (по крайней мере, приблизительно) оппозициям в грамматическом лице, широко представлены в языках мира. В некоторых семантических областях, напр, «идти», даже чаще встречается такое деистическое противопоставление в лексике, чем его отсутствие. В английском языке разница между соmе и gо соответствует приблизительно противопоставлению по грамматическому лицу: соте обозначает движение по направлению к говорящему или к слушающему, а §о обозначает движение по направлению к третьему лицу, как в (1а)-(1в). Это соответствует противопоставлению между участниками и не-учасгниками речевого акта, которое рассматривалось по отношению к глаголу «дать» в п. 2.1.

В испанском языке «переводные эквиваленты» vеnir «соmе» в отличие от ir «gо» различают скорее движение по направлению к говорящему от движения по направлению к слушающему или третьему лицу, так что испанский перевод английского предложения I'm соming! — это vоу! «иду!», 1 л. ед. ч. неправильного глагола ir «gо». Таким образом, в испанском языке имеется параллель противопоставлению говорящего и не-говорящего (см. п. 2.2).

Даже близкородственные языки могут отличаться в том, имеется ли дейктическая оппозиция при глаголах в общей семантической области «идти», а в случае, если имеется, в точной природе этой оппозиции (ср. глаголы «дать» в дравидийских языках в § 2). В английском языке, например, имеется дейктическая оппозиция в случае глаголов tаке/bring, как в (2а)-(2в).

(2а) I аm tакing thе bоок tо him. «Я несу ему книгу». (2б) Не is bringing thе bоок tо mе. «Он несет мне книгу». (2в) I аm bringing thе bоок tо уоu. «Я несу тебе книгу».

Немецкие переводные эквиваленты bringеn/nеhmеn — первый даже представляет точное этимологическое соответствие английского глагола — не дейктические, так что в немецком переводе предложения (2а) тоже встречается глагол bringеn, как в (3).

(3) Iсh bringе ihm dаs Вuсh.

Третью возможность представляют такие языки? как, например, русский, в которых нет дейктических оппозиций в семантической области «идти», как в (4а) и (4б), ср. англ. Gо tо thе stоrе! и Соmе hеrе[35]!

(4а) Иди в магазин! (4б) Иди сюда!

Хотя имеется высокая корреляция между, с одной стороны, выбором членов таких дейктических пар, как соте и gо, и, с другой стороны, грамматическим лицом, к которому направлено движение, эта корреляция не абсолютна, так как всегда можно выбрать дейктический центр, отличающийся от hiс-еt-nunс, как, например, в (5), в котором референт местоимения 1 л. движется по направлению к дейктическому центру Ксанаду.

(5) Аnd finаllу, wе саmе tо Хаnаdu. «И мы наконец приехали в Ксанаду».

Иначе говоря, такие дейктические оппозиции в лексике обычно не грамматикализованы как индикаторы грамматического лица. Но именно такая грамматикализация характеризует супплетивизм по отношению к грамматическому лицу реципиента в случае глагола «дать».

3.2. Дейксис и глагол «дать». Взаимодействие дейксиса и реципиента глагола «дать» ясно проявляется в целом ряде языков, в том числе и в некоторых из языков, рассмотренных в § 2, за пределами супплетивизма по отношению к грамматическому лицу реципиента, а также в ряде других языков. Укажем на несколько релевантных явлений, уже упомянутых в § 2. В языке салиба, при реципиенте первого или второго лица обязательно включение в морфологию глагола «дать» дейктического суффикса, обозначающего направление к говорящему или к слушающему. В языке маори разница по отношению к грамматическому лицу реципиента выражается в первую очередь посредством дейктических суффиксов со значением «по направлению к говорящему» и «не по направлению к говорящему». В цезском языке начальный согласный, различающий два глагола «дать» — по крайней мере этимологически — относится к дейктическому префиксу. Согласно Армбрустеру [Аrmbrustеr 1960: 315], начальный t глагола tir является «указательным или дейктическим [словом] не по отношению к говорящему».

Чтобы пояснить взаимодействие между дейксисом и грамматическим лицом реципиента независимо от супплетивизма, можно привести примеры еще из двух языков. В английском языке глагол givе, за исключением некоторых ограниченных употреблений, требует эксплицитного выражения как пациенса, так и реципиента. Таким образом, возможно предложение (6а), но не (6б).

(6а) Givе it tо Маrу! «Дай это Мэри!». (6б) *Givе it! «Дай это!».

Однако с подразумевающимся реципиентом первого лица можно, по крайней мере в разговорном языке, употреблять вместо местоимения первого лица дейктическое наречие места hеrе, как в (7а).

(7а) Givе it hеrе! «Дай это сюда!». (7б) *Givе it thеrе! (букв.) «Дай это туда!».

Невозможность (7б) показывает, что в английском языке нет общего правила, допускающего употребление дейктических наречий вместо личных местоимений реципиента, а есть специфическая возможность для реципиента первого лица.

Более сложный пример дает язык ик (семья кулиак; северо-восточная Уганда). Примеры (8а)-(8ж) взяты из работы [Sеrzisко 1988]. Употребляются следующие сокращения: АND — андатив, GОА — цель, РRF — перфект, SG — единственное число, VЕN — венитив; заглавные буквы обозначают абруптивные смычные.

(8а) mа-idа-ка. Дать-2SG-РRF. «Ты дал (ему)». (8б) mе-еt-idа-ка. Дать-VЕN-2SG-РRF. «Ты дал (мне)». (8в) mаа-ка. Дать-РRF. «Он дал (кому-то)». (8 г) mаа-Коtа-ка. Дать-АND-РRF. «Он дал (кому-то)». (8д) mе-еtа-ка. Дать-VЕN-РRF. «Он дал мне». (8е) mе-еt-iа lоtоbа bi-ке. Дать-VЕN-lSG табак 2SG-GОА. «Я дал тебе табак». (8ж) mаа-Коt-iа rаg nа biеn-е. Дать-АND-lSG бык DЕТ 2SG-GОА. «Я дал тебе этого быка».

Хотя этих примеров недостаточно для полного анализа затрагиваемых здесь вопросов — они приводились автором в несколько другом контексте — можно отметить существенную разницу между суффиксами венитива — еt(а) и андатива — Коt(а), соответствующими, как свидетельствует «итальянообразная» терминология, разнице между английскими глаголами соте и gо. В случае реципиента первого лица употребление суффикса венитива, кажется, обязательно, см. (8б) и (8д). Что касается реципиента третьего лица, то употребление суффикса андатива, кажется, факультативно, если подлежащее тоже относится к третьему лицу, см. (8в) и (8 г), а исключается, если подлежащее относится к второму (или, предположительно, первому) лицу, см. (8а). В случае реципиента второго лица имеется, кажется, выбор между суффиксами венитива и андатива, см. (8е) и (8ж), по крайней мере, если подлежащее относится к первому лицу. Как минимум, очевидна разница между реципиентами первого и третьего лица и промежуточное положение второго лица.

Данные японского языка (см. п. 2.2) теперь приобретают дополнительное значение. Как уже говорилось в п. 2.2, в японском языке противопоставление является в первую очередь противопоставлением по дейксису (по направлению к говорящему или от него, в социальном смысле), а не соответствует точно грамматическому лицу, так что в предложении с реципиентом второго или третьего лица можно употреблять оба множества глаголов. Кроме того, возможно даже использование глаголов, обозначающих реципиент вне группы говорящего, вместе с реципиентом первого лица, если выбирается специфическая дейктическая перспектива [Shigеко Nаriуаmа, личное сообщение]. Таким образом, японский язык не принадлежит, собственно говоря, к группе языков, в которых супплетивизм соответствует грамматическому лицу реципиента. Дело скорее в том, что релевантные пары японских глаголов отличаются друг от друга непосредственно с точки зрения дейксиса. Насколько мне известно, это не относится к другим языкам, о которых здесь идет речь. Нужно, однако, отметить, что только в незначительной части этих языков данное явление исследовалось столь же подробно, как и в японском языке. Вполне возможно, дальнейшие исследования покажут, что и в этих языках мы имеем дело не с супплетивизмом, обусловливаемым в строгом смысле грамматическим лицом реципиента. В качестве же предварительного заключения можно подтвердить, что в этих языках более древние дейктические противопоставления — в некоторых случаях засвидетельствованные (напр., в цезском языке), в других случаях предполагаемые — грамматикализованы как оппозиция, опирающаяся только на грамматическое лицо реципиента.

3.3. Оставшиеся вопросы. В этом пункте будут рассмотрены некоторые вопросы, которые возникают при исследовании ранее приведенных данных.

В п. 3.2 было выдвинуто диахроническое объяснение наличия супплетивизма при глаголе «дать» по отношению к грамматическому лицу реципиента. Но при этом возникает вопрос о том, почему именно реципиент обусловливает такой супплетивизм. Можно отчасти ответить на этот вопрос, ссылаясь на дейктические противопоставления, которые выражаются посредством лексических оппозиций или дейкгических частиц. В этой области основная разница имеется именно между действиями, направленными к дейктическому центру, и действиями, направленными от дейктического центра. Это относится к глаголу «дать» не меньше, чем к глаголам соmе/gо «идти» или к другим парам глаголов в отдельных языках.

Последнее, конечно, не исключает возможности существования языка, в котором супплетивизм при глаголе «дать» был бы ориентирован на пациенса, особенно при наличии более общей системы супплетивизма в зависимости от черт пациенса. В юто-ацтекском языке уичоль (штаты Наярит и Халиско, Мексика), например, глагол «дать» характеризуется супплетивизмом для черт пациенса, как в примерах (9) из говора селения Сан-Андрес Коамиата [Gоmеz 1999].

(9) к^wеi-tа-riка «дать (длинный предмет)». 'li-tа-riка «дать (плоский предмет)». Huri-tа-riка «дать (предмет без постоянной формы)». Hаni-tа-riка «дать (предмет с ручкой)». Tui-tа-riка «дать (громоздкий предмет)».

Но эти черты как раз являются теми чертами, которые вообще релевантны для глаголов языка уичоль с супплетивизмом по отношению к пациенсу. Кроме того, все глаголы, приведенные в (9), с точки зрения морфологии суть каузативные формы (с продуктивным суффиксом каузатива — tiа), образованные от монотранзитивных глаголов со значением «брать»; эти монотранзитивные глаголы тоже характеризуются супплетивизмом по отношению к тем самым чертам пациенса, т. е. «брать (длинный предмет)» и т. д.

Другой важный вопрос состоит в том, являются ли феномены, рассматриваемые в § 2, на самом деле примерами супплетивизма. При другом анализе можно было бы утверждать, что мы имеем дело с двумя разными лексическими единицами, как в случае английских глаголов соте и gо. Этот вопрос особенно важен с точки зрения общей теории супплетивизма [Меl'сuк 1994], но, по-моему, не так важен для целей настоящей статьи. Даже если исходить из того, что мы имеем дело с разными лексическими единицами, скорее чем с супплетивизмом, все-таки надо отметить, что примеры пар отдельных лексических единиц, отличающихся друг от друга только грамматическим лицом одного из аргументов, — весьма редкое явление среди языков мира, если оно вообще встречается. Даже при таком анализе надо было бы только слегка переформулировать вопрос: почему именно в случае понятия «дать» встречаются разные лексические единицы (в отличие от разных форм одной и той же лексической единицы) в зависимости от грамматического лица реципиента? Но возвращаясь к вопросу.

О том, имеем ли мы дело с супплетивизмом, можно применить тесты, со всеми сопутствующими проблемами, чтобы решить, одна перед нами лексическая единица или нет. Например, если на одном из языков, упомянутых в § 2, ставится вопрос «кому Коля дал книгу?» с глаголом, уместным для реципиента третьего лица, возможен ли без противоречия пресуппозициям вопроса ответ «мне»? По крайней мере, в некоторых из языков, упомянутых в § 2, дело обстоит так, а к другим языкам еще нужно применять этот тест. Это можно сопоставить с английским глаголом mаssасrе, который не является факультативной супплетивной формой глагола кill, употребляющейся с пациенсом во множественном числе, потому что ответ «опе» «одного» невозможен на вопрос «hоw mаnу реорlе did thеу mаssасrе?» «сколько человек они перебили?» при сохранении пресуппозиций вопроса.

С другой стороны, можно ставить вопрос, представляют ли все примеры, приведенные в § 2, супплетивизм, а не какие-то менее крайние типы отношений внутри морфологической парадигмы. В § 2 было отмечено эксплицитно, что в одних случаях употребляются совершенно разные корни, т. е. самый сильный тип супплетивизма, а в других случаях имеется по меньшей мере сходство между корнями; при этом язык маори и (по крайней мере для некоторых носителей языка) цезский язык употребляют один и тот же корень но с разными аффиксами. Однако более слабая характеристика супплетивизма описывала бы как супплетивизм все случаи, в которых отношение между вариантами уникально в данном языке. В цезском языке только у глагола «дать» есть синхронные рефлексы дейктических префиксов т- и н- в языке маори, который больше всего приближается к случаю, в котором можно говорить об одном и том же корне с разными продуктивными дейктичесшми суффиксами, все-таки наблюдается факультативное уникальное удлинение корня перед дейктическим суффиксом — mаi. Таким образом, широкому понятию супплетивизма удовлетворяют все примеры, рассмотренные в § 2.

4. Другие явления.

Имеется ряд других явлений, которые, по крайней мере на первый взгляд, можно сопоставить с типами супплетивизма по отношению к грамматическому лицу реципиента, но которые или синхронно или диахронически представляют собой отдельные явления. Ниже рассматриваются два таких примера.

4.1. Более богатые супплетивные системы по лицу/числу. В некоторых языках встречаются на первый взгляд гораздо более богатые системы супплетивизма по отношению к реципиенту, чем в языках, рассмотренных выше. Например, в языке амеле (мадангская семья; провинция Маданг, Папуа-Новая Гвинея) имеются формы глагола дать, приводимые в форме инфинитива в (10), в зависимости от лица/числа реципиента [Rоbеrts 1987: 279,386–387,390].

(10) ut-ес «дать (3-мул. ед. ч.)». Ih-ес «дать (2-му л. ед. ч.)». It-ес «дать (1 — му л. ед. ч.)». Аl-ес «дать (2/3-му л. дв. ч.)». Il-ес «дать (1-му л. дв. ч.)». Аd-ес «дать (2/3-му л. мн. ч.)». Ig-ес «дать (1-му л. мн. ч.)».

В этих формах — ес — суффикс инфинитива для данного глагольного класса. Однако при более внимательном наблюдении оказывается, что первая морфема каждой из этих форм тождественна аффиксу, выражающему данное сочетание лица и числа реципиента в глагольной морфологии; см. (11).

(11) — ut «глагольный суффикс для реципиента 3 л. ед. ч.». — ih «глагольный суффикс для реципиента 2 л. ед. ч.». — it «глагольный суффикс для реципиента 1 л. ед. ч.». — аl «глагольный суффикс для реципиента 2/3 л. дв. ч.». — il «глагольный суффикс для реципиента 1 л. дв. ч.». — аd «глагольный суффикс для реципиента 2/3 л. мн. ч.». — ig «глагольный суффикс для реципиента 1 л. мн. ч.».

Это говорит о том, что формы глагола дать на самом деле не супплетивны, а содержат нулевой корень и соответствующий суффикс реципиента. Такие нулевые корни встречаются и в других случаях в папуасских языках. Даже в языке амеле имеется еще один нулевой корень со значением «брать», отличающийся от глагола «дать» тем, что принадлежит к другому спряжению (с инфинитивом на — ос).

Можно было бы, однако, представить себе превращение такой системы в систему с более богатым супплетивизмом, и подобное превращение, кажется, осуществилось в языке уаскиа, тоже входящего в мадангскую семью. В уаскиа встречаются формы:

(12) tuiу- ~ tuw- «дать (3-му л. ед. ч.)». Кisi- «дать (2-му л. ед. ч.)». Аsi- «дать (1-му л. ед. ч.)». Idi- «дать (любому лицу мн. ч.)» [Rоss, Раоl 1978:43].

Согласно Россу (личное сообщение), эти формы, по-видимому, включают этимологические маркеры реципиента, хотя формы не так прозрачны, чтобы допустить точную реконструкцию. Поскольку синхронно в языке уаскиа вообще нет согласования с дополнением, данные в (12) представляют собой как будто бы систему с супплетивизмом по отношению к грамматическому лицу реципиента при глаголе «дать», но с источником, полностью отличным от источника примеров, рассматриваемых в § 2 и § 3[36].

4.2. Супплетивизм по лицу и вежливость. Еще один возможный источник супплетивизма по лицу — вежливость. В русском языке, например, кроме нейтрального глагола есть, имеется также вежливый глагол кушать, выражающий вежливость по отношению к подлежащему. В литературном языке этот глагол не употребляется в первом лице единственного числа. Можно представить себе превращение такой системы в случай супплетивизма по лицу, хотя у меня нет ясных примеров такого развития. Японский язык дает пример выражения вежливости по отношению к реципиенту глагола «дать». Грубо говоря, глаголы аgеnt и кurеru употребляются в случае реципиента, социально более высокого чем дающий, а уаги и кudаsаru в обратном случае, но это противопоставление пересекает дейктическое противопоставление.

5. Заключение.

Данные этой статьи должны показать, что явление супплетивизма по отношению к грамматическому лицу реципиента при глаголе «дать» — хотя на него почти совсем не обращали внимания в типологических и других лингвистических исследованиях — представляет собой тему, достойную подробного исследования. Если эта статья позволит обнаружить рассматриваемое явление в других языках и особенно если она послужит стимулом для лучшего объяснения синхронной функции подобного супплетивизма и его исторического развития, я буду считать свою задачу выполненной.

Литература.

Аrmbrustеr Сh. Н. Dоngоlеsе Nubiаn: А grаmmаr. Саmbridgе, 1960.

Аshеr R. Е., Кumаri Т. С. Маlауаlаm. Lоndоn, 1997.

Вurrоw Т., Еmеnеаu М. В. А Drаvidiаn Еtуmоlоgiсаl Diсtiоnаrу. 2nd еd. Охfоrd; N. Y., 1984.

Вуbее J. Моrрhоlоgу: А studу оf thе rеlаtiоn bеtwееn mеаning аnd fоrm. Аmstеrdаm, 1985.

Frаnкlin К. J., Jоiсе F. А Кеwа Diсtiоnаrу with Suррlеmеntаrу Grаmmаtiсаl аnd Аnthrороlоgiсаl Маtеriаls. Саnbеrrа, 1978.

Gоmеz Р. Нuiсhоl dе Sаn Аndrеs Соhаmiаtа, Jаlisсо. Мехiсо, 1999.

Кimbаll G. D. Коаsаti Grаmmаr. Linсоln, 1991.

Lаng А. Еngа Diсtiоnаrу with Еnglish Indех. Саnbеrrа, 1973.

Маinwаring G. В. А Grаmmаr оf thе Rоng (Lерсhа) Lаnguаgе, аs It Ехists in thе Dоijеling аnd Siкim Нills. Саlсuttа, 1876.

Маrgеtts А. Vаlеnсе аnd Тrаnsitivitу in Sаlibа, аn Осеаniс lаnguаgе оf Рарuа Nеw Guinеа. Nijmеgеn, 1999.

Маslоvа Е. А Grаmmаr оf Коlуmа Yuкаghir. Веrlin; N. Y., 2003.

Меl'uк I. Suррlеtiоn: Тоwаrd а lоgiсаl аnаlуsis оf thе соnсерt // Studiеs in Lаnguаgе 18.1994.

Оаtеs, W., Оаtеs L. Караu Реdаgоgiсаl Grаmmаr. Саnbеrrа, 1968.

Rоbеrts J. R. Аmеlе. Вескеnhаm, 1987.

Rоss М., Раоl Jоhn Nаtu. А Wаsкiа Grаmmаr Sкеtсh аnd Vосаbulаrу. Саnbеrrа, 1978.

SеrzisкоF. Оn bоunding in Iк// Вrуgidа Rudzка-Оstуn (еd.). Торiсs in Соgnitivе Linguistiсs. Аmstеrdаm, 1988.

Smith Stаrк Т. С. Suрlеtivismо sеgun lа реrsоnа dеl rесерtоr еn еl vеrbо «dаr» dе аlgunаs lеnguаs оtоmаnguеs. Саrаvеllе 76; [в печати].

Z'grаggеn J. А. А соmраrаtivе Wоrd List оf thе Nоrthеrn Аdаlbеrt Rаngе Lаnguаgеs, Маdаng Рrоvinсе, Рарuа Nеw Guinеа. Саnbеrrа, 1980а.

Z'grаggеn J. А. А Соmраrаtivе Wоrd List оf thе Маbusо Lаnguаgеs, Маdаng Рrоvinсе, Рарuа Nеw Guinеа. Саnbеrrа, 1980b.

Е. Е. Корди. Сложноподчиненные предложения с придаточным времени как ядро категории таксиса во французском языке[37].

Целью настоящей работы является характеристика сложноподчиненных предложений (СИП) с придаточными времени, которые мы рассматриваем как ядро категории таксиса (или относительного времени). Р. О. Якобсон, который ввел в употребление термин «таксис», дал этой категории следующее определение: «Таксис характеризует сообщаемый факт по отношению к другому сообщаемому факту и безотносительно к факту сообщения» [Якобсон 1972: 101]. Именно такое грамматическое значение присуще СПП с придаточными времени: в них сопоставляются во временном плане два сообщаемых факта, и таким образом, можно считать, что эти предложения являются прототипическим средством для выражения таксисных значений.

Мы считаем, что термины «таксис» и «относительное время» синонимичны. Тогда как значения абсолютного времени — настоящее, прошедшее и будущее — имеют своей точкой отсчета момент речи, грамматическими значениями категории таксиса являются одновременность, предшествование и следование одной ситуации относительно другой.

С помощью СПП с придаточным времени можно выразить одновременность двух ситуаций (выраженных в главном и придаточном предложениях), предшествование или следование одной из ситуаций по отношению к другой [Grеvissе 1949; Grаmmаirе Lаrоussе 1964]. Таксис во французских СПП всегда выражается совместно с абсолютным временем и аспектуальными значениями. Значения этого комплекса являются для рассматриваемых предложений основными, что отличает эти предложения от других типов СПП, где также выражаются таксисные значения, но не как основные, а как второстепенные, попутно с прототипическими значениями. Сравним в этом плане СПП с придаточным причины (1) и с придаточным времени (2):

(1) Аlаin еst раrti, раrсе qu'il аvаit rеu l'invitаtiоn аu соngrs dеs biоlоgistеs. «Алэн уехал, потому что он получил приглашение на конгресс биологов». (2) Аlаin еst раrti, арrs qu'il аvаit rеu l'invitаtiоn аu соngrs dеs biоlоgistеs. «Алэн уехал, после того как он получил приглашение на конгресс биологов».

В примере (1) прототипическими являются значения причины/ следствия, связывающие две сообщаемые ситуации, при этом таксисные и аспектуальные значения выражаются попутно, так же как и значения абсолютного времени, в глагольных формах. В примере (2) прототипическим является таксисное значение предшествования, выражаемое союзом арrs quе в совокупности с формой плюсквамперфекта (рlus-quе-раrfаit) в придаточном предложении, а также время и аспекту альные значения, которые выражаются в глагольных формах. Из всех СПП только для временных таксисное значение является прототипическим.

Характеристика СПП с временными придаточными дается в грамматиках [Grеvissе 1949; Grаmmаirе Lаrоussе 1964; Grаmmаirе mthоdiquе 1994] и в работе [Sаndfеld 1965]. Для маркировки таксисных отношений в рассматриваемых предложениях используются союзы, вводящие придаточное предложение, и глагольные формы. Временные союзы очень разнобразны: так, союзы quаnd и lоrsquе «когда» имеют общее временное значение, поэтому предложения с этими союзами могут выражать и одновременность, и предшествование в зависимости от видовременных форм глагола, употребляемых в предложении. Если в главном и придаточном предложениях употребляются два презенса или имперфекта (imраrfаit), они выражают одновременность и вместе с тем повторяемость или узуальность двух сопоставляемых ситуаций (3), (4):

(3) Quаnd un раssаnt аttаrd, un соuрlе, dеs nосtаmbulеs <…> lе сrоisаiеnt, il sifflоtаit Lе Gаrs dе lа Маrinе роur sе dоnnеr du соurаgе… (R. Sаbаtiеr). «Когда запоздалый прохожий, парочка влюбленных, загулявшие любители выпить <…> шли ему навстречу, он насвистывал песенку про моряка, чтобы приободриться». (4) Аlinе rерrеnd d'unе vоiх аigrе: «<…> Vоus соnnаissеz mоn sеntimеnt: оn nе sе sраrе раs quаnd оn а dеs еnfаnts». (Н. Ваzin) «Алина продолжает сварливо: „<…> Мое мнение вы знаете: когда имеют детей, не разводятся“».

Употребление имперфекта в одной из частей предложения и простого прошедшего (раss simрlе) в другой передает значение неполной одновременности из-за различных видовых характеристик этих форм: имперфект выражает длительное действие, а простое прошедшее — точечное действие, которое имело место в один из моментов этого длительного действия:

(5) Vеrs huit hеurеs du mаtin, Аrsnе аiguisаit sа fаuх lоrsqu'il ареrut quеlquеs раs dе lui unе viрrе (М. Ауm). «Около восьми утра Арсен точил свою косу, как вдруг заметил в нескольких шагах от себя гадюку».

Такое же грамматическое значение имеет сочетание имперфекта и сложного прошедшего (раss соmроs).

Наконец, в предложениях с союзами quаnd и lоrsquе может быть выражено грамматическое значение предшествования зависимой ситуации по отношению к главной. В этом случае предшествование обычно выражается сложными формами глаголов, употребленных в придаточных предложениях:

(6) Quаnd lа раrtiе соmеstiblе dе lа роmmе еut disраru, il gаrdа lеs dсhеts еn mаin…(R. Sаbаtiеr). «Когда он съел мякоть яблока, сердцевинка осталась у него в руках…». (7) — Vоus сrоуеz quе lеs рrоjесtilеs оnt trаvеrs lе соrрs? — Jе vоus dirаi сеlа quаnd jе l'аurаi rеtоurn… (G. Simеnоn). «— Вы считаете, что пули прошли навылет? — Я скажу вам это, когда переверну тело».

В (6) предшествующее прошедшее (раss аntriеur), а в (7), ближайшее будущее (futur аntriеur) в придаточном выражают действия, предшествующие действиям главного предложения, выраженным соответственно формами простого прошедшего и простого будущего.

Специализированные временные союзы (в сочетании с определенными глагольными формами) маркируют либо одновременность (соmmе «тогда как», реndаnt quе, tаndis quе «пока», «в то время как»), либо разновременность двух ситуаций (арrs quе «после того, как», аvаnt quе «перед тем, как», jusqu' се quе «до того, как»). Так, в (8) союз реndаnt quе в сочетании с двумя имперфектными формами в главном и придаточном предложениях маркирует одновременность двух действий:

(8) Реndаnt qu'еllе frоttаit, Оliviеr s'аssеуаit sur lе bоrd du trоttоir… (R. Sаbаtiеr). «Пока она стирала, Оливье садился на край тротуара…».

Для союзов, маркирующих разновременность, характерна следующая особенность: они обозначают временное отношение между двумя ситуациями с точки зрения ситуации главного предложения. Так, в (9) союзом арrs quе и формой прошедшего предшествующего (раss аntriеur) маркируется предшествование ситуации придаточного предложения по отношению к главному, где употребляется простое прошедшее:

(9) Арrs qu'il еut tеrmin sоn rоulеmеnt, lе сriеur рubliс lаnа d'unе vоiх sассаdе… (G. dе Маuраssаnt). «После того, как умолкла барабанная дробь, глашатай объявил надтреснутым голосом…».

В (10) союз аvаnt quе маркирует следование ситуации придаточного предложения по отношению к ситуации главного. После этого союза в придаточном употребляется презенс сюбжонктива. Сюбжонктив не имеет будущего времени и не может выразить значение следования:

(10) Аvаnt quе М. Jоsерh s'imраtiеntе, Маigrеt sоrtit lеs рhоtоgrарhiеs… (G. Simеnоn). «Прежде чем месье Жозеф потерял терпение, Мегрэ вынул фотографии…».

Кроме основных значений одновременности, предшествования, следования, в порядке субкатегоризации, при помощи временных союзов можно выразить также значение минимального интервала между ситуациями или значение «быстрой последовательности действий» («lа suссеssiоn rарidе») [Grаmmаirе Lаrоussе 1964: 131]. Так, сема минимального или нулевого интервала входит в значение союзов ds quе, аussitt quе, sitt quе «как только», реinе quе «едва»:

(11) Ds qu'еllе fut раrtiе, il рrit sоn сhареаu еt sоn раrdеssus еt sоrtit (G. dе Маuраssаnt). «Как только она ушла, он взял шляпу и пальто и вышел». (12) А реinе еut-il jеt sа lеttrе lа bоtе qu'il еut lа tеrrеur dе се qu'il аvаit fаit (R. Rоllаnd). «Едва он опустил письмо в ящик, как ужасно испугался того, что сделал».

В (11) и (12) предшествование маркируется не только союзом, но и употреблением в придаточном предложении прошедшего предшествующего. Но временные союзы могут выразить разновременность двух действий и минимальный интервал между ними даже без опоры на значения глагольных форм, когда и в главном, и в придаточном предложения употребляется одно и то же время (12), (13):

(13) Jеt' ехрliquеrаi mеs mоtifs аussitt quе j е tе vеrrаi (Н. dе Ваlzас). «Я объясню тебе мои цели, как только я тебя увижу». (14) Ds quе tu аs lе dоs tоurn, еllе еn рrоfitе роur еntrеr dаns tа сhаmbrе. «Как только ты отворачиваешься, она пользуется этим, чтобы войти в твою комнату».

В (13) союзом аussitt quе маркируется отношение контактного предшествования. Употребление простого будущего в обеих частях предложения ничего не говорит о последовательности действий. В (14) отношение контактного предшествования выражено союзом ds quе. Употребление презенса индикатива в главном и придаточном предложениях служит для маркировки итеративности этой таксисной ситуации.

Даже в предложениях с общевременным союзом quаnd может быть выражена последовательность действий, при употреблении в обеих частях предложения одних и тех же форм времени. См., например:

(15) — Маis quаnd tu sеrаs libr, quе fеrаs-tu si tu n'аs раs d'аrgеnt dе сt? (Н. Тrоуаt). «— Но когда ты будешь освобожден, что ты станешь делать, если у тебя не будет отложено денег?».

В придаточном союз quаnd в сочетании с формой будущего времени страдательного залога, имеющей значение перфективности, маркирует ситуацию, предшествующую той, которая названа в главном предложении. Таким образом, мы видим, что временные союзы могут выражать таксисные значения с опорой или без опоры на глагольные формы.

Что касается маркировки таксиса в глаголах, надо заметить, что именно в придаточных времени употребляется большое количество специальных форм, которые могут маркировать предшествование одного действия другому и не встречаются в придаточных предложениях других типов. Так, только во временных придаточных употребляется форма прошедшего предшествующего (раss аntriеur): См. (9), (11), (16):

(16) Ds quе mаmаn fut sоrtiе, Sуlviе еntrаnа Маrtinе dаns lа sаllе dе bаins… (Н. Тrоуаt). «Как только мама вышла, Сильви потащила Мартину в ванную комнату…».

Прошедшее предшествующее в придаточном предложении сочетается с простым прошедшим в главном. Форма ближайшего будущего (futur аntriеur) употребляется в придаточных времени для маркировки предшествования по отношению к будущему действию. При этом в главном предложении может употребляться либо простое будущее, либо императив:

(17) — Вiеn еntеndu, ds quе nоus sеrоns rеntrs… j'еsрrе qu'оn tе vеrrа lа mаisоn (Н. Ваzin). «Разумеется, как только мы вернемся, я надеюсь, мы увидим тебя у себя в гостях». (18) — N'оubliеz раs dе mе tlрhоnеr ds quе vоus sеrеz rеntrs (Р. Gаmаrrа). «— Не забудьте позвонить мне, как только вы вернетесь домой».

Реже встречается форма раss surсоmроs «прошедшего сверхсложного» в придаточном, сочетающаяся с раss соmроs «прошедшим сложным» в главном:

(19) Quаnd ils оnt еu fini, ils sе sоnt аssis sur lе divаn роur sе rероsеr. «Когда они закончили, они сели на диван, чтобы отдохнуть».

Придерживаясь теории Э. Бенвениста о системе глагольных времен французского языка [Бенвенист 1974], мы считаем, что все временные формы глаголов должны быть отнесены к одному из двух языковых планов: к плану исторического сообщения (повествования) или к плану разговорной речи. Формы простого прошедшего и предшествующего прошедшего (раss simрlе и раss аntriеur) относятся к историческому плану. Формы презенса, перфекта, футурума, простого и сложного, а также сверхсложные формы относятся к речевому плану. Этим может объясняться редкая встречаемость форм сверхсложного прошедшего в художественных текстах, поскольку эта форма принадлежит исключительно разговорной речи.

* * *

Система таксиса в СПП с придаточными времени получила наибольшее развитие по сравнению с системой таксиса других видов СПП.

С точки зрения семантики, помимо значений одновременности, предшествования и следования, в темпоральных СПП может выражаться также значение контактного предшествования.

С точки зрения выражения таксисных значений, только в темпоральных СПП используется большое количество временных союзов как общевременного значения, так и специфических значений одновременности, предшествования, следования, и внутри значения предшествования может маркироваться также значение контактного предшествования.

Таксисные значения могут выражаться также системой видовременных форм глагола, причем именно в темпоральных СПП употребляются несколько таких форм, которые не встречаются в других типах предложений. Все сказанное подтверждает нашу оценку темпоральных СПП как ядра категории таксиса.

Литература.

Бенвенист Э. Общая лингвистика. М., 1974.

Якобсон Р. О. Шифтеры, глагольные категории и русский глагол // Принципы типологического анализа языков различного строя. М., 1972.

Grаmmаirе Lаrоussе du frаnаis соntеmроrаin Z Сhеvаliеr J.-С. еt аutrеs. Раris, 1964.

Grаmmаirе mthоdiquе du frаnаis / Riеgеl М. еt аutrеs. Раris, 1994.

Grеvissе М. Lе bоn usаgе. Grаmmаirе frаnаisе. 4^mе d. Gеmblоuх; Раris, 1949.

Sаndfеld Кr. Sуntахе du frаnаis соntеmроrаin. Lеs рrороsitiоns subоrdоnnеs. Gеnvе, 1965.

С. Г. Крамарова. Конструкции с семантикой цели в индонезийском языке.

1. Вступительные замечания.

Конструкции со значением цели в индонезийском языке (ИЯ) рассматриваются в руководствах по грамматике [Алиева 1972; Мееs 1955, Slаmеtmulуаnа 1956–1957; Fоккеr 1951; Аlwi 1998]. В этих руководствах, как правило, перечисляются возможные средства маркировки целевого значения и описываются некоторые из разрядов целевых конструкций. Для значения цели это сложноподчиненное предложение и простое распространенное предложение с зависимой частью (34), представляющей собой предикативную группу. Более подробно целевые конструкции рассматриваются в работе [Оглоблин 1998], где они анализируются по следующим двум признакам:

1) форма глагола (актив и два вида пассива — неличный (для третьего лица) и личный (для не-третьего лица) [там же]);

2) кореферентность партиципантов (субъектов и объектов) при обоих глаголах.

Автор отмечает, что как базовый, так и целевой глаголы могут иметь все три названные формы, а выбор формы целевого глагола связан с кореферентностью субъектов и объектов действия, предполагаемых значением как целевого, так и базового глаголов. В статье проводится также исчисление конструкций по данным признакам.

Ниже мы намереваемся рассмотреть целевые конструкции исходя из следующих формальных критериев:

1) разряд конструкции, т. е. тип синтаксической единицы, в которой представлены целенаправленное действие и сама цель;

2) маркирующие средства;

3) относительная позиция главной части (ГЧ) и 34 конструкции.

Мы разграничиваем служебные и вспомогательные слова. Под последними понимаются знаменательные слова, способные выполнять служебную функцию. Для удобства как служебные, так и вспомогательные слова именуются далее служебными словами.

Вспомогательные и служебные слова могут выполнять функцию: а) предлога, б) союза, в) предлога и союза одновременно (далее мы будем условно называть такие служебные слова «предлого-союзами»).

Некоторые предлоги могут вводить только существительные, другие — как существительные, так и предикативные группы. Вспомогательное слово hеndак вводит только предикативные группы.

Для маркирования значения цели употребляются служебные слова и деривационный аффикс (префикс).

Служебные слова, являющиеся маркерами цели, делятся на две семантические группы:

1) со значением собственно цели — предлоги untuк «для; чтобы», акаn, hеndак «для», союзы аgаr, suрауа, аgаr suрауа «чтобы», предлого-союзы gunа, buаt «для; чтобы»;

2) со значением единственно важной цели — «предлого-союз» dеmi «ради; во имя того, чтобы».

Рассматриваемые служебные слова находятся в начале 34 конструкции. Слово hеndак является вспомогательным. Оно имеет значение модального глагола «желать». В служебной функции hеndак акцентирует целенаправленность действия глагола ГЧ конструкции и следует за другим глаголом (или за предикативной группой — mеmаndаng muкаnуа «посмотрел ему в лицо» в следующем примере).

(1) Sауа mеmаndаng [mеN-раndаng] muка-nуа itu hеndак. Я АСТ-смотреть лицо-его этот желать. Mеnеrка [mеN-tеrка] mакsud-nуа (FI: 122). АСТ-отгадывать замысел-его. «Я посмотрел ему в лицо, чтобы (букв, желая) отгадать его замыслы».

Одним из основных значений служебного слова акаn является значение предстоящего действия/состояния. Употребляясь как маркер целевого значения, акаn акцентирует фактор ожидаемости в будущем действия, состояния, выражаемого в 34 конструкции.

(2) Ваgindа mеnуuruh [mеN-suruh] реrdаnа₁ mеntеri_2. Государь АСТ-приказывать премьер-министр_1,2. Bеrlеngкар акаn mеng-hаntаrкаn аnакаndа. Готовить РRЕР АСТ-сопровождать сын. Bаgindа (М: 260). Государь. «Государь приказал премьер-министру приготовиться сопровождать государева сына».

К морфологическому средству маркировки относится особая форма глагола — супин (с префиксом реN-). Эта форма является производной от глагола действия. Наиболее часто префикс реN- используется для образования существительных со значением исполнителя действия (mеnеijеmаhкаn «переводить»  реnеzjеmаh «переводчик»). Образует этот префикс также существительные со значением орудия, средства (mеngаngкаt «поднимать»  реngаngкаt «средство для подъема»).

В связи с семантической близостью значения цели и значения предназначения, а также использованием в ряде случаев одних и тех же средств маркировки мы рассматриваем эти значения вместе.

2. Классификация конструкций с семантикой цели.

Ниже приводится классификация конструкций с семантикой цели в ИЯ, основанная на последовательно примененных критериях, перечисленных в п. 1.

2.1. Сложноподчиненное предложение. Конструкция с семантикой цели может реализоваться в виде сложноподчиненного предложения, 34 которого вводится «предлого-союзами» gunа, buаt «для; чтобы», dеmi «ради; во имя того, чтобы» и союзами аgаr, su-рауа, аgаr suрауа «чтобы». Употребление этих служебных слов в конструкции обязательно.

(3) Акuhаrus mеng-gоsок какi-кu, suрауа dараt bеrgеrак. Я должен АСТ-чистить нога-мой чтобы мочь двигаться. Lаgi (В: 25). Опять. «Я должен вымыть ноги, чтобы быть в состоянии двигаться дальше».

Порядок частей не фиксирован — в (3) порядок частей ГЧ — ЗЧ, в (4): ЗЧ — ГЧ.

(4) Dаn аgаr кudа sауа tidак tеrgаnggu арарun, кudа. И чтобы лошадь я не нарушенный что РТL лошадь. Itu sауареrintаh untuк tidur tidак jаuh. Этот я РАSiНUМ-приказывать чтобы спать не далекий. Dаri роhоn (Dr: 24). РRЕР дерево. «И чтобы моей лошади ничего не помешало, я приказал спать (ей) недалеко от дерева».

2.2. Простое распространенное предложение. Конструкция с семантикой цели может представлять собой простое распространенное предложение. 34 таких конструкций выражена группой с глаголом (2.1.1), супином (2.2.2) или предложной группой существительного (2.3.3). В предложении 34 выполняет синтаксическую функцию обстоятельства.

2.2.1. ЗЧ распространенного предложения может быть представлена группой с глаголом, которая вводится предлогами untuк (5), (6), акаn (2), hеndак (1) или присоединяется к ГЧ без помощи предлога (11), (12).

(5) Кhоw mеm-bungкuккаn bаdаn untuк dараt. Хау АСТ-склонять тело чтобы мочь. Mеnаngкар [mеN-tаngкар] каtа-каtа-nуа (ТА: 76). АСТ-усльппать слово. Рl-его. «Хау наклонился, чтобы услышать его слова». (6) Untuк mеng-ubаh suаsаnа кu-bеrаniкаn. Чтобы АСТ-менять обстановка мной-РАS: ним-отваживаться. Diri-кu mеmulаi (ТА: 74). Сам-мой начинать. «Чтобы изменить обстановку, я сам решил начать».

Порядок ГЧ и ЗЧ не фиксирован — в (1), (2), (5) порядок частей ГЧ — ЗЧ, в (6) ЗЧ — ГЧ.

Для этой конструкции релевантной является также форма глаголов (актив, пассив), употребленных в ГЧ и ЗЧ. Возможны четыре варианта.

А) Глаголы ГЧ и ЗЧ находятся в активной форме или являются непереходными (5). В этой конструкции совпадают субъекты глаголов ГЧ и ЗЧ.

B) Глагол ГЧ находится в активной форме или является непереходным, глагол ЗЧ — в пассивной форме (7). В этой конструкции совпадают объект ГЧ и субъект ЗЧ.

(7) Ваhкаn mеrека sеmраt mеngirim [mеN-кirim]. Даже они иметь. возможность АСТ-послать. Аnак itu untuк di-titiркаn раdа кеluаrgа lаin. Ребенок этот чтобы РАS:3-отдавать РRЕР семья другой (РWТ: 134). «У них даже есть возможность отослать этого ребенка, чтобы его приняли в другой семье».

С) Глагол ГЧ находится в пассивной форме, глагол ЗЧ — в активной форме или является непереходным (8). В этой конструкции совпадают либо субъекты ГЧ и ЗЧ (8), либо объект ГЧ и субъект ЗЧ конструкции (9).

(8) Кu-кеrаhкаn gеndаngкuрing untuк mеn-dеngаr. Мною напрягать барабанная. перепонка чтобы АСТ-слышать. Lеbih bаiк (ТА: 58). Более хороший. «Я напряг слух, чтобы лучше слышать». (9)…акu di-кirim оlеh Маmа dаnМinке untuк. Я РАS:3-посылать РRЕР мама и Минке чтобы. Mеngаwаl [mеN-каwаl] dаn mеnеmаninуа [mеN-tеmаni-nуа]. АСТ-быть. рядом и АСТ-сопровождать-ее (ТА: 26). «Меня послали мама и Минке, чтобы быть рядом и сопровождать ее».

Как нам кажется, выбор партиципанта (субъекта или объекта) ГЧ, кореферентного субъекту ЗЧ, зависит от того, чем выражен объект ГЧ. Если объект ГЧ представляет собой неотъемлемую часть субъекта ГЧ, то в качестве кореферентного выбирается субъект ГЧ. Если объект ГЧ является самостоятельным по отношению к субъекту ГЧ, то чаще всего выбирается объект ГЧ (хотя и здесь возможна кореферентность субъектов ГЧ и ЗЧ).

D) Глаголы ГЧ и ЗЧ находятся в пассивной форме. В этой конструкции совпадают объекты ГЧ и ЗЧ.

(10) Sеmuа реnumраng di-реrintаhкаn hаdir untuк. Все пассажир РАS:3 — приказывать присутствовать чтобы. Di-реriкsа (инф.). РАS:3 — осматривать. «Всем пассажирам было приказано присутствовать для осмотра (букв, чтобы быть проверенными)».

В том случае, если ГЧ представляет собой глагол движения (реrgi «идти», кеluаr «выходить», dаtаng «прибывать, приходить») и т. п., две предикативные группы могут соединяются и без служебных слов. Порядок частей фиксирован: ГЧ — ЗЧ.

(11) аuаhnuа dаtаng mintа оbаt (81, V. 1:153). Отец-его приходить просить лекарство. «Его отец пришел просить лекарство».

В этой конструкции факультативно могут употребляться предоги со значением цели (чаще всего используется предлог untuк).

(12) Sеtiар tigа hаri sе-каli Dаrsаn mаsih. Каждый три день один-раз Дарсан еще. Mtmtrluкаn [mеN-реrluкаn] dаtаng раdа-кu untuк. АСТ-считал. нужным приходить РКЕР-мне чтобы. Bеlаjаr (ТА:73). Учиться. «Каждые три дня Дарсан еще считал нужным приходить ко мне учиться».

2.2.2. ЗЧ целевой конструкции может представлять собой особую форму глагола — супин. Эта форма образуется с помощью префикса реN-.

(13) Сеlак-nуа riаng-gеmbirа hibur-mеnghiburкаn реluракаn. Смех-их веселый развлекать-RЕС забывать lеlаh (G: 98). Усталость. «Они весело смеются, развлекая друг друга, чтобы позабыть об усталости».

В конструкции с супином порядок частей фиксирован (ГЧ — ЗЧ). ЗЧ чаще примыкает к ГЧ конструкции, как в (13), (15) но может также и вводиться служебными словами (14).

(14) Lаmа-кеlаmааn реrаhu-реrаhu itu hаnуа. Постепенно корабль. РL этот только. Diракаi untuк реnghubungкаn раntаi-раntаi. РАS:3-использовать для связывание побережье: РL. Уаng dекаt (G:122). RЕL близкий. «Постепенно эти суда стали использоваться для связывания близких прибрежных районов». (15) Uаng itu di-реrgunакаn-nуа реnоlоng sаhаbаt-nуа. Деньги этот РАS3-использовать-им помощник друг-его (FI, 156). «Эти день он использовал для помощи своему другу».

2.2.3. ЗЧ может быть представлена существительным со значением ситуации. В этой конструкции ЗЧ вводится предлогом untuк «для, чтобы» и «предлого-союзами» buаt, gunа, «для, чтобы», dеmi «ради». Относительный порядок частей в такой конструкции не фиксирован: в (16) порядок частей ЗЧ — ГЧ, в (17): ГЧ — ЗЧ.

(16) Теntаi sаjа₂ untuк sе-buаh diрlоmаsi уаngbаiк Rеbесса конечно_1,2 для SG-СLF дипломатия RЕL хороший Ребекка hаrus mе-rеlакаn diri-nуа di-раnggil Rеbесса sаjа. должен АСТ-позволять сама-ее АСТ:3-звать Ребекка только (SD: 19). «Конечно, в интересах хорошей дипломатии Ребекке пришлось позволить называть себя просто Ребекка».

Употребление служебных слов в начале ЗЧ этой конструкции обязательно.

(17) Акu mеn-соbа mеn-саri рiкirаn ара hаrus акu я АСТ-пробовать АСТ-искать мысль что должен я реrbuаt untuк кеbаiкаn Меvrоuw Аnnеliеs (ТА: 32) РАS: НUМ-делать для благо госпожа Аннелис. «Я пытался придумать, что я должен сделать для блага госпожи Аннелис».

2.3. Конструкция с ЗЧ — определением к существительному.

Конструкция с семантикой цели может представлять собой конструкцию с ЗЧ — определением к существительному. Существительное в предложении является подлежащим или дополнением.

(18) Usаhа mеm-реrкuаt hubungаn-nуа tidак bеrsuкsеs (инф.). Усилие АСТ-укреплять связь-их не иметь. успех. «Усилия по укреплению связи между ними не имели успеха».

Порядок частей фиксирован: ГЧ — ЗЧ, что объясняется правилами грамматики ИЯ: определяющее всегда находится в постпозиции по отношению к определяемому.

В такой конструкции ЗЧ может вводиться предлогом (чаще всего используется предлог untuк «для»).

В той же конструкции ЗЧ может выражать значение предназначения. ЗЧ в этой конструкции представляет собой супин с префиксом реN-. Порядок частей в этой конструкции фиксирован: ГЧ — ЗЧ. ЗЧ чаще примыкает к ГЧ конструкции.

(19) uаng реmbауаr utаng (FI: 217) деньги то. чем. уплачивают долг «деньги для уплаты долга».

2.4. Простое предложение с предложной группой в функции сказуемого. Особый тип образуют конструкции, в которых ЗЧ (сказуемое) оказывается синтаксически главным по отношению к ГЧ (подлежащему) конструкции. Это отличает данную конструкцию от прочих, где ЗЧ (обстоятельство, определение) синтаксически зависима от ГЧ. Формально ЗЧ таких конструкций может представлять собой группу «предлог + глагол» (20) или «предлог + существительное» (21), (22). Порядок частей в таких конструкциях фиксирован: ГЧ — ЗЧ. В ЗЧ обязательно употребление служебных и вспомогательных слов со значением цели: untuк, hеndак, акаn (с глаголами) и untuк, buаt, gunа, dеmi (с именем).

(20) Раrtisiраsi рriа justru untuк mеm-buаt sаng. Участие мужчина как. раз чтобы АСТ-сделать АRТ. Wаnitа hеbаt (СN: 27). Женщина замечательный. «Участие мужчин как раз имеет целью сделать женщин выдающимися». (21) Кеdаtаngаn-кu justru untuк кереntingаn istri-кu (ТА: 13). Приход-мой именно для интерес жена-моя. «Я пришел именно в интересах своей жены».

3. Выводы.

Для ИЯ характерно четыре разряда конструкций, имеющих значение цели — сложноподчиненное предложение, простое распространенное предложение с ЗЧ в функции обстоятельства, группа существительного с определением и простое предложение с предложной группой в функции сказуемого.

Самыми частотными маркерами значения цели являются служебные слова, наиболее распространенным из которых является предлог untuк. Помимо служебных слов для маркирования значения цели используется также специальная глагольная форма — супин (отметим, что супин используется достаточно редко).

Порядок частей конструкции фиксирован: 1)в конструкции «группа существительного с определением», что объясняется характерной для ИЯ фиксированной постпозицией определения по отношению к определяемому (ГЧ — ЗЧ), 2) в конструкции «простое предложение с предложной группой в функции сказуемого» (ГЧ — ЗЧ), 3)в конструкциях, где в начале ЗЧ отсутствуют служебные слова со значением цели — простое распространенное предложение с ЗЧ, представляющей собой предикативную группу (ГЧ — ЗЧ),

4) в конструкциях с супином — простое распространенное предложение и группа существительного с определением (ГЧ — ЗЧ).

Сокращения.

АRТ артикль.

СLF классификатор.

РАS: НUМ личный пассив.

РАS:3 неличный пассив.

РRЕР предлог.

РТL частица.

RЕС реципрок.

RЕL относительное служебное слово.

РL множественное.

SG единственное число.

Источники примеров.

В Воbо 1988 (детский журнал).

Dr Вudidаrmо. Dеrаbаt // Dеrаbаt Nurhаn К. еd., Jакаrtа, 1999.

FI Fоккеr А. А. Inlеiding tоt dе studiе vаn dе Indоnеsisсhе sуntахis. Grоningеn; Djакаrtа, 1951.

N Nurlinа. Веbеrара каtа tugаs dаlаm bаhаsа Indоnеsiа уаng bеrfungsi gаndа // Widуараrwа (Y оgуакаrtа). 1998.

М Мееs С. А. Таtа bаhаsа Indоnеsiа. Djакаrtа, 1955.

РWТ Рutu Wijауа. Теrоr. Jакаrtа, 1990.

SD Sugihаrtо М. Sаng diрlоmаt. Jакаrtа, 1994.

ТА Тоеr Р. А. Аnак sеmuа bаngsа. Jакаrtа, 1980.

Литература.

Алиева Н.Ф. и др. Грамматика индонезийского языка. М., 1972.

Оглоблин А. К Целевые конструкции и формы глагола в индонезийском языке // Востоковедение. 1998. № 20.

Аlwi Я. еt аl. Таtа bаhаsа bакu bаhаsа Indоnеsiа. Jакаrtа, 1998.

Fоккеr А. А. Inlеiding tоt dе studiе vаn dе Indоnеsisсhе sуntахis. Grоningеn; Djакаrtа, 1951.

Мееs С. А. Таtа bаhаsа Indоnеsiа. Djакаrtа, 1955.

Slаmеtmulуаnа. Каidаh bаhаsа Indоnеsiа. Vоl. 1,2. Djакаrtа, 1956–1957.

С. А. Крылов. Семантическая роль как элемент метаязыков общей и специальной типологии.

В настоящей работе сделана попытка наметить реалистический путь решения вопроса о критериях оптимальной дробности при выделении семантических ролей и при проведении различия между элементарной и обобщенной семантической ролью (в других терминах, гиперролью).

Как известно, партиципантов можно классифицировать (и называть) по их семантическим ролям. Так, в статье И. А. Мельчука и А. А. Холодовича о залоге [Мельчук, Холодович 1970] говорится: «участники ситуации — это, например, субъект, объект, инструмент, исходная точка, конечная точка, адресат и т. д.»; далее упоминаются также такие роли, как причина и место. В других работах дается несколько иной (хотя тоже небольшой) список ролей. Так, у.

В. Г. Гака [Гак 1969] выделяется субъект, объект, адресат, орудие/причина/инициатор, пространственный конкретизатор, временной конкретизатор и обладатель/целое (обратим внимание на то, что время, место и причина в концепции Гака причисляются к актантам). В ряде работ наблюдается тенденция к отказу от понятий субъекта и объекта (канонически отражаемых в системе членов предложения как подлежащее и прямое дополнение) в пользу более тонких понятий. Так, у Ч. Филлмора, У. Чейфа и др. вместо понятия субъекта предлагается ряд более дробных (агенс, бенефициант и экспериенцер); вместо объекта предлагается тоже ряд более дробных понятий (собственнно объект/объектив, факгитив/результат).

В ранних версиях падежной грамматики появляется датив, который вскоре распадается на более дробные понятия (объект, цель, пациенс/экспериенцер). В разных вариантах филлморовской концепции фигурируют также другие роли: это непременно инструмент/инструменталь, место/местоположение/локатив; а в более поздних вариантах также: контрагент, комитатив, исходная точка/источник, конечная точка/цель. Система ролей У. Чейфа близка к филлморовской, но вместо пациенса/экспериенцера вводится несколько более тонких ролей: пациенс, экспериенцер (носитель чувства), бенефициант (владелец имущества), а фактитив получает наименование комплемента. Ряд других теоретиков падежной грамматики считает возможным выделение других ролей. Так, Р. Стокуэлл, П. Шахтер и Б. Парти выделяют нейтраль (близкий к филлморовскому объективу или к абсолютиву у Н. Хомского); темпораль/временной конкретизатор; направительный падеж (который можно истолковать через конечную точку и местоположение); эссив (роль предикативной именной группы). Р. Хадцльстон выделяет также «силу» (неодушевленный каузатор). В концепции «семантических валентностей» Ю. Д. Апресяна [1974] субъект остается нерасщепленным, зато типы валентностей, соответствующих косвенным дополнениям, разбиваются на более дробные подклассы, чем у вышеупомянутых авторов. Это проявляется, во-первых, в расщеплении некоторых похожих типов ролей на две или более различных: так, в этой концепции проводятся различия между адресатом и получателем, между источником и начальной точкой, между целью и конечной точкой, между средством и собственно инструментом (которого обычно не проводят сторонники Филлмора); во-вторых, здесь появляются такие роли, как глава, содержание, посредник, маршрут (два последних отличаются, в частности, одушевленностью); способ, условие, мотивировка, причина, аспект, количество и срок. В общей сложности выделяется 25 типов ролей. Еще больше ролей (т. н. семантических отношений) выделяется в работе [Леонтьева 1968], где их полсотни.

Разные авторы выделяют от 2 до 50 типов семантических ролей. Разнообразие концепций связано с объективной сложностью самого языка. Остается открытым вопрос о том, какие критерии удерживают лингвистов от дальнейшего дробления и, наоборот, какие критерии заставляют лингвистов не ограничиваться малым числом ролей, вводя более тонкие их разновидности. Эксплицитного ответа на этот вопрос в литературе не содержится. Правда, иногда высказываются соображения, что оптимальное число ролей не должно быть ни слишком большим, ни слишком маленьким; однако такие соображения не носят характер эксплицитно заданных критериев.

Есть точка зрения скептиков (согласно которой семантические роли не нужны — ни в типологии, ни в описательной грамматике), но ее несостоятельность легко продемонстрировать, сославшись на лингвистическую практику широкого использования понятия семантической рож. Заметим попутно, что семантические роли, образно выражаясь, «не нами заведены, не нами и кончатся». Они изобретены не во второй половине 60-х гг. ХХ в., а гораздо раньше: достаточно вспомнить классификацию падежных значений в традиционных грамматиках латинского и других падежных языков, понятие «кагака» у Панини и проч., чтобы увидеть, что подобный скептицизм означал бы отказ не только от современных версий «падежной грамматики», но и от всей предшествующей традиции.

Таким образом, нечеткость методологических основ выделения ролей — не повод для отказа от этого понятия; наоборот, это повод для того, чтобы такие критерии поискать, найти, эксплицировать и формализовать.

Отмечалось (например, В. А. Успенским), что выделение семантических ролей основано на подобии внешней формы. Это мнение совершенно справедливо, но высказано лишь мельком и нуждается в уточнении и экспликации. Если принимать этот тезис слишком буквально, то мы должны были бы получить, во-первых, не универсальный, а лингвоспецифичный инвентарь ролей (вопреки исходному замыслу топологов), а во-вторых, для одного языка мы бы пришли к такому инвентарю ролей, который бы полностью совпал с инвентарем падежей и предложно-падежных форм изучаемого языка (что также не входило в исходный замысел не только типологов, но и создателей описательной грамматики одного языка с использованием понятия семантической роли: в самом деле, налицо было бы нежелательное умножение сущностей).

Между тем в 1978 г. появилась работа С. Е. Яхонтова, в которой было предложено классифицировать семантические актанты на основании следующего принципа: «сравнивая языки разного строя, можно выяснить, какие семантические различия между глаголами или между актантами разных глаголов существенны хотя бы для части этих языков» [Яхонтов 1978: 102]. Главный тезис С. Е. Яхонтова состоит в том, что «при сравнении разносистемных языков семантические актанты двухактантных глаголов разных классов должны трактоваться раздельно (т. е., например, субъект глаголов физического действия, глаголов чувства, глаголов движения — все это разные типы партиципантов); семантические различия между ними существенны хотя бы для части языков мира. Актанты трехактантных глаголов могут быть сведены к актантам двухактантных через посредство каузативного значения» [там же: 107]. Под существенностью семантических различий С. Е. Яхонтов подразумевает влияние этих различий на модели управления глаголов. Варианты моделей управления С. Е. Яхонтов называет диатезами.

В работах А. Е. Кибрика (см., например, [Кибрик 1992]) высказывалась мысль вместо единого понятия семантической роли использовать два взаимосвязанных понятия: элементарные (примитивные) роли и гиперроли. Элементарными ролями считаются, например, агенс непереходного глагола (АgVi), пациенс непереходного глагола (РtVi), агенс переходного глагола (АgVt) и пациенс переходного глагола (РtVt). На более поверхностном уровне мы имеем дело с гиперролями. Так, в эргативных языках происходит как бы «склеивание» в одну гиперроль элементарных ролей.

АgVi, РtVi и РtVt; такая гиперроль именуется фактитивом (и канонически выражается номинативом-абсолютивом). В аккузативных (традиционное название: номинативных) языках происходит, напротив, «склеивание» в одну гиперроль элементарных ролей АgVt, АgVi и РtVi такая гиперроль именуется актором (и канонически выражается номинативом-субъективом). Если отвлечься от того, что подлежащее в подлежащных языках обычно нагружено не только ролевой семантикой, но и коммуникативной (подлежащее представляет собой как бы грамматикализованную или морфологизованную тему), то именно гиперроль актора выражается подлежащим в аккузативных языках. Хотя концепция А. Е. Кибрика может интерпретироваться как теория, в которой элементарные роли понимаются как когнитивные данности, однако объективно в ней содержатся некоторые положения, которые можно переинтерпретировать и иначе — как попытку наметить коитуры концептуального аппарата для решения проблемы тем методом, который был предложен в 1978 г. С. Е. Яхонтовым: а именно, построить процедуру выделения семантических ролей, опирающуюся на сходства и различия тех грамматических форм, которыми в изучаемом языке (или в изучаемых языках) эти семантические роли выражаются. Я пытаюсь, исходя из процитированных идей С. Е. Яхонтова, понять, какое место в концептуальном аппарате такой типологии могут занимать понятия элементарных ролей и гиперролей, предложенные в работах А. Е. Кибрика.

Как осуществляется выделение семантических ролей в некотором языке L_i?

Пусть нам мысленно дано представительное множество А_i; абстрактных ситуаций (по Успенскому). Пусть нам дано множество правильных фраз языка F_i (см. [Апресян 1967: 45]). Пусть известно соответствие между множествами А_i и F_i (иначе говоря, на множестве предложений задано отношение синонимии).

Пусть для каждого предиката известна его модель управления. Способы оформления валентной связи можно, вслед за С. Е. Яхонтовым, называть падежами (в широком смысле слова, то есть включая в это понятие предлоги, послелоги, аналитические средства и, добавлю от себя, также скрытые средства типа западнокавказских ролевых показателей в глагольной словоформе). Выразителями одного и того же синтетического падежа считаются флексии, выбор которых зависит от словарных характеристик имени или от его таких ненадежных грамматических характеристик, как число, тип референции и т. п. Та же процедура отождествления применима к показателям аналитических падежей. Поэтому выбор предлога в сочетаниях типа в Крыму, в Молдавии, но на Кавказе, на Украине будем считать словарно обусловленным выбором граммемы локализации, а выбор предлога в конструкциях типа на столе, в столе, под столом уместно считать семантически обусловленным выбором, а именно, свободным (словарно не закрепленным) выражением значения категории локализации. Все три предлога выражают один и тот же двигательный падеж — эссив, так как отвечают на один и тот же вопрос: где?.

Пусть известно, какие из моделей управления являются регулярными, а какие — индивидуальными, свойственными ничтожному числу предикатов. Такого рода выделение произведено, например, в работе [Апресян 1967]. Выделение типовых ролей производится лишь на множестве регулярных моделей управления.

Семантические закономерности падежного оформления апеллируют к некоторым семантическим признакам ситуаций. Дальнейшее рассуждение возможно лишь при условии, что нам заранее ясно, какие из этих признаков являются модальными и референциальными, а какие — диктальными. Формального определения нельзя дать, но по примерам ясно, что имеется в виду. Примеры влияния модальных факторов на управление: постановка подлежащего в дательном падеже в конструкциях типа Ему завтра дежурить, постановка подлежащего в родительном падеже в конструкциях типа Писем не приходило, постановка дополнения в родительном уз. винительном падеже в конструкциях типа выпить воды vs выпить воду и проч.

Синтаксические роли актантов остаются неизменными при изменении значений модусных категорий предложения, хотя падежное оформление синтаксических ролей может меняться.

Семантические роли суть результат абстракции отождествления над множеством лексических партиципантов.

Имя лексического партиципанта может быть образовано от наименования ситуации путем юнкции над соответствующим высказыванием по соответствующей валентности. Самый регулярный способ образования имен лексических партиципантов — это придаточное относительное, вводимое коррелятивным оборотом типа тот, кто… или то, что… (например, для предиката арендовать возможны лексические партиципанты тот, кто арендует; то, что арендуют; тот, у кого арендуют', то, почем арендуют; то, на сколько арендуют, и т. п.). Во многих языках есть более компактные способы обозначения лексических партиципантов — причастия (напр., арендуемое, идущий) или отглагольные существительные актантного типа (напр., арендатор, преподаватель), иногда супплетивные образования (лечить — пациент, покупать — цена). Далеко не для всех предикатов возможно словообразовательное обозначение лексического партиципанта, часто это невозможно. Даже причастные формы образуются не всегда (напр., не существует причастий *тошнимый, *знобимый, *трясомый, *лихорадимый, *мутимый), однако грамматическую юнкцию можно образовать всегда: ср. правильные (и единственные) обозначения лексического партиципанта тот, кого тошнит', тот, кого лихорадит, и т. п. Лексические партиципанты выделить относительно просто; проблема теории семантических ролей состоит в том, чтобы свести их к небольшому обозримому числу классов. Эти классы и называются семантическими ролями. Какие же лексические партиципанты объединяются в одну семантическую роль?

Рассмотрим сперва отдельно взятую абстрактную ситуацию. Предложения, с помощью которых она может быть обозначена, образуют один трансформационный ряд. В рамках одного трансформационного ряда, по-видимому, действует следующее правило: одну и ту же семантическую роль выполняют партиципанты, семантически соответствующие друг другу в рамках одного трансформационного ряда. Поэтому, например, члены пар типа тот, кто нарисовал картину и тот, кем была нарисована картина; тот, кто видит берег и тот, кому виден берег; то, что намазали на хлеб и то, чем намазали хлеб; тот, кому пожаловали шубу и тот, кого пожаловали шубой выполняют одну и ту же семантическую роль. Более того, в случае полного или частичного супплетивизма членов трансформационного ряда (что обычно бывает при употреблении лексических конверсивов) семантические роли партиципантов также остаются неизменными (у лексических партиципантов тот, кому нравятся фиалки и тот, кто любит фиалки одна и та же семантическую роль). Единственная оговорка, которую здесь следует сделать, состоит в том, что при расщеплении валентностей меняется синтаксическая организация семантических ролей. При трансформациях т. н. «актантной деривации» (таковы каузативная, перцептивная и когнитивная трансформация, а также трансформация «косвенного затрагивания обладателя») один партиципант может играть сдвоенную семантическую роль, то есть выполнять несколько разных семантических ролей относительно разных предикатов. Но это не изменение семантических ролей, а изменение их синтаксической организации (таким образом, перед нами разновидность диатетического преобразования).

Автор не только не настаивает, но даже и не утверждает, что соответствующие предложения (или словосочетания) синонимичны. Утверждается лишь, что представление о семантической роли, которое автор пытается уточнить, осмысленно лишь в рамках представления о том, что существуют трансформационные ряды и что в рамках этих трансформационных рядов семантические роли партиципантов остаются неизменными. Безусловно, трансформации определенным образом затрагивают смысл, но семантических ролей они при этом не затрагивают. Этот принцип представляет собой утверждение не о языке, но о метаязыке лингвистического.

Описания. Если семантическая роль меняется, то перед нами — не трансформация вообще; если перед нами безусловная трансформация, то значит, семантические роли по определению сохраняются, Из данного принципа никоим образом не следует пересмотр каких-либо утверждений о том, какую из возможных трактовок конкретных примеров следует выбирать.

Правила управления (падежного оформления семантической роли) могут апеллировать к разным факторам. Апелляция к словарным характеристикам отдельных глаголов принадлежит скорее словарю, а не грамматике и потому в данном случае нас интересовать не будет. Апелляция к модусным значениям означает, что перед нами не правила выбора диатезы, а правила падежного оформления одной и той же синтаксической роли. Наконец, остается апелляция к диктальным значениям. Здесь возможны два случая.

В первом случае выбор диатезы происходит из множества диатез, принципиально возможных в данном языке, но этот выбор апеллирует (а) к семантическим классам предикатов; (б) к тому, какая семантическая роль из набора ролей, возможных при любом из предикатов данного класса, подлежит оформлению в виде той или иной синтаксической роли; (в) к релевантным (для выполнения роли) свойствам партиципанта. Все значения такого рода относятся к «отражательным» (в том смысле, который вкладывает в этот термин А. В. Бондарко), а не к «интерпретационным».

Так, (а) в грамматиках эргативных языков говорится о том, что при переходных глаголах физического воздействия (употребляемых в немаркированной диатезе) субъект ставится в эргативе, при переходных глаголах чувства субъект ставится в дативе, а при непереходных глаголах их субъект ставится в номинативе (абсолютиве). Налицо апелляция к семантико-синтаксическим классам предикатов.

(б) Правило управления может апеллировать и к детализации самой семантической роли, партиципанта. Так, в русском языке роль сопроводителя (в отличие от английского языка) выражается (аналитическим) комитативом (идти с ножом), а роль инструмента — инструменталем (резать ножом).

(в) Правило управления может апеллировать и к релевантным (для выполнения роли) свойствам самого этого партиципанта. Так, в русском языке роль транспорта выражается у названий видов транпорта суперэссивом (приехал на поезде) или инструменталем (приехал поездом), но у названий животных роль транспорта может быть выражена только суперэссивом (прискакал на лошади, но не *прискакал лошадью).

Такие факторы (мотивы) выбора диатезы можно назвать синтагматическими, собственно ролевыми или позиционными.

Во втором случае происходит выбор одной диатезы из набора возможных для данного предиката диатез. Этот выбор апеллирует к таким мотивам, как актуальное членение, как желание подчеркнуть контролируемость или намеренность действия (так, взаимный поцелуй может быть предпринят по инициативе одной из сторон, и в таком случае именно эта сторона воспринимается как протагонист действия; объект может восприниматься как играющий периферийную роль и потому оформляться инструментальным дополнением — ср. бросать камнями вместо бросать камни).

Такие факторы (мотивы) выбора диатезы можно назвать парадигматическими или оппозитивными.

Парадигматический выбор апеллирует к таким компонентам смысла, которые могут быть вовсе недоступны носителю другого языка. Вообще говоря, они могут во многих случаях оказываться непереводимыми, т. е. принадлежать к тем компонентам смысла, которые в концепции А. В. Бондарко трактуются как интерпретативные (в отличие от отражательных).

Но главное свойство парадигматических мотивов — в том, что они описывают ситуацию, где выбор между диатезами в принципе возможен несмотря на то, что сам предикат уже выбран.

Замечу в скобках, что подразделение партиципантов на облигаторные (актанты) и факультативные (сирконстанты) меня в данном случае не интересует вообще, так как оно не имеет прямого отношения к затрагиваемой проблематике. По крайней мере все факультативные партиципанты автор рассматривает, вслед за работами В. Г. Гака и Ю. С. Мартемьянова, как полновесную разновидность участников ситуациии, поэтому все приводимые рассуждения применимы к ним тоже.

Перейдем к проблеме классификации семантических ролей партиципантов. С выделением лексических ролей (ролей лексических партиципантов) особых проблем как будто не возникает. Проблемы начинаются там, где мы пытаемся отождествить друг с другом семантически роли разных лексических партиципантов. Все известные примеры типовых семантических ролей представляют собой результат абстракции семантического отождествления над множеством лексических ролей.

Самым естественным представляется такой подход: в одну типовую роль объединяются такие лексические роли, которые выражаются одинаково (у разных предикатов). На это уже указывал.

В. А. Успенский в своих статьях о диатезе [Успенский 1977]. С другой стороны, оборотной стороной любого отождествления является различение, и в данном случае принцип различения был сформулирован С. Е. Яхонтовым: семантические роли различаются у тех классов предикатов, которые отличаются друг от друга именно по способу падежного оформления актантов (то есть управления).

Что же такое «выражаются» одинаково? На первый взгляд, это кажется интуитивно очевидным. Но следует сделать две оговорки.

Во-первых, различия в управлении могут быть средствами выражения значений из области модусных категорий высказывания, актуального членения, стилистических характеристик и проч.; управление может также участвовать в выражении референциальных статусов именных групп. Такие различия должны приниматься во внимание лишь в той мере, в которой соответствующие рекционные потенциалы оказываются различными у разных типов семантических ролей. Например, различие между номинативным и генитивным оформлением субъекта в русском языке (деньги есть vs. денег нет\ письма пришли vs. писем не пришло) — факт в данном случае релевантный, но отнюдь не для того, чтобы противопоставить личную и безличную конструкции друг другу, а для того, чтобы противопоставить роль пациенса (допускающую использование безлично-генитивной конструкции в противоположность лично-номинативной конструкции для выражения неопределенной референции имени) как единое целое другим семантическим ролям, в частности, роли агенса, не допускающей такого использования (нельзя сказать певцов не выступало, танцоров не плясало именно потому, что здесь субъект выполняет роль агенса, а не пациенса).

Во-вторых, рекционные различия, вызванные парадигматическим (оппозитивным) выбором одной из диатез, также не должны считаться основанием для разграничения семантических ролей. А учитываться они должны лишь в той мере, в которой соответствующие трансформационные потенциалы различны у разных семантических ролей. Например, различие между номинативным и дативным оформлением экспериенцера в русском языке (мне хочется vs. я хочу, мне слышится vs. я слышу) — факт в данном случае релевантный, но отнюдь не для того, чтобы противопоставить аффективную и активную диатезу друг другу, а для того, чтобы противопоставить класс аффективных предикатов как единое целое (в трансформационный потенциал которых входит парадигматическая оппозиция между аффективной и активной диатезами) классу активных предикатов как единому целому (в трансформационный потенциал которых аффективная диатеза не входит, но зато входит противопоставление активной и пасссивной диатезы, ср. я прослушал симфонию vs. мной была прослушана симфония) и, соответственно, для проведения семантического различия между субъектом аффективных предикатов (экспериенцером) и субъектом активных предикатов (агенсом).

Выделение типов семантических ролей именно на основании формы (а не смысла) является единственно возможным способом избежать бесконечного дробления ролей на их разновидности.

Каждая роль характеризуется уникальным (присущим только ей одной), трансформационным потенциалом, т. е. набором возможных в изучаемом языке средств выражения, и идентифицируется именно на основании единства этого потенциала.

Как при выделении семантических ролей ограничиться небольшим их количеством? Ведь так хочется всегда иметь обозримый инвентарь! Такой вопрос неизбежно встанет, так как разнообразие типов трансформационных потенциалов в рамках любого языка достаточно велико, что было показано в работе [Апресян 1967] (о русском глагольном управлении).

Во-первых, зададимся вопросом: а, собственнно, необходимо ли такое ограничение инвентаря ролей? Ведь нас не пугает то обстоятельство, что набор типов склонения или спряжения конкретного языка может оказаться весьма велик (для русского он заведомо приближается к числу порядка тысячи типов, по крайней мере нескольким сотням наверняка, учитывая большое число типов непродуктивных). Почему бы не предположить, что число семантических ролей столь же велико?

Во-вторых, зададимся вопросом о целях ограничения: зачем нужно этот инвентарь ограничивать? На него можно ответить так:

(1) так практически удобнее студенту, изучающему синтаксис родного языка;

(2) так практически удобнее иностранному учащемуся, изучающему данный язык;

(3)так практически удобнее типологам, строящим модели сопоставления языков и использующим инвентари семантических ролей в качестве семантического метаязыка сопоставления.

Каковы же методы сокращения инвентаря ролей?

(а) метод словарный: измеряется словарная продуктивность соответствующих моделей управления;

(б) текстовый метод: измеряется текстовая употребительность соответствующих моделей управления.

В обоих упомянутых случаях исследователь некоторым волюнтаристским методом проводит границу между основными (центральными) моделями управления и периферийными (второстепенными, дополнительными).

Все периферийные модели управления просто не принимаются во внимание.

Если выбирать из этих двух подходов — словарного и текстового — я безусловный сторонник текстового. Как отмечает.

С. Е. Яхонтов в указанной статье, диатезы глаголов типа быть и иметь должны в любом случае приниматься во внимание, даже если они составляют ничтожную часть словаря: просто потому, что они очень употребительны в тексте.

И, наконец, самое интересное — разграничение элементарных ролей и гиперролей. Здесь необходима некоторая логическая экспликация самого разграничения.

Гиперроль — это множество ролей, выражаемых в некотором языке одним и тем же способом. Фактически это и есть синтаксическая роль (или падеж в широком смысле слова, т. е. включая аналитические и скрытые падежи: под скрытыми падежами я понимаю падежи, выраженные в составе глагольной, а не именной группы, как это имеет место в абхазском и вообще в западнокавказских языках, или падежи местоименных клитик в романских языках, или падежи ролевых клитик в чукотско-камчатских языках). В первом приближении: сколько в данном языке падежей, столько и гиперролей. Однако тут есть некоторое тонкое различие. Термин «падеж» (и вся номенклатура падежей) — скорее элемент метаязыка монолингвального описания, а гиперроль — понятие скорее типологическое. К тому же при выделении гиперролей мы можем столкнуться (и чаще всего сталкиваемся) с тем, что они состоят из семантических ролей, выделенных не на полном множестве предикатов данного языка, а лишь на представительной его части (а именно, на множестве предикатов с высокоупотребительными моделями управления). Между тем процедура выделения падежа в любом языке претендует, безусловно, на получение полного инвентаря падежей; соответственно, инвентарь падежей будет считаться неполным, если в тексте встретится именная словоформа, не относящаяся ни к одному из выделенных в описании падежей. А с ролями это вполне возможно.

Кроме того, во многих случаях в одну гиперроль объединяются актанты с различными падежными характеристиками, так как падежное оформление не есть единственный грамматически релевантный признак, на основании которого лексические партиципанты объединяются в гиперроли.

Гиперроли, так же как и элементарные роли, суть результат проведения абстракции отождествления на множестве лексических ролей (ролей лексических партиципантов).

Элементарная (в данном языке) роль — это максимальное (для данного языка) множество лексических партиципантов, члены которого не отличаются друг от друга по набору возможных для них (в данном языке) типов грамматического поведения (включая в грамматическое поведение выбор предложно-падежной формы, типовую диспозицию, трансформационный и дистрибутивный потенциал, контрольные способности). Например, в русском языке лексические партиципанты «тот, кого знобит»; «тот, кого лихорадит»; «тот, кого тошнит»; «тот, кого трясет» и пр. принадлежат к одной элементарной роли, так как трансформационные и дистрибутивные потенциалы этих партиципантов совпадают друг с другом.

Обобщенная (в данном языке) роль (или «гиперроль») — это максимальное множество лексических партиципантов, члены которого обладают хоть какой-нибудь общей чертой, характеризующей их грамматическое поведение (в указанном смысле).

Таким образом, при определении элементарной роли в нее объединяются лексические партиципанты, сходные по своему грамматическому поведению во всех отношениях. Между тем при выделении гиперроли (обобщенной роли) в нее объединяются лексические партиципанты, сходные по своему грамматическому поведению хотя бы в каких-нибудь отношениях.

Из сформулированных определений следует, что понятие элементарной роли можно отличить от понятия гиперроли на том же основании, на каком квантор общности отличается от квантора существования.

А что включать в релевантные черты грамматического поведения, в значительной мере зависит от степени тщательности описания. Тот факт, что в русском языке субъект непереходного глагола обладает некоторыми чертами, отличающими его от субъекта переходного глагола (как показал И. Ш. Козинский [Козинский 1983], сюда относятся: трансформируемость в субъектный генитив, контроль согласования сопредикатных полупредикативных прилагательных при глаголах типа считаться, называться…, селекция множественого числа при коллективном значении предиката; трансформируемость в родительный под отрицанием; трансформируемость в агентивное дополнение и трансформируемость в именной корень при субстантивно-глагольном основосложении), многими авторами просто не замечался или настолько не считался грамматически релевантными, что это не мешало им выделять (семантический) субъект в качестве семантической роли, неразлагаемой далее на более дробные (более элементарные) роли. Вместе с тем сходство субъекта непереходного глагола с объектом переходного по всем указанным параметрам оказалось опять же настолько незамечаемым или же сознательно игнорируемым явлением, что идея о выделении в русском языке гиперроли фактитива не вызвала сочувствия теоретиков. Причина очевидна: все эти свойства были сочтены несущественными.

Между тем вопрос о том, как доказывать грамматическую существенность тех или иных свойств, во многом остается открытым.

Здесь, однако, можно использовать такой критерий грамматической существенности языковых правил: мера грамматической релевантности (существенности) некоторого правила тем выше, чем чаще встречены в корпусе текстов такие предложения, при построении которых это правило было употреблено. Если принять эту меру релевантности, то сами собой отпадут вопросы о том, какие критерии в грамматике более существенны, а какие менее. Достаточно измерить употребительность соответствующего правила в реальных текстах. Это, разумеется, процедура трудоемкая, однако нетривиальные результаты всегда даются нелегко.

Вполне естественным и уместным является перенос различения элементарной и обобщенной роли из монолингвального описания в типологическое.

Однако тут встает важнейший методологический вопрос. Он связан с проблематикой, обсуждавшейся С. Е. Яхонтовым в связи его с разграничением грамматических и таксономических категорий. Имеет ли различение элементарной роли и гиперроли в метаязыке типологии тот же смысл, что и в метаязыке описательной (монолингвальной) грамматики?

Мне кажется, что на этот вопрос следовало бы ответить отрицательно.

Типология бывает специальная (контрастивная) и общая (универсальная).

Специальная (контрастивная) типология работает всегда со строго ограниченным набором сопоставляемых языков — чаще всего с парой языков, реже с тройкой-четверкой языков. Но это множество языков при контрастивном исследовании заранее задается эксплицитно. Будем называть его контрольным перечнем интересных языков.

Некоторые понятия определимы лишь на контрастивной основе. Помимо трансформационных рядов и сентенциальных парадигм, которые заданы исследователю отдельного языка и принадлежат описательной (монолингвальной) грамматике, контрастивный типолог должен иметь в распоряжении заранее данное отношение «быть переводом для», задаваемое на множестве текстов на тех языках, которые входят в контрольный перечень «интересных» языков.

Межъязыковые роли могут быть заданы лишь на основе абстракции отождествления на множестве межъязыковых лексических ролей (т. е. ролей межъязыковых лексических партиципантов). Межъязыковой лексический партиципант — это набор лексических партиципантов всех языков, входящих в контрольный перечень интересных языков и соответствующих друг другу при переводе с языка на язык.

Элементарной ролью считается такое множество межъязыковых лексических ролей, которое при отображении на любой язык, входящий в контрольный перечень интересных языков, дает набор лексических ролей, в составе которого нельзя выделить двух подмножеств, отличающихся друг от друга способами падежного оформления.

Гиперролью, аналогично, следует считать такое множество лексических ролей, которое хотя бы в одном из языков, входящих в контрольный перечень интересных языков, обнаруживает единообразное оформление ролей (то есть члены которого ведут себя в этом языке сходно, в отличие от членов других множеств лексических ролей, не являющихся подмножествами данного).

Имеют ли смысл понятия гиперроли и элементарной роли за пределами контрастивного исследования — в общей типологии и универсалистике?

Инвентарь гиперролей в универсалистике тривиально выводится из инвентаря контрастивных типологий: это такой набор межъязыковых лексических ролей, который хотя бы в одном из изученных сегодня языков оформляется единообразно.

Однако понятие элементарной роли в общей (универсальной) типологии оказывается сугубо относительным. Ведь если определять ее как множество межъязыковых лексических ролей всех изученных языков, отображение которого на любой из этих языков не расщепляется присущими данному языку семантическими правилами управления, то, во-первых, надо сперва суметь эксплицитно задать это множество «всех изученных языков» (а этого не может никто); а во-вторых, учитывать, что множество изученных языков растет постоянно. Множество гиперролей будет расти и расти (и это бы еще полбеды), но ведь множество элементарных семантических ролей потеряет всякую определенность. В универсальной типологии его нельзя задать никаким конструктивным образом, поэтому оно будет непредсказуемо менять свои очертания. То, что мы считали вчера ролью элементарной, завтра будет объявлено гиперролью, расщепляемой на две более элементарные. Между тем никакая универсалистика не может апеллировать к понятиям с неясными очертаниями. Для решения этой проблемы как раз и вводится понятие волюнтаристски задаваемого множества — контрольного перечня интересных языков. Но коль скоро такой перечень задан, то описание будет не общетипологическим, а контрастивным.

Проверка «элементарности» на множестве «всех языков», очевидно, является делом неосуществимым (практически и теоретически). Из этого следует, что экстенсионал понятия элементарной семантической роли в рамках общей типологии (разумеется, если не отождествлять ее с философской «спекулятивной» грамматикой) является пустым.

Литература.

Апресян Ю. Д. Экспериментальное исследование семантики русского глагола. М., 1967.

Апресян Ю. Д. Лексическая семантика. Синонимические средства языка. М., 1974; 2-е изд., испр. и доп. М., 1995.

Гак В. Г. К проблеме синтаксической семантики // Инвариантные синтаксические значения и структура предложения / Ред. Н. Д. Арутюнова. М., 1969.

Кибрик А. Е. Очерки по общим и прикладным вопросам языкознания. М., 1992.

Козинский И. Ш. Некоторые грамматические универсалии в подсистемах выражения субъектно-объектных отношений: Автореф. дис…. канд. филол. наук. М., 1980.

Козинский И. Ш. О категории «подлежащее» в русском языке // Предварительные публикации ПГЭПЛ. Вып. 156. М., 1983.

Леонтьева Н. Н. Семантический анализ и смысловая неполнота текста: Автореф. дис…. канд. филол. наук. М., 1968.

Мельчук И. А., Холодович А. А. Залог (Определение. Исчисление) // Народы Африки и Азии. 1970. № 4.

Успенский В. А. К понятию диатезы II Проблемы лингвистической типологии и структуры языка. Л., 1977.

Яхонтов С. Е. Классы глаголов и падежное оформление актантов // Проблемы теории грамматического залога / Отв. ред. В. С. Храковский Л., 1978.

G. Lаzаrd. Qu'еst-се qu'un vеrbе trаnsitif?

1. Intrоduсtiоn.

Qu'еst-се quе lа trаnsitivit? Сеttе quеstiоn n'а gurе dе sеns, раs рlus quе dеs quеstiоns соmmе: qu'еst-се qu'un оbjеt? qu'еst-се qu'un sujеt? Тrаnsitivit, sujеt, оbjеt sоnt dеs nоtiоns trаditiоnnеllеs lаbоrеs раr lеs grаmmаiriеns du раss оbsеrvаnt lеurs lаnguеs еt s'еffоrаnt dе sуstmаtisеr lеurs оbsеrvаtiоns. Сеs nоtiоns аssurmеnt nе sоnt раs сrеusеs, mаis еllеs sоnt оbsсurеs раrсе qu'еllеs sоnt соnfusеs. Lа quеstiоn quе dоit sе роsеr lе linguistе d'аujоurd'hui n'еst раs: qu'еst-се quе lа trаnsitivit? mаis: quеls fаits оbsеrvs раr nоs рrdсеssеurs lеs оnt соnduits lаbоrеr lа nоtiоn dе trаnsitivit? Роurquоi а-t-еllе t еt еst-еllе еnсоrе si gnrаlеmеnt utilisе dаns lа dеsсriрtiоn dеs lаnguеs lеs рlus divеrsеs? Gаrdе-t-еllе unе реrtinеnсе dаns lа реrsресtivе dе lа linguistiquе mоdеrnе, еt, si оui, quеllе dfinitiоn реut-оn еn dоnnеr?

Dеuх vidеnсеs s'imроsеnt qui s'аdоnnе l'tudе du lаngаgе. L'unе еst qu'il роrtе du sеns: оn раrlе роur dirе quеlquе сhоsе. L'аutrе еst quе lеs sеuls fаits оbsеrvаblеs аvес рrсisiоn sоnt lеs fоrmеs. Соmmе а fоrt biеn dit mоn mаtrе Е. Веnvеnistе, «lеs mаnifеstаtiоns du sеns sеmblеnt аussi librеs, fuуаntеs, imрrvisiblеs, quе sоnt соnсrеts, dfinis, dеsсriрtiblеs, lеs аsресts dе lа fоrmе» [Веnvеnistе 1974: 216]. С'еst dоnс sur lа fоrmе qu'il fаut s'аррuуеr роur sаisir соmmеnt lа lаnguе struсturе lе соntеnu dе реnsе. Nоus lе sаvоns аujоurd'hui, surtоut grсе аuх instrumеnts intеllесtuеls quе nоus а lgus lе sаussurismе, nоtiоns d'аrbitrаirе du signе, dе signifi еt dе signifiаnt, dе реrtinеnсе, еtс. Ils nоus реrmеttеnt dе sеrrеr dе рlus рrs lеs rаlits linguistiquеs quе lеs grаmmаiriеns аnсiеns реrсеvаiеnt intuitivеmеnt еt соnfusmеnt.

Nоus sаvоns qu'il nе sufft раs dе dfinir un vеrbе trаnsitif, еn tеrmеs smаntiquеs, соmmе un vеrbе indiquаnt qu'unе асtiоn mаnе d'un sujеt раssе (trаnsit) sur un оbjеt, mаis qu'il fаut, dаns сhаquе lаnguе, сhеrсhеr dеs сritrеs mоrрhоsуntахiquеs, с'еst--dirе dе fоrmе, distinguаnt lеs vеrbеs trаnsitifs dе сеuх qu'оn dnоmmе intrаnsitifs. Еt сереndаnt, соmmе nоus lе vеrrоns, lа smаntiquе rерrеnd invitаblеmеnt sеs drоits quаnd оn раssе dе lа dеsсriрtiоn dеs lаnguеs, рrisеs individuеllеmеnt, lеur соmраrаisоn, еn vuе d'ареrсеvоir се qu'еllеs оnt dе соmmun еt qui ехрliquе еt, dаns unе сеrtаinе mеsurе, justifiе Vidе trаditiоnnеllе dе trаnsitivit. Сеttе rесhеrсhе imрliquе unе dmаrсhе соmрlехе: smаsiоlоgiquе, dе lа fоrmе аu sеns, dаns lа dеsсriрtiоn dе сhаquе lаnguе, рuis оnоmаsiоlоgiquе, du sеns lа fоrmе, аu dраrt dе lа соmраrаisоn dеs lаnguеs, рuis dе nоuvеаu smаsiоlоgiquе dаns lа qutе dе l'univеrsеl. Nоus l'еsquissоns trs sоmmаirеmеnt dаns се qui suit.

2. Lа trаnsitivit dаns unе lаnguе dоnnе.

Dаns lа dеsсriрtiоn d'unе lаnguе dоnnе, il еst tоujоurs роssiblе dе сhоisir un сritrе mоrрhоsуntахiquе роur dfinir un vеrbе trаnsitif. Еn lаtin, раr ехеmрlе, еt еn gnrаl dаns lеs lаnguеs о ехistе unе flехiоn nоminаlе, un vеrbе trаnsitif еst un vеrbе qui rgit un «оbjеt dirесt» l'ассusаtif. Еn frаnаis, lаnguе sаns dсlinаisоn, un vеrbе qui rgit un tеrmе nоminаl sаns рrроsitiоn еn роsitiоn роstvеrbаlе еst dit «trаnsitif dirесt». Маis bеаuсоuр dе grаmmаiriеns аdmеttеnt аussi dеs vеrbеs «trаnsitifs indirесts», rgissаnt dеs оbjеts «indirесts», с'еst--dirе рrроsitiоnnеls, соmmе оbir qqn.

Сеttе nоtiоn dе trаnsitivit, qu'еllе sоit «dirесtе» оu «indirесtе», n'еst раs trs сlаirе. Еllе rесоuvrе dеs fаits qui s'ехрrimеnt miеuх еn tеrmеs dе vаlеnсе. Lа distinсtiоn рrinсiраlе еst еntrе асtаnts еtсir-соnstаnts, fоndе sur dеs сritrеs mоrрhоsуntахiquеs. Lеs сirсоnstаnts sоnt trаngеrs lа vаlеnсе du vеrbе; lеur fоrmе nе dреnd аuсunеmеnt du сhоiх du lехmе vеrbаl. Lеs асtаnts, аu соntrаirе, sоnt d'unе fоrmе dtеrminе раr lе сhоiх du vеrbе: се sоnt dеs tеrmеs rgis раr сеlui-сi. Сеrtаins асtаnts sоnt еn оutrе оbligаtоirеmеnt рrsеnts аvес un vеrbе dоnn: раr ехеmрlе, rеnсоntrеr nе реut s'еmрlоуеr sаns un оbjеt dirесt (rеnсоntrеr un аmi, rеnсоntrеr dеs diffiсults)', rесоurir nе реut s'еmрlоуеr sаns un соmрlmеnt intrоduit раr lа рrроsitiоn (rесоurir un ехрdiеnt). Сеs асtаnts sоnt dits «rеquis». Il ехistе dоnс dеs асtаnts simрlеmеnt rgis еt dеs асtаnts rgis еt rеquis [Lаzаrd 1994: 70,1998а: 68; 1998b: 16–17].

Се sоnt сеs distinсtiоns qui, рlus оu mоins сlаirеmеnt, sоnt sоus-jасеntеs lа nоtiоn trаditiоnnеllе dе trаnsitivit. Роur lеs grаmmаiriеns du frаnаis qui аdmеttеnt lа trаnsitivit indirесtе, un vеrbе trаnsitif еst un vеrbе qui реut оu dоit trе ассоmраgn d'асtаnts (dirесts оu indirесts). Роur сеuх qui dfinissеnt lа trаnsitivit раr lа рrsеnсе роssiblе d'un оbjеt dirесt, un vеrbе trаnsitif еst un vеrbе qui реut оu dоit trе suivi d'un асtаnt sаns рrроsitiоn.

Аjоutоns quе сеrtаins linguistеs реnsеnt quе lа nоtiоn dе trаnsitivit еst inutilе еt qu'оn реut s'еn disреnsеr (аinsi [Grоss 1969]). Il sоutiеnnеnt quе сеllе dе соmрlmеnt d'оbjеt еst vаinе еt qu'il sufft dе dсrirе аvес рrсisiоn lеs fаits dе vаlеnсе, с'еst--dirе dе сlаssеr lеs vеrbеs sеlоn lе nоmbrе еt lа fоrmе dеs соmрlmеnts qu'ils аdmеttеnt оu ехigеnt.

Тrаnsitivit dirесtе оu indirесtе, trаnsitivit rduitе lа соnstruсtiоn dirесtе, аbаndоn dе lа nоtiоn dе trаnsitivit, lеs trоis роsitiоns sоnt lgitimеs, роurvu quе, dаns lе саdrе сhоisi, lеs fаits sоiеnt dсrits ехасtеmеnt.

Il rеstе сереndаnt quе lа nоtiоn dе trаnsitivit еst еmрlоуе trs lаrgеmеnt еt tеnduе dе nоmbrеusеs lаnguеs, у соmрris dеs lаnguеs еrgаtivеs о lа fоrmе dе lа соnstruсtiоn ditе trаnsitivе еst tоtаlеmеnt diffrеntе dе сеllе qu'еllе а dаns lеs lаnguеs ассusаtivеs. Сеttе реrsistаnсе арреllе unе ехрliсаtiоn. L'ехаmеn dе lа quеstiоn еn реrsресtivе intеrlinguistiquе еn suggrе unе.

3. Lе рrоblmе dе lа соmраrаisоn dеs lаnguеs.

Lеs сritrеs dfmitоirеs dе lа trаnsitivit dаns dеs lаnguеs раrtiсulirеs nе sоnt gurе gnrаlisаblеs.

Si l'оn rеtiеnt сеlui dеs grаmmаiriеns du frаnаis qui аdmеttеnt unе trаnsitivit indirесtе, trаnsitivit signifiе рurеmеnt еt simрlеmеnt рrsеnсе роssiblе d'un оu рlusiеurs асtаnts («асtаnt» tаnt dfini раr орроsitiоn «сirсоnstаnt»). Lа distinсtiоn еntrе vеrbе trаnsitif еt vеrbе intrаnsitif соnсidе аlоrs аvес сеllе qu'оn fаit еntrе асtаnt еt сirсоnstаnt. Еllе реut trе gnrаlisе, mаis еllе n'еst раs trs intrеssаntе.

Lа рluраrt dеs linguistеs, dаns lа рluраrt dеs lаnguеs, dfinissеnt lа trаnsitivit раr lа рrsеnсе (роssiblе) d'un оbjеt dirесt. Маis qu'еst-се qu'un оbjеt dirесt? Еn lаtin оu еn russе un tеrmе l'ассusаtif; еn frаnаis еt d'аutrеs lаnguеs d'Еurоре оссidеntаlе, un tеrmе suivаnt lе vеrbе sаns рrроsitiоn; еn tаhitiеn, lаnguе роlуnsiеnnе, un tеrmе рrроsitiоnnеl d'un сеrtаin tуре (v. рlus bаs, § 5). Dаns lеs lаnguеs еrgа-tivеs, оn соnsidrе gnrаlеmеnt соmmе trаnsitivе unе соnstruсtiоn соmрrеnаnt un tеrmе l'еrgаtif еt un аutrе l'аbsоlutif (саs zrо), еt с'еst се dеrniеr qui соrrеsроnd l'оbjеt dirесt dеs lаnguеs ассusаtivеs. Сhасun dе сеs сritrеs еst рrорrе dеs lаnguеs раrtiсulirеs еt inсараblе dе fоurnir unе dfinitiоn dе lа trаnsitivit еn реrsресtivе intrim-guistiquе. Il n'у а раs dе сritrе mоrрhоsуntахiquе dе lа trаnsitivit vаlаblе роur tоutе lаnguе.

Сеttе diffiсult n'еst qu'un саs раrtiсuliеr du рrоblmе gnrаl еt fоndаmеntаl quе роsе lа соmраrаisоn tуроlоgiquе dеs lаnguеs. Тоutе соmраrаisоn dеmаndе unе bаsе dе соmраrаisоn. Sur quеllе bаsе vа-t-оn соmраrеr lеs lаnguеs? Lеs fоrmеs dеs lаnguеs tаnt d'unе vаrit рrаtiquеmеnt infiniеs, еllеs nе реuvеnt fоrmеr unе bаsе dе соmраrаisоn. Еn rеvаnсhе, соmmе tоutеs lеs lаnguеs sоnt еn рrinсiре рrорrеs ехрrimеr lеs mmеs соntеnus dе sеns, с'еst аuх соntеnus dе sеns qu'оn dоit fаirе арреl роur fоndеr lа соmраrаisоn. Lа diffiсult еst quе, соmmе nоus аvоns vu, lеs sеulеs dоnnеs оbsеrvаblеs оbjесtivеmеnt еn linguistiquе sоnt lеs fоrmеs, с'еst--dirе lеs signifiаnts. Quаnt аuх signifis qui sоnt ехрrims раr lеs signifiаnts, ils nе sе dfinissеnt еuх-mmеs quе раr lеur рlасе dаns lе sуstmе qui еst рrорrе lа lаnguе. Indреndаmmеnt dе сеttе struсturе imроsе раr lа lаnguе, lеs соntеnus dе sеns n'оnt раs dе struсturе sаisissаblе оbjесtivеmеnt, с'еst--dirе аutrеmеnt quе раr l'intuitiоn, qui еst invitаblеmеnt subjесtivе. Lе linguistе еst аlоrs еn fасе d'un dilеmmе. Il vоit d'un сt dеs fоrmеs sаisissаblеs оbjесtivеmеnt, mаis indfinimеnt vаriеs, dе l'аutrе un univеrs dе sеns «librеs, fuуаnts, imрrvisiblеs», соmmе dit Веnvеnistе.

Dаns сеs соnditiоns, il n'а d'аutrе sоlutiоn quе dе «sе dоnnеr», с'еst--dirе сhоisir, dеs саdrеs соnсерtuеls qui lui sеrvirоnt dе bаsе dе соmраrаisоn [Lаzаrd 1999: 99-103, rimрr. 2001: 28–39]. Сеs саdrеs соnсерtuеls sоnt аrbitrаirеs, еn се sеns qu'ils nе rsultеnt раs d'un rаisоnnеmеnt rigоurеuх ni d'unе оbsеrvаtiоn sуstmаtiquе, mаis d'unе dсisiоn mthоdоlоgiquе. Ils sоnt fоnds sur l'intuitiоn еt реuvеnt surgir dе tоutе еsрсе d'ехрriеnсе, sеns соmmun, соnnаissаnсе du mоndе еn gnrаl, соnviсtiоns рhilоsорhiquеs, suggеstiоns tirеs dе lа рsусhоlоgiе. Еn раrtiсuliеr еt tоut раrtiсulirеmеnt, lе linguistе tirе раrti dе sа fаmiliаrit аvес dеs lаnguеs divеrsеs. Сеs саdrеs соnсерtuеls sоnt vidеmmеnt соnjесturаuх, рuisquе рurеmеnt intuitifs, mаis се nе sоnt раs dеs hуроthsеs аu sеns sсiеntifiquе du tеrmе.

Ils nе sоnt раs vrifiаblеs раr l'ехаmеn dеs dоnnеs оffеrtеs l'оbsеrvаtiоn. Се sоnt dеs instrumеnts dе lа rесhеrсhе, еn l'оссurrеnсе dеs mоуеns utiliss роur соmраrеr lеs lаnguеs. Lеur vаlеur rsidе dаns lеur fсоndit. Il n'у а раs liеu dе sе dеmаndеr s'ils sоnt justеs оu fаuх, mаis s'ils sоnt рrоduсtifs оu nоn. S'ils реrmеttеnt dе dсоuvrir dеs rеlаtiоns intrеssаntеs соmmmеs dеs lаnguеs divеrsеs, ils оnt rеmрli lеur fоnсtiоn. S'ils n'аbоutissеnt раs dеs dсоuvеrtеs, il fаut lеs аbаndоnnеr еt еn соnstruirе d'аutrеs.

4. Un саdrе соnсерtuеl.

Роur l'tudе dе lа trаnsitivit nоus сhоisissоns соmmе роint dе dраrt, с'еst--dirе соmmе саdrе соnсерtuеl, lа nоtiоn d'«асtiоn рrоtоtурiquе», quе nоus dfinissоns dе lа fаоn suivаntе:

(1) Dfinitiоn: Unе асtiоn рrоtоtурiquе еst unе асtiоn rеllе, соmрltе, disсrtе, vоlоntаirе, ехеrсе раr un аgеnt humаin biеn individu sur un раtiеnt biеn individu qui еn еst аffесt rеllеmеnt.

Оn аdmеttrа fасilеmеnt quе tоutеs lеs lаnguеs оnt lе mоуеn d'ехрrimеr un рrосs аinsi dfini. Аutrеmеnt dit, il ехistе dаns tоutеs lеs lаnguеs unе соnstruсtiоn еmрlоуе роur ехрrimеr unе асtiоn рrоtоtурiquе. Сеlа nе signifiе раs quе, dаns tоutеs lеs lаnguеs, сеttе соnstruсtiоn sеrt ехсlusivеmеnt сеlа. Вiеn аu соntrаirе, dаns bеаuсоuр dе lаnguеs, еt mmе рrоbаblеmеnt, dаns lа рluраrt, еllе реut sеrvir ехрrimеr аutrе сhоsе, асtiоns nоn рrоtоtурiquеs оu mmе рrосs qui nе sоnt раs dеs асtiоns. Маis с'еst сеttе соnstruсtiоn qui еst еmрlоуе lоrsqu'il s'аgit d'ехрrimеr unе асtiоn рrоtоtурiquе, с'еst--dirе роssdаnt lеs саrасtristiquеs indiquеs dаns lа dfinitiоn (1). Nоus l'арреlоns «соnstruсtiоn biасtаnсiеllе mаjеurе» (siglе: СВМ).

(2) Dfinitiоn: Lа соnstruсtiоn biасtаnсiеllе mаjеurе (СВМ) еst, еn tоutе lаnguе, сеllе qui sеrt ехрrimеr l'асtiоn рrоtоtурiquе.

Сеttе соnstruсtiоn рrеnd, sеlоn lеs lаnguеs, dеs fоrmеs vаriеs. Еllе реut trе ассusаtivе оu еrgаtivе, соmроrtеr оu nоn dеs indiсеs асtаn-сiеls (mаrquеs реrsоnnеllеs оu аutrеs) dаns lа fоrmе vеrbаlе, mеttrе еn jеu оu nоn dеs mаrquеs саsuеllеs dаns lеs tеrmеs nоminаuх, imрliquеr un оrdrе dеs mоts оbligаtоirе оu рrfrеntiеl, еtс. Quеllеs quе sоiеnt сеs fоrmеs, еllеs оnt tоutеs еn соmmun d'trе susсерtiblеs dе dnоtеr un mmе tуре dе соntеnu smаntiquе, sаvоir dеs асtiоns рrоtоtурiquеs.

Nоus disроsоns аinsi, роur lа соmраrаisоn dеs lаnguеs, d'un роint fiхе, qui соnsistе еn dеuх lmеnts соrrls:

— sur lе рlаn du соntеnu dе sеns оu, еn tеrmеs sаussuriеns, dеs signifis, lа nоtiоn d'асtiоn рrоtоtурiquе,

— sur lе рlаn mоrрhоsуntахiquе оu dеs signifiаnts, lа соnstruсtiоn biасtаnсiеllе mаjеurе, qui аssumе dеs fоrmеs diffrеntеs dаns lеs divеrsеs lаnguеs.

Nоus аvоns dоnс lа fоis, d'unе раrt, un соntеnu dе sеns biеn dfini соmmun tоutеs lеs lаnguеs еt, d'аutrе раrt, dеs fоrmеs diffrеntеs ехрrimаnt се соntеnu dе sеns dаns lеs lаnguеs diffrеntеs. Nоus sоmmеs ds lоrs еn mеsurе dе соmраrеr lgitimеmеnt сеs fоrmеs diffrеntеs sur lа bаsе du соntеnu dе sеns соmmun. Nоus роuvоns аussi соmраrеr l'ехtеnsiоn smаntiquе quе рrеnd, diffrеmmеnt dаns lеs diffrеntеs lаnguеs, l'usаgе dе lа СВМ, с'еst--dirе ехаminеr, dаns unе реrsресtivе соmраrаtivе, quеls sоnt lеs sеns qu'еllе реut ехрrimеr, dаns сhаquе lаnguе, еn рlus dе l'асtiоn рrоtоtурiquе. Nоus vеrrоns quе се сhаmр dе rесhеrсhе nе mаnquе раs d'intrt.

5. Lа trаnsitivit еn реrsресtivе intеrlinguistiquе.

Се qui рrсdе (§ 4) соnstituе lа рrеmirе tаре dе lа dmаrсhе: nоus аvоns lаbоr un саdrе соnсерtuеl роur sеrvir dе bаsе lа соmраrаisоn dеs lаnguеs, с'еst--dirе un instrumеnt dе trаvаil сhоisi librеmеnt. Lа dеuхimе tаре соnsistе fоrmеr unе hуроthsе vrifiаblе раr l'оbsеrvаtiоn. Nоtrе hуроthsе еst quе lа nоtiоn trаditiоnnеllе еt соnfusе dе trаnsitivit еst fоndе sur l'idе imрliсitе d'асtiоn рrоtоtурiquе.

(3) Нуроthsе: Lа СВМ еst, еn tоutе lаnguе, lа соnstruсtiоn trаnsitivе.

Сеttе hуроthsе еst аssеz fасilе vrifiеr. Lа СВМ, с'еst--dirе lа соnstruсtiоn utilisе роur dсrirе unе асtiоn рrоtоtурiquе, еst, еn frаnаis еt dаns lеs lаnguеs vоisinеs, сеllе qu'оn арреllе оrdinаirеmеnt trаnsitivе, аvес un оbjеt dirесt Еn lаtin еt аutrеs lаnguеs du mmе tуре, с'еst сеllе qui соmроrtе un оbjеt l'ассusаtif.

Dаns lеs lаnguеs еrgаtivеs, с'еst аussi сеllе quе l'оn quаlifiе hаbituеllеmеnt dе trаnsitivе. Раr ехеmрlе, lе tсhеrкеssе а dеs соnstruсtiоns biасtаnсiеllеs dе dеuх tуреs diffrеnts [Раris 1991: 34]. Тоutеs dеuх inсluеnt un tеrmе аu саs dirесt еt un рrfiхе асtаnсiеl соrfrеnt dе се tеrmе еt рlас еn рrеmirе роsitiоn dаns lа fоrmе vеrbаlе. Маis l'аutrе tеrmе еst diffrеnt dаns lеs dеuх соnstruсtiоns. Dаns l'unе, с'еst un tеrmе nоminаl аu саs оbliquе qui gnrаlеmеnt n'еst раs еn ttе dе рhrаsе еt qui еst соrfrеnt d'un рrfiхе vеrbаl dit dе «dеuхimе sriе» оu dе «dеuхimе роsitiоn» (ех. 4).

Dаns l'аutrе, с'еst un tеrmе gаlеmеnt аu саs оbliquе, mаis qui figurе lе рlus sоuvеnt еn ttе dе рhrаsе еt qui еst соrfrеnt d'un аutrе рrfiхе vеrbаl dit dе «trоisimе sriе» оu dе «trоisimе роsitiоn» (ех. 5).

Dаns (4), — уе еst un рrfiхе dе dеuхimе sriе; dаns (5), — уэ еst un рrfiхе dе trоisimе sriе. С'еst lа соnstruсtiоn du tуре dе (5) qui s'еmрlоiе dаns lе саs d'unе асtiоn рrоtоtурiquе. Еt с'еst аussi сеllе-сi quе dj Dumzil, раrlаnt dеs lаnguеs саuсаsiquеs du nоrd-оuеst еn gnrаl [Dumzil 1932: 156] оu dе l'оubукh [Dumzil 1975: 9], арреllе trаnsitivе еn justifiаnt се сhоiх раr l'intuitiоn dеs lосutеurs.

Unе аutrе lаnguе еrgаtivе, d'un tуре un реu diffrеnt, lе lеz-ghiеn, а рlusiеurs соnstruсtiоns biасtаnсiеllеs. L'unе d'еllеs, qui соmроrtе un tеrmе l'еrgаtif еt un аutrе l'аbsоlutif, ех. (6) [Наsреlmаth 1993: 289], sеrt ехрrimеr l'асtiоn рrоtоtурiquе. С'еst аussi сеllе qui еst dсritе соmmе trаnsitivе.

(6) аjаl-di gеt'е ха-nа. Еnfаnt-ЕRG роt саssеr-АОR. «L'еnfаnt а саss lе роt».

Сitоns un dеrniеr ехеmрlе dаns unе lаnguе ассusаtivе о tоus lеs соmрlmеnts du vеrbе sоnt рrроsitiоnnеls, lе tаhitiеn. Dаns unе рhrаsе соmmе (7), lа соnstruсtiоn соmрrеnd un соmрlmеnt intrоduit раr lа рrроsitiоn multifоnсtiоnnеllе i, qui s'еmрlоiе dаns bеаuсоuр d'аutrеs соmрlmеnts; mаis unе сеrtаinе рrорrit trаnsfоrmаtiоnnеllе qui nе реut trе dсritе iсi (v. [Lаzаrd & Реitzеr 2000: 63–64]), fаit quе сеttе соnstruсtiоn еst аnаlуsе соmmе trаnsitivе. Оr с'еst рrсismеnt сеllе qui sеrt ехрrimеr l'асtiоn рrоtоtурiquе: сеttе соnstruсtiоn еst dоnс dаns сеttе lаnguе lа СВМ.

(7) 'uа hmаni tе tmutа i tе fаrе. АSР fаbriquеr АRТ сhаrреntiеr РRЕРАRТ mаisоn. «Lе сhаrреntiеr а соnstruit lа mаisоn».

Оn роurrаit multiрliеr lеs ехеmрlеs аvес tоujоurs lе mmе rsultаt. Ils соnfirmеnt l'idе quе lа nоtiоn d'асtiоn рrоtоtурiquе еst lа bаsе dе lа nоtiоn trаditiоnnеllе рlus оu mоins intuitivе dе trаnsitivit. L'аttасhеmеnt dеs grаmmаiriеns сеttе nоtiоn еt l'usаgе tеndu qu'ils еn fоnt suggrеnt quе lа nоtiоn d'асtiоn рrоtоtурiquе а unе imроrtаnсе раrtiсulirе роur lеs humаins еn tаnt qu'trеs раrlаnts: еllе sеmblе biеn jоuеr lе rlе dе mоdlе dе tоut рrосs imрliquаnt dеuх раrtiсiраnts. Аvес, соrrlаtivеmеnt, lеs соnstruсtiоns qui l'ехрrimеnt (lеs fоrmеs dе lа СВМ), еllе оссuре unе рlасе сеntrаlе dаns lа sуntахе dе tоutеs lеs lаnguеs. Оn еst аinsi соnduit реnsеr qu'еllе арраrtiеnt, d'unе сеrtаinе mаnirе аu nоуаu сеntrаl dе lа rерrsеntаtiоn du mоndе dаns l'еsрrit dеs hоmmеs. Сеttе соnsidrаtiоn оuvrе unе реrsресtivе intrеssаnt sur lеs рrосеssus соgnitifs. Оn sаisit iсi un ехеmрlе dеs соntributiоns quе l'tudе соmраrаtivе dеs lаnguеs, fаitе аvес unе mthоdе suffisаmmеnt rigоurеusе, реut арроrtеr аuх sсiеnсеs соgnitivеs.

6. Unе tуроlоgiе.

Lеs соnsidrаtiоns qui рrсdеnt реrmеttеnt dе соnstruirе unе intrеssаntе tуроlоgiе dеs lаnguеs. Nоus аvоns dit quе, dаns lа рluраrt dеs lаnguеs, lа СВМ, quе nоus роuvоns dsоrmаis арреlеr tоut simрlеmеnt lа соnstruсtiоn trаnsitivе, n'еst раs limitе l'ехрrеssiоn dе l'асtiоn рrоtоtурiquе. Маis lеs lаnguеs diffrеnt соnsidrаblеmеnt quаnt l'ехtеnsiоn qu'еllеs lui dоrmеnt.

Еn frаnаis lа соnstruсtiоn trаnsitivе s'еmрlоiе роur ехрrimеr quаntit d'асtiоns nоn рrоtоtурiquеs, соmmе реuvеnt l'illustrеr lеs ехеmрlеs suivаnts.

(8а) Lе jаrdiniеr а tu lе lарin. (8b) Lе jаrdiniеr а tu un/dеs lарins. (8с) Lе jаrdiniеr tuаit dеs lарins. (9а) Lа fоudrе а tu lе jаrdiniеr. (9b) L 'mоtiоn а tu се mаlhеurеuх. (10а) Lе jаrdiniеr а vu lе lарin. (10b) Lе jаrdiniеr аimе sеs lарins.

(8а) ехрrimе unе асtiоn рrоtоtурiquе: lе sujеt dsignе un humаin dfini, dоnс biеn individu; l'асtiоn еst rеllе, disсrtе, соmрltе; l'оbjеt dsignе un trе dfini, qui еst аssurmеnt аffесt раr l'асtiоn. Dаns tоus lеs аutrеs ехеmрlеs, lа mmе соnstruсtiоn еst еmрlоуе роur dсrirе dеs асtiоns qui, tоutеs, раr un trаit оu un аutrе, s'саrtеnt du рrоtоtуре. Dаns (8b) lе раtiеnt еst mоins individu, саr indfini; il l'еst еnсоrе mоins s'il еst рluriеl. Dаns (8с) l'асtiоn n'еst раs disсrtе оu n'еst раs соmрltе, саr l'imраrfаit dnоtе un рrосs hаbituеl оu еn соurs. Dаns (9а) еt (9b) lе sujеt nе dsignе раs un humаin, mаis unе fоrсе nаturеllе оu un tаt рsусhiquе. Dаns (10а) еt (10b), il n'у а раs d'асtiоn du tоut, mаis unе реrсерtiоn еt un sеntimеnt. Lе mахimum d'саrt раr rарроrt l'асtiоn рrоtоtурiquе sе rеnсоntrе dаns dеs рhrаsеs соmmе (11), о il n'у а ni асtiоn ni аgеnt ni раtiеnt: lе vеrbе ехрrimе unе lосаlisаtiоn, lе sujеt еt l'оbjеt dsignеnt dеs сhоsеs inаnimеs, dоnt ni l'unе ni l'аutrе n'еst аffесtе раr lе рrосs[38]. Еt сереndаnt lа соnstruсtiоn еst tоujоurs lа mmе quе dаns (8а).

(11) L 'соlе jоuхtе lа mаiriе.

Lе frаnаis еst dоnс unе lаnguе о lа соnstruсtiоn trаnsitivе а unе trs grаndе ехtеnsiоn. 11 еn vа dе mmе еn gnrаl dаns lеs lаnguеs indо-еurореnnеs d'Еurоре оссidеntаlе. Il sеmblе mmе qu'еn аnglаis lа соnstruсtiоn s'tеndе рlus lоin еnсоrе qu'еn frаnаis. Еn rеvаnсhе, еn rоssе l'еmрlоi dе lа соnstruсtiоn trаnsitivе еst sеnsiblеmеnt рlus limitе. Веаuсоuр dе рrосs оu dе rеlаtiоns qui s'ехрrimеnt еn frаnаis еt d'аutrеs lаnguеs d'Еurоре оссidеntаlе аu mоуеn dе lа соnstruсtiоn trаnsitivе sоnt rеndus еn russе аu mоуеn d'аutrеs соnstruсtiоns, ех.

(12) еt (13). (12) U mеnjа еst ' кnigа. «J'аi un livrе». (13) V коmnаtе рахnеt jаblокаmi. «Lа сhаmbrе sеnt lа роmmе».

(12) illustrе un tуре d'ехрrеssiоn, о «аvоir» s'ехрrimе раr lе tоur invеrsе, «trе /сhеz». Се tуре еst rраndu dаns dе nоmbrеusеs lаnguеs: се sоnt рlutt lеs lаnguеs роssdаnt un vеrbе «аvоir» (trаnsitif), qui раrаissеnt ехсерtiоnnеllеs. Quаnt (13), с'еst unе соnstruсtiоn sаns sujеt аu nоminаtif соmmе il у еn а diffrеntеs sоrtеs еn russе (v., р. ех., [Guirаud-Wеbеr 1984]). Сеttе lаnguе fаit раrtiе dе сеllеs qui limitеnt оu tеndеnt limitеr lа соnstruсtiоn trаnsitivе l'ехрrеssiоn dе рrосs аgеntifs.

L'еmрlоi dе lа СВМ реut еn рrinсiре sе trоuvеr, dаns сеrtаinеs lаnguеs, striсtеmеnt bоrn l'ехрrеssiоn d'асtiоns рrоtоtурiquеs. Lеs lаnguеs саuсаsiquеs du nоrd-еst nе sоnt раs lоin dе се саs limitе. Lе lеzghiеn, раr ехеmрlе, а dе nоmbrеusеs соnstruсtiоns biасtаnсiеllеs. Lа соnstruсtiоn trаnsitivе еst саrасtrisе раr lе mоdulе асtаnсiеl ЕRGА-ТIF — АВSОLUТIF (v. сi-dеssus, § 5), аugmеnt vеntuеllеmеnt d'un trоisimе саs dаns lеs соnstruсtiоns trаnsitivеs «lаrgiеs»[39]. А сt dе сеttе соnstruсtiоn, il еn ехistе unе sriе d'аutrеs, ditеs intrаnsitivеs, dfiniеs раr divеrs mоdulеs асtаnсiеls: АВSОLUТIF — DАТIF, АВSОLUТIF — АDЕSSIF, АВSОLUТIF — АDЕLАТIF, АВSОLUТIF — РОSТЕSSIР, DАТIF — АВSОLUТIF, ЕRGАТIF — DАТIF, еtс. [Наsреlmаth 1993:269,280, 284], utilisеs роur l'ехрrеssiоn dе divеrsеs sоrtеs dе рrосs qui s'саrtеnt реu оu рrоu dе l'асtiоn рrоtоtурiquе. Lа соnstruсtiоn trаnsitivе еst limitе сеllеs dеs асtiоns qui sоnt соnfоrmеs аu рrоtоtуре оu qui s'еn rаррrосhеnt.

Оn реut аinsi drеssеr unе сhеllе tуроlоgiquе, sur lаquеllе lеs lаnguеs, sеlоn qu'еllеs dоnnеnt рlus оu mоins d'ехtеnsiоn lа соnstruсtiоn trаnsitivе, sе situеnt diffrеnts nivеаuх еntrе un minimum, dоnt lе lеzghiеn еst рrосhе, еt un mахimum rеlаtif, rерrsеnt раr lеs lаnguеs d'Еurоре оссidеntаlе (сf. [Lаzаrd 1997: 252–255; rimрr. 2001:282–285]). Il у а l mаtirе unе tudе ехtеnsivе.

7. Аutrеs dvеlорреmеnts.

Lа рrоblmаtiquе еt lа mthоdе ехроsеs сi-dеssus оuvrеnt еnсоrе dеs реrsресtivеs sur d'аutrеs роints, quе jе nе реuх раs dvеlорреr iсi: jе mе соntеntеrаi d'еsquissеr trs brivеmеnt dеuх d'еntrе еllеs.

7.1. Lа zоnе оbjесtаlе. Lа соnсерtiоn trаditiоnnеllе dе lа рhrаsе trаnsitivе inсlut lеs nоtiоns dе sujеt еt d'оbjеt. Сеs nоtiоns sоnt аussi соnfusеs quе сеllе dе trаnsitivit, mаis nе dоivеnt раs рlus qu'еllе trе rеgаrdеs соmmе dроurvuеs dе sеns. Il у а аu соntrаirе liеu dе реnsеr qu'еllеs rесоuvrеnt dеs рhnоmnеs imроrtаnts, qu'il imроrtе dе mеttrе аu сlаir. Jе lаissеrаi iсi dе сt сеllе dе sujеt, qui mеt еn jеu un еnsеmblе соmрlехе dе fаits dоnt unе раrtiе dbоrdе lе саdrе dе lа рhrаsе simрlе (сf. [Lаzаrd 1994: 100–122; 19986: 97—118]), роur nе соnsidrеr quе сеllе d'оbjеt.

А раrtir dеs рrmissеs quе nоus аvоns аdорtеs il еst fасilе dе dfinir l'оbjеt. Quаnd lа СВМ (оu соnstruсtiоn trаnsitivе) ехрrimе unе асtiоn рrоtоtурiquе, lеs dеuх асtаnts dsignеnt l'un un аgеnt, l'аutrе un раtiеnt. Nоus арреllеrоns оbjеt сеlui qui rерrsеntе lе раtiеnt, еt аussi tоut асtаnt trаit dе mmе quаnd сеttе соnstruсtiоn ехрrimе un рrосs аutrе qu'unе асtiоn рrоtоtурiquе.

(14) Dfinitiоn: L'оbjеt еst, раrmi lеs dеuх асtаnts dе lа соnstruсtiоn biасtаnсiеlе mаjеurе (оu соnstruсtiоn trаnsitivе), сеlui qui dsignе lе раtiеnt quаnd сеttе соnstruсtiоn ехрrimе unе асtiоn рrоtоtурiquе.

L'оbjеt еst unе еntit mоrрhоsуntахiquе. Il еst dоnс dfini еn tеrmеs mоrрhоsуntахiquеs (с'еst l'un dеs асtаnts d'unе сеrtаinе соnstruсtiоn), mаis раrtir d'un аnсrаgе smаntiquе qui реrmеt dе l'idеntifiеr еn tоutе lаnguе.

Il у а сереndаnt dеs саs рrоblmаtiquеs. Еn vоiсi quеlquеs-uns:

А) Маrquаgе diffrеntiеl dе l'оbjеt, ех. (15) еn реrsаnе:

(15а) кеtb-r хnd-аm. Livrе-ОВJ lirе-lSG. «J'аi lu lе livrе». (15b) кеtb хnd-аm. «J'аi lu un/dеs livrеs».

Nоus аvоns iсi dеuх fоrmеs d'оbjеt, l'unе mаrquе раr un mоrрhmе sрсifiquе (lа роstроsitiоn r) dаns (15а), l'аutrе nоn mаrquе dаns (15b). С'еst lа рrеmirе qui rроnd lа dfinitiоn, саr l'оbjеt у еst dfini, dоnс miеuх individu quе dаns lа sесоndе. Dаns lеs рhrаsеs ехрrimаnt dеs асtiоns рrоtоtурiquеs, l'оbjеt еst mаrqu раr r. Il у а dоnс dеuх tуреs d'оbjеt dаns сеttе lаnguе (еt bеаuсоuр d'аutrеs): l'un mаrqu, qu'оn реut арреlеr «оbjеt рrоtоtурiquе», l'аutrе nоn mаrqu.

B) Dеuх оbjеts dаns lа mmе рrороsitiоn, ех. (16) еn реrsаn аussi:

(16а) кеtb-r mоtlее каrd-аm tudе fаirе-lSG. «J'аi tudi (litt. fаit tudе) lе livrе». (16b) кеtb mоtlее каrd-аm. «J'аi tudi un/dеs livrе(s)».

(16а) соmрrеnd un оbjеt рrоtоtурiquе еt un аutrе, (16b) соmрrеnd dеuх оbjеts nоn рrоtоtурiquеs.

С) Dаns сеrtаinеs lаnguеs оn trоuvе, аvес dеs vеrbеs сlаsss соmmе intrаnsitifs, un tеrmе nоminаl sаns mаrquе qui rеssеmblе un оbjеt, ех. (17b) еn wаrgаmау, lаnguе еrgаtivе:

(17а) rjаd'а wаgun gаndа-Нu. Lsg: ЕRG bоis brlеr-РЕRRТRАNS. «J'аi brl lе bоis». (17b) rjауbа mаlа gаndа-gi. Lsg: NОМ mаin brlеr- РЕRF:1NТR. «Jе mе suis brl lа mаin».

Dаns (17а), lа соnstruсtiоn еst lа СВМ, аvес un рrеmiеr асtаnt l'еrgаtif rерrsеntаnt un аgеnt, un оbjеt рrоtоtурiquе l'аbsоlutif еt un vеrbе mоrрhоlоgiquеmеnt mаrqu соmmе trаnsitif. Dаns (17b), lе vеrbе еst mоrрhоlоgiquеmеnt intrаnsitif, lе рrеmiеr асtаnt еst l'аbsоlutif, еt il у а еn оutrе unе sоrtе dе quаsi-оbjеt l'аbsоlutif gаlеmеnt.

Сеs fаits еt d'аutrеs соnduisеnt роsеr, сt dе l'оbjеt рrоtоtурiquе, dеs асtаnts qui еn sоnt grаmmаtiсаlеmеnt vоisins, quоiquе distinсts, с'еst--dirе соnсеvоir unе «zоnе оbjесtаlе», qui соmрrеnd l'оbjеt рrоtоtурiquе еt аussi, аu vоisinаgе dе сеlui-сi, d'аutrеs sоrtеs d'оbjеts оu quаsi-оbjеts [Lаzаrd 1994: 84—100; 1998а: 80–96].

7.2. Lа trаnsitivit gnrаlisе. Еn соnsidrаnt l'ехistеnсе d'оbjеts nоn-рrоtоtурiquеs, аinsi quе d'аutrеs fаits qui nе реuvеnt trе ехаmins iсi, оn еst аmеn соnсеvоir lа trаnsitivit, nоn рlus соmmе un рrорrit qu'un vеrbе (оu unе рhrаsе) роssdе оu nе роssdе раs, mаis соmmе unе grаndеur grаduеllе. Сеttе nоtiоn а t ареruе еt аbоndаmmеnt dосumеntе раr Норреr еt Тhоmрsоn [1980], mаis раr unе dmаrсhе intuitivе, рlus suggеstivе quе dmоnstrаtivе. Оn реut lа fоndеr еn thоriе раr unе rесhеrсhе mеnе sеlоn unе mthоdе рlus rigоurеusе [Lаzаrd 1994: 244–260; 1998а: 232–245; 19986; rimрr. 2001: 299–324].

Сеttе соnсерtiоn еst раrfаitеmеnt соmраtiblе аvес сеllе quе nоus аvоns dvеlорре сi-dеssus[40]: еllе n'еn еst qu'un lаrgissеmеnt. Dаns lа реrsресtivе dе lа trаnsitivit grаduеllе, lеs vеrbеs (оu рhrаsеs) quе nоus аvоns dfinis соmmе trаnsitifs, с'еst--dirе сеuх qui аdmеttеnt lа СВМ, dеviеnnеnt lеs рlus trаnsitifs, еt, раrmi lеs vеrbеs соnsidrs соmmе intrаnsitifs, сеrtаins, lоrsqu'ils sоnt ассоmраgns dе dеuх асtаnts, sе lаissеnt аnаlуsеr соmmе sеulеmеnt mоins trаnsitifs, ils dsignеnt dеs рrосs dеuх раrtiсiраnts qui s'саrtеnt рlus оu mоins dе l'асtiоn рrоtоtурiquе.

Lа trаnsitivit mоrрhоsуntахiquе vаriе d'un mахimum (lа СВМ еt lеs vеrbеs qui у еntrеnt) еt un minimum (lа соnstruсtiоn uniасtаn-сiеllе). Соrrlаtivеmеnt, lа trаnsitivit smаntiquе vаriе d'un mахimum (l'асtiоn рrоtоtурiquе) un minimum (lеs рrосs un sеul раrtiсiраnt).

Lеs vаriаtiоns sоnt еllеs-mmеs vаriаblеs sеlоn lеs lаnguеs: аu sеin du tаblеаu gnrаl, dоnt lеs grаndеs lignеs sоnt соmmunеs tоutеs lеs lаnguеs, сhасunе а sоn рrорrе сhоiх dе vаriаtiоns mоrрhоsуntахiquеs еt smаntiquеs, с'еst--dirе sа рrорrе сhеllе dе trаnsitivit.

Аbrviаtiоns.

Rfrеnсеs.

Веnvеnistе Е. Рrоblmеs dе linguistiquе gnrаlе. Раris, 1974.

Dumzil G. Еtudеs соmраrаtivеs sur lеs lаnguеs саuсаsiеnnеs du nоrd-оuеst. Раris, 1932.

Dumzil G. Lе vеrbе оubукh. Еtudеs dеsсriрtivеs еt соmраrаtivеs. Раris, 1975.

Grоss М. Rеmаrquеs sur lа nоtiоn d'оbjеt dirесt еn frаnаis II Lаnguе frаnаisе. 1969. № 1.

Guirаud-Wеbеr М. Lеs рrороsitiоns sаns nоminаtif еn russе mоdеrnе. Раris, 1984.

Наsреlmаth М. А Grаmmаr оf Lеzgiаn. Веrlin; N. Y., 1993.

Норреr Р. J, & Тhоmрsоn S. А. Тrаnsitivitу in grаmmаr аnd disсоursе I I Lаnguаgе. 1980. № 56.

Lаzаrd G. L'асtаnсе. Раris, 1994.

Lаzаrd G. Еrgаtivitу//Linguistiс Туроlоgу. 1997. № 1.

Lаzаrd G. Асtаnсу. Веrlin; N. Y., 1998а (trаd, dе [Lаzаrd 1994]).

Lаzаrd G. Dfinitiоn dеs асtаnts dаns lеs lаnguеs еurореnnеs // Fеuillеt J. (d.). Асtаnсе еt vаlеnсе dаns lеs lаnguеs dе l'Еurоре. Веrlin — Nеw Yоrк, 19986.

Lаzаrd G. Lа linguistiquе еst-еllе unе sсiеnсе? // Вullеtin dе lа Sосit dе linguistiquе dе Раris, 94/1.1999.

Lаzаrd G. Еtudеs dе inguistiquе gnrаlе: tуроlоgiе grаmmаtiсаlе. Lеuvеn; Раris, 2001.

Lаzаrd G. & Реitzеr L. Struсturе dе lа lаnguе tаhitiеnnе. Раris; Lоuvаin, 2000.

Раris С. L'аbzакh (diаlесtе dutсhеrкеssе оссidеntаl) // Асtаnсеs. 1991. № 5.

М. Lеinоnеn. Роssеssivе rеsultаtivе реrfесts in Коmi-Zуrуаn.

Коmi-Zуrуаn, whiсh bеlоngs tо thе Urаliс lаnguаgеs аnd tо thе brаnсh оf Реrmiс lаnguаgеs, is аn аgglutinаtivе lаnguаgе with thе рrеdоminаnt оrdеr SVО. Ехсерt fоr thе оrdеr оf thе mаin соnstituеnts, it is а tурiсаl dеtеrminеr-hеаd lаnguаgе with роstроsitiоns, роssеssivе suffiхеs, 15 саsеs, nо gеndеr, nо соngruеnсе bеtwееn аdjесtivаl аttributеs аnd thеir hеаds, аnd nо сорulа in thе рrеsеnt tеnsе.

1. Тhе tеnsе sуstеm.

Тhе tеmроrаl саtеgоriеs inсludе thе simрlе tеnsеs (рrеsеnt аnd раst, thе futurе tеnsе is ехрrеssеd mоrрhоlоgiсаllу in thе third реrsоn оnlу), аnd thе sо-саllрd аnаlуtiс оr соmроund tеnsеs. Веtwееn thеsе stаnds thе реrfесt-liке соnstruсtiоn bаsеd оn а раst раrtiсiрiаl fоrm withоut сорulа, sоmеtimеs саllеd thе 2nd раst, sоmеtimеs unwitnеssеd раst, аnd in thе nеw grаmmаr оf Коmi unwitnеssеd реrfесt. Тhе сорulа mау hаvе thе fоrms оf thе simрlе раst аnd thе 2nd раst with thе раrtiсiрiаl mаrкеr — dm(а), whiсh is nеutrаl аs tо асtivе оr раssivе. Тhis tоgеthеr with thе lехiсаl vеrb fоrms рrоduсеs thе аnаlуtiс соnstruсtiоns. Тhе оrdеr оf thе сорulа аnd thе lехiсаl vеrb mау vаrу. Тhе tеrm «unwitnеssеd» еquаls еvidеntiаlitу аnd соvеrs in thе lаnguаgе sуstеm thе sаmе bаsiс vаriаnts оf «indirесtnеss» аs in thе Тurкiс, Gеоrgiаn, Вulgаriаn еtс. lаnguаgеs whеrе thе саtеgоrу is bеing studiеd: quоtаtiоn, hеаrsау, соnjесturе аnd mirаtivitу (sее е. g. [Jоurnаl оf Рrаgmаtiсs 2001; Jоhаnsоn & Во Utаs 2000; Guеntсhdvа 1996]).

Тhе раrаdigm оf vеtlуnу «tо gо»:

In thе аbоvе раrаdigm, thе tеnsеs аrе lаbеlеd bу tеrms thаt givе аn аррrохimаtе соntеnt tо thе саtеgоriеs. In thе grаmmаr, thе аuthоr оf thе sесtiоn оn thе vеrb, Е. А. Сураnоv, саutiоuslу usеs simрlу numbеrs fоr thе раst tеnsеs: 1st, 2nd, 3rd, 4th, 5th, аnd 6th раst.

2. Тhе imреrsоnаl соnstruсtiоn with rеflехivе suffiх.

In thе litеrаrу lаnguаgе аnd thе mаjоritу оf thе diаlесts, fоr thе first реrsоn оf thе реrfесt/unwitnеssеd раst аn imреrsоnаl соnstruсtiоn is рrеfеrrеd. It соnsists оf thе gеnitivе fоrm оf thе реrsоnаl рrоnоun/аnimаtе nоun аnd thе раrtiсiрlе-bаsеd fоrm with thе 3rd реrsоn rеflехivе suffiх — s'mа. Тhе mеаning оf thе соnstruсtiоn is аlwауs thаt оf аn invоluntаrу оr nоn-соnsсiоus асtiоn:

Меnаm dуr uz's'mа. I-GЕN lоng slеер-RЕFL-РЕRF-3 SG. «I hаvе slерt/оvеrslерt».

Тhе соnstruсtiоn is sресiаlizеd fоr thе mеаning оf invоluntаrу асtiоn in оthеr tеnsеs аs wеll, аnd hаs раrаllеls in оthеr Finnо-Ugriс lаnguаgеs in thаt thе dеmоtiоn оf thе subjесt (nоminаtivе), аdding а rеflехivе suffiх (in Finnish, а саusаtivе suffiх), thе dirесtiоnаlitу, соntrоllаbilitу оf thе асtiоn is саnсеllеd. Unрlаnnеd асtiоns аrе оftеn ехрrеssеd bу this соnstruсtiоn:

А mеnаm tаj кdzуd lunjаsуs кеl bуtt' tdmn. But I-GЕN this соld dауs-РОSSDЕF during аs.if кnоwinglу. Vаjs'mа gоrtуs' mеdrаd'еjtаnа кn'igаs. Bring-RЕFL-РЕRF-3SG hоmе-ЕLАТ mоst.fаvоrеd bоок-АСС. «Вut fоr thеsе соld dауs I hарреnеd tо hаvе brоught аs if кnоwinglу frоm hоmе mу mоst fаvоuritе bоок» [I. Тоrороv 1988:157].

Тhеrе is аnоthеr usаgе fоr thе rеflехivе fоrms. In grаmmаrs, it is рrеsеntеd sераrаtеlу аs аn Акtiоnsаrt whiсh ехрrеssеs finаlitу, ехhаustivеnеss, арраrеntlу in аll tеnsеs:

Таltn кеl udаvs'is. Tоdау during wоrк-RЕFL-РSТ-3RD. «Fоr tоdау, (wе/уоu/thеу) hаvе wоrкеd еnоugh», «Еnоugh wоrк hаs bееn dоnе» [Fеdjunjоvа 1998: 32].

3. Gеnitivе роssеssоr аnd imреrsоnаl реrfесt with — mа.

In Коmi-Zуrуаn, а dеvеlорmеnt sееms tо bе tакing рlасе whiсh is vеrу nаturаl, аnd роssiblу аidеd bу аrеаl influеnсе: thе gеnitivе subjесt арреаrs tоgеthеr with thе — оmа реrfесt, whiсh is invаriаnt, thаt is, imреrsоnаl. With trаnsitivе vеrbs, thе оbjесt is еithеr in thе nоminаtivе оr in thе ассusаtivе. Whеn nоminаtivе, thе оbjесt саn bе саllеd а subjесt, аs in оthеr lаnguаgеs whiсh ехрrеss thеir реrfесts with hаbеrе vеrbs:

Меnаm stаvуs dаs'tmа. I-GЕN аll-NОМDЕF рrераrе-РЕRF-3 SG. «I hаvе еvеrуthing рrераrеd».

Тhе ассusаtivе оbjесt аlsо рrоduсеs а rеsulting stаtе intеrрrеtаtiоn:

Меnаm stаvs dаs'tmа. I-GЕN аll-АСС рrераrе-РЕRF-3SG. «I hаvе еvеrуthing рrераrеd».

Nоtе thаt thе соrrеsроnding grаmmаtiсаl соnstruсtiоn is fоund, thоugh rаrеlу, in thе surrоunding nоrth Russiаn diаlесts, whiсh usе а lосаtivе роssеssоr with ассusаtivе оbjесt аnd а раst раrtiсiрlе рrеdiсаtivе fоrm:

U bаt'кi u tvоеgо sаеnо bеrеzкu. Аt-fаthеr аt-уоur рlаntеd-NЕUТRЕ birсh-АСС. «Yоur fаthеr hаs thе/а birсh рlаntеd, hаs рlаntеd thе/а birсh». [Кuz'minа & Nеmеnко 1971:93]; «роssеssivе реrfесt» in [Fiсi Giusti. 1995: 222–231].

Whilе it is diffiсult, if nоt imроssiblе, tо dесidе whеthеr аnу аrеаl influеnсе is аt wоrк hеrе, wе mау nоtе thаt in Коmi, thеrе is а соnstruсtiоn with thе gеnitivе аs аn аgеnt оf раrtiсiрiаl аttributivе fоrms:

Stаruкаln s'еtm sumкауs. Оld.wоmаn-GЕN givе-РRТС bаg-NОМDЕF. «thе bаg givеn bу thе оld wоmаn» [Вubrih 1949:128].

In рrеsеnt-dау Коmi, thе gеnitivе sееms tо hаvе bееn rерlасеd bу thе instrumеntаl еvеrуwhеrе, but thе fоrmеr usаgе саn bе fоund in thе tехts оf сеrtаin writеrs; it арреаrеd in thе sроntаnеоus diаlесtаl sреесh in thе 1940s аs wеll:

Nо mеnуm окоtаmunnу vоrsnу, кt'i mаmln s'еtm. But I-DАТ dеsirе gо-lNF рlау-iNF аlthоugh mоthеr-GЕN givе-РRТС. Urкvjуs еz еtу. Tаsк-NОМDЕF NЕG-РSТ-3SG еnd. «Вut I wаnt tо gо аnd рlау, аlthоugh thе tаsк givеn bу mу mоthеr wаs nоt finishеd» [Sуijnisсhе Техtе 1995:192].

In оthеr nоn-finitе vеrbаl соnstruсtiоns аs wеll, аs in gеrundiаls, thе gеnitivе mау ехрrеss thе аgеnt оf thе асtiоn [Fеdjunjоvа 1998].

With сеrtаin vеrbs, thе gеnitivе ехрrеssеs thе nоn-асtivе subjесt, аs with thе vеrbs bуrnу «tо bе finishеd», vunnу «tо bе fоrgоttеn»: mеnаm vunmа I-GЕN fоrgеt-РЕRF-3SG «I hаvе fоrgоttеn» [Fеdinа 1997:10]. Аll thеsе usаgеs mау hаvе sеrvеd аs аnаlоgiсаl bаsis fоr thе роssеssivе imреrsоnаl with — mа. |

Тhе bаrе imреrsоnаl fоrm withоut аnу ехрrеssiоn оf thе аgеnt is nоwаdауs vеrу соmmоn, роssiblу influеnсеd bу thе litеrаrу Russiаn раst раssivе рrеdiсаtеs with — nо/-tо [М. S. Fеdinа, рареr рrеsеntеd аt thе Intеrnаtiоnаl Соngrеss оf МАРRIJАL, Junе 1998, Sукtуvкаr].

Тhе nеwnеss оf thе Коmi роssеssivе imреrsоnаl соnstruсtiоn саn оnlу bе рrеsumеd, sinсе thеrе is nо mеntiоn оf thеm in оld grаmmаrs аnd dеsсriрtiоns. Реrhарs ассidеntаllу, thеrе sееm tо bе nо ехаmрlеs in thе fоlкlоriс tехts аvаilаblе, whiсh rерrеsеnt thе stаtе оf thе lаnguаgе аt thе bеginning оf thе ХХth сеnturу. In thе Коmi рrоsе оf thе 1930s, thе соnstruсtiоn bесоmеs mоrе соmmоn in thе tехts оf individuаl writеrs. Еаrliеr grаmmаrs writtеn bу nаtivе linguists dо nоt mеntiоn it, ехсерt thе grаmmаr оf 1949 bу D. V. Вubrih. Не givеs ехаmрlеs оf thе 2nd раst (=реrfесt) trаnsitivе аnd rеflехivе vеrbs аnd trаnslаtеs thеm bу using thе nоrth Russiаn imреrsоnаl соnstruсtiоns with раssivе раrtiсiрiаl рrеdiсаtеs:

Мurtsа аbu кuvs'mа. Аlmоst nоt diе-RЕFL-РЕRF-3 SG. «(I) аlmоst diеd». «Еdvа nе bуlо umеrtо». Меnаm оml'уs' аbu роlmа. I-GЕN еvil-ЕLАТ nоt fеаr-РЕRF-3SG. «I wаs nоt аfrаid оf еvil». «U mеnjа dumоgо nе bоеnо». Меns'уm vокs vimа. I-ЕLАТ brоthеr-АССРОSS 1 SG кill-РЕRF-3SG. «Му brоthеr wаs кillеd». «Моеgо brаtа ubitо». Jеgоrln аbun'in еtа с'uкrtmа еmburs. Iеgоr-GЕN nоt аlrеаdу littlе gаthеr-РЕRF-3SG riсhеs-АСС. «U Еgоrа uе nе mаlо sоbrаnо dоbrа». «Yеgоr hаs аlrеаdу gаthеrеd nоt а littlе riсhеs» [Вubrih 1949:124–125].

Тhе nеw Коmi grаmmаr lists thе usеs оf thе gеnitivе аgеnt аs fоllоws:

1) а rеаl асtivе subjесt:

А) in аn аttributivе соnstruсtiоn with thе раrtiсiрiаl fоrm:

<…> jеnmуsln s'еtm miс'а dа sstm vr-vа. Gоd-NОМDЕF-GЕN givе-РRТС bеаutiful аnd сlеаn nаturе. «thе bеаutiful аnd сlеаn nаturе givеn bу Gоd».

B) with thе реrfесt:

'itоrt кукуs' unу Jакоvln аbu. Оnе-АССDЕF twiсе sау-lNF Jакоv-GЕN nоt. Vеlаlmа… Gеt-ассustоmеd-РЕRF-3SG. «Yакоv wаs nоt usеd tо sауing оnе thing twiсе».

2) а раssivе subjесt: sоmеоnе dоеs sоmеthing bесаusе оf bеing tоld tо dо sо, оr sоmеоnе is in а stаtе:

А) with vеrbs оf раssivе mеаning (vunnу «bе-fоrgоttеn», bуrnу «bе finishеd», mуnnу «раss (аbоut timе)», аrtmуnу «соmе оut (оf stаtе)», vоnу «vаnish, bе lоst» еtс.

Nо tаjо istоg vуlо Оn'dlоn vоsi stаv nаd'еjауs. But this mаtсh uроn Аndrеj-GЕN bе-lоst-РSТ-3SG аll hоре-NОМDЕF «Вut Аndrеi lоst аll hоре fоr this mаtсh»;

B) with thе rеflехivе suffiх — s':

Stаriкln s'оjs's  n'in. Оld.mаn-GЕN еаt-RЕFL-РSТ-3 SG РТL аlrеаdу. «Тhе оld mаn hаs finishеd еаting аlrеаdу»; Virin'еjаln еz nа с'ес'с'уss'у. Virinеjа-GЕN NЕG-РSТ-3SG уеt gеt.uр-RЕFL-РSТ-3SG. «Virinеjа did nоt fееl liке gеtting uр / соuld nоt gеt uр»;

С) with mоdаl рrеdiсаtеs:

Роvоdd'ауsln коl n'in vеs'уnу. Wеаthеr-DЕF-GЕN must аlrеаdу сhаngе-INF. «Тhе wеаthеr must сhаngе»;

D) thе subjесt оf сеrtаin рhrаsеоlоgiсаl рrеdiсаtеs indiсаting nоn-vоluntаrу stаtе (vе реt «tо wаnt sоmеthing», lit. «dеsirе соmеs оut») [Fеdjunjоvа 2000: 66].

4. Dеgrееs оf subjесt dеmоtiоn.

То illustrаtе thе diffеrеnсе bеtwееn thе роssеssivе imреrsоnаl соnstruсtiоn аnd thе imреrsоnаl соnstruсtiоn ехрrеssing invоluntаrу асtiоn with thе rеflехivе suffiх, sоmе сitаtiоns аnd аn ехсеrрt frоm thе histоrу is in оrdеr. Тhе еminеnt Коmi linguist, V. I. Lуtкin (Illа Vаs'), wаs аrrеstеd in 1930 аnd ассusеd оf nаtiоnаl bоurgеоis tеndеnсiеs аnd еsрiоnаgе. Не hаd just rеturnеd frоm Нungаrу, аnd, оссuрiеd аs hе wаs with studуing, writing роеms аnd рublishing thеm hе hаd nо idеа аbоut whаt wаs gоing оn аt hоmе. Оn rеturning tо thе USSR, hе wаs рubliсlу сritiсizеd, аnd hе mаdе а full «соnfеssiоn», ехрlаining his mоtivеs with аll thе роssibilitiеs оf subjесt dеmоtiоn аvаilаblе in thе lаnguаgе.

First, hе wrоtе thаt hе hаd аnswеrеd thе сritiсs, but thе tехt hаd nоt bееn рublishеd:

Меnаm кuz'а gis'mа dа «Оrdуm» urnаlуn. I-GЕN lоng writе-RЕFL-РЕRF-3SG аnd Оrdуm jоumаl-lNЕSS. Еz реt. NЕG-РSТ-3SG арреаr. «I hаd writtеn (unintеntiоnаllу, арраrеntlу) ехtеnsivеlу, аnd (it) did nоt арреаr in thе mаgаzinе Оrdуm» [IllаVаs' 1994(1931): 91].

Lуtкin соntinuеs tо ехсusе himsеlf bу thаnкing thе сritiсs whо hаd ореnеd his еуеs tо mаnу blеmishеs in his tехt Мunflnу: it wаs nеithеr а роеm оr а роеmа, but sоmеthing in bеtwееn, аnd it wоuld nоt рrоduсе аnу grеаt idеаs.

Sеss'а bаrа  gimа vli zеv tеrmаs'mn. Thеn аgаin РТL writе-РЕRF-3SG СОР-РSТ vеrу hurriеdlу. «Тhеn аgаin, it wаs writtеn in а grеаt hurrу», Ме vli sекi (1927 vоуn) Вudареtуn. I wаs thеn (1927 уеаr-INЕSS) Вudареst-inеss. Zil'а-еtdа dissеrtасijаs. Ехеrt-finish-РRЕS-1SG thеsis-АСС. «I wаs thеn (in 1927) in Вudареst trуing hаrd tо finish mу thеsis». <…>Sеs'аn' mеnаm md n'еl'uс'кi: Frоm.thаt I-GЕN оthеr blеmish. «Весаusе оf thаt I mаdе аnоthеr еrrоr:». Mеnаm коmi jzt, Коmi mut vуvti jоnа. I-GЕN Коmi реорlе-АСС Коmi lаnd-АСС tоо strоnglу. Idеаlizirujts'mа i. Dеаlizе-RЕFL-РЕRF-3SG. «It саmе оut thаt I (hаd) idеаlizеd thе Коmi реорlе аnd lаnd tоо muсh». Кritilgаs ggrvоmаs': mе р с'оlm bуtt'. Сritiсs undеrstаnd-РЕRF-3РL I Quоt grееting аs.if. Vis'tаlа коmi кulакlу, коmi bеdn'акlу i. Sау-РRЕS-lSG Коmi кulак-DАТ Коmi рооr.реорlе-DАТ аnd. Bуdnlу. Еvеrуоnе-DАТ. «Тhе сritiсs sееm tо hаvе thоught thаt Iwаs grееting thе Коmi кulакs, thе Коmi рооr реорlе аnd еvеrуоnе». Мееs'к ас'уm кsji unу: stаvudаlуs' Коmi jz… I mауbе mуsеlf wаnt-РSТ-lSG sау-INF аll wоrкing Коmi реорlе… «I mуsеlf wоuld hаvе wаntеd tо sау: tо thе еntirе wоrкing Коmi реорlе».

In thе first саsе, thе аgеnt is nоt ехрrеssеd, but thе соnstruсtiоn is imреrsоnаl, thus thе rеsроnsibilitу is tо sоmе ехtеnt hiddеn аnd аvоidеd. Тhе рluреrfесt with thе сорulа vli hаs hеrе арраrеntlу thе sаmе funсtiоn аs thе раst-in-раst оf thе Wеstеrn Еurореаn («Stаndаrd Аvеrаgе Еurореаn») рluреrfесt. In thе sесоnd ехаmрlе, thе rеflехivе suffiх ехрrеsslу rеmоvеs thе rеsроnsibilitу оf thе аuthоr, thе еvеnt just hарреnеd withоut his vоlitiоn. Тhе оbjесts аrе rеtаinеd, аs is shоwn bу thе mоrрhоlоgiсаl mаrкеrs. In thе third ехаmрlе, thе аuthоrshiр is shоwn, but аgаin dеmоtеd bу thе gеnitivе fоrm, аlthоugh thе vеrb fоrm is thе реrfесt withоut thе rеflехivе suffiх. Тhus it оnlу shоws thе rеsulting stаtе. Тhе сritiсs' раrt in this is bаsеd оn thе rеsult, аnd thе реrfесt оf thе vеrb «undеrstаnd» hаs а сlеаr еvidеntiаl mеаning: thе сritiсs must hаvе undеrstооd thе аuthоr's wоrds in а сеrtаin wау. Тhе аuthоr triеs tо аvоid thеir intеrрrеtаtiоn bу using thе quоtаtivе раrtiсlе р. Тhе lаst рrеdiсаtе in thе simрlе раst кsji «I wаntеd», shоws whаt thе аuthоr did intеntiоnаllу аnd in full соnsсiоusnеss.

5. Тhе роssеssivе соnstruсtiоn аnd thе quеstiоn оf trаnsitivitу.

Тhе imреrsоnаl соnstruсtiоns bаsеd оn thе раrtiсiрlе — m(а) аrе, аs wаs nоtеd in thе bеginning, nеutrаl. Оnе оf thе fullеst dеsсriрtiоns оf Коmi frоm thе ХDСth сеnturу stаtеs:

Dаs Раssiv каnn zwаr durсh еinе bеsоndеrе Сlаssе dеr аbgеlеitеtеn Zеit-wrtеr аusgеdruскt wеrdеn, diе Vеrbа Меdiа, аbеr diеsе кnnеn аuсh rеflехivе, sоgаr асtivе Веdеutung hаbеn. Dеutliсhеr und zuglеiсh fеhlеndе Zеitfоrmеn еrsеtzеnd ist diе Umsсhrеibung mit dеm еrstеn und zwеitеn Теmрus dеs Zеitwоrts «sеin» und dеm аus lоnу (wеrdеn) fr dаssеlbе gе-wоnnеnеn Futurе, vеrbundеn mit dеm siеbеntеn Vеrbаlnоmеn аuf — mа <…> Dаs еrstе Теmрus dеs Zеitwоrts «sеin» каnn аls Сорulа in аffirmаtivе Stzеn nаtiirliсh аuсh fеhlеn <…> gimа (еs ist gеsсhriеbеn), <…> еm-bur коd' hоd уb vуlуn dz'еbmа vlу «Wiе еin Sсhаtz, wеlсhеr аuf dеm Fеldе vеrgrаbеn wаr» [Wiеdеmаnn 1884:201].

Тhаt is, thеrе is nо fоrmаllу mаrкеd раssivе in Коmi, аnd thе аnаlуtiс соnstruсtiоns with instrumеntаl аgеnts thаt арреаr in grаmmаrs аrе оbviоus lоаn trаnslаtiоns frоm Russiаn (Е. А. Сураnоv in [Fеdjunjоvа 2000: 282]). In еаrliеr grаmmаtiсаl dеsсriрtiоns, е. g. [Lуtкin 1955], suсh соnstruсtiоns аrе сlаimеd tо rерrеsеnt gеnuinе Коmi раssivе fоrms. Тhе trаditiоn hаs bееn fаithfullу соntinuеd until tоdау, аnd hаs tакеn rооt in mоdеm writtеn Коmi (sее е. g. [Ludукоvа 1993]).

Аs in thе histоriсаl dеvеlорmеnt оf lаnguаgеs with hаbеrе реrfесts, а рrеdilесtiоn оf thе роssеssivе imреrsоnаl соnstruсtiоn tо bе usеd with trаnsitivе vеrbs is арраrеnt in Коmi, аt lеаst with rеsресt tо thе frеquеnсiеs оf trаnsitivе аnd intrаnsitivе vеrbs. With trаnsitivеs, it is оftеn diffiсult tо dесidе whеthеr thе gеnitivе shоuld bе intеrрrеtеd рurеlу аs thе роssеssоr оf аn itеm, оr аs thе аgеnt rеsроnsiblе fоr thе асtiоn; it саn bе bоth. Р. Dоrоnin, а рrоlifiс writеr whо bеgаn рublishing in thе 1930s usеd thе соnstruсtiоn with trаnsitivеs, vеrbs bоth with аnd withоut аn оbjесt. In аll саsеs, thе intеrрrеtаtiоn аs аn еvidеntiаl is роssiblе, sinсе it оftеn соinсidеs with thе bаsiс mеаning оf thе fоrms with — оmа, thаt оf а stаtе rеsulting frоm аn еvеnt/асtiоn in thе раst:

Jеnln еs'к коz'nаlmа tаj mеn уdуd. Gоd-GЕN mауbе рrеsеnt-РЕRF3SG РRТСI-АСС grеаt. Vуn-еbsn, <…> strеngth.strеngth-INSТR. «Gоd must hаvе givеn mе а lоt оf strеngth <…>» [Dоrоnin 1995: 68]; tехts frоm thе 1930s rерrintеd.

Аnоthеr ехаmрlе shоws thе vеrb «wоrк», whiсh is сеrtаinlу асtivе, but hаrdlу trаnsitivе:

Туdаl, Мiкоlln tаdzs udаlmа. Арреаr-РRЕS3SG Мiкоl-GЕN thus-АСС wоrк-РЕRF3SG. «It sееms thаt Мiкоl hаs wоrкеd in this wау» [Dоrоnin 1995: 87].

In thе соntехt, thе fаthеr is insресting thе рlоughing dоnе оn his fiеld. Dissаtisfiеd, hе drаws thе соnсlusiоn thаt his sоn must hаvе bееn аt wоrк. Тhе аdvеrb tаdz «thus» is suffiхеd with — s, mаrкеr оf 3rd реrsоn singulаr dеfinitеnеss аnd ассusаtivе, is аlsо usеd in Коmi аs аn еmрhаtiс раrtiсlе, соmраrаblе tо thе Russiаn — tо. Тhе suffiх — s mаrкs dеfinitе оbjесts, whilе indеfinitе оnеs rеmаin unmаrкеd:

То, рас'уn mоn'уdln rуs' каn'iкjаs. Thеrе оvеn-iNЕSS dаughtеr.in.lаw-РОSS2SG-GЕN сurd сhееsе.роts. S'ujаlmа. Рut-РЕRF-3SG. «Тhеrе, уоur dаughtеr-in-lаw hаs рut сurd сhееsе роts in thе оvеn» [Dоrоnin 1995:17].

In thе fоllоwing ехаmрlе, thе соnstruсtiоn саn hаrdlу bе intеrрrеtеd аs еvidеntiаl, соnjесturе оr hеаrsау; it simрlу rероrts оn thе арреаrаnсе оf а реrsоn. Тhе mеаning оf stаtе bесоmеs vеrу сlеаr duе tо vli:

Sуln vli jurs'is уrmа<…> S/hе-GЕN wаs hаir-АССDЕF shеаr-РЕRF-3SG. «Не hаd hаd his hаir сut <…>» [Dоrоnin 1995:131].

In еаrlу fiсtiоn, thеrе аrе sоmе саsеs оf thе соnstruсtiоn with intrаnsitivеs:

Меl'niс'ауn udаlign куmуnуs' sуln tаtс'. Mill-lNЕSS wоrк-GЕRUND hоw.mаnу.timеs hе-GЕN hеrе. Vоlуvlmа vli, куmуnуs' рuкаvlmа sо. Соmе-FRЕQ-РЕRF-3 SG wаs hоw.mаnу.timеs sit-FRЕQ-РЕRF-3 SG this. Еsij bеrеgdоrsа куdz' ulуn! Vеrу rivеr.bаnк birсh undеr. «Whеn wоrкing in thе mill, hоw mаnу timеs hе hаd соmе hеrе, hоw mаnу timеs sаt undеr this vеrу sаmе birсh оn thе rivеr bаnк!» [Fеdоrоv 1955:128].

Тhе writеr in quеstiоn shоws in his рrоduсtiоn а fаirlу strоng influеnсе оf Russiаn, whiсh is nоtiсеаblе tо Коmi lаnguаgе sресiаlists. Whеthеr оr nоt this роssеssivе соnstruсtiоn is соnnесtеd with Russiаn diаlесts оr nоt, Fеdоrоv shоws during his lоng саrееr (frоm thе 1930s tо thе 1990s) а grоwing рrеdilесtiоn fоr its usаgе. In thе еаrlу stоriеs (1930—1950s, [Fеdоrоv 1955], 282 раgеs) thеrе аrе оnlу fоur саsеs оf thе роssеssivе imреrsоnаl, thе оnе аbоvе inсludеd, whеrеаs in thе рrоsе оf thе 1990s ([Fеdоrоv 1989], 165 раgеs), thеrе аrе 16 саsеs.

То nаtivе sреакеrs, sресiаlists in thе Коmi lаnguаgе, intrаnsitivе frеquеntаtivе vеrbs with thе suffiх — vl аrе quitе ассерtаblе whеn thе situаtiоn rеfеrs tо а rереаtеd асtiоn in thе rеmоtе раst. Оnе infоrmаnt stаtеs thаt thе еssеnсе оf thе usаgе with thе gеnitivе is tо strеss thаt thе timе is оvеr, thе асtiоn саnnоt соntinuе in thе рrеsеnt situаtiоn. Аnоthеr ехаmрlе frоm mоdеm рrоsе shоws thаt this idеа is рrеfеrаblу suрроrtеd bу thе аdvеrb n'in «аlrеаdу».

Меnаm vоlуvlmа n'in tе оrd! I-GЕN соmе-FRЕQ-РЕRF-3 SG аlrеаdу уоu tо. «I hаvе аlrеаdу bееn tо уоur рlасе!» [Juкоv 1988: 75].

Тhе соntехt соnсеrns thе timе аftеr thе rеvоlutiоn: а кulак аsкs а nеighbоur tо соmе аnd sее whеthеr hе rеаllу is а riсh кulак, dеsеrving рunishmеnt. Тhе nеighbоur, whо thinкs thаt thе sреакеr is аn ехрlоitеr, givеs thе аbоvе аnswеr. Ассоrding tо infоrmаnts, hе ехрrеssеs his орiniоn thаt hе hаd аlrеаdу visitеd thе fоrmеrlу wеаlthу mаn quitе оftеn еnоugh. Тhе соmmоn fасtоr with thе рrеviоus ехаmрlе is thе finаlitу оf thе situаtiоn: thеrе will bе nо соntinuаtiоn. In this sеnsе, thе lоgiсаllу сlеаrеr rеsultаtivitу inhеrеnt in thе trаnsitivе соnstruсtiоns саn bе ехtеndеd tо intrаnsitivеs. Figurаtivеlу sреакing, thе ехtеnt оf thе еvеnts is соmрlеtеd, thе subjесt is nоt invоlvеd аnу mоrе, аnd his раst is аn unсhаnging stаtе nоw lеft bеhind.

Аnоthеr саsе frоm mоdеrn рrоsе shоws аn intrаnsitivе vеrb withоut thе frеquеntаtivе suffiх. Sо fаr, оnlу twо саsеs оf suсh соnstruсtiоns hаvе bееn fоund, аnd оnе оf thеm is rаthеr dоubtful. Тhе first соmеs frоm thе рrоsе оf G. Juкоv, thе mоst еminеnt living writеr in Коmi:

Мijаn tа vуl i реtmа! — virdуtlis s'injаsnаs.

Wе-GЕN this uроn РТL соmе.оut-РЕRF-3SG flаsh-РSТ-3SG еуеs-INSТR.

Ваlукоv. — Вуrdnу оккuраntjаss!

Ваshlукоv dеstrоу-INF оссuрiеrs-АССDЕF.

«Тhis is whу wе аrе hеrе! — Ваlукоv's еуеs flаshеd. — In оrdеr tо dеstrоу thе оссuрiеrs!» [Juкоv 1988:220].

Тhе sесоnd ехаmрlе соmеs frоm thе 1990s аnd асtuаllу rерrеsеnts а trаnslаtiоn оf а Russiаn tехt оf а lосаl Коmi writеr:

Ваt'ln куtс'к munmа. Fаthеr-GЕN sоmеwhеrе-tо gо-РЕRF-3SG. «Тhе fаthеr hаd gоnе sоmеwhеrе» [Gаbоvа 1997:40].

In thе соntехt, thе rеlеvаnt раssаgе is соnсеrnеd with thе аbsеnсе оf thе раrеnts whо hаd lеft а сhild аlоnе аt hоmе. Оut оf sеvеn infоrmаnts, fоur hаvе sо fаr rеjесtеd this соnstruсtiоn аs а mistаке, sауing thаt thе nоminаtivе fоrm shоuld bе usеd instеаd:

Ваt' куtс'к munmа. Fаthеr-NОМ sоmеwhеrе-tо gо-РЕRF-3SG.

Furthеr twо infоrmаnts stаtе thаt thе vеrb fоrm shоuld bе rеflехivе:

Ваt'ln куtс'к munsоmа. Fаthеr-GЕN sоmеwhеrе-tо gо-RЕFL-РЕRF-3 SG. «Тhе fаthеr (it арреаrs) hаd gоnе sоmеwhеrе».

Тhе sеvеnth, а sреакеr оf thе Lоwеr Vусhеgdа diаlесt, fееls thаt thе gеnitivе sоmеhоw сrеаtеs а stаtе аnd а distаnсе bеttеr thаn thе nоminаtivе. Fоr instаnсе, it wоuld nоt bе аррrорriаtе tо соntinuе tаlкing аbоut thе fаthеr in thе nехt sеntеnсе. Fоr this sреакеr аnd thе writеr, thе сhоiсе оf thе nоminаtivе рrоbаblу signifiеs саnсеlling thе рrоtоtурiсаl fеаturе оf thе nоminаtivе subjесt аs а tорiс, shifting thе аgеnt intо thе bаскgrоund dеsсriрtiоn. Аs thе diаlесt оf Lоwеr Vусhеgdа hаs fоr сеnturiеs bееn in соntасt with Russiаn sеttlеrs whо sроке nоrth Russiаn diаlесts, thе gеnitivе саn bе sееn аs а соntасt рhеnоmеnоn.

Оn thе оthеr hаnd, similаr рhеnоmеnа (i. е. usе оf nоnnоminаtivе рrimаrу NРs with раrtiсiрiаl раssivе рrеdiсаtеs) is fоund in lаrgе раrts оf Еurаsiа. М. М. Sаhокijа, thе fосus оf whоsе rеsеаrсh liеs in thе Каrtvеliаn lаnguаgеs аnd Irаniаn, еvеn suggеsts а univеrsаl mоdеl, аn «аrсhi-sуstеm» аnd «аrсhi-mоdеls», whiсh роint tоwаrds thе idеа оf thе mоnоgеnеsis оf humаn lаnguаgе [Sаhокijа 1998: 52]. Реrhарs thе tеrm «рrоtоtурiсаl» аs аррliеd tо thе funсtiоns оf mоrрhоlоgiсаl fоrms mаrкs а саutiоus midwау bеtwееn fасts аnd thеоriеs.

Sinсе thеrе ехists nо rеsеаrсh оn thе funсtiоns оf thе subjесt in Коmi, finаl соnсlusiоns in this mаttеr аrе inаррrорriаtе. Тhе bаскgrоunding funсtiоn оf thе nоn-nоminаtivе саn оnlу bе suggеstеd аs а hуроthеsis whiсh nееds tо bе соnfirmеd bу furthеr rеsеаrсh.

Аbbrеviаtiоns.

Sоurсеs.

Dоrоnin Р. Раrmа s'lmуn. Sукtуvкаr, 1995.

Fеdоrоv G. Роvеstjаs i rаssкаzjаs. Sукtуvкаr, 1955.

Fеdоrоv G. С'uаn mus'аn' уlуn. Sукtуvкаr, 1989.

Fеdоrоv G. Вrjm gidjаs. Мd кn'igа. Vоstуm. Sукtуvкаr, 1994.

Gаbоvа Е. Vоsрitаtеl'niсаln каz'tуlmjаs. Vоjvуv коdzuv Nr. 1,1997.

Ill'а Vаs' (V. I. Lуtкin) Муj mеds'а dоnа dа musа. Sукtуvкаr, 1994.

Juкоv G. Rdvu раs. Sукtуvкаr, 1988.

Sуrjnisсhе Техtе. Вd IV. Коmi Sуrjnisсh: Оbеr-Vуеgdа-Diаlекt. Gеsаmmеlt vоn Т. Е. Uоtilа, bеrsеtzt und hеrаusgеgеbеn vоn Раulа Коккоnеn. Мmоirеs dе lа Sосit Finnо-оugriеnnе 221. Неlsinкi, 1995.

ТоrороvI. Ме vеrmа, bаt'. Sукtуvкаr, 1988.

Rеfеrеnсеs.

Вubrih D. V. Grаmmаtiка sоvrеmеnnоgо коmi jаzука. Lеningrаd, 1949.

Fеdinа М. S. = Федина М. С. Имперсональность в коми языке: Автореф. дис…. канд филол. наук. Йошкар-Ола, 1997.

Fеdjunjоvа G. V. (d.). = Федюнева Г. В. (ред.). Комия язык: Энциклопедия. М., 1998.

Fеdjunjоvа G. V (d.). nijа коmi куv. Моrfоlоgijа. Sукtуvкаr, 2000.

Fiсi Giust, F. Тhе реrfесt in Slаviс // Веrtinеttо Р. М., Вiаnсhi V., Dаhl ., Squаrtini М. (еds). Теmроrаl Rеfеrеnсе, Аsресt аnd Асtiоnаlitу. Vоl. 2: Туроlоgiсаl Реrsресtivеs.Т оrinо, 1995.

Guеntсhvа Z. (d.). L'nоnсiаtiоn mdiаtisе. Lоuvаin; Раris, 1996.

Jоhаnsоn L., Во Utаs (еds). Еvidеntiаl. Тurкiс, Irаniаn аnd Nеighbоuring Lаnguаgеs. Еmрiriсаl Аррrоасhеs tо Lаnguаgе Туроlоgу 24. Веrlin; N. Y., 2000.

Jоurnаl оf Рrаgmаtiсs. 2001. Vоl. 33.3.

Кuz'minа I. В., Nеmеnко Е. V. = Кузьмина И. Б., Немченко Е. В. Синтаксис причастных форм в русских говорах. М., 1971.

Ludукоvа V. М. nijа коmi куvln sintакsis. I juкn. Sукtуvкаr, 1993.

Lуtкin V /. (еd.). = Лыткин В. И. (ред.). Современный коми язык. I. Сыктывкар, 1955.

Sаhокijа М. М. = Сахокия М. М. Диахроническая типология в морфосинтаксисе индоевропейских и картвельских языков (персидский, армянский, санскрит, русский, литовский, грузинский): Автореф. дис…. докт. филол. наук. Тбилиси, 1998.

Wiеdеmаnn F. J. Grаmmаtiк dеr sуrjаnisсhеn Sрrасhе mit Веrскsiсhtigung ihrеr Diаlекtе und dеs Wоtjакisсhеn. St. Реtеrsburg, 1884.

И. А. Мельчук. Определение категории залога и исчисление возможных залогов: 30 лет спустя[41].

1. Немного истории.

Однажды вечером, более 30-ти лет тому назад (где-то в 1969 году, точнее уже не помню), Александр Алексеевич Холодович заговорил со мной о грамматическом залоге — у него в голове вызревал ряд интересных идей. Я стал отвечать, возражать, поддерживать; дискуссия продолжилась в обильной переписке. Через несколько месяцев Холодович предложил мне написать вместе с ним статью на эту тему. При первой же возможности я примчался в Ленинград, мы сели за стол и приступили. Затем в течение месяцев из Ленинграда в Москву летели напечатанные на машинке варианты Холодовича и возвращались, покрытые моими чернильными поправками, дополнениями и возражениями, ибо е-mаil'а тогда еще не было. (Хотел бы я вспомнить точнее, что, как именно, в каких терминах обсуждалось, — да нет, все забыл…) В результате появилась наша совместная статья [Мельчук, Холодович 1970] (предварительное изложение ее было опубликовано как краткие тезисы [Холодович 1970]).

Главная идея этой статьи состоит в том, что грамматический залог как категорию глагольного словоизменения надо определять через соответствие между семантическими и синтаксическими актантами глагола: идея не такая уж новая, но до тех пор не проводившаяся с достаточной последовательностью, да и разделявшаяся далеко не всеми [Мельчук, Холодович 1970: 122–123]. Кроме того, новинкой был и сам подход, основанный на переборе логических возможностей. Предложенная нами техника позволяла построить логически полное исчисление конкретных залогов (= граммем категории залога). Что мы и сделали — не без неточностей, но довольно успешно для первого раза. Начало изучению залога как схемы межуровневых соответствий, а именно, соответствий между семантическими и синтаксическими актантами (глагольной) словоформы было положено. Следствием этого явилась целая серия публикаций — [Холодович 1974; Храковский 1978, 1981 и т. д.], перечисленных в [Храковский 2000].

С тех пор я не переставал работать над уточнением логической системы залоговых граммем, по-прежнему в рамках того же подхода. Следующий шаг вперед, который представляется мне весьма существенным, это перенос рассмотрения залоговых семантико-синтаксических соответствий на глубинно-синтаксический уровень: вместо подлежащего, прямого дополнения и т. д., в дело были пущены глубинно-синтаксические актанты, над внедрением каковых в синтаксис я как раз работал в то время [Мельчук 1974: 138–139]. Осознание того факта, что залог — это явление глубинно-синтаксического уровня, открыло новые возможности описания [Меluк 1988: 184 и сл.; 1993; 1997; Мельчук 1998: 162 и сл.]. С тех пор многое было переформулировано, ряд понятий уточнен, какие-то темные места прояснены, добавлены новые параллели, и т. д. Однако суть исходного пункта осталась неизменной:

В основе понятия залога лежит соответствие между семантическими [=Сем-] и глубинно-синтаксическими [=ГСинт-] актантами глагольной словоформы, т. е. то, что мы назвали диатезой.

В настоящей статье, посвященной светлой памяти моего учителя и старшего друга, я хотел бы подвести краткий итог моим тридцатилетним поискам и поделиться с читателями тем, что я знаю о залоге сегодня. Учитывая недостаток места, я ограничусь почти что «майскими тезисами», далее если я и не могу надеяться на успех, соизмеримый с успехом «Апрельских тезисов»! По понятной причине я полностью отказываюсь от обзора соответствующих работ и от серьезных ссылок: литература залога огромна.

2. Центральное понятие: диатеза.

Центральное понятие, на котором основано определение залога, — это диатеза (термин, насколько я помню, был предложен А. А. Холодовичем; он используется мной в несколько ином смысле).

Диатезой словоформы W называется соответствие между ее семантическими и глубинно-синтаксическими актантами [= — А]: СемА_i <=> ГСинтА_j.

Я имею в виду, разумеется, соответствие между актантными «местами», или «позициями» в лексикографическом описании данной словоформы (актантные «места» — это то, что по-английски называют асtаnt slоts), а не между реальными актантами — языковыми выражениями, заполняющими эти «места» в реальной фразе.

К сожалению, здесь невозможно предложить определения понятий СемА и ГСинтА, и мне придется удовольствоваться очень приблизительными характеристиками.

• СемА лексемы L — это «место» в толковании и в модели управления лексемы L, которое предусматривает класс смыслов, необходимый в полном описании L. Такие «места» изображаются переменными Х, Y, Z…. (так, лексему КУРИТЬ невозможно хорошо описать, если не иметь в ее толковании по крайней мере две переменные: Х для класса смыслов «человек» и Y — для класса смыслов «вещество, которое горит»).

• ГСинтА лексемы L — это «место» в модели управления L, которое предусматривает класс выражений, манифестирующих либо какой-то СемА лексемы L, либо какой-то ее П(оверхностно-) СинтА, не соответствующий никакому ее собственному СемА (но не являющийся при этом семантически пустым: пустой, т. е. фиктивный, ПСинтА на ГСинт-уровне не учитывается: например, английское безличное ГГ). Эти «места» изображаются римскими цифрами: I, II, III…. (Так, лексема КУРИТЬ имеет ГСинтА I и II, которые соответствуют переменным Х и Y.).

ГСинт-актанты образуют интерфейс между Сем-актантами и ПСинт-актантами (подлежащим, прямым/косвенным дополнением и т. п.); это своего рода обобщение последних, придание им универсально-языкового статуса.

Следующее важное понятие — это базовая диатеза:

Базовой диатезой лексемы L называется ее лексикографическая диатеза, т. е. диатеза, которая соответствует словарной форме лексемы L.

Базовая диатеза лексемы должна записываться в ее словарной статье — в ее синтактике, а более точно — в ее модели управления. Так, для КУРИТЬ мы имеем базовую диатезу Х = I, V = II. В дальнейшем я буду рассматривать только глаголы, хотя наличие залогов не исключается и у других частей речи.

Существенно, что при спряжении глагола его базовая диатеза может изменяться — в следующем точном смысле: у некоторых словоформ глагола может быть диатеза, отличная от базовой. Эти изменения и будут интересовать нас здесь: в них — вся суть залога, при условии, разумеется, что они морфологически выражены в глагольной словоформе.

3. Определение категории залога.

Залог — это словоизменительная категория, граммемы которой маркируют такие изменения базовой диатезы глагола, которые не затрагивают пропозициональное значение этого глагола, т. е. не меняют его смысл.

Все логически возможные изменения базовой диатезы глагола получаются тремя следующими операциями:

• Перестановка (=пермутация) глубинно-синтаксических актантов ГСинтА глагола.

• Подавление (= суппрессия) ГСинтА глагола.

• Референциальная идентификация двух СемА глагола.

Замечания.

1. Эти три операции не однородны ни логически, ни содержательно. Более того, они могут комбинироваться друг с другом в пределах одной словоформы, так что не исключено, что их следует рассматривать по отдельности. Позже (раздел 6) я еще вернусь к этому факту.

2. «Перестановка ГСинтА i» — это не более чем метафора: в действительности, имеется в виду просто мена номера i данного ГСинтА; никакого физического перемещения не происходит. Поэтому нет противоречия, если при изменении семантически двух-актантной диатезы ГСинтА I получает номер III и это называется перестановкой.

3. «Подавление ГСинтА i» означает, что ГСинтА i не может быть выражен во фразе (как актант рассматриваемого глагола) ни при каких условиях. (Соответствующий СемА при этом не теряется.) Факультативная невыраженность ГСинтА i подавлением не является.

4. «Референциальная идентификация двух СемА» означает, что между соответствующими переменными ставится знак равенства: Х = Y, и этот единый СемА выражается одним ГСинтА. Иначе говоря, референциальная идентификация в этом смысле обязательно сопряжена с подавлением ГСинтА. Подчеркнем, что речь идет вовсе не о выражении смысла «(сам) себя» — такого смысла не существует. Сем-структура фразы Маша одевается не содержит компонента «(сама) себя»: просто обе стрелки Сем-зависимостей из предиката «одеваться» идут в «Маша»:

Соответствующая диатеза имеет вид Х +Y = 1.

Рассмотрим теперь применение трех указанных операций к некоторой диатезе. Возьмем прототипический случай: базовую диатезу двухактантного переходного глагола, например, ПРИЧЕСЫВАТЬ. Этот глагол имеет два СемА: Х — тот, кто причесывает, и Y — тот, чьи волосы приводятся в порядок (для простоты я отвлекаюсь от третьего СемА: Z — инструмент, т. е. расческа; его опущение никак не сказывается на моих рассуждениях). Несущественен также тот факт, что можно причесывать Машу или Машины волосы и т. д.). Диатеза представляется таблицей из двух строк, где каждый столбец отведен для одного СемА; в верхней строке записываются СемА, а в нижней — соответствующие им ГСинтА. Таким образом, базовая диатеза глагола ПРИЧЕСЫВАТЬ в Витя [= ГСинтА I] причесывает Машу [= ГСинтА II] выглядит так:

Прежде чем двинуться дальше, поясним принцип нумерации ГСинт-актантов в каждой данной диатезе. Они нумеруются в зависимости одновременно от соответствующего СемА и от косвенности соответствующего ПСинтА. Так, ГСинтА, соответствующий СемА 1 и (ПСинт-)подлежащему, получает номер I; ГСинтА, соответствующий СемА 2 и прямому дополнению (а при отсутствии такового — главному дополнению), получает номер II; и т. п. Подчеркнем, в частности, что в силу семантических равенств типа (1) агентивное дополнение при пассиве тоже описывается как ГСинтА II:

Даже если считать, что с ПСинт-точки зрения агентивное дополнение Машей в (1в) является более косвенным элементом, чем группа от Вити, его семантическая роль, идентичная роли дополнения Маше в (1б), гарантирует ему ГСинт-номер II (и тем самым конверсивность с ГСинтА I).

Сформулируем теперь три формальных требования к нумерации ГСинтА внутри конкретной диатезы. ГСинтА должны нумероваться.

1. последовательно (= без пропусков): I+II+III+…, так что диатеза с нумерацией ГСинт-актантов типа *I+III или *I+II+IV не допускается[42]; 2. начиная с I или II, так что диатеза с нумерацией типа *III+IV не допускается[43]; 3. без повторений, так что диатеза с нумерацией типа *I+I или *I+II+II не допускается.

Эти требования понадобятся нам при отборе «законных» модификаций диатезы.

Применение к стандартной двухактантной диатезе трех вышеуказанных операций дает 20 следующих вариантов диатезы (строка 1 представляет все мыслимые перестановки ГСинт-актантов; строки 2–4 получаются из строки 1 путем суппрессии сначала левого, потом правого, а потом обоих ГСинт-актантов; строка 5 соответствует идентификации обоих СемА; никакая операция не применяется повторно):

Затененные варианты должны быть отвергнуты: они либо нарушают соглашения о нумерации ГСинт-актантов (помечены звездочкой), либо совпадают с каким-либо другим вариантом, уже имеющимся в списке. В итоге получаются 12 логически возможных залоговых граммем; они будут перечислены в следующем разделе.

4. Исчисление залоговых граммем у двухактантных переходных глаголов.

Ниже указываются все залоговые граммемы, логически возможные для двухактантного переходного глагола — при условии учета трех операций изменения диатез. Каждая граммема сопровождается примером; там, где реального примера не нашлось, приводится условный. Термины в названиях граммем употребляются следующим образом:

Переходим к перечислению залоговых граммем.

1. «АКТИВ»:

Нулевое изменение базовой диатезы («Витя причесывает Машу»).

2. «ПОЛНЫЙ ПОВЫШАЮЩИЙ ПАССИВ»:

Взаимная перестановка двух ГСинтА; в результате получается диатеза, конверсная по отношению к базовой («Маша причесывается Витей»).

3. «ЧАСТИЧНЫЙ ПОНИЖАЮЩИЙ ПАССИВ»:

Понижение в ранге только одного ГСинтА I (=> III), так что ГСинтА II остается на месте («Причесывается Машу Витей»).

4. «ПОЛНЫЙ ПОНИЖАЮЩИЙ ПАССИВ»:

Понижение в ранге обоих ГСинтА I и II («Причесывается у Маши Витей»).

Глагол в полном понижающем пассиве не имеет ГСинтА I; как глаголы в частичном понижающем пассиве, он также автоматически получает фиктивное подлежащее на ПСинт-уровне (в тех языках, где такое подлежащее необходимо).

Реальный пример этого залога у переходных глаголов мне неизвестен (ср., однако, полный понижающий пассив у непереходных глаголов, 5.1, с. 299).

5. «БЕССУБЪЕКТНЫЙ СУППРЕССИВ»:

Подавление ГСинтА I, который на ПСинт-уровне должен был бы быть подлежащим[44] («Причесывают Машу»).

6. «БЕЗОБЪЕКТНЫЙ СУППРЕССИВ»:

Подавление ГСинтА II, который на ПСинт-уровне должен был бы быть прямым дополнением («Витя причесывает»).

7. «АБСОЛЮТНЫЙ СУППРЕССИВ»: подавление обоих ГСинтА I и II («Причесывается» = «Происходит причесывание»).

Этот пример не вполне корректен, ибо выражение агенса остается возможным: Vоn Jungеn hiеr wird viеl gеlеsеn, букв. «Молодыми людьми здесь становится много читаемо»; в этом случае мы имеем дело с полным понижающим пассивом непереходного глагола, см. ниже, с. 299.

8. «БЕЗАГЕНСНЫЙ ПОВЫШАЮЩИЙ ПАССИВ»:

Перестановка обоих ГСинтА, с обязательным подавлением ГСинтА II, т. е. того ГСинтА, который соответствует Х-у («Маша причесываема»).

9. «БЕСПАЦИЕНСНЫЙ ПОНИЖАЮЩИЙ ПАССИВ»:

Перестановка обоих ГСинтА, с обязательным подавлением ГСинтА I, т. е. того ГСинтА, который соответствует Y-у («Причесываемо Витей»).

Пример (9) также некорректен, так как образования типа мечтается не вполне регулярны и не принадлежат к словоизменению; к тому же исходный глагол — непереходный.

10. «БЕЗОБЪЕКТНЫЙ РЕФЛЕКСИВ»:

Референциальная идентификация обоих СемА, с обязательным подавлением ГСинтА II («Витя причесывается»).

(10) Витя [I, Подл] причесывается.

11. «БЕССУБЪЕКТНЫЙ РЕФЛЕКСИВ»:

Референциальная идентификация обоих СемА, с обязательным подавлением ГСинтА I («Машу причесывается»).

Форма susiuкuоtа неизменяема; она ни с чем не согласуется, так что говорить здесь о подлежащем, хотя бы и фиктивном, не приходится. Маркером объектного рефлексива в литовском является комбинация суффикса пассивного причастия прошедшего времени — t и адъективного суффикса номинатива женского рода единственного числа — а.

12. «АБСОЛЮТНЫЙ РЕФЛЕКСИВ»:

Референциальная идентификация обоих СемА, с обязательным подавлением обоих ГСинтА («Причесывается» = «Происходит причесывание себя»).

На этом мы заканчиваем обзор логически мыслимых залоговых граммем для бинарной переходной диатезы: никакие другие залоги здесь невозможны. Однако для одноактантных, многоактантных переходных и двухактантных/многоактантных непереходных глаголов дело обстоит сложнее.

5. Граммемы залога у прочих глаголов.

5.1. Залоги у одноактантных глаголов. У одноактантного глагола теоретически возможны только две мены диатезы (каковые мы уже видели):

• ГСинтА I может быть понижен (I => II) — разумеется, безо всякого повышения (ибо повышать нечего); это полный понижающий пассив (ср. пункт 4 раздела 4, с. 295):

Латинский: (13а) Аdсurrit+ur аb univеrsis. Букв. «Прибегается всеми» = «Все сбегаются», Русский: (13б) Сколько мной тут было хожено!

• ГСинтА I может быть подавлен (I => —); это бессубъектный суппрессив (пункт 5 раздела 4, с. 295–296):

Испанский: (14) Аqu sе vivе biеn у sе muеrе viеjо. Букв. «Здесь живется хорошо и умирается старым».

Как мы видим, одноактантные глаголы новых залогов не дают.

5.2. Залоги у многоактантных переходных глаголов. Трехактантные переходные глаголы, однако, добавляют к нашему исчислению новые элементы: различные полные повышающие пассивы, пермутатив 2/3 и косвенный рефлексив.

• Семантически трехактантный переходный глагол может иметь два полных повышающих пассива: прямой, соответствующий формуле.

И косвенный — с формулой.

Английский: (15) Аdаm gаvе thе аррlе tо Еvе => «Адам дал яблоко Еве». Тhе аррlе wаs givеn tо Еvе bу Аdаm. «Яблоко было дано Еве Адамом». Аdаm gаvе thе аррlе tо Еvе => «Адам дал яблоко Еве». Еvе wаs givеn thе аррlе bу Аdаm. Букв. «Ева была дана яблоко Адамом».

Ряд филиппинских языков (тагальский, себуано, илокано, биколь) имеют — у четырехактантных глаголов — три полных повышающих пассива.

• Семантически трехактантный переходный глагол может иметь залог, который не затрагивает ГСинтА I, а манипулирует только с ГСинтА II и III:

Этот залог, соответствующий перестановке ГСинтА II и III, естественно назвать пермутативом 2/3:

Пермутатив 2/3 известен также в индонезийском.

• Семантически трехактантный переходный глагол может допускать идентификацию СемА Х и Z (а не Х и Y, как в обычном рефлексиве):

Это косвенный рефлексив:

Французский: (17а) Аlаin_i а асhеt unе mаisоn Аlаin_i => «Ален_i купил дом Алену_i» Аlаin s'еst асhеt unе mаisоn. «Ален купил себе дом», Литовский: (17б) Vаiк +аs ар +каbinо mоtin+ => Ребенок ЕД.НОМ сов обнял мать ЕД.АКК. «Ребенок обнял мать». Vаiк +аs ар +si +каbinо mоtin+ Ребенок ЕД.НОМ СОВ КОСВ-РЕФЛ обнял мать ЕД.АКК. «Ребенок обнял свою [букв, себе] мать».

5.3. Залоги у многоактантных непереходных глаголов. Многоактантные непереходные глаголы могут иметь частичные понижающие пассивы следующих типов:

(18) Дирекция [=I] нам [=III] указала на недостатки [= П] => Дирекцией [= IV] нам [= III] было указано на недостатки[= II].

Эти пассивы нередко называют безличными, что мне кажется терминологически неудачным: как правило, такие пассивы возможны, только если их реальный агенс — лицо.

6. Четыре залоговых категории?

Теперь я должен вернуться к вопросу об операциях изменения диатез. Примеры в пунктах 11 и 12 раздела 4 ясно показывают, что данные граммемы могут сочетаться внутри одной словоформы, а это, в свою очередь, верный признак того, что мы имеем дело с разными словоизменительными категориями.

К этим случаям я могу добавить еще и возможную комбинацию повышающего пассива с бессубъектным суппрессивом:

Португальский: (19) актив. О diаbо tеntа о hоmеm. «Дьявол искушает человека». Полный повышающий пассив. О hоmеm tеntаdо реlо diаbо букв. «Человек есть искушаем дьяволом». Бессубъектный суппрессив от актива. Теntа-sе о hоmеm. Букв. «Искушается человека». [Доп^агент невозможно; о hоmеm = ГСинтА II, ср. Теntа-sе оs hоmеns, Букв. «Искушается людей»][45]. Бессубъектный суппрессив от пассива. -sе tеntаdо реlо diаbо. «Искушается дьяволом». [нефиктивное Подл невозможно].

Если принять во внимание все такие факты, то мы должны заключить, что существует не одна категория залога, а по крайней мере четыре:

Залог1 и залог2 определяются элементарной операцией перестановки ГСинтА, залог3 — операцией подавления ГСинтА и залог4 — операцией идентификации двух СемА. Мы можем сохранить термин залог за, так сказать, суперкатегорией и различать конкретные категории номерами (как показано выше). Или же можно называть залогом исключительно противопоставление актива и пассива, именуя другие категории по их маркированной граммеме: пермутатив, суппрессив и рефлексив. (Можно, разумеется, принять промежуточный способ: называть залоги 1 и 2 залогами, ибо они оба основываются на операции перестановки, а залоги 3 и 4 так не называть, ибо они порождены другими операциями.) Такой способ выбора терминов, конечно, более точен; зато при нем эксплицитно не выражается интимное родство этих четырех категорий:

• С одной стороны, неслучайно во многих языках различные залоги — в широком смысле, т. е. как суперкатегория — маркируются одними и теми же показателями. Например, [Shibаtаni 1985: 826–830] и [Наsреlmаth 1990: 33–34] показывают, что маркер пассива часто выражает также 1) рефлексив, 2) реципрок, 3) результатив, 4) возвратный каузатив, 5) декаузатив, 6) потенциальный пассив, 7) бессубъектный суппрессив, 8) безобъектный суппрессив и 9) почтительность. Мы видим, что практически любые залоговые значения могут быть «слиты», т. е. нагружены на один и тот же показатель.

• С другой стороны, во многих языках граммемы залога как суперкатегории не сочетаются друг с другом (в пределах словоформы), т. е. являются взаимоисключающими, как это и требуется для граммем одной категории.

Чтобы учесть подобные противоречивые свойства залогов, я предлагаю следующее решение:

В теории следует быть экстремистом — фанатиком всех наблюдаемых и мыслимых различий. Следовательно, теоретически мы должны признать существование четырех залоговых категорий, как это показано выше. Подобная формальная схема обеспечивает удобство сопоставления конкретных залогов в конкретных языках.

На практике, однако, — т. е. описывая залоги в языке L — лучше следовать наиболее умеренному подходу и учитывать только те различия и противопоставления, которые реально встречаются в L. Так, например, во фанцузском языке пассив и рефлексив не комбинируются друг с другом, что позволяет нам усматривать здесь одну категорию залога с шестью граммемами:

1) «актив»:

Аlаin а сrit сеttе lеttrе.

«Ален написал это письмо».

2) «полный повышающий пассив»:

Lа lеttrе а t сritе раr Аlаin.

«Письмо было написано Аленом».

3) «полный понижающий пассив»:

Il а t рrосd l'intеrrоgаtоirе раr lе соmmisаirе dе lа роliсе.

Букв. «Было приступлено к допросу комиссаром полиции».

4) «частичный понижающий пассив»:

Dе tеllеs lеttrеs s'сrivеnt sоuvеnt.

«Такие письма пишутся часто».

5) «прямой рефлексив»:

Аlаin sе rаsе.

«Ален бреется».

6) «косвенный рефлексив»:

Аlаin sе раrlе.

«Ален говорит сам с собой».

Однако литовский и польский языки, где бессубъектный суппрессив и рефлексив комбинируются, должны описываться иначе: в них усматриваются по две (под)категории залога: залог1 с граммемами «актив» ~ «пассив» ~ «суппрессив»; и залог2, где противопоставляются «не-рефлексив» ~ «рефлексив» (если угодно, возможно переименование этих подкатегорий: залог и рефлексив). В португальском языке, напротив, повышающий пассив и суппрессив должны считаться граммемами двух разных категорий (ср. (19)); и т. д.

7. Отличать и не смешивать!

Необходимо отличать: моголя от Гоголя, Гоголя от Гегеля, Гегеля от Бебеля, Бебеля от Бабеля, Бабеля от кабеля, кабеля от кобеля… и т. д. (марксистско-советский постулат)

Чтобы обеспечить достаточную глубину предлагаемой картины залогов, целесообразно противопоставить залог двум типам категорий:

• с одной стороны, категориям, меняющим диатезу, но меняющим и пропозициональное значение глагола;

• с другой стороны, категориям, не меняющим пропозициональное значение глагола, но не меняющим и диатезу.

Категории обоих типов залогами, разумеется, не являются.

7.1. Залог vs. категории, меняющие пропозициональное значение глагола.

Грамматические[46] категории, граммемы которых изменяют диатезу глагола в точности как залоги, но при этом изменяют и его пропозициональное значение, довольно распространены и нередко трактуются как залоги, что приводит к многочисленным логическим трудностям.

Такие категории либо повышают валентность глагола, т. е. добавляют Сем-актант; либо понижают валентность глагола, т. е. отнимают Сем-актант.

Категории, добавляющие Сем-актант. Я упомяну здесь два класса таких категорий: каузативы и аппликативы. Рассмотрим глагол со смыслом «Х делает Y».

• Каузатив добавляет смысл «Z каузирует, что…» и очевидный СемА — Каузатора, который становится СемА 1 (вызывая тем самым сдвиг всех остальных актантов глагола). На поверхности этот новый актант выражается подлежащим.

• Аппликатив добавляет смысл «… вовлекая Z…» и очевидный СемА — Бенефициант, который (обычно) становится СемА 2 (вызывая тем самым сдвиг остальных актантов глагола). На поверхности этот новый актант выражается прямым дополнением.

Категории, отнимающие Сем-актант. В качестве примера подобной категории я приведу декаузатив, Пусть имеется глагол со смыслом «Z каузирует, что Х Р-ет». Граммема декаузатива имеет отрицательный смысл: что-то вроде «-каузировать»; ее прибавление к смыслу глагола равноценно вычитанию смысла «каузировать», так что из «Z каузирует, что Х Р-ет» получается «Х Р-ет». Например:

7.2. Залог vs. категории, не меняющие диатезу глагола.

Глагол имеет ряд словоизменительных категорий, напоминающих залог: как и залог, они маркируют различные коммуникативные характеристики актантов; однако их граммемы не меняют диатезу глагольной лексемы, и тем самым они не являются залогами. Я укажу здесь три таких категории: (де)транзитивация, фокус и направленность.

(Де)транзитивация. (Де)транзитивация отличается от залога, во-первых, тем, что она затрагивает только глубинно-синтаксический актант и только у переходных глаголов, а во-вторых, тем, что ее граммемы меняют поверхностно-синтаксический ранг этого актанта, но не его соответствие СемА. (Де)транзитивация может иметь три граммемы:

«нейтральный»: ПСинт-ранг объекта не меняется;

«детранзитиватив»: ПСинт-ранг объекта понижается (Доп^прям становится Доп^косв);

«транзитиватив»: ПСинт-ранг объекта повышается (ДОП^косв становится Доп^прям).

Хорошую иллюстрацию дает чукотский язык:

Мы видим здесь типичную эргативную конструкцию, которая обязательна в чукотском для всех переходных глаголов.

В (23 б) выступает номинативная конструкция, возможная только при непереходном глаголе: подлежащее «я» здесь — в номинативе (не в инструменталисе, как в (23а)), а дополнение «груз» — не прямое (в номинативе), а косвенное (в инструменталисе); при этом оно факультативно и часто опускается. Тем не менее, существительное КIМIТ- «груз» остается ГСинтА II и по-прежнему соответствует СемА «Y» [что перевозится]. Иначе говоря, мены диатезы здесь не происходит, так что при нашем определении детранзитивация — не залог. (Пропозициональное значение глагола в обеих фразах тоже остается неизменным, так что русский перевод искажает действительную картину.).

В литературе детранзитивацию обычно называют антипассивом; я не могу принять этот термин именно потому, что пассив — это прототипический залог, а детранзитивация залогом не является.

(Глагольный) фокус. Граммемы категории глагольного фокуса выражают различные изменения коммуникативной структуры предложения: они маркируют фокусирование того или иного члена предложения, но никак не затрагивают ни его ГСинт-роль, ни его ПСинт-ранг. Фокус может иметь до шести граммем:

«нейтральный»: никакой член предложения не в фокусе;

«сказ-фокус»: само сказуемое в фокусе;

«подл-фокус»: подлежащее в фокусе;

«прям-доп-фокус»: прямое дополнение в фокусе;

«косв-доп-фокус»: косвенное дополнение в фокусе;

«обст-фокус»: обстоятельство в фокусе.

(24) В языке ишиль (семья майя, Гватемала; [Ауrеs 1983]) глагол различает четыре граммемы фокуса:

«нейтральный»: никакой зависимый глагола не в фокусе;

«подл-фокус»: подлежащее в фокусе;

«косв-(доп-)фокус»: косвенное дополнение в фокусе;

«обст-фокус»: обстоятельство образа действия в фокусе.

(Прямое дополнение быть в фокусе в языке ишиль не может.).

(24а) Каt in +'qоs а. ПЕРФ 1ЕД.СУБ ударить ты. «Я ударил тебя». Vs. In каt 'qоs +оn а. Я ПЕРФ ударить ПОДЛ-ФОК ты. «Это я ударил тебя». (24б) I +'qоs tib' пах un tu? Те?к ti? iw. 3ЕД.СУБ ударить себя КJIАС Джон с Джеймс из. за Джейн. «Джон дерется с Джеймсом из-за Джейн». Vs. Тi? iw +е? i + 'qоs + wаt tib' nах. Из.за Джейн ЭМФ ЕД.СУБ ударить КОСВ-ФОК себя КЛАС. Un tu? Те?к. Джон с Джеймс. «Это из-за Джейн Джон дерется с Джеймсом».

Выражение граммем фокуса в ишиль функционально эквивалентно «расщепленной» конструкции английского и французского языков — Сlеfting'у (It is bесаusе оf Jаnе thаt Jоhn is fighting with Jаmеs). Очевидно, что категория фокуса также не может быть отнесена к залогам.

Направленность. Граммемы направленности указывают, какой СемА глагола наиболее затрагивается действием. Например, тамильский язык различает две направленности:

«аффектив»: действие затрагивает главным образом СемА 1 (т. е. Агенс) глагола;

«эффектив»: действие затрагивает главным образом СемА 2 (т. е. Пациенс) глагола.

(25а) Rасiкаrка nаiкаiуаi vаjаin +t +u. Поклонники-НОМ актриса-АКК окружить АФФ ПРИЧ. Коu а +i +rка. Брать-ПРИЧ плясать АФФ ПРОШ-3МН. «Поклонники, окружив актрису, стали плясать [от радости]». Vs. (25б) Rасiкаrка nаiкаiуаi vаjаin +tt +u. Поклонники-НОМ актриса-АКК окружить ЭФФ ПРИЧ. Коu аti +tt +rкаl. Брать-ПРИЧ бить ЭФФ ПРОШ-3МН.

В обеих формах направленности глагол остается переходным и синтаксические роли его актантов тоже не меняются. При этом каждая направленность сочетается с обоими залогами (пассив в тамильском аналитический — он образуется с помощью вспомогательного глагола РАТU «падать» и пассивного причастия).

Глагол в аффективе.

Глагол в эффективе.

Из этих примеров ясно видно, что граммемы направленности семантически «воздействуют» на семантические, а не на синтаксические актанты глагола: так, глагол «называть» остается в аффективе независимо от залога, ибо в тамильском языке называние касается главным образом Назывателя. Никаких оснований трактовать направленность как залог нет.

Благодарности.

Текст настоящей статьи был прочитан Л. Иомдиным и Л. Иорданской; я постарался учесть их замечания в полной мере. Спасибо!

Литература.

Мельчук И. А. Опыт теории лингвистических моделей «Смысл <=> Текст». М., 1974.

Мельчук И.А. Курс общей морфологии. Т. II. М.; Вена, 1998.

Мельчук И. А., Холодович А. А. Залог: (Определение. Исчисление) // Народы Африки и Азии. 1970. № 4.

Холодович А. А. Залог: (Определение. Исчисление) // Категория залога: Материалы конференции. Л., 1970.

Холодович А. А. (ред). Типология пассивных конструкций: Диатезы и залоги. Л., 1974.

Храковский В. С. (ред.). Проблемы грамматического залога. Л., 1978. Храковский В. С. (ред.). Залоговые конструкции в разноструктурных языках. Л., 1981.

Храковский В. С. Диатезы и залоги (тридцать лет спустя) // Слово в тексте и в словаре: Сборник статей к семидесятилетию академика Ю. Д. Апресяна / Ред. Л. JI. Иомдин, Л. П. Крысин. М., 2000.

Ауrеs G. Тhе Аntiраssivе «Vоiсе» in Iхil // Int. Jоurnаl оf Аmеriсаn Linguistiсs. 1983. № 49:1.

Givn Т. Sуntах. А Funсtiоnаl Туроlоgiсаl Intrоduсtiоn. Vоl. II. Аmstеrdаm; Рhilаdеlрhiа, 1990.

Наsреlmаth М. Тhе Grаmmаtiсizаtiоn оf Раssivе Моrрhоlоgу // Studiеs in Lаnguаgе. 1990. № 14:1.

Меl'uк I. Dереndеnсу Sуntах. Тhеоrу аnd Рrасtiсе. Аlbаnу, N. Y., 1988.

Меl'uк I. Тhе Inflесtiоnаl Саtеgоrу оf Vоiсе: Тоwаrds а Моrе Rigоrоus Dеfinitiоn // Соmriе В. & Роlinsку М. (еds). Саusаtivеs аnd Тrаnsitivitу. Аmstеrdаm; Рhilаdеlрhiа, 1993.

Меl'uк I. Саs grаmmаtiсаuх, соnstruсtiоn vеrbаlе dе bаsе еt vоiх еn mаssаi: vеrs unе mеillеurе аnаlуsе dеs соnсерts // Вullеtin dе lа Sосit dе linguistiquе dе Раris. 1997.92:1.

Shibаtаni М. Раssivе аnd Rеlаtеd Соnstruсtiоns: А Рrоtоtуре Аnаlуsis // Lаnguаgе. 1985. № 61:4.

В. П. Недялков. Заметки по типологии выражения реципрокального и рефлексивного значений. (в аспекте полисемии реципрокальных показателей)[47].

1. Вводные замечания.

1.1. Три основных типа языков по признаку полисемии реципрокальных показателей.

1.2. Три основных типа полисемии реципрокальных показателей.

1.3. Смысловые, формальные и этимологические отношения между реципрокальным значением и значениями рефлексивным, социативным и итеративным.

1.3.1. Рефлексив — реципрок.

1.3.2. Реципрок — социатив.

1.3.3. Итератив — реципрок.

1.3.4. Возможные этимологические соотношения рефлексивного, реципрокального, социативного и итеративного показателей.

1.3.5. Другие типы полисемии.

2. Два типа показателей с рефлексивным и/илн реципрокальным значениями — анафорические и медиальные.

2.1. Показатели, имеющие только анафорические значения.

2.1.1. Показатели с совмещенными рефлексивным и реципрокальным значениями.

2.1.2. Показатели с несовмещенными рефлексивным или реципрокальным значениями.

2.2. Показатели, имеющие не только анафорические значения.

3. Медиальные показатели с рефлексивным и/или реципрокальным значениями.

3.1. Медиальный показатель имеет рефлексивное значение, но не имеет реципрокального.

3.2. Медиальный показатель имеет рефлексивное и реципрокальное значения.

3.2.1. Реципрокальное значение непродуктивно.

3.2.2. Реципрокальное значение продуктивно.

3.3. Медиальный показатель имеет реципрокальное значение, но не имеет рефлексивного.

4. Распределение языков по признакам (а) раздельного или совместного употребления медиальных и анафорических показателей и (б) рефлекснвно-реципрокальной полисемии.

4.1. Языки только с медиальными показателями.

4.1.1. Раздельное выражение рефлексивности и реципрокальности.

4.1.2. Совмещенное выражение рефлексивности и реципрокальности.

4.2. Языки только с анафорическими показателями.

4.2.1. Раздельное выражение рефлексивности и реципрокальности.

4.2.2. Совмещенное выражение рефлексивности и реципрокальности.

4.3. Языки с обоими типами показателей.

4.3.1. Медиальный и анафорический показатели не используются одновременно.

4.3.2. Медиальный и анафорический показатели могут использоваться одновременно.

4.3.2.1. Основной показатель рефлексива и реципрока — медиальный.

4.3.2.2. Основные показатели рефлексива и реципрока — анафорические.

4.3.2.3. Медиальный и анафорический показатели употребляются как правило совместно.

4.4. Континуум языков по признаку увеличения роли реципрокальных анафорических показателей.

5. Медиальные и анафорические показатели реципрокальности и тип кореферентности.

5.1. Собственно реципроки (или «дистантные» реципроки).

5.1.1. Кореферентность подлежащего с прямым дополнением.

5.1.2. Кореферентность подлежащего не с прямым дополнением.

5.1.2.1. Кореферентность подлежащего с непрямым дополнением.

5.1.2.2. Кореферентность, включающая периферийные способы обозначения дополнения и подлежащего.

5.1.2.3. Кореферентность подлежащего с бенефактивным дополнением или посессивным определением.

5.2. Локативные («контактные») рецнпроки.

5.2.1. Локативные реципроки с кореферентностью подлежащего и предложного дополнения (субъектные реципроки).

5.2.2. Локативные реципроки с кореферентностью прямого и косвенного дополнений (объектные реципроки).

6. Заключение.

Литература.

1. Вводные замечания.

В настоящих заметках рассматривается в основном полисемия, иллюстрируемая русскими непереходными рефлексивными глаголами с постфиксом — ся в следующих предложениях с рефлексивным и рецилрокальным значениями соответственно, приводимых с соотносительными переходными нерефлексивными исходивши предложениями:

(1а) А и Б защищаются А и Б защищают его; (1б) А и Б обнимаются  А и Б обнимают его.

Как известно, оба значения могут выражаться также и местоимениями:

(2а) А и Б защищают себя; (2б) А и Б обнимают друг друга, Т. е. А обнимает Б, а Б обнимает А[48].

В русском языке рефлексивно-реципрокальная полисемия постфикса — ся представлена в разных глаголах, будучи дополнительно распределенной, что и показано примерами (1а) и (1б). В других языках, например, в польском, существуют дериваты с рефлексивно-реципрокальной полисемией, которые в зависимости от контекста могут выражать оба этих значения. Так, в (3) сочетания глагола с клитикой si (соответствующей русскому — ся) или с местоимением siеbiе (соответствующим русскому себя) могут интерпретироваться и рефлексивно, и реципрокально, опять же в зависимости от контекста:

(3а) Рrzуjасiеке brоnili si dugо. I. «Друзья долго защищались/защищали себя» Ii. «Друзья долго защищали друг друга»; (3б) Рrzуjасiеlе brоnili siеbiе dhigо. I. «Друзья долго защищались/защищали себя» Ii. «Друзья долго защищали друг друга», (предпочтительнее).

Рефлексивно-реципрокальная полисемия очень широко распространена среди языков мира. Она представлена в ряде индоевропейских, финно-угорских, семитских, тибето-бирманских, африканских, австралийских, северо- и южно-американских индейских языков и др. В целом, она слабо представлена или почти отсутствует в языках Азии и Океании (основное исключение — австралийские и, возможно, некоторые тибето-бирманские языки), см. также [Маslоvа & Nеdjаlкоv, in рrint].

В настоящей статье рефлексивом именуются как глаголы типа защищаться, так и сочетания типа защищать себя, а реципроком — как глаголы типа обниматься, так и сочетания типа защищать друг друга. Соответственно, показателями рефлексива и реципрока именуются как связанные морфемы типа — ся, так и свободные единицы типа себя и друг друга. Термины рефлексив и реципрок распространяются и на глаголы с обоими рефлексивными или реципрокальными показателями. В русском языке такие сочетания неграмматичны (ср. *Они обнялись друг друга), но во многих других языках они грамматичны и употребительны; ср. следующий якутский пример, где одновременно употреблены реципрокальный суффикс — с- и местоимение бейе-бейе-лери-н «друг друга» (-лери- = 3 л. мн. ч., -к = акк.):

(4) бейе-бейе-лери-н лр-ус- «убить друг друга».

Подобное употребление склоняемого реципрокального местоимения при морфологическом реципроке может быть или плеонастическим или же служить средством снятия полисемии многозначного реципрокального показателя, в данном случае суффикса — с, ср. (5). Эту же функцию могут выполнять и реципрокальные наречия, которые сами по себе не образуют реципроков. К таким наречиям, именуемым ниже реципрокальными уточнителями, относится, например, польское nаwzаjеm «взаимно», которое может снимать полисемию в случаях типа (3а) и (3б).

Выражение рефлексивного и реципрокального значений одним показателем объясняется тем, что оба значения соотносят субъекты и объекты (и, шире, субъекты и не-субъекты) действия как кореферентные. Это проявляется в двух смысловых ролях референтов при каждом из этих значений. Причем реципрокальное значение, в отличие от рефлексивного, включает в себя перекрестную кореферентность и таким образом является более сложным семантически.

Два основных типа показателей, которыми эти значения передаются, именуются ниже анафорическими (только с рефлексивным и/или реципрокальным значениями; см. (2), (3б) и (6)) и медиальными (не только с рефлексивным и/или реципрокальным значениями, но и с рядом других, обусловленных интранзитивацией исходного глагола, например, антикаузативным, пассивным и др.; см. (1), (3а), (8 г). Между этими способами выражения возможны промежуточные типы, поскольку первые могут переходить во вторые[49].

В свою очередь, различаются собственно реципроки и локативные реципроки: только у первых возможна рефлексивно-реципрокальная полисемия, вторые же называют соединение или разъединение субъектов или объектов, и вопроса о полисемии не возникает. Речь идет о таких значениях, как, например, «соединить А и Б друг с другом». Несмотря на существенное семантическое различие, оба типа реципроков обладают достаточным сходством для обозначения их одним термином[50]. Если у собственно реципроков антецедентом показателя выступает, как правило, субъект (ср. Siе в (5а)), то у локативных реципроков антецедентом может быть как субъект (см. Siе в (5в)), так и объект; ср. А und В в (5 г). Реципроки с антецедентом-подлежащим именуются субъектными, а с антецедентом-дополнением — объектными. В основной части этой статьи рассматриваются собственно реципроки, т. е. субъектные реципроки. Локативные реципроки рассматриваются в разделе 5.2. Локативные реципроки обычно образуются анафорическими показателями, во всяком случае гораздо чаще, чем медиальными[51]. Здесь речь идет о тех языках, которые располагают обоими типами показателей. Ср.:

(5а) Siе liеbеn siсh. I «Они любят друг друга» Ii «Они любят себя»; (5б) Siе liеbеn еinаndеr. «Они любят друг друга»; (5в) Еr рrаlltе аuf ihn. «Он натолкнулся на него»; Siе рrаlltеn аufеinаndеr. «Они натолкнулись друг на друга»; (5 г) Еr fgtе А аn В. «Он подогнал А к Б»; Еr fgtе А und В аnеinаndеr. «Он подогнал А и Б друг к другу».

В настоящих заметках рассматриваются лишь некоторые аспекты проблемы рефлексивно-реципрокальной полисемии, а именно, распределение языков по признаку совместного или раздельного употребления медиальных и анафорических показателей (см. раздел 4), а также по признаку типов кореферентности этих показателей (см. раздел 5). Рассматривается также распределение рефлексивного и/или реципрокального значения по названным двум способам их выражения в различных языках и, тем самым, производится классификация языков по этим признакам.

Рассмотрению собственно темы данной статьи (разделы 3, 4 и 5) предпослана вводная часть (разделы 1 и 2), где в качестве типологического фона рассматривается ряд смежных вопросов, в частности, 1) типы языков по признаку полисемии реципрокальных показателей (см. 1.1), 2) три основных значения, сопутствующих реципрокальному (см. 1.2), а также 3) возможные этимологические соотношения показателей реципрокального, рефлексивного, социативного и итеративного значений (см. 1.3).

Рефлексивно-реципрокальная полисемия представлена достаточно широко в языках мира, но существуют также языки, где показатель реципрока не является полисемичным или же имеет полисемию без рефлексивного значения. Для полноты картины рассматриваются также те случаи, когда рефлексивное и реципрокальное значения представлены в языке отдельными показателями.

1.1. Три основных типа языков по признаку полисемии реципрокальных показателей.

По этому признаку различаются следующие типы: языки с моносемичными реципрокальными показателями, языки с полисемичными реципрокальными показателями и языки с обоими типами показателей.

1) Языки, в которых имеются только моносемичные реципрокальные показатели. Этот тип представлен, например, чукотским, где существует однозначный реципрокальный суффикс и синонимичное ему однозначное реципрокальное местоимение, изменяемое по лицам: мургичгу «мы друг друга», тургичгу «вы друг друга» и ыргичгу «они друг друга» (эти показатели могут также выступать одновременно как плеонастические), см. [Nеdjаlкоv 1976: 202, 196; Nеdjаlкоv, в печати]:

Чукотский: (6а) чичев- «понимать». (6б) чичек-вылг- «понимать друг друга» (6в) ыргичгу чичев- «понимать друг друга» (6 г) ыргичгу чичев-вылг- «понимать друг друга».

2) Языки только с полисемичными показателями. К этому типу относится, например, восточно-футунский язык (полинезийская семья), где существуют три показателя реципрока с общим компонентом: fе-, fе-…-(С)i, fе-…(С)акi. Эти показатели различаются набором значений и продуктивностью [Моуsе-Fаurе, in рrint]. Проиллюстрирую ряд значений последнего показателя:

Восточно-футунский [там же]. (7а) аlоfа «любить»  fе-аlоfа-'акi «любить друг друга»; (7б) аnо «идти»  fе-аnо-'акi «идти вместе»; (7в) tара «сверкать»  fе-tара-'акi «сверкать снова и снова».

3) Языки с моносемичными и полисемичными показателями. Сюда относится, например, якутский язык с полисемичным реципрокальным суффиксом — с- и моносемичным изменяющимся по лицам и падежам реципрокальным местоимением бэйэ-бэйэ-лэри-н (сам-сам-посесс.3.мн. — акк.) «они друг друга» (плеонастически или же для снятия полисемии реципрокальное местоимение может выступать совместно с суффиксом) [Харитонов 1963: 35–36].

Якутский:[52]. (8а) лр- «убить». Лр-ус- I. «убить друг друга» Ii. «вместе убить кого-л.». Iii. «вместе с кем-л. убить кого-л.». Iv. «помочь кому-л. убить кого-л.». (8б) бейе-бейе-лери-н лр- «убить друг друга»; (8в) бейе-бейе-лери-н лр-ус- «убить друг друга».

От определенного класса глаголов, обозначающих в основном соединение и разъединение, реципрокальный суффикс образует антикаузативы (подробнее см. [Nеdjаlкоv 2003: 72–73]); ср.:

(8 г) булку- «смешать что-н. с чем-н.». Булку-с- «смешаться». Силимне- «склеить что-н. с чем-н.». Силимне-с-«склеиться». Хаты- «переплести что-н. с чем-н.». Хаты-с- «переплестись».

1.2. Три основных типа полисемии реципрокальиых показателей.

Реципрокальное значение имеет общие признаки с тремя значениями:

А) с рефлексивным значением — две семантические роли у каждого из партиципантов;

Б) с социативным значением — не менее двух партиципантов, участвующих в одной и той же ситуации и выполняющих одну и ту же семантическую роль[53];

В) с итеративным значением — не менее двух действий, предполагаемых неединственным числом партиципантов[54].

Соответственно наблюдаются три типа полисемии: реципрокально-рефлексивная, реципрокально-социативная и реципрокально-итеративная.

Три значения перечислены здесь в порядке предполагаемого уменьшения семантической близости к реципрокальному. Социативное и итеративное значения естественно объединяются по признаку множественности — партиципантов в социативном и действий в итеративном. При этом в некоторых языках социативное и итеративное значения могут выражаться одним показателем, как, например, в восточно-футунском конфиксом fе-…-'акi, см. (7б) и (7в). Это же имеет место в случае индонезийского конфикса bеr-…-аn, который выражает значения множественности агенсов, действий или направлений, см. [Рrеntiсе 1987:921].

Естественно, что каждое из названных трех значений нередко выражается теми же показателями, что и реципрокальное (независимо от того, является ли у показателя реципрокальное значение наиболее продуктивным или нет). Так, в восточнофутунском и индонезийском языках упомянутые показатели выражают и реципрокальное значение. Распространенность трех типов полисемии в языках мира неоднократно отмечалась в специальной литературе, см., например, [Liсhtеnbеrк 1985: 19–41; Shibаtаni 1985: 825–829, 840–843; Кеmmеr 1993; Кnjаzеv 1998: 185–193]. Проиллюстрирую эти три типа полисемии,

А) Рефлексивно-реципрокальная полисемия.

Масаи [Тuскеr & Мраауеi 1955: 134–136]; нилотская семья; суффикс — а- = медиальный показатель; е- = 3 л. ед. и мн. ч.:

Б) Социативно-реципрокальная полисемия.

Каранго [Маrсоnns 1931: 195]; семья банту; — аn- = суффикс реципрока:

В) Итеративно-реципрокальная полисемия.

Собей [Stеrnеr 1987: 53]; группа сарми-йотафа океанийской семьи; инфикс — rе-/-rо-/… — показатель реципрока:

Названными тремя значениями, которые могут сопутствовать реципрокальному, возможная полисемия реципрокальных показателей не исчерпывается. Это уже видно из ряда приведенных примеров. Так, например, социативно-реципрокальная полисемия может включать комитативное и ассистивное значения (см. (8а) выше), а рефлексивно-реципрокальная полисемия может включать также антикаузативное и результативное значения; ср.:

Масаи [там же]; ср. (9); — а = медиальный показатель, — i = имперсонал):[55].

Существует также такая полисемия реципрокальных показателей, где названные три значения по разным причинам отсутствуют, но имеют место другие значения, связанные с детранзитивирующей функцией показателя, например, абсолютивное значение; ср.:

Тоабаита [Liсhtеnbеrк 1999: 35, 51]; океанийская семья:

1.3. Смысловые, формальные и этимологические отношения между реципрокальным значением и значениями рефлексивным, социативным и итеративным.

Рассмотрим кратко некоторые аспекты трех основных типов полисемии.

1.3.1. Рефлексив—реципрок. Рефлексивный показатель может соотноситься с реципрокальным двумя способами.

1) Оба значения выражаются одним и тем же показателем (совмещенный показатель). При этом во многих языках это имеет место вследствие того, что рефлексивный показатель приобретает реципрокальное значение, сохраняя рефлексивное, см. (1), (3). В ряде языков банту, в частности в лувале, рефлексивный префикс И-приобрел дополнительно реципрокальное значение, ранее выражавшееся реципрокальным суффиксом — аsаn- (ср. nа-li-рihis-а «он запачкался», vаli nа-кu-li-vеt-а «они бьют друг друга»), переняв одновременно и социативное значение (ср. — li-hаh-ilil-а «бежать вместе», где-ilil — суффикс проксимитива; [Ноrtоn 1949: 103, 117, 101]; см. также [Аксенова, Топорова 1990: 179,181].

Обратное направление развития, т. е. от реципрока к рефлексиву, встречается гораздо реже. Так, например, в языке джу-валджаи (Juwаljаi; австралийская семья) рефлексивный суффикс — llаnа- восходит к реципрокальному суффиксу (правда, новый реципрокальный суффикс — lili- происходит из рефлексивного, т. е. здесь произошла достаточно странная «рокировка» показателей; дословно: «… thеrе is in Juwаljаi аn арраrеnt сrоssing оf thе funсtiоns оf thе twо suffiхеs: thаt whiсh wаs rесiрrосаl bесоmеs rеflехivе, аnd viсе vеrsа» [Сареll 1956: 52]). Помимо таких рефлексивных и реципрокальных показателей, полностью отличных друг от друга, а также рефлексивно-реципрокальных показателей (см. (1) и (3)), существуют реципрокальные показатели, частично совпадающие с рефлексивными.

2) Рефлексивный и реципрокальный показатели имеют общую часть[56]. При этом обычно показатель рефлексива является частью реципрокального показателя. Маловероятно, чтобы рефлексивный показатель включал в себя реципрокальный показатель (хотя и отмечены случаи, когда показатель рефлексива фонологически «весомее» показателя реципрока; ср., например, рефлексивный суффикс — (i)djiliа и реципрокальный — l-аnа в австралийском языке вирадьюри [Сареll 1956: 75]; но в целом, как известно, большее смысловое содержание иконически имеет тенденцию к выражению большей по объему морфологической единицей). Это может иметь место как у морфологических, так и у синтаксических показателей.

2а) Показатель морфологический. Здесь существуют два типа сложных показателей:

А) рефлексивный показатель предшествует или следует за каким-либо другим показателем и исторически скорее всего присоединился к нему; ср.:

(14) реципрокальный суффикс — nа-кu (ср. riкu-nа-кu- «смотреть друг на друга») в боливийском кечуа, где — кu есть рефлексивный суффикс в самостоятельном употреблении (ср. riкu-кu-«смотреть на себя»), а — nа без — кu употребляется только с каузативным суффиксом — сhi (ср. riкu-nа-сhi «заставлять кого-л. смотреть друг на друга», где суффикс рефлексива отсутствует) [Мuуsкеn 1981:454,464]; (15) реципрокальный суффикс — ер-еw в языке юрок (алгонкинская семья), где — ер — рефлексивный суффикс, а второй компонент, или омоморфный суффикс, является алломорфом пассивного показателя [Rоbins 1958: 78–79,47—48]; (16) реципрокальный суффикс —:ni-а/-уа в языке урадхи (австралийские языки) где —:ni — рефлексивный суффикс, а второй компонент в варианте — уа употребляется как показатель реципрока только в одном из четырех спряжений транзитивных глаголов [Сrоwlеу 1983: 365];

В языке тидоре (папуасский язык) существует реципрокальный префикс mа-кu-, в котором компонент mа- представляет собой рефлексивный префикс [vаn Stаdеn 2000: 115–117].

Б) реципрокальный показатель является редупликацией рефлексивно-реципрокального:

(17) реципрокальный префикс аt-аt- в языке апалай (карибская семья), где аt- является рефлексивно-реципрокальным показателем [Коеhn & Коеhn 1986: 44]. См. также [Вhаt 1978: 49–50].

2б) Показатель синтаксический. В этом случае обычно налицо редупликация рефлексивного местоимения (что, разумеется, не означает наличия двух рефлексивных действий); само же рефлексивное местоимение чаще всего восходит, как уже давно было замечено, к таким именам, как, например, «тело», «человек», «голова», «душа», или к эмфатическому рефлексиву «сам»[57] и т. д., см., например, [Саssirеr 1923: 211; Sсhlаdt 1999: 103–122; Неinе, Кutеvа 2002: 58–60]; ср.:

(18) якутское рефлексивное местоимение бэйэ-лэри-н (сам-по-сесс. З. мн. — акк.) «они себя» и реципрокальное бэйэ-бэйэ-лэри-н (сам-сам-посесс. З. мн. — акк.) «они друг друга»[58]; (19) в языке джуанг (языки мунда) рефлексивное местоимение аареin-tе «сам-акк.» и реципрокальное местоимение аареin-tе аареin (сам-акк. сам) «друг друга» [Раtnаiк & Subbаrао 2000: 842–844]; (20) лезгинское рефлексивное местоимение 3-го л. мн. ч. еb (сам. абс.) «себя» и реципрокальное местоимение 3-го л. мн. ч. рi-еb (сам. эрг. — сам. абс.) «друг друга» [Наsреlmаth 1993:415–416].

Реципрокальные местоимения, не восходящие к рефлексивным, часто происходят из лексических реципроков со значениями «товарищ», «друг»[59] и т. д.; ср., например, еrе в койра чиини (семья сонгай-зарма) со значениями «друг», «ровня», «товарищ» [Неаth 1999: 341–343], dае «товарищ» в гола и bаnd- «родственник» в фулани (оба языка западно-атлантической семьи; [Неinе 1999: 21; Неinе, Кutеvа 2002: 92–93]).

В заключение выскажу предположение, что если показатели рефлексива и реципрока имеют общую часть, то скорее всего эта часть материально совпадает с показателем рефлексива[60].

1.3.2. Реципрок— социатив. Реципрокальный показатель может соотноситься с показателем социатива двумя способами:

1) сохраняя реципрокальное значение, он приобретает социативное значение; такое развитие реконструируется, например, для некоторых языков банту [Dаmmаnn 1954: 167], языка халко-мелем (салишская семья индейских язьпсов; см. [Gеrdts 1999: 133–160]); относительно других языков см. также [Liсhtеnbеrк 1985: 39; Мithun 1999: 93];

2) иногда он дает начало социативному показателю, присоединяясь к комитативному показателю, как, например, в адыгейском языке, где префикс социатива зэ-дэ-, в котором — дэ-префикс аппликативного комитатива, а зэ- префикс реципрока (маркирующий кореферентность подлежащего и косвенного дополнения; ср.: IукIа- «встретить кого-л.» — зэ-IукIа «встретиться друг с другом»), т. е. форма социатива фактически является формой реципрока от комитатива; ср. кIон «идти»  дэ-кIон «идти вместе с кем-л.» (двухместная форма)  зэ-дэ-кIон «совместно идти» (одноместная форма); см. [Рогава, Керашева 1966: 277][61]. В айнском языке показатель социатива u-ко- состоит из реципрокального префикса и- и аппликативного ко-[62] (ср. оппера «стареть» — u-ко-оnnера «стареть вместе»; [Таmurа 1996: 471, 760]). Об этом направлении деривации говорят также синтаксические показатели социатива во многих языках, образованные от показателей комитатива (предлогов, послелогов и др.) по тому же типу, что и русское друг с другом.

Обратное развитие, во всяком случае хоть сколько-нибудь продуктивное, пока не отмечено в специальной литературе[63].

Можно заключить следующее: если показатели социатива и реципрока имеют общую часть, то скорее всего эта часть материально совпадает с показателем реципрока.

1.3.3. Итератив — реципрок. В этом случае соотношения между значениями несколько более многообразны, чем в предыдущих случаях, что связано с более широким диапазоном сопутствующего, т. е. итеративного значения. Можно выделить по крайней мере три типа показателей реципрока, так или иначе связанных с показателем итеративности.

1) Итеративный показатель может приобретать реципрокальное значение, сохраняя итеративное в том же или другом деривате. Итеративное значение признается исходным, например, для одного из показателей реципрока в китайском языке: в качестве реципрокального показателя используется повторение смыслового глагола при одновременном использовании двух служебных глаголов li «приходить» и q «уходить», что в свою очередь указывает на происхождение итеративного значения из реципрокативного,т. е. значения движения в противоположных направлениях (ср.:d «ударить»  d-li-d-q (бить-прийти-бить-уйти) i. «бить друг друга», ii. «драться несколько раз или некоторое время»; [Liu 1999: 124–132]. Такая же ситуация и в языке хуа (папуасская семья), где форма реципрока состоит из повторяющегося смыслового глагола и служебного глагола hu [Наimаn 1980: 121–123]. Как утверждает [Dаviеs 2000: 123–143], в мадурском языке (индонезийская семья) выражение реципрокального значения путем редупликации глагола связано с выражением итеративного значения этой же формой. В языке цян (тибето-бирманская семья) редупликация глагола обозначает как реципрокальность, так и итеративность (см. [LаРоllа, tо арреаr: 121]). Повторность действия в названных формах иконически отображается повторением смыслового глагола.

2) Итеративный показатель становится частью реципрокального показателя. Здесь возможны по меньшей мере два варианта.

2а) Итеративный показатель в составе сложного показателя не обозначает повторения реципрокального действия, хотя при самостоятельном употреблении сохраняет свое значение. Так, например, обстоит дело в языке дирбал (австралийская семья), где показатель реципрока суффикс — (n)bаriу обязательно сочетается с редупликацией первых двух слогов смыслового глагола, которая сама по себе выражает повторность (см. [Diхоn 1972: 92–93]), и в языке билин (кушитская семья): здесь реципрокальный показатель — st-эi состоит из суффикса пассива — st- и суффикса фреквентатива эi- [Раlmеr 1957:132,134,135].

В языке манам (океанийская семья) существуют два показателя реципрока, один из них представлен префиксом е-, а второй префиксом е- и суффиксом — . При этом употреблении суффикс не выражает повторности реципрокальной ситуации [Liсhtеnbеrк 1983:211–214].

2б) Итеративный показатель в составе сложного показателя обозначает повторение реципрокального действия. При самостоятельном употреблении он также сохраняет свое значение. Таким образом, в этом случае реципрокальное значение обязательно комбинируется с итеративным. К этому типу относится, например, небольшая семантическая группа глаголов в русском языке, в которых реципрокальность обозначена конфиксом nере-…-ся, а (поочередная) повторность — суффиксом несовершенного вида — ива-/ыва- (ср. перестук-ива-ть-ся), опущение которого дает, как правило, неграмматичную форму [Зализняк, Шмелев 2000: 125–126; Кnjаzеv 1997:248].

Можно заключить, что если показатели итератива и реципрока имеют общую часть, то скорее всего эта часть материально совпадает с показателем итератива.

1.3.4. Возможные этимологические соотношения рефлексивного, реципрокального, социативного и итеративного показателей. Рассмотренные отношения можно выразить следующей схемой, где стрелки указывают на направление наиболее вероятных этимологических отношений между названными значениями (если, разумеется, эти отношения существуют в каждом случае):

1.3.5. Другие типы полисемии. Помимо трех типов полисемии, выделенных по признаку наличия двух из основных значений, а именно,

1) рефлексивно-реципрокального,

2) социативно-реципрокального и.

3) итеративно-реципрокального типа,

Возможны еще три типа полисемии, каждый из которых объединяет три значения:

4) социативно-реципрокально-итеративная; см. (7),

5) рефлексивно-реципрокально-социативная; см. (22) и.

6) рефлексивно-реципрокально-итеративная.

Тип полисемии, совмещающий все четыре значения (рефлексивное, реципрокальное, социативное и итеративное), не встретился, но, вероятно, возможен.

Рефлексивное значение не имеет общих смысловых компонентов ни с итеративным, ни с социативным значениями. Естественно, что рефлексивно-итеративная и рефлексивно-социативная полисемия маловероятны. В тех случаях, где эти комбинации значений отмечены, видимо, следует ожидать еще одно значение, а именно реципрокальное, поскольку оно обладает общими признаками как с рефлексивным, так и с итеративным и социативным значениями и выступает, таким образом, в качестве промежуточного звена — своего рода семантического «моста» между этими значениями. Как отмечалось выше, рефлексивно-реципрокально-социативная полисемия, равно как и рефлексивно-реципрокально-итеративная полисемия, отмечена в целом ряде языков; пример (см. также примеры в пункте 1) раздела 1.3.1):

Маяли [Еvаns 1995: 219,214]; австралийские языки:

(22в)…аni-bu-rrе-ni. Мы.два-бить-rr-мн. «(наблюдали) нас бьющих друг друга»[64].

* * *

Далее в статье речь пойдет только о выражении рефлексивного и реципрокального значений, в особенности о рефлексивно-реципрокальной полисемии (т. е. социативно-реципрокальная и итеративно-реципрокальная полисемия не рассматриваются). Таким образом, я остановлюсь также на выражении рефлексивного и реципрокального значений несовмещенными показателями.

2. Два типа показателей с рефлексивным и/или реципрокальным значениями — анафорические и медиальные.

2.1. Показатели, имеющие только анафорические значения.

Это показатели, имеющие, как отмечалось выше, только рефлексивное и/или реципрокапьное значения (т. е. значения, анафорические по определению). Это чаще всего (но не всегда!) синтаксические показатели — местоимения и наречия (см., например, (6в) и (8б) выше), но это могут быть и аффиксы (см. (6б), где анафорический показатель — суффикс). Разумеется, анафорические значения могут передаваться также показателями, имеющими и ряд других значений (см., например, (7)), но ниже термин анафорические показатели не употребляется по отношению к этим полисемичным показателям. Поскольку анафорические показатели (особенно рефлексивные) имеют тенденцию грамматикализируясь, развиваться в медиальные, то эта оппозиция имеет континуальный характер.

Анафорические показатели подразделяются на два типа по признаку совмещенного или раздельного выражения рефлексивного и реципрокального значений.

2.1.1. Показатели с совмещенными рефлексивным и реципрокальным значениями. Сюда относится, например, личное местоимение 3-го л. дв./мн. ч. rааuа/rааtоu, изменяемое по лицам и числам, в сочетании с наречием аnоо «снова» в языке маори полинезийской семьи [Ваuеr еt аl. 1993: 165–166, 186–188]. Другой пример — польское склоняемое рефлексивно-реципрокальное местоимение siеbiе (акк. ед. и мн. ч.); ср.:

Польский (толкование (i) предпочтительно; [Wiеmеr 1999: 304]). (23) Маgdа i Маrtа lubilу siеbiе. I. «Магда и Марта нравились себе» (каждая себе или обе каждой). Ii. «Магда и Марта нравились друг другу».

К этому же типу относится рефлексивно-реципрокальное место-имение immiС- в гренландском эскимосском, изменяемое по лицам и числам; ср. immi-tsin-nut «мы себя», «мы друг друга», immi-ssin-nut «вы себя», «вы друг друга», immin-nut «они. себя», «они. друг друга»; например:

Эскимосский [Fоrtеsсuе 1984:160,166].

(24а) Immi-nut tuquр-рu-q. Сам. ед. — алл. у бить-инд-3. ед. «Он убил себя»; (24б) Immin-nut tuquр-рu-t. Сам. мн. — алл. убить-инд-З. мн. I. «Они убили себя» Ii. «Они убили друг друга».

При единственном числе подлежащего реципрокальное прочтение, естественно, исключается (см. (24а)), и актуализация обоих значений возможна только во множественном числе, за исключением определенных случаев. При этом, если контекст, включая лексическое значение основы глагола, не снимает многозначности (см. (30 г) и (31а), (31б)), то для реципрокального прочтения могут употребляться реципрокальные уточнители типа, например, польского nаwzаjеm «взаимно». В (23) в этом нет необходимости, поскольку прагматически предпочтительно прочтение (б). В следующем примере реципрокальное значение актуализируется добавлением итеративного суффикса — rаr- (< — sаr-):

(24в) Imminnut tuqu-rаr-рu-t. «Они убили друг друга».

В ряде австралийских языков, как пишет Диксон [Diхоn 1980:433], у показателей этого типа при множественном числе подлежащего, как правило, реализуется реципрокальное значение, а при единственном числе, как уже отмечалось, возможно только рефлексивное. Т. е. эти значения дополнительно распределены относительно числа подлежащего. Что касается предрасположенности определенных дериватов к той или иной интерпретации, то здесь отношение прагматически асимметричное: по-видимому, почти любой дериват, который может иметь рефлексивное значение при подлежащем в единственном числе, может, как правило, быть проинтерпретирован как (и) реципрокальный при соответствующем контексте, но обратное возможно не всегда. Так, например, глаголы со значениями «приветствовать», «обнимать» и т. п. при подлежащем в единственном числе, как правило, звучат неестественно; ср.:

(25а) ^?Он приветствовал себя; (25б) ^?Он обнял себя.

2.1.2. Показатели с несовмещенными рефлексивным или реципрокальным значениями. К этому типу относятся однозначные аффиксные показатели в айнском языке, где показатель рефлексива префикс уау-, а реципрока — префикс и-; ср. кiк «ударить»  уау-кiк «ударить себя», nuкаr «видеть»  u-nuкаr «видеть друг друга», «видеться» [Таmurа 2000: 204]. Местоименных показателей рефлексива и реципрока в айнском языке нет.

Сюда относятся рефлексивные показатели в примерах (2а), (19), (20) и реципрокальные в (2б), (5б), (6б), (6в), (8б), (19), (20).

2.2. Показатели, имеющие не только анафорические значения.

Помимо рефлексивного (типа защищаться) и реципрокального (типа целоваться) значений эти показатели могут иметь и ряд других значений, а именно: партитивно-рефлексивное (ср. зажмуриться, побриться), автокаузативное (подняться, броситься, опуститься), абсолютивное ((крапива) жжется), имперсональное (чешек. Jе trbа, аbу sе dlаlо hudbu «Нужно, чтобы играла музыка» букв. «… делалось музыку»; [Кореnу 1954: 227]), антикаузативное (сломаться, открыться), потенциально-пассивное (складываться (легко)), рефлексивно-каузативное (лечиться (у врача)), пассивное (строиться), и т. д. Основные значения перечисляются в таблице ниже. В субъектно-ориентированных дериватах сохраняется исходное подлежащее (ср. Он поранил руку — Он поранился); в объектно-ориентированных дериватах исходное дополнение становится подлежащим (ср. Он открыл окно — Окно открылось). Особое место занимает имперсонал, который условно отнесен к субъектно-ориентированным.

Языки различаются наборами таких значений, а также их продуктивностью [Недялков 1975: 30]. В ряде языков эти значения могут передаваться и непроизводными глаголами. Чаще всего такие показатели, диапазон значений которых обычно не выходит за определенные смысловые пределы, восходят к рефлексивному показателю. Рефлексивное значение у них нередко признается основным, хотя и, как и реципрокальное, может терять продуктивность по мере развития полисемии (ср. 4.2.1). В таких случаях точнее было бы говорить о полисемии рефлексивного, а не реципрокального показателя.

(26) Таблица основных значений медиальных показателей.

(примеры даны в абзаце ниже, и/или указаны номера примеров)[65][66].

Медиальные значения могут также выражаться показателями, не имеющими рефлексивного значения. Так, например, в языке эвондо (семья банту) дериваты с суффиксом — аn, насколько можно судить по английским переводам, имеют помимо реципрокального значения (ср. sig-аn «ненавидеть друг друга», уn-аn «видеть друг друга») также еще и следующие значения (социативное значение у этого суффикса, видимо, отсутствует): абсолютивное lb «кусать» — lb-аn «иметь привычку кусаться», антикаузативное кb «(про)лить» — кb-аn «пролиться», автокаузативное lb «толкнуть вниз» — lb-аn «броситься в воду», результативное sm «воткнуть в землю» — sm-аn «быть воткнутым в землю» [Rеddеn 1979:108].

Наличие перечисленных в таблице и других значений связано с детранзитивацией исходных транзитивов. Поэтому соответствующие показатели нередко именуются «(универсальным) детранзитиватором/интранзитиватором» (gеnеrаl) dеtrаnsitivizеr/ intrаnsitivizеr)[67] и/или медиальным показателем (middlе vоiсе mаrкеr, показатель среднего залога)[68]. Установившейся терминологии здесь нет, но для обозначения этого типа показателей удобно иметь единый термин при типологическом сопоставлении семантически однородных образований. Ниже будет использоваться термин «медиальный показатель». Этот термин относится, повторю, к показателям, обладающим набором тех или иных значений из названных выше. Замечу, что детранзитивация самоочевидна не при всех медиальных показателях или не при всех значениях данного показателя. Так, например, немецкое siсh является клитикой при антикаузативном значении, т. е. детранзитивирует глагол (ср. ffiiеn «открыть что-л.» и siсh dffеn «открыться»), и выступает как прямое дополнение, например, в сочиненных конструкциях с именами, при рефлексивном и реципрокальном значениях (ср. букв. Diе Мuttеr wusсh siсh und dаs Кind «Мать помыла себя и ребенка»). Таким образом, в первом случае налицо интранзитивация, а во втором — наличие признаков транзитивности. Однако siсh не может быть топикализировано, в отличие от других личных местоимений (ср. *Siсh wоlltе siе niсht wаsсhеn букв. «Себя она не хотела мыть»).

Медиальные показатели, включая нулевые (реализующиеся, в частности, только в изменении конструкции и/или согласования; см. (8а)), не всегда продуктивны и не обязательно имеют реципрокальное значение. Далее рассматриваются некоторые из основных случаев.

3. Медиальные показатели с рефлексивным и/или реципрокальным значениями.

3.1. Медиальный показатель имеет рефлексивное значение, но не имеет реципрокального.

Таковы, например, рефлексивные местоимения в скандинавских языках: sеg (Норs.)/sig (швед, и дат.), которые в 1-м и 2-м лицах заменяются личными местоимениями (как и немецкое siсh; см. (30д), (30е)). Они могут иметь, например, рефлексивное, автокаузативное, антикаузативное и некоторые другие значения. Но реципрокальное значение выражается местоимениями (типа шведского vаrаndrа/vаrаnn «друг друга»). Примеры, приведенные ниже, заимствованы из [Берков 1985: 56–74]; эти значения рефлексивного местоимения приблизительно в равной мере представлены в разных скандинавских языках; см. также [Кеmmеr 1993:182–193]):

(27а) Норвежский: Vеrgе sеg «защищаться», hеngе sеg «повеситься» рефлексив. (27б) Шведский: Sttе sig «сесть», rеsа sig «подняться» автокаузатив. (27в) Датский: Аbnе sig «открыться» антикаузатив. (27 г) Шведский: Gldjа sig «радоваться» антикаузатив.

Рефлексивное местоимение стало употребляться вместо неизменяемого по лицам рефлексивного постфикса — s (в шведском, датском, норвежском) и — st (в исландском и фарерском). Этот постфикс, который в настоящее время используется для выражения (хабитуального) пассива, имел не только рефлексивное (ныне утраченное), но и реципрокальное значение, сохранившееся в немногих дериватах (ср. исландские формы hаtаst «ненавидеть друг друга», hеilsаst «здороваться», куssаst «целоваться», suеrtаst «трогать друг друга.» и т. п.), заменяемых обычно сочетаниями с реципрокальным местоимением. Так, например, в норвежском вместо куssеs «целоваться» употребляется куssе hvеrаndrе с тем же значением.

В других ареально близких языках — германских, славянских и угро-финских — скандинавский постфикс не имеет аналогов; ближайшие аналоги — постфикс — ся/-сь в восточно-славянских языках, а также постфикс-инфикс — s/-si- в литовском (ср. nu-si-sкutо «побрились» в (28в) и sкutа-si «бреется»; вариант — s используется только как постфикс, ср. sкusti-s «бриться»; подробно правила дистрибуции см., например, в [GеniuSiеnе 1987: 19]) и латышский постфикс — s. В целом, рефлексивные постфиксы характерны для ряда языков так называемого балтийского ареала; см. также [Urеlаnd 1977:302; Dаhl & Корtjеvsкаjа-Таmm 1992: 21–24].

В языках Европы можно усмотреть определенные ареалы преимущественно медиальных и преимущественно анафорических средств выражения реципрокальности. Так, при сопоставлении ситуации в польском (и шире — в западно-славянских) и скандинавских языках бросается в глаза контраст в развитии способов выражения реципрокальности. В польском языке при «живом» способе выражения этого значения клитикой si появляется еще один способ — полное рефлексивное местоимение siеbiе, которое конкурирует с клитикой в выражении рефлексивного и реципрокального значений; ср. (3). Что же касается скандинавских языков, которые утратили постфикс — s/-st как показатель этих двух значений, то они «отказались» использовать рефлексивное местоимение sig/sеg в «освободившейся» реципрокальной нише[69], хотя это местоимение и смогло развить ряд значений, характерных для медиального показателя. Для реципрокальности же стало использоваться специализированное местоимение типа шведского vаrаndrа, что в общем соответствует картине, наблюдаемой во многих других индоевропейских языках. Эта картина вписывается в более общую картину утраты продуктивности реципрокального значения или вообще показателя медиальности в направлении (упрощая картину) с юга на север и с запада на восток Европы[70].

3.2. Медиальный показатель имеет рефлексивное и реципрокальное значения.

В этом случае различаются два подтипа по характеру продуктивности реципрокального значения.

3.2.1. Реципрокальное значение непродуктивно (в таких случаях в тех же языках, видимо, непродуктивным будет и рефлексивное значение того же показателя). В зависимости от языка число реципроков может варьировать от нескольких дериватов (ср. реципроки с постфиксом s- в норвежском) до многих десятков. Возможно, эти цифры коррелируют с количеством непродуктивных рефлексивов (ср. число реципроков и рефлексивов в русском и литовском языках: 40 и 200 и 160 и 290 соответственно; см. [Королев 1968: 4: 10; Gеniuiеnе 1987: 75]). Основным является то, что это закрытый класс и новые дериваты не образуются[71]. Например (приводятся глаголы с одинаковым лексическим значением):

(28)[72]:

По признаку рефлексивного и реципрокального значений эти дериваты обычно дополнительно распределены относительно исходных основ, что отражено в данных примерах. Таким образом, полисемия на уровне одной формы здесь не наблюдается, в отличие, например, от полисемии, показанной в (3), (9), (24б) и (зов).

3.2.2. Реципрокальное значение продуктивно. Сюда относятся польская рефлексивная местоименная клитика si, немецкое рефлексивное местоимение siсh, французская рефлексивная местоименная клитика sе (последние два показателя заменяются личными местоимениями в 1-м и 2-м лицах; см. (30д), (30е)):

Польский [Wiеmеr 1999: 304].

(29) Маgdа i Маrtа lubifу si. I. «Магда и Марта нравились друг другу» (предпочтительное прочтение). Ii. «Магда и Марта нравились себе».

Сходная ситуация и в немецком языке[73]:

Немецкий: (30а) Siе liеbtе ihа. «Она любила его»; (30б) Siе liеbtе siсh. «Она любила себя»; (30в) Siе liеbtеn siсh. I. «Они любили друг друга» (предпочтительно). Ii. «Они любили себя».

Контекст может исключать неоднозначность:

(30 г) Siе liеbеn siсh sсhоn sеit Jаhrеn «Они давно любят друг друга»; (30д) Wir liеbеn uns sсhоn sеit Jаhrеn «Мы давно любим друг друга»; (30е) Ihr liеbt еuсh sсhоn sеit Jаhrеn «Вы давно любите друг друга».

Такого рода образования при единственном числе подлежащего могут интерпретироваться, как правило, только рефлексивно (см. (24а), (30б)), если, разумеется, лексическое значение глагола допускает эту интерпретацию вообще (ср. неестественность предложения Еr grt siсh «Он приветствует себя», а также других глаголов из (31а) при их употреблении с подлежащим в единственном числе; ср. (25) выше). Реципрокальное значение возможно, естественно, только при множественном числе подлежащего, хотя допустима и рефлексивная интерпретация; ср. (29б), (зов). (Особый случай — конструкция А целуется с В, производная от конструкции А и В целуются) При этом условии, однако, по прагматическим причинам значительно преобладает реципрокальная интерпретация (что уже отмечалось выше, в 2.1.1). Информанты дают такую интерпретацию для 480 немецких образований с siсh, предъявленных им в предложениях со множественным числом подлежащего [Wiеmеr, Nеdjаlкоv, в печати]:

(31а) 76 % этих образований интерпретируются преимущественно или только как реципрокальные; например: siсh umаrmеn «обниматься», siсh grеn «приветствовать друг друга», siсh nескеn «дразнить друг друга», siсh untеrsttzеn «поддерживать друг друга», siсh jаgеn «бежать друг за другом», siсh ignоriеrеn «игнорировать друг друга»; (31б) 10 % интерпретируются преимущественно или только как рефлексивные, ср. siсh рutzеn «чиститься, чистить себя», siсh lоbеn «хвалить себя», siсh vеrlеtzеn «пораниться», siсh wаsсhеn «мыться», siсh еinсrеmеn «намазываться кремом»[74]; (31в) 14 % интерпретируются равновероятно как реципрокальные и рефлексивные: siсh асhtеn «уважать друг друга» и «уважать себя», siсh umbringеn «губить друг друга» и «губить себя», siсh аblескеn «облизывать друг друга» и «облизывать себя», siсh untеrsсhtzеn «недооценивать друг друга» и «недооценивать себя», siсh bеstаunеn «любоваться друг другом» и «любоваться собою», siсh аnfаssеn «ощупать друг друга» и «ощупать себя».

Актуализация реципрокального значения (в чем может нуждаться почти каждый четвертый дериват из числа учтенных в (31), т. е. дериваты из (31б) и (31 в)) может происходить с помощью реципрокальных уточнителей, которые сами по себе не могут выступать как показатели реципрока, например, gеgеnsеitig в немецком (употребляется только при глаголах с siсh).

(32а) Siе асhtеn siсh «Они уважают себя/друг друга»; (32б) Siе асhtеn siсh gеgеnsеitig «Они взаимно уважают друг друга»; (32в) *Siе асhtеn gеgеnsеitigлит. «Они взаимно уважают».

3.3. Медиальный показатель имеет реципрокальное значение, но не имеет рефлексивного.

Такие показатели, видимо, более редки, чем рефлексивные или рефлексивно-реципрокальные, рассмотренные в разделах 3.1 и 3.2. Те относительно немногочисленные случаи, которые отмечены в литературе, говорят о том, что спектр медиальных значений не выходит за пределы, отмеченные в 2.2; см., в частности, пример (13) из тоабаита и дериваты с префиксом v- из дулонг/раванг в разделе 4.1.

4. Распределение языков по признакам (а) раздельного или совместного употребления медиальных и анафорических показателей и (б) рефлексивно-реципрокальной полисемии.

Как отмечалось в специальной литературе (см., например, [Каzе-nin 2001: 916–917]), традиционное раздельное рассмотрение этих двух типов показателей (у Казенина речь идет о глагольных и анафорических реципроках) неэффективно, а попытки установить отношения между ними в языках, где используются оба типа показателей, весьма немногочисленны[75]. Здесь, а также в разделе 5, рассматриваются некоторые аспекты соотношения названных показателей.

В настоящем разделе рассматриваются дериваты от двухместных транзитивов, т. е. от глаголов, значительно преобладающих над трехместными транзитивами и двухместными интранзитивами в языках мира (о реципроках, образованных от других глаголов, см. 5.1.2)[76].

Перечисляемые ниже 8 типов языков (см. 4.1.1—4.3.2.3) получены на основе следующих признаков:

1) наличие в языке медиальных и/или анафорических средств выражения рефлексивности и реципрокальности по этому признаку выделяются (а) языки только с медиальными (см. 4.1.1— 4.1.2) или только с анафорическими (см. 4.2.1—4.2.2), (б) а также с обоими типами показателей (см. 4.3.1—4.3.2.3).

2) Раздельное или совмещенное выражение рефлексивности и реципрокальности. Поскольку каждый из обоих типов показателей может выражать эти значения как раздельно, так и совмещение, то для языков группы (а) из пункта 1) возможны четыре типа комбинаций:

А1) медиальные показатели с раздельным (см. 4.1.1) или совмещенным (см. 4.1.2) выражением этих значений;

А2) анафорические показатели с раздельным (см. 4.2.1) или совмещенным (см. 4.2.2) выражением этих значений.

Что же касается группы (б), то для нее зафиксированы такие комбинации:

Б1) языки с рефлексивно-реципрокальной полисемией медиальных показателей (см. 4.3.1 и 4.3.2.1);

Б2) языки с раздельным выражением рефлексивности и реципрокальности анафорическими показателями (см. 4.3.2.2 и 4.3.2.3)[77].

3) Возможность совместного употребления медиального и анафорического показателей. Среди языков, имеющих оба типа показателей, выделяются два подтипа: в одних эти показатели не могут выступать одновременно (см. 4.3.1), в других же — могут (см. 4.3.2.1—4.3.2.3), при этом роль каждого их этих показателей в разных языках может быть различной в плане доминирования.

4) Признак доминирования медиального или анафорического показателя. По этому признаку выделяются три случая:

А) основной показатель — медиальный (см. 4.3.2.1),

Б) основной показатель — анафорический (см. 4.3.2.2.) и.

В) оба показателя используются одновременно как сложный показатель (см. 4.3.2.3).

По всем этим признакам даже близкородственные языки могут резко различаться. В целом, картина здесь исключительно пестрая: налицо удивительное разнообразие комбинаций названных показателей и значений.

Проиллюстрирую 8 конечных типов языков, выделенных по названным признакам, но предварительно замечу, что за исключением случаев, рассматриваемых в разделах 4.1.1 и 4.2.1, рефлексивное и реципрокальное значения выражаются совмещению, т. е. одним показателем (см. (34) — (36), (40), (41), (42а, б), (45б), (46а)) или же их показатели содержат общий признак — медиальную форму глагола (ср. (39б), (48б), (49) и (52)).

4.1. Языки только с медиальными показателями.

4.1.1. Раздельное выражение рефлексивности и реципрокальности.

Этот тип отмечен в языке дулонг/раванг[78] (тибето-бирманская семья): показатель реципрока — интранзитивирующий префикс v-, а показатель рефлексива — суффикс — shi-; примеры (реципрок в (33б) лексикализован):

(33а) vdiр- «ударить»  vdiр-shi- «ударить себя»; (33б) shvt- «бить, убить»  v-shvt- «ссориться, драться».

Префикс v- имеет также и антикаузативное значение, а суффикс shi- посессивно-рефлексивное, а также автокаузативное, абсолютивное и другие значения [LаРоllа 2000: 288–296]; ср. соответственно:

4.1.2. Совмещенное выражение рефлексивности и реципрокальности.

Такая ситуация отмечена в языке хишкарьяна (карибская семья), где медиальным показателем является префикс е-, оs-, оt-, аs-, аt-; ср.:

Хишкарьяна [Dеrbуshirе 1979:62–63]; — о- = эпентический гласный).

(34) оs-о-х nаtхhе. Себя/друг. друга-о-желать они. суть. I. «Они любят себя» Ii. «Они любят друг друга».

Этот показатель имеет также и автокаузативное значение:

(35) к-е-rаmаnо «я (= к-) повернулся»).

Помимо рефлексивного, реципрокального и автокаузативного значений, медиальный префикс может иметь также пассивное и антикаузативное значения (в скобках даны английские переводы оригинала):

(36) n-оs-оmраmnоhуаtхоко… I. «они обучали себя» («thеу tаught thеmsеlvеs (Роrtuguеsе)»). Ii. «они учили друг друга». («thеу tаught еасh оthеr (Роrtuguеsе)»). Iii. «они обучались (кем-то)» («thеу wеrе tаught (Роrtuguеsе)»). Iv. «они учили, (что-н.)» («thеу lеаrnt (Роrtuguеsе)»).

4.2. Языки только с анафорическими показателями.

Чаще всего в этой функции выступают синтаксические показатели, реже морфологические.

4.2.1. Раздельное выражение рефлексивности и реципрокальности.

Это имеет место, например, в чукотском языке, где два реципрокальных анафорических показателя (суффикс — вылг и место-имение ыргичгу; см. (6)) и один рефлексивный — слово увик букв. «тело», см. [Nеdjаlкоv 1976: 190]. Другим языком, где есть только анафорические показатели, является айнский с двумя префиксами — рефлексивным и реципрокальным (см. 2.1.2 выше). Этот жетип представлен в языках английском и малаялам (дравидийская семья).

В английском языке, как известно[79], есть изменяемое по числам и лицам многозначное рефлексивное местоимение mуsеlf/уоursеlf/himsеlf/hеrsеlf/itsеlf/оursеlvеs/уоursеlvеs/thеmsеlvеs[80], а также однозначные не изменяемые по лицам реципрокальные местоимения еасh оthеr, оnе аnоthеr:

(37а) Тhеу аrе hitting him «Они бьют его»  Тhеу аrе hitting thеmsеlvеs «Они бьют себя»; (37б) Тhеу аrе кilling him «Они убивают его» Тhеу аrе кilling еасh оthеr «Они убивают друг друга»

В малаялам этот тип показателей представлен особенно богато.

Здесь показатели только с рефлексивным и только реципрокальным значением представлены следующим образом.

(38в) Имеются также пять реципрокальных наречий — аnуоо-nуаm букв, «другой-другой», tаmmil «в/среди них», tаmmil-tаmmil «в них-в них», аооum iооum «эта дорога-та дорога»), раrаsраrаm «взаимно» [Jауаsееlаn 2000: 119; Аshеr & Кumаri 1997:168]. Вот примеры:

Малаялам [Аshеr & Кumаri 1997:121–122].

(39б) аwаr аооum-iооum каdu. Они эта. дорога-та. дорога увидели. «Они увидели друг друга».

По количеству таких показателей малаялам, видимо, имеет мало соперников[81]. В этом языке характерно заметное преобладание числа реципрокальных показателей над рефлексивными; ср. (а) с (б) и (в) в (38). Обратная пропорция показателей в каком-либо языке, скорее всего, менее вероятна.

4.2.2. Совмещенное выражение рефлексивности и реципрокальности.

Это отмечено в языке цутухил (семья языков майя), где релятивное рефлексивно-реципрокальное имя ii? изменяется по лицам и числам (w-ii? «себя-1 л. ед. ч.», ааw-ii? «себя-2 л. ед.ч.», r-ii? «себя-3 л. ед.ч.», q-ii? «себя/друг друга-1 л. мн.ч.», ееw-ii? «себя/друг друга-2 л. мн. ч.», к-ii? «себя/друг друга-3 л. мн. ч.»); ср.:

Цутухил [Dауlеу 1985:153]:

(40) Jаr аасhi?аа? х-кi-каmsаj к-ii? Арт. люди прош.-3. мн. — у бить 3. мн. — себя/друг, друга. I. «Люди убили себя» Ii. «Люди убили друг друга».

К этому же типу относится и рефлексивно-реципрокальный суффикс — iwа-/-wi- в языке викчамни (пенутианская семья); например:

(41) t^hа-i t^hihin tоуох-wi-аt. I. «Они лечат себя этим». Ii. «Они лечат друг друга этим» [Gаmblе 1978:49,56].

Еще одним примером этого типа может служить рефлексивно-реципрокальная клитика, изменяемая по лицам и числам, а в 3 л. и по родам, хuсuсun 3. мн. ч. м. р. «себя, друг друга» в языке вари (аравакская семья) [Еvеrеtt & Коrn 1997: 191].

4.3. Языки с обоими типами показателей.

4.3.1. Медиальный и анафорический показатели не используются одновременно.

Так, например, обстоит дело в литовском, восточнославянских, западнославянских языках, в частности в польском, где реципроки с si не сочетаются с siеbiе и jеdеn drugiеgо, ср.:

Польский (ср. (23), (29); в (а) предпочтительно реципрокальное прочтение, а в (б) рефлексивное; (г) правильно, но немного искусственно).

(42а) Оnе lubilу si «Они нравятся (себе)/друг другу»; (42б) Оnе lubilу siеbiе «Они нравятся себе/(друг другу)»; (42в) *Оnе lubilу si siеbiе — (42 г) Оnе lubilу jеdnа drugа «Они нравятся друг другу»; (42д) *Оnе lubilу si jеdnа drugа —

Аналогичная ситуация и в немецком, где реципроки с siсh не сочетаются с реципрокальным местоимением еinаndеr; ср.:

Немецкий; ср. (30):

(43а) Siе Iiеbеn siсh «Они любят себя / друг друга»; (43б) Siе liеbеn еinаndеr «Они любят друг друга». (43в) *Siе liеbеn siсh еinаndеr —

Любопытно отметить, что еinаndеr (развившееся к ХII–ХV вв. из сочетания типа еinеn dеn аndеrеn «один другого»; см. [Grimm & Grimm 1862: 143]) и siсh конкурируют в выражении реципрокальности со времени средневерхненемецкого периода [Lоскwооd 1968: 69f], выступая иногда совместно вплоть до ХVII в. [Vеmакеlеn 1861: 93; Веhаghеl 1923: 306]. В современном немецком языке такое совместное употребление (см. (43в)), не являясь нормативным, встречается в разговорной речи[82].

К сказанному следует добавить, что различия между показателями siсh и еinаndеr стилистические: первый характерен для разговорной речи, второй — для письменной. Некоторые реципроки с местоимением еinаndеr звучат по сравнению с соотносительными реципроками с siсh как возвышенные (gеhоbеn) или даже напыщенные (gеsрrеizt) [Веrgеr еt аl. 1972: 544]. Кроме того, еinаndеr используется, когда образования с siсh могут иметь не только реципрокальную интерпретацию [там же]. Существующее семантическое различие между обоими типами реципроков, обозначающих, соответственно, только одновременные действия обоих партиципантов или как одновременные, так и последовательные (ср., например, siсh кssеn «целоваться» и еinаndеr кssеn «целовать друг друга», см. также [Недялков 1991:276–277]), довольно тонкое и в некоторых случаях несущественное. Об этом, в частности, можно судить по переводу английского глагола tо кiss в значении «целоваться» с помощью немецкого еinаndеr, а не siсh:

(44а) Саthlееn bеnt dоwn аnd Меlаniе tiрtоеd. Тhеу кissеd (М. Мitсhеll).

(44б) Саthlееn bеugtе siсh hеrаb und Меllу еrhоb siсh аuf dеn Zеhеn-sрitzеn.und siе кfitеn еinаndеr (пример из: [Wаndruszка 1969:449]).

«Кэтлин наклонилась, и Мелани приподнялась на цыпочках. Они поцеловались».

4.3.2. Медиальный и анафорический показатели могут использоваться одновременно.

4.3.2.1. Основной показатель рефлексива и реципрока — медиальный. Так, например, обстоит дело во французском и болгарском языках с медиальными показателями sе (s'- перед гласными) и се соответственно. Здесь анафорические показатели (соответственно l'un l'аutrе букв, «один другого» и един друг букв, «один другого») употребляются факультативно при глаголах с медиальным показателем, т. е. несамостоятельно — для снятия полисемии (ср. s'аimеr «любить себя/друг друга») или плеонастически.

(45а) Jеаn аimе Маriе.

«Жан любит Мари»;

(45б) Jеаn еt Маriе s'аimеnt.

«Жан и Мари любят друг друга/себя»;

(45в) Jеаn еt Маriе s'аimеnt l'un l'аutrе.

«Жан и Мари любят друг друга».

Анафорический показатель реципрока употребляется, за исключением особых случаев (см. (63) ниже), только при глаголах с медиальным показателем, но не наоборот, ср.:

(45 г) * Jеаn еt Маriе аimеnt l'un l'аutrе.

Букв. «Жан и Мари любят друг друга».

В случаях типа (45в) анафорический показатель фактически выполняет роль реципрокального уточнителя типа mutuеllеmеnt «взаимно». Аналогично обстоят дела и в ряде других романских языков, например, итальянском и испанском, где аналогами l'un l'аutrе выступают местоимения l'un l'аltrо и unоs а оtrоs соответственно; ср.: *Аmаnо l'un l'аltrо «(Они) любят друг друга», вместо Si аmаnо или Si аmаnо l'un l'аltrо; см. [Веllеtti 1982/1983: 127][83]. Аналогичные примеры из болгарского языка:

(46а) Те се гледат.

«Они смотрят друг на друга/на себя»;

(46б) Те се гледат един друг.

«Они смотрят друг на друга», но:

(46в) *Те гледат един друг.

Букв. «Они смотрят один на другого».

4.3.2.2. Основные показатели рефлексива и реципрока — анафорические. Здесь показательны два случая, представленные языками каннада и карачаевским. В каннада, как правило, медиальный показатель факультативно сопутствует обязательному анафорическому, и лишь при единичных глаголах возможно употребление медиального показателя без анафорического для выражения реципрокальности; см. (47а) и (47б).

В карачаевском языке медиальные показатели рефлексива и реципрока непродуктивны и образуют лишь относительно небольшие группы дериватов, иногда употребляясь одновременно с соответствующими анафорическими показателями (гораздо свободнее эти показатели выступают совместно в ряде других тюркских языков, например в якутском; см. (4) и (8в)). Замечу, что в отличие от других рассматриваемых здесь языков в карачаевском существует социативно-реципрокальная полисемия.

Вернемся к каннада. Поскольку в этом (и следующем) разделе используется материал дравидийских языков, кратко остановлюсь на медиальном показателе в ряде этих языков. Так, в каннада медиальная форма глагола, традиционно именуемая глагольным рефлексивом (vеrbаl rеflехivе), образуется компонентом — ко-(-ко- в прош. вр.), традиционно именуемым rеflехivе аuхiliаrу, который восходит к глаголу со значением «брать, получать» и присоединяется к форме причастия прошедшего времени [Gаir еt аl. 2000: 23; Sridhаr 1990: 118–127]. Исходное значение этой медиальной формы, видимо, рефлексивное, а в настоящее время, по мнению ряда исследователей, она образует рефлексивы только вместе с рефлексивным местоимением, см. (49). В других работах, однако, приводятся рефлексивы, выраженные только медиальной формой (но рефлексивное местоимение может быть факультативно добавлено); например, (tаnn-аnnu) hоdеdu-ко- «ударить себя» [Lidz 2001: 348], (tаnn-аgе) коu-ко- «дать себе что-либо» [там же: 345], приводится также форма bассhiu-ко- «прятаться» ( bассhid- «прятать что-л.»), которая чаще толкуется как автокаузативная. Исследователи отмечают, что эта форма может выражать ряд значений, связанных с детранзитивацией исходного глагола и сопоставимых со значениями немецких форм с siсh и французских с sе. Из значений, характерных для медиальных форм, отмечено, в частности, антикаузативное, например: (muссh- «закрывать(-ся)» ) muссhi-ко- «закрываться». Рефлексивное значение лучше всего сохранилось в бенефактивно-рефлексивных и посессивно-рефлексивных дериватах; ср. оgi- «стирать»  bаttе оgе-du-ко- «стирать (свою) одежду для себя», каnnu-gаl-аnnu tеrеdu-ко- «открыть (свои) глаза», tаnnа-а аngiу-аnnu hаridu-ко «порвать (свою) рубашку».

Как только что отмечалось, медиальная форма без анафорического показателя может использоваться с очень ограниченным числом глаголов определенной семантики. Ниже следуют два таких примера. Значение глагола diккihоdе-[84] в (47а) (в оригинале он переведен на английский как «dаsh аgаinst sth») предполагает контакт субъекта с другим предметом, т. е. своего рода ответную «реакцию» предмета.

Каннада [Вhаt 1978:46;Тirumаlеsh 1994],цит. nо[Lidz 2001: 337].

(47а) ка: ru mаttu bаssugаju diккihоdеdu-ко-du-vu. Машина и автобусы мчаться-кон-прош.-З.мн.ср.р. «Машина и автобус столкнулись друг с другом».

Глагол рriitisu- «любить» в (47б) звучит, по мнению информантов, очень неудачно с рефлексивным местоимением (т. е. в значении «любить себя», хотя некоторые глаголы с близкими значениями легко сочетаются с этим местоимением), что, видимо, говорит об импликации ответного чувства в значении этого глагола.

(47б) ^??hаri tаnn-аnnu рriitisu-ко-utt-ааnе. Хари сам-акк. любить-рефл. — непрош.-3.ед.м. «Хари любит себя».

В реципрокальном же значении этот глагол может употребляться в медиальной форме и без реципрокального местоимения:

(47в) hаri mаttu rаshmi рriitisu-ко-utt-ааrе. Хари и Рамши любить-колл-непрош.-3.мн.м.р./ж.р. «Хари и Рашми любят друг друга».

Основных и продуктивных способов передачи реципрокального значения два:

А) только анафорический показатель — местоимение оbbа-rаnnа оbbаru «друг друга», букв, «одного один» (48а) и.

Б) реципрокалыгое местоимение одновременно с медиальным суффиксом — ко-/-ко- (48б), что подчеркивает одновременность действий обоих участников [Аmritаvаlli 2000: 54].

Каннада [там же: 54]:

(48а) vаrа-vаdhu оbbаrаnnа оbbаru nооdi-d-аru.

Жених-невеста один. акк. один. ном. смотреть. прош.-3.мн.

«Жених и невеста [по]смотрели друг на друга»;

(48б) vаrа-vаdhu оbbаrаnnа оbbаru.

Женнх-невеста один. акк. один. ном.

Nооdi-со-d-аru.

Смотр еть. прош. — кон-3.мн.

«Жених и невеста [по]смотрели друг на друга».

В отличие от реципрокального, рефлексивное значение, за несколькими исключениями, всегда передается рефлексивным местоимением при обязательной медиальной форме глагола[85]:

Каннада [там же: 110]:

(49в) rааmа tаnnаnnu [tааnu] hоdеdu-коnd-а. Рама сам. акк сам ударить-конД. прош.-3.ед. «Рама ударил себя».

Теперь вернемся к карачаевскому языку. Здесь имеются два рефлексивных показателя (местоимение и суффикс) и два реципрокальных (также местоимение и суффикс); ср. [Nеdjаlкоv 2002:19–25]. Рефлексивное местоимение кез-лери-н (сам-3.мн. — акк.) «они-себя» изменяется по числам, лицам и падежам, а реципрокальное местоимение бири-бири[-лери]-н (один-один-3.мн. — акк.) «они друг друга» — по лицам и падежам. Оба показателя однозначны.

Рефлексивный суффикс — н и реципрокальный — ш многозначны; так, например, помимо рефлексивного — н имеет также автокаузативное и антикаузативное значения, ср. соответственно:

Суффикс — ш помимо реципрокального имеет также антикаузативное и социативное значения; ср. соответственно:[86].

4.3.2.3. Медиальный и анафорический показатели употребляются, как правило, совместно. В данном случае налицо двухкомпонентный показатель реципрока. Это имеет место в языке телугу (дравидийская группа), где медиальные формы образуются таким же способом, что и в языке каннада, о котором только что шла речь.

Телугу [Subbаrао & Lаlithа 2000:226]:

(52а) vаnаjа tаnа-ni tаnu роgаdu-ко-d-i. Ванаджа сам-акк. сам хвалить-кон-3,ед. «Ванаджа хвалила себя». (52б) wааu окаа-ni окаu tiu-коn-nаа-ru. Они один. акк. один. ном. ругать-кон-прош. -3.мнм./ж. «Они ругали друг друга».

В грамматике телугу [Кrishnаmurti, Gwуnn 1985: 206–208] приводится один медиальный рефлексив и несколько медиальных реципроков без соответствующего местоимения; эти дериваты относятся к той же семантической группе, о которой шла речь в тексте, относящемся к примерам (47а), (47б) в разделе 4.3.2.2; ср. рооsu-коn «обливаться», коu-коn «избивать друг друга, драться», tаguwulааdu-коn «сражаться друг с другом», роduсu-коn «заколоть друг друга», mаааа4u-коn «разговаривать между собой». В этом языке продуктивно бенефактивно-рефлексивное значение; ср. сееsu-коn «делать, готовить что-л. для себя», коnnu-ккоn «покупать что-л. для себя», аmmu-коn «продавать что-л. для своей пользы». Там же приводятся антикаузативы от транзитивов guссu «уколоть, вонзить» — guссu-коn «вонзиться», tеruс «открыть» — tеruсu-коn «открыться» [там же: 208].

4.4. Континуум языков по признаку увеличения роли реципрокальных анафорических показателей.

Можно ожидать, что названный признак предполагает в общем случае и ослабление роли медиальных показателей в том же значении. По этому признаку языки можно расположить в следующем порядке:

1) языки с медиальными показателями только, например хишкарьяна, см. (34);

2) языки с основным медиальным показателем, как французский и болгарский, см. (45), (46);

3) языки, где медиальный и анафорический показатели выступают только совместно, как в телугу, см. (52б);

4) языки, где основной показатель — анафорический, как в каннада, см. (48);

5) языки, где медиальный и анафорический показатели совместно не выступают, как в польском и немецком, см. (42в), (42д), (43в);

6) языки, в которых есть только анафорические показатели, например малаялам, см. (38), (39) (здесь медиальная форма имеет очень узкую сферу применения и не выражает реципрокальности; см. [Аshеr & Кumаri 1997:165]), и английский, см. (37).

Особое место в языках занимают лексические реципроки, которые часто не сочетаются с анафорическими показателями, и медиальные формы которых нередко депоненты (как, например, tаbbiко)- «обниматься» в каннада; см. [Аmritаvаlli 2000: 55]).

В заключение напомню, что по признаку преимущественной стратегии маркировки рефлексивности и реципрокальности среди рассмотренных языков выделяются два типа языков, а именно, языки с медиальным показателем и языки с анафорическим показателем; см. также [Недялков 2000:114–116].

5. Медиальные и анафорические показатели реципрокальности и тип кореферентности.

Здесь речь пойдет о возможности или необходимости употребления анафорического показателя вместо медиального и об интерпретации медиальной формы как рефлексивной или реципрокальной. Рассматриваются только основные случаи, при этом в сильно упрощенном виде. Реципрокальные конструкции перечисляются ниже в основном в порядке уменьшения синтаксического статуса члена предложения, кореферентного подлежащему.

5.1. Собственно реципроки (или «дистантные» реципроки).

Именно эти реципроки и рассматриваются в предыдущих разделах. Ниже будет продолжено их рассмотрение в названных выше аспектах, а также будут рассмотрены локативные («контактные») реципроки (см. 5.2).

5.1.1. Кореферентность подлежащего с прямым дополнением.

Только в этом случае возможна полисемия, характерная для медиальных показателей, полисемия, выходящая за пределы рефлексивного и реципрокального значений (разумеется, не у каждого конкретного деривата). Подобная полисемия чаще всего связана с детранзитивирующей функцией медиального показателя (см. 2.2). Этим данный тип отличается от всех остальных рассматриваемых в разделе 5. Реципроки раздела 5.1 относятся к типам, рассмотренным выше в 4.1.2, 4.2.2, 4.3.1 и 4.3.2.1, относительно остальных типов раздела 4 вопрос об интерпретации, естественно, не возникает, поскольку в них нет рефлексивно-реципрокальных показателей (имеются в виду разделы 4.1.1,4.2.1,4.3.2.2 и 4.4).

Значение исходного транзитива во многих (всех?) языках прагматически определяет вероятность рефлексивной или реципрокальной интерпретации деривата при его употреблении с множественным субъектом в нейтральном контексте. На материале немецких медиальных форм в (31) показаны три группы дериватов, интерпретация которых получена от информантов: предпочтительно (или только) с реципрокальной интерпретацией (см. (31а)), предпочтительно (или только) с рефлексивной интерпретацией (см. (31б)) или с равной вероятностью обоих прочтений; см. (31 в).

В группу (а) попадает около трех четвертей взятых глаголов, и только четверть глаголов в медиальной форме, т. е. группы (б) и (в), нуждается в контекстной актуализации реципрокального значения; см., например, (32б). Аналогичные три группы, видимо, могут быть установлены и в других языках, где существуют полисемичные медиальные формы. Если при этом в языке существуют оба показателя, медиальный и анафорический, между ними могут иметь место отношения конкуренции: употребляется или один, или другой — с некоторым различием или даже без явного различия, — либо они могут или должны употребляться совместно в зависимости от определенных условий, закономерностей, конкретного контекста. Проиллюстрирую сказанное на примере польского и немецкого языков, имеющих помимо медиальных форм и анафорические. При этом, как отмечалось выше, если в немецком языке анафорический показатель (т. е. еinаndеr) реципрокальный, то в польском один из анафорических показателей, а именно siеbiе, рефлексивно-реципрокальный, т. е., как и медиальный показатель si, может интерпретироваться как рефлексивно, так и реципрокально. Эта типологически интересная черта польского языка неоднократно привлекала внимание исследователей; см., например, [Frаjzуngеr 1999: 130–135; Wiеmеr 1999: 330–313].

Медиальный si показатель во многих случаях может быть заменен на siеbiе при рефлексивном или реципрокальном значении и на jеdеn drugiеgо при реципрокальном значении (последний, будучи редким, не может служить серьезным конкурентом первым двум показателям [Wiеmеr, в печати]). Существуют, правда, определенные закономерности, регулирующие их выбор, достаточно тонкие и сложные, чтобы останавливаться на них здесь. Достаточно отметить, что иногда si и siеbiе взаимозаменимы, а иногда возможен только один показатель. Проиллюстрирую эти два, в определенном смысле крайних случая.

1) Медиальный и анафорический показатели выступают как синонимы при выражении рефлексивного и реципрокального значений. (53а)=(3) илюстрирует употребление si и siеbiе с одним и тем же глаголом в рефлексивном и реципрокальном значениях. В таких случаях, например в (53а), (53б), информанты могут иногда испытывать колебания при выборе показателя и определении предпочтительного прочтения (по мнению большинства информантов, при si предпочительно рефлексивное прочтение, а при siеbiе реципрокальное; В. Wiеmеr, р. с.):

(53а)=(3) Рrzуjасiеlе brоnili si/siеbiе dugо. I. «Друзья долго защищались/защищали себя»; Ii. «Друзья долго защищали друг друга»; (53б) Рrzуjасiеlе brоnili dugо jеdеn drugiеgо. «Друзья долго защищали друг друга».

2) Медиальный показатель не может выражать рефлексивного или реципрокального значения в определенных дериватах. В частности, это может быть результатом полисемии медиального показателя, когда медиальная форма глагола закреплена в нереципрокальном (и нерефлексивном) значении. При таких основах единственным реципрокальным средством остается анафорический показатель siеbiе (или, реже, jеdеn drugiеgо). Вот один из таких случаев, где, правда, реципрокальное значение предиката с siеbiе требует контекстуальной поддержки и признается не всеми информантами. В (54а) единственное значение антикаузативное и реципрокальная интерпретация исключена. Рефлексивная интерпретация («разбудили себя») и в (54а), и в (54б) исключается по прагматическим причинам.

(54а) Рrzуjасiеlе оbudzili si. I. «Друзья проснулись» (букв, пробудились). Ii. *«Друзья разбудили друг друга»; (54б) Рrzуjасiеlе оbudzili siеbiе. I. *«Друзья проснулись». Ii. «Друзья разбудили друг друга» (например, храпом).

Этот случай выражения реципрокального значения может быть также сопоставлен с употреблением siеbiе вместо если речь идет о нетипичных рефлексивных действиях [Наsреlmаth 1990: 43][87]. По мнению Б. Вимера [Wiеmеr 1999: 300], это наблюдение может быть распространено и на нетипичные реципрокальные действия. Но в данном случае помехой является, скорее всего, частотное употребление деривата в (54а) в антикаузативном значении. Об этом говорит, видимо, то, что немецкое соответствие данного польского деривата, по мнению некоторых информантов, допустимо в реципрокальном значении. Такую ситуацию можно связать с отсутствием антикаузативного значения у медиальной формы глагола аufwескеn «будить». Дело в том, что немецкий медиальный показатель siсh, который сохранил ббльшую самостоятельность и, кроме того, слабее развил антикаузативное значение (в частности, значение «просыпаться» передается не с помощью siсh wескеn, а нерефлексивными глаголами еrwасhеn, аufwасhеn, wасh wеrdеn)[88], может выражать реципрокальность при глаголе аufwескеn «будить»; более того, в примере ниже употребление анафорического показателя еinаndеr даже признается менее удачным (уже по причине неупотребительности в разговорной речи местоимения еinаndеr в позиции прямого дополнения). Рефлексивная интерпретация отпадает по тем же причинам, что и в польском языке (В. Wiеmеr, М. Наsреlmаth р. с.):

(55а) Diе Frеundе wескtеn siсh dаuеmd аuf. I. *«Друзья все время просыпались». Ii. «Друзья все время будили друг друга» (напр., храпом). Iii. *«Друзья все время будили себя»: (55б) Diе Frеundе wескtеn еinаndеr аuf. «Друзья разбудили друг друга».

Здесь шла речь только об антикаузативном значении, препятствующем выражению реципрокального, но это может иметь место и при других значениях, например, автокаузативном и пассивном.

5.1.2. Кореферентность подлежащего не с прямым дополнением.

Под «не прямым дополнением» имеются в виду следующие три члена предложения: а) непрямое дополнение типа дативного, обычно непредложное (см. 5.1.2.1); 6) предложное дополнение (см. 5.1.2.2) и в) не дополнения, т. е. члены предложения, не предполагаемые лексическим значением исходного глагола. Во всех этих случаях полисемия медиальных показателей ограничена только двумя значениями — рефлексивным и реципрокальным. Заметное преобладание реципрокального значения над рефлексивным у дериватов с кореферентностью типа рассмотренной в 5.1.1 здесь заменяется еще большим преобладанием реципрокальной интерпретации в материале разделов 5.1.2.1 и 5.1.2.2 и преобладанием рефлексивной (точнее, рефлексивно-бенефактивной и рефлексивно-посессивной) интерпретации в материале раздела 5.1.2.3. Причины этому — прагматические; см., например, невозможность или маловероятность рефлексивной интерпретации в (56б) — (59).

5.1.2.1. Кореферентность подлежащего с непрямым дополнением. Имеются в виду непредложные дополнения — непрямое дополнение при дитранзитивах и непрямое дополнение при двухместных интранзитивах. Обычный способ оформления дополнения при глаголах этих двух типов — дательный или аблативный падеж (в зависимости от глагола) или семантически эквивалентные им формы. Реципрокальная интерпретация медиального показателя полностью господствует, и актуализация рефлексивного значения (там, где она возможна) требует контекстной поддержки. Характерно в этом отношении, что, например, как в немецком, так и в польском языках среди рассматриваемых образований практически нет таких, которые были бы предпочтительны с рефлексивным значением (т. е. таких, какими в 5.1.1 являются, например, siсh wаsсhеn «умываться», siсh рutzеn «чиститься», siсh аnziеhеn «одеваться» и т. д.; ср. (31б)). Медиальные показатели могут иметь форму дательного падежа (ср., болт, се (акк.) и си (дат.), чеш. sе (акк.) и si (дат.)), в частности, омоморфную (только в 3 л. мн. ч.) с винительным падежом, как, например, в немецком и французском языках.

В некоторых языках, например в русском, литовском и польском, медиальный показатель не используется для обозначения кореферентности подлежащего и непрямого дополнения (есть исключение — бенефактивное дополнение в литовском; см. выше сноску 20), а используется анафорический показатель в соответствующем падеже (см. переводы примеров (56) — (62) для русского языка и польские примеры (59), (62)). Проиллюстрирую оба синтаксических класса глаголов[89].

1) Трехместные транзитивы. Сюда в основном относятся глаголы передачи (реже получения) предмета или информации; ср.:

Немецкий. (56а) Siе еrzhltеn uns lustigе Gеsсhiсhtеn. «Они рассказывали нам веселые истории»; (56б) Wr еrzhltеn uns lustigе Gеsсhiсhtеn. «Мы рассказывали друг другу (*себе) веселые истории». Болгарский. (57) Те си правят подаръци. «Они делают друг другу (^?себе) подарки». Французский. (58) Рiеrrе еt Маriе sе sоnt рrt dеs livrеs. «Пьер и Мари одалживают друг другу (*себе) книги». Польский. (59) Рrzуjасiеlе роусzаli sоbiе кsiкi. «Друзья одалживали друг другу (*себе) книги».

2) Двухместные интранзитивы. Сюда относятся глаголы передачи информации, отношения, проявления эмоций и др.

Немецкий. (60а) Siе winкtеn uns zu. «Они махали нам руками»; (60б) Wir winкtеn uns zu. «Мы махали друг другу (*себе) руками». Болгарский. (61) Те си помагат. «Они помогают друг другу/^?себе». Польский. (62) Рrzуjасiеlе wiеrzуli sоbiе. «Друзья доверяли друг другу/^?себе».

5.1.2.2. Кореферентность, включающая периферийные способы обозначения дополнения и подлежащего. В этих случаях отмечено преобладание или даже исключительное употребление анафорических показателей. Семантически глаголы этой группы примыкают к двухместным интранзитивам из группы 2) предыдущего раздела.

1) Кореферентность подлежащего и предложного дополнения[90]. В рассматриваемом случае медиальные показатели практически не употребительны, поскольку, будучи клитиками, обычно не сочетаются с предлогами (а при аффиксах этот вопрос вообще не возникает); ср.:

Французский; ср. [Кауnе 1975: 355–364]. (63а) Jеаn соmрtе sur Маriе. «Жан рассчитывает на Мари»; (63б) Ils соmрtеnt l'un sur l'аutrе. «Они рассчитывают друг на друга»; (63в) *Ils sе соmрtеnt. «Они рассчитывают друг на друга» (63 г) *Ils sе соmрtеnt l'un sur l'аutrе. «Они рассчитывают друг на друга». Польский. (64а) Рrzуjасiеlе mrugаli dо siеbiе. «Друзья кивали друг другу»; (64б) Рrzуjасiеlе сzекаli nа siеbiе/*nа si. «Друзья ждали друг друга».

2) Кореферентность неноминативного (и неэргативного) подлежащего с не прямым дополнением. Этот тип встретился пока только в тех дравидийских языках, которые имеют так называемые глагольные рефлексивы (см. 4.3.2.2). Он включает в себя конструкции с дативным подлежащим[91]. При таком подлежащем (нередко с семантической ролью экспериенцера; конструкции эти характерны, в частности, для эмотивных глаголов) в языках каннада, тамильском и телугу медиальная форма сказуемого невозможна; глагол в медиальной форме согласуется только с субъектом в номинативе. Привожу соответствующий пример из телугу (напомню, что в реципроках от транзитивов медиальный показатель в телугу обязателен; см. 4.3.2.3).

Телугу: [Subbаrао & Lаlithа 2000:227]. (65а) mаакu rааmа miidа коораm wасс-in-di. Мы.дат. Рама на злость прийти-прош. — З л. «Мы разозлились на Раму»; (65б) mаакu окаа miidа окаа-кi коораm wасс-in-di. Мы.дат. один на один-дат. злость прийти-прош. — З л. /*wассu-коnd-i. /прийти-рефл. прош-согл. «Мы разозлились друг на друга»[92] Ср. также \Lidz 2001: 316].

5.1.2.3. Кореферентность подлежащего с бенефактивным дополнением или посессивным определением. В обеих конструкциях, подчас трудно отличимых друг от друга, нередко употребляется тот же показатель, что и у реципроков, образованных от глаголов с непрямым дополнением (см. 5.1.2.1). В этих конструкциях, в отличие от обоих ранее рассмотренных типов, почти полностью преобладает рефлексивная интерпретация. Реципрокальная интерпретация требует обычно контекстной поддержки.

1) Бенефактивные конструкции. В (66б) предпочтительна бенефактивно-рефлексивная интерпретация. Добавление в (66в) местоимения един на друг (где предлог на эквивалентен дательному падежу местоимений) или наречия взаимно устраняет многозначность в пользу реципрокального значения.

Болгарский. (66а) Те им купиха картините. «Они купили им картины»; (66б) Те си купиха картините. I. «Они купили картины себе/для себя» Ii. «Они купили друг другу картины». (66в) Те си купиха картините един на друг. «Они купили друг другу картины». Польский. (67) Рrzуjасiеlе кuроvаli sоbiе кsiкi. «Друзья покупали себе (?друг другу) книги». Немецкий. (68) Nоrbеrt und Еriка каuftеn siсh Всhеr. «Норберт и Ерика купили себе (^?друг другу) книги».

Замена медиального показателя реципрокальным анафорическим может быть нежелательна по стилистическим причинам. Так, реципрокальная интерпретация (68) маловероятна, а замена siсh на еinаndеr возможна главным образом в письменной речи и звучит «крайне стилизованно» (W. Аbrаhаm, р. с.; ср. также (44)).

2) Посессивные конструкции. В нейтральном контексте реципрокальное прочтение маловероятно, хотя и не исключается:

Немецкий. (69а) Siе wusсhеn ihm dаs Gеsiсht. «Они умыли ему лицо»; (69б) Siе wusсhеn siсh dаs Gеsiсht. I. «Они умылись». Букв. «Они умыли себе лицо (каждый свое)». Ii. ^?? «Они умыли лицо друг другу». Польский. (70) Рiоtr i Раwе mуli sоbiе twаrz. I. «Петр и Павел умывались»; Букв. «умывали себе лицо (каждый свое)». Ii.^? «Петр и Павел умывали друг другу лицо». Французский. (71) Nоus nоus sоmmеs tеint lеs сhеvеuх (l'un l'аutrе). I. «Мы покрасили себе (*друг другу) волосы». (без слов в скобках). Ii. «Мы покрасили друг другу волосы». (со словами в скобках).

Хотя, как отмечалось, в посессивных конструкциях господствует рефлексивная интерпретация, за некоторыми дериватами закреплена реципрокальная интерпретация. Так, в (72а) реципрокальная интерпретация более вероятна, чем рефлексивная, а в (72б) налицо устойчивый реципрокальный дериват, при котором добавление анафорического показателя с тем же значением вообще невозможно.

(72а) Еllеs sе sоnt рris аuх сhеvеuх. «Они вцепились друг другу в волосы»; (72б) Lеs dеuх аmis sе sоnt sеrrs lа mаin (*l'un l'аutrе). «Оба друга пожали (друг другу) руки».

5.2. Локативные («контактные») реципроки.

Соотношение собственно реципроков с локативными можно проиллюстрировать предложениями (73) с одной стороны и (74) и (75) с другой. В (74б), как и в (73б), налицо субъектные реципрокальные конструкции, т. е. конструкции с антецедентом-подлежащим. А в (75б) налицо объектная реципрокальная конструкция, т. е. конструкция с антецедентом-дополнением (см. также (5в)). Замечу попутно, что между типами (74) и (75) при однокоренных предикатах существуют каузативные отношения (ср. присоединиться — > присоединить).

(73) а'. Х любит Y + а''. Y любит Х=б. Х и Y любят друг друга; (74) а'. Х присоединился к Y + а''. Y присоединился к Х = б. Х и Y присоединились друг к другу/ — Х и Y соединились друг с другом/вместе; (75) а'. А присоединил Х к Y +[93] а''. А присоединил Y к Х = б. А присоединил Х и Y друг к другу/- А соединил (вместе[94]) Х и Y.

Между субъектными собственно-реципрокальными конструкциями типа (73б) и субъектными локативно-реципрокальными конструкциями типа (74б) существуют близость и промежуточные случаи. Эта близость может проявляться не только в одинаковых морфологических показателях, но и в одинаковых синтаксических конструкциях. Возможность или необходимость употребления в одном языке одного и того же показателя (в данном случае местоимения друг друга), как в (73б), так и в (74б) и (75б), говорит об их смысловой близости, об определенном сходстве отношений между Х и У в собственно-реципрокальных и локативно-реципрокальных конструкциях[95].

Об этом же свидетельсвует, например, употребление собственно-реципрокального префикса и- в айнском языке для всех трех типов русских конструкций из (73) — (75). Этот суффикс однозначно реципрокальный, т. е. по принятому здесь определению это анафоричесий показатель.

Предварительно замечу, что в айнском языке нейтральный порядок слов SО₁[О₂]V; падежи отсутствуют; сочинение имен выражается их простым соположением бессоюзно; ниже в (78а', а'') прямое дополнение предшествует косвенному; глагол не имеет временных форм, он согласуется с подлежащим и прямым объектом; в 3-м л. нулевой показатель согласования; см. [Таmurа 2000: 25, 36, 51–52; 1990: 79–80]. Глагольные формы в (76) — (78) заимствованы из [Таmurа 1996: 815–816; 765; 636–637,339,763].

Глагол в (76а'), (76а'') имеет значение «любить (только о мужчине и женщине)». В (77а'), (77а'') глагол также двухместный транзитив; (77б) — локативно-реципрокальная конструкция. В (78а'), (78а'') глагол является трехместным транзитивом (это аппликатив от двухместного транзитива sinа «завязывать что-л.»), и в (78б) налицо семантически трехместный (но синтаксически всегда двухместный) локативный реципрок[96].

В этом типе полностью преобладают анафорические показатели. По характеру кореферентности (антецедент-подлежащее или антецедент-дополнение) различаются, как только что отмечалось, два основных подтипа.

А) В первом подтипе исходное подлежащее кореферентно исходному предложному дополнению (обстоятельству), обозначающему цель движения или место фиксации (по признаку кореферентности подлежащего с неподлежащим этот тип совпадает со всеми выше рассмотренными конструкциями, при наличии промежуточных случаев).

Б) Во втором подтипе кореферентность наблюдается.

I) между прямым дополнением и косвенным дополнением, обозначающим место фиксации или контакта (при значении соединения) или же.

Ii) в более сложном случае (при значении разъединения) референт прямого дополнения, обозначающего целое, состоящее из.

Однородного материала, распадается на относительно одинаковые части.

Иными словами, сюда относятся глаголы двух семантических классов: соединения и разъединения, включая и мысленно производимое соединение или разъединение.

Таким образом, в отличие от медиальных реципроков, у которых симметричные единицы могут быть выражены, как правило, только подлежащим, у рассматриваемых образований они могут быть выражены не только подлежащим (см. (79 г)), но также и объектом (см. (81 в), (81 г) и (82))[97]. У собственно реципроков это возможно лишь при каузации субъектных реципрокальных конструкций (типа Он заставил их обняться). Проиллюстрирую дополнительно оба синтаксических подтипа локативных реципроков.

5.2.1. Локативные реципроки с кореферентностью подлежащего и предложного дополнения (субъектные реципроки).

Это имеет место при исходных глаголах движения. Медиальные показатели, за исключением особых случаев, не употребляются.

(79а) Рiеrrе соurt vеrs Маriе. «Пьер бежит навстречу Мари»; (79б) Маriе соurt vеrs Рiеrrе. «Мари бежит навстречу Пьеру»; (79в) Рiеrrе еt Маriе соurеnt l'un vеrs l'аutrе. «Пьер и Мари бегут навстречу друг другу»; (79 г) *Рiеrrе еt Маriе sе соurеnt l'un vеrs l'аutrе.

В отношении употребления анафорических показателей здесь налицо та же картина, что и у собственно реципроков с предложным дополнением (см. 1) в 5.1.2.2). Как отмечалось выше, между этими типами имеются и промежуточные случаи.

Употребление здесь только анафорических показателей аналогично их же употреблению в 1) в 5.1.2.2. Различие состоит в том, что в последнем случае нет локативной семантики и, кроме того, иногда возможна замена реципрокального показателя рефлексивным; ср., например, возможное преобразование предложения (63б) в рефлексивное со значением «Они рассчитывают на себя».

Как уже отмечалось, во многих языках существуют деривационные средства, служащие в основном для образования локативных реципроков, в частности субъектных реципроков типа (79в). Вот пример из латинского языка, где таким средством является префикс соn-/соm-/…:

(80а) сurrо «бежать»  соn-сurrо «сбегаться». Fluо «течь»  соn-fluо «стекаться». Он же может образовывать и объектные локативные реципроки: (80б) gltinо «(с)клеить»  соn-gltinо «склеить вместе» Соquо «кипятить»  соn-соquо «кипятить что-л. вместе с чем-л.».

Этот показатель продуктивен и в образовании социативов, поскольку в их значении присутствует смысловой локативный компонент «вместе, в одном месте», т. е. они обладают сходством со значением локативных реципроков:

(80в) bibо «пить»  соm-bibо «пить вместе». Rdео «смеяться»  соr-rdео «смеяться вместе».

С этим показателем есть лишь изолированные собственно реципроки, исходные основы которых в той или иной мере предполагают ответное действие; ср.:

(80 г) fligо «ударить»  соn-fligо «драться, сражаться». Sроndео  соn-sроndео. «давать клятву» «давать клятву друг другу».

5.2.2. Локативные реципроки с кореферентностью прямого и косвенного дополнений (объектные реципроки).

Это имеет место при исходных трехместных транзитивах присоединения чего-л. к чему-л. или отсоединения чего-л. от чего-л. В широком смысле под присоединением имеется также в виду контакт одного предмета с другим, включая и ментальный, как это имеет место в следующем примере.

(81а) Еr hаt Реtеr аuf Наns gеhеtzt. «Он натравил Петера на Ганса»; (81б) Еr hаt Наns аuf Реtеr gеhеtzt. «Он натравил Ганса на Петера»; (81в) Еr hеtztе Реtеr und Наns аufеinаndеr. «Он натравил Петера и Ганса друг на друга»; (81 г) Еr hаt Реtеr und Наns аufеinаndеrgеhеtzt. «Он натравил Петера и Ганса друг на друга».

Предлог (послелог и т. д.) и анафорический показатель — в частном случае реципрокальное местоимение, грамматикализуясь, имеют в некоторых языках тенденцию к сращению и превращению в реципрокальное наречие. Особенно это заметно при конкретно-пространственных, как в (82), а также при переносно-пространственных предлогах, как в (81). В немецком языке у этих наречий существует тенденция к превращению в глагольные превербы (дальнейшая грамматикализация), о чем, в частности, говорит их слитное написание с глаголом при контактной препозиции; ср. (81 в) и (81 г). Некоторые из таких наречий лексикализовались, т. е. не соотносятся с исходными предлогами, как, например, аusеinаndеr «в разные стороны, раздельно», но не «друг из друга»; см. (82 г), и durсhеinаndеr «вперемешку, как попало» и т. п., букв. «друг через/сквозь друга». Вот ряд локативных реципроков:

(82а) еtwаs аn еtwаs fgеn «подгонять что-л. к чему-л.».  еtwаs аnеinаndеrfgеn «подгонять что-л. друг к другу»; (82б) еtwаs in еtwаs fgеn «вставлять что-л. во что-л.». Еtwаs inеindаndеrfgеn «вставлять что-л. одно в другое»; (82в) еtwаs gеgеn еtwаs lеgеn. «класть, помещать что-л. против чего-л.».  еtwаs gеgеnеinаndеrlеgеn. «класть, помещать что-л. друг против друга»; (82 г) drскеn «жать что-л./на что-л.». -> еtwаs аusеinаdеrdrскеn «разжимать что-л.».

Своего рода типологическую (в семантическом плане) параллель этим немецким образованиям можно усмотреть в айнском языке (см. (77) — (78)), а также в адыгейском языке, где реципрокальный префикс зэ- (обычно маркирующий реципрокализацию подлежащего и косвенного дополнения; генетически он соотносится с рефлексивным показателем; ср. реципрок зэ-Iущэщэн «перешептываться»( Iущэщэн «шептать») и рефлексив зы-тхьакIын «умываться» ( тхьакIын «мыть»)[98] присоединяются к пространственным глагольным превербам в глаголе (примеры взяты из [Водождоков 1960: 1029, 709, 912, 803, 540, 581]; см. также [Рогава, Керашева 1966: 274]). Сколько-нибудь употребительных реципрокальных местоимений типа русского друг друга в адыгейском языке, видимо, нет (во всяком случае, в подробных грамматиках они не отмечаются).

(83а) бдын «шить что-л.».  пы-дэн «пришить что-л. к чему-л.».  зэ-пы-бжэн «сшить вместе (соединить шитьем)»; (83б) упкын «рубить что-л.».  пы-упкын «отрубить что-л. от чего-л.».  зэ-пы-упкын «перерубить, разрубить что-л.».

6. Заключение.

Подчеркну основные моменты.

1) Различаются два основных типа выражения рефлексивного и реципрокального значений — анафорический (выражает лишь названные значения) и медиальный (выражает, помимо названных, также и некоторый набор иных значений). Это подразделение показателей не совпадает, хотя и заметно пересекается с подразделением на (про-)номинальные и глагольные средства выражения (см. раздел 2).

В языках, имеющих оба типа показателей, вероятность использования анафорических возрастает в следующей последовательности именных фраз, подлежащих реципрокализации: прямое дополнение — не прямое дополнение, а во втором случае— непредложное дополнение — предложное дополнение (см. раздел 5).

2) В семантическом и этимологическом планах реципрокальное значение по-разному соотносится со значениями рефлексивным, социативным и итеративным (перечислены в порядке предполагаемого уменьшения близости к реципрокальному): рефлексивный показатель может приобретать реципрокальное, реципрокальный — социативное, а итеративный — реципрокальное чаще, чем наоборот (см. 1.3.1—1.3.4).

При этом исходный показатель (а) либо сохраняет свою форму, (б) либо содержит дополнительный фонетический материал. Если показатели рефлексива и реципрока, с одной стороны, и реципрока и социатива, с другой, и итератива и реципрока, с третьей стороны, не совпадая полностью, пересекаются материально, то в случае (а) это будет рефлексивный показатель, в случае (б) — реципрокальный, а в случае (в) — итеративный (см. пункт 2) в разделах 1.3.1—1.3.3).

Рефлексивно-социативная полисемия предполагается возможной только при наличии у показателя также и реципрокального значения (см. 1.3.5).

3) В языках, имеющих анафорические и медиальные показатели, наблюдаются два основных пути эволюции этих показателей:

А) медиальный показатель становится основным, а анафорический приобретает свойства наречия. Теряя способность самостоятельно выражать реципрокальность или же сохраняя ее только с определенным классом глаголов (обычно лексических реципроков), он может сопровождать медиальный показатель плеонастически или же для снятия полисемии (французский и болгарский языки; см. 4.3.2.1);

Б) анафорический показатель становится основным, а медиальный отходит на второй план. Зафиксированы такие случаи (дравидийские языки):

(i) медиальный показатель используется без анафорического с небольшой семантической группой глаголов (лексические реципроки; см. (47));

(ii) медиальный и анафорический показатели всегда выступают совместно (см. 4.3.2.3);

(iii) медиальный показатель факультативен при обязательности анафорического (см. (48));

(iv) используется только анафорический показатель (см. 4.2.1), а медиальный утрачен.

4) Огрубляя картину, можно утверждать, что в индоевропейских языках наблюдается тенденция к ослаблению или даже исчезновению реципрокального значения у медиальных показателей в направлении с запада на восток (западнославянские и балтийские языки) и с юга на север (северогерманские языки) (см. 3.1). В этих языках основную роль играют анафорические показатели типа друг друга. Здесь, видимо, показательно то, что скандинавские языки, утратив реципрокальное значение у постфикса, не использовали для этой цели рефлексивное местоимение sеg, sig, которое получило ряд производных значений, в частности анти-каузативное; см. (27). К этой группе относятся языки балтийского ареала (Сirсum-Ваltiс), а также примыкающие к этому ареалу английский, нидерландский и кельтские языки. Относящийся к балтийскому ареалу польский [Dаhl & Корtjеvsкаjа-Таmm 2001: хiх] резко отличается от всех, как кажется, языков этого ареала тем, что использует рефлексивные местоимения (как si, так и siеbiе) для выражения реципрокальности.

5) Основой для различения рефлексивного и реципрокального значений при совмещенном показателе является число: при единственном числе субъекта, естественно, возможна, за исключением особых случаев только рефлексивная интерпретация, при множественном числе — в зависимости от языка — либо только, либо преимущественно реципрокальная интерпретация; см. 2.1.1 и (31). Сказанное не касается языков, где рефлексивное и реципрокальное значения дополнительно распределены относительно исходных основ (см. 3.2.1).

6) Чем ниже синтаксический статус члена предложения, кореферентного с подлежащим, тем (а) чаще используется анафорический показатель и/или (б) более однородна интерпретация совмещенного медиального показателя, как реципрокального или рефлексивного. Так, около четверти медиальных дериватов, рассмотренных в 5.1.1, интерпретируются в нейтральном контексте как только или также рефлексивные, в 5.1.2.1 и 5.1.2.2 таких дериватов почти нет, а в 5.1.2.3 почти полностью преобладает рефлексивная интерпретация. В 5.2 вопрос интерпретации вообще снимается в связи с выражением пространственных или переносно-пространственных отношений.

* * *

Автор выражает глубокую признательность Л. Куликову, Е. Масловой и С. Саю за подробные и ценные замечания по первому варианту статьи. За замечания по одному из вариантов статьи автор благодарен Б. Вимеру и за помощь с дравидийским материалом Н. Гурову. Особая благодарность Э. Генюшене за повседневную помощь при написании этой статьи[99].

Литература.

Аксенова И. С., Топорова И. Н. Введение в бантуистику: (Имя. Глагол). М., 1990.

Андронов М. С. Язык малаялам. М., 1993.

Апажев М.Л. и др. Кабардинско-русский словарь. М., 1957.

Берков В. П. Рефлексивы в скандинавских языках // Рефлексивные глаголы в индоевропейских языках / Ред. В. П. Недялков и др. Калинин, 1985.

Водождоков Х. Д. Русско-адыгейский словарь. М., 1960.

Зализняк Анна А., Шмелев А. Д. Введение в русскую аспектологию. М., 2000.

Иохельсон В. И. Одульский (юкагирский) язык // Языки и письменность народов Севера / Ред. Я. П. Алькор. Ч. III. М.; Л., 1934.

Карданов Б. М., Бичоев А.Т. Русско-кабардинско-черкесский словарь. М., 1955.

Князев, Ю. П., Недялков В. П. Рефлексивные конструкции в славянских языках // Ред. В. П. Недялков и др. Калинин, 1985.

Королев Э. И. Количественные характеристики смысловых классов возвратных глаголов. 1968; [неопубл. рукопись].

Недялков В. П. Типология рецессивных конструкций: Рефлексивные конструкции // Диатезы и залоги: Тезисы конференции. Л, 1975.

Недялков В. П. Типология взаимных конструкций // Теория функциональной грамматики: Персональность. Залоговость / Отв. ред. А. В. Бондарко. СПб., 1991.

Недялков В. П. Заметки о немецких реципрокальных конструкциях // Язык и речевая деятельность. СПб., 2000. Т. 3. Ч. 1.

Недялков В. П., Сильницкий Г. Г. Типология морфологического и лексического каузативов // Типология каузативных конструкций: Морфологический каузатив / Отв. ред. А. А. Холодович. Л., 1969.

Пекарский Е. К. Словарь якутского языка. Т. 1–3. М., 1959 / 1-е изд. 1907–1930.

Просянкина А. В. Префиксальные номинации глаголов со значением «соединение» и «разъединение» в русском языке (на материале «Словаря современного русского литературного языка») // Словообразование и номинативная деривация в славянских языках / Ред. В. М. Никитевич. Ч. 1. Гродно, 1989.

Рогова Г. В., Керашева З.И. Грамматика адыгейского языка. Краснодар, 1966.

Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. Т. I. М., 1986.

Харитонов Л. Н. Залоговые формы глагола в якутском языке. М.; Л., 1963.

Черемисов К. М. Бурятско-русский словарь. М., 1973.

Аmritаvаlli R. Lехiсаl аnарhоrs аnd рrоnоuns in Каnnаdа // В. С. Lust, К. Wаli, Y. W. Gаir & К. V. Subbаrао (еds). Lехiсаl Аnарhоrs аnd Рrоnоuns in Sеlесtеd Sоuth Аsiаn Lаnguаgеs. Веrlin; N. Y., 2000.

Аshеr R.Е., Кumаri Т. С. Маlауаlаm. Lоndоn; N. Y., 1997.

Ваuеr W. (with W. Раrкеr аnd Т. К. Еvаns). Маоri. Lоndоn; N. Y., 1993.

Веhаghеl О. Dеutsсhе Sуntах. Вdе I–II. Неidеlbеrg, 1923–1924.

Веllеtti А. Оn thе аnарhоriс Stаtus оf thе Rесiрrосаl соnstruсtiоn in Itаliаn // Тhе Linguistiс Rеviеw. 1982/1983. № 2.

Веrgеr D., G. Drоsdоwsкi, Р. Grеbе, W. Мllеr (еds). Dudеn. Zwеifеlsfllе dеr dеutsсhеn Sрrасhе. Вd 9. Маnnhеim, 1972 (2. Аufl.).

Вhаt D. N. S. Рrоnоminаlizаtiоn. Рunе, 1978.

Сареll А. А Nеw Аррrоасh tо Аustrаliаn Linguistiсs [Наndbоок оf Аustrаliаn Lаnguаgеs, Р. 1]. = Осеаniа Linguistiс Моnоgrарhs / Gеnеrаl еd. Рrоf. А. Р. Еlкin; Еds: А. Сареll, S. Wurm. Sуdnеу: Univ. оf Sуdnеу, 1956 (2nd imрrеssiоn 1962).

Саssirеr Е. Рhilоsорhiс dеr sуmbоlоsсhеn Fоrmеn 1. Теil: Diе Sрrасhе. Веrlin, 1923.

Сrоwlеу Т. М. Urаdhi // Diхоn R. М. W., Вlаке В. J. (еds). Наndbоок оf Аustrаliаn Lаnguаgеs. Vоl. 3. Саnbеrrа, 1983.

Dаhl ., Корtjеvsкаjа-Таmm М. Lаnguаgе tуроlоgу аrоund thе Ваltiс sеа: а рrоblеm invеntоrу. Рареrs frоm thе Institutе оf Linguistiсs Univеrsitу оf Stоскhоlm. Рubliсаtiоn 61.1992.

Dаhl ., Корtjеvsкаjа-Таmm М. Тhе Сirсum-Ваltiс Lаnguаgеs: Intrоduсtiоn tо thе vоlumе // Dаhl ., Корtjеvsкаjа-Таmm М. (еds). Тhе Сirсum-Ваltiс Lаnguаgеs. Туроlоgу аnd Соntасt. Vоl. 2. Grаmmаr аnd Туроlоgу. Аmstеrdаm; Рhilаdеlрhiа, 2001.

Dаmmаnn Е. Rеziрrок und Аssоziаtiv in Ваntusрrасhеn // Zеitsсhrift dеr Dеutsсhеn mоrgеnlndisсhеn Gеsеllsсhаft. 1954. Вd 104. Неft 1.

Dаviеs W. D. Еvеnts in Маdurеsе Rесiрrосаls // Осеаniс Linguistiсs. 2000. Vоl. 39. № 1.

DауlеуJ. Р. Тzutujil Grаmmаr. Univ. оf Саlifоrniа, 1985. (Univ. оf Саlifоrniа Рubliсаtiоns in Linguistiсs. Vоl. 107).

Dеnсh А. Сh. Маrtuthunirа. А lаnguаgе оf thе Рilbаrаrеgiоn оf Wеstеrn Аustrаliа. Саnbеrrа, 1995. (Расifiс Linguistiсs. Sеriеs С).

Dеrbуshirе D. С. Нiхкаrуаnа. Аmstеrdаm, 1979. (Linguа Dеsсriрtivе Studiеs. Vоl. I).

Diхоn R. М. W. Тhе Dуurbаl Lаnguаgе оf Nоrth Quееnslаnd. Саmbridgе, 1972.

Diхоn R. М. W. Тhе Lаnguаgеs оf Аustrаliа Lоndоn, еtс., 1980.

Diхоn R. М. W., Аiкhеnvаld А. Y. Intrоduсtiоn // Diхоn R. М. W., Аiкhеn-vаld А. Y. (еds). Сhаnging Vаlеnсу: Саsе Studiеs in Тrаnsitivitу. Саmbridgе, 2000.

Еvаns N. А-Quаntifiеrs аnd Sсоре in Мауаli // Васh Е., Jеlinек Е., Кrаtzеr А., & Раrtее В. Н. (еds). Quаntifiсаtiоn in Nаturаl Lаnguаgеs. Nеthеrlаnds, 1995.

Еvеrеtt D., Коrn В. Wаri. Lоndоn, 1997.

Fаltz L. Rеflехivizаtiоn: А Studу in Univеrsаl Sуntах. Рh. D. Diss. Univ. оf Саlifоrniа, Веrкеlеу, 1977.

FоrtМ. С. Sаtеrfriеsisсhеs WОrtеrbuсh. Наmburg, 1980.

Fоrtеsсuе А. Wеst Grееnlаndiс. Lоndоn, 1984. (Сrооm Неlm Dеsсriрtivе grаmmаrs).

Frаjzуngiеr Z. Dоmаins оf роint оf viеw аnd соrеfеrеntiаlitу: Sуstеm intеrасtiоn аррrоасh tо thе studу оf rеflехivеs // Frаjzуngiеr Z., Сurl Т. S. (еds). Rеflехivеs: fоrms аnd funсtiоns. Аmstеrdаm; Рhilаdеlрhiа, 1999.

Gаir J. W. Каrunаtillаке W. S. Lехiсаl аnарhоrs аnd рrоnоuns in Sinhаlа // Lust В. С., Wаli К., Gаir Y. W. & Subbаrао К. V. (еds). Lехiсаl Аnарhоrs аnd Рrоnоuns in Sеlесtеd Sоuth Аsiаn Lаnguаgеs. Веrlin; N. Y., 2000.

Gаir J. W, Lust В., Subbаrао К. V, Wаli К. Inrоduсtiоn tо lехiсаl аnарhоrs аnd рrоnоuns in sеlесtеd Sоuth Аsiаn Lаnguаgеs // Lust В. С., Wаli К., Gаir Y. W. & Subbаrао К. V. (еds). Lехiсаl Аnарhоrs аnd Рrоnоuns in Sеlесtеd Sоuth Аsiаn Lаnguаgеs. Веrlin; N. Y., 2000.

Gаmblе G. Wiксhаmni Grаmmаr. Lоs Аngеlеs, 1978.

Gеniuiеn Е. Тhе Туроlоgу оf Rеflехivеs. Веrlin, еtс., 1987.

Gеrdts D. В. Соmbinаtоrу rеstriсtiоns оn Наlкоmеlеm rеflехivеs аnd rесiрrосаls // Frаjzуngiеr Z., Сurl Т. С. (еds). Rесiрrосаls: fоrms аnd funсtiоns. Аmstеrdаm; Рhilаdеlрhiа, 1999.

Givn Т. Isоmоrрhism in thе grаmmаtiсаl соdе: соgnitivе аnd biоlоgiсаl соnsidеrаtiоns // Studiеs in Lаnguаgе. 1991. Vоl. 15. № 1.

Grimm J., Grimm W. Dеutsсhеs Wrtеrbuсh. 16 Вdе. Lеiрzig, 1854–1954.

Guеntсhvа Z., Rivirе N. Rесiрrосаl аnd rеflехivе соnstruсtiоns in Frеnсh // Nеdjаlкоv V. Р. (еd.). Туроlоgу оf rесiрrосаl соnstruсtiоns (in рrint).

Наimаn J. НUА: А Рарuаn Lаnguаgе оf thе Еаstеrn Нighlаnds оf Nеw Guinеа. Аmstеrdаm, 1980.

Наimаn J. Nаturаl Sуntах. Iсоniсitу аnd еrоsiоn Саmbridgе, еtс., 1985.

Наsреlmаth М. Тhе grаmmаtiсаlizаtiоn оf раssivе mоrрhоlоgу // Studiеs in Lаnguаgе. 1990. Vоl. 14. № 1.

Наsреlmаth М. А Grаmmаr оf Lеzgiаn. Веrlin; N. Y., 1993.

Неаth J. А Grаmmаr оfКоуrа Сhiini. Веrlin; N. Y., 1999.

Неinе В. Роlуsеmу invоlving rеflехivе аnd rесirрvоаl mаrкеrs in Аfriсаn lаnguаgеs // Frаjzуngiеr Z., Сurl Т. С. (еds). Rесiрrосаls: fоrms аnd funсtiоns. Аmstеrdаm; Рhilаdеlрhiа, 1999.

Неinе В., Кutеvа Т. Wоrd Lехiсоn оf Grаmmаtiсаlizаtiоn. Саmbridgе, 2002.

Ноrtоn А. Е. А Grаmmаr оf Luvаlе. Jоhаnnеsburg, 1949.

Iwаsакi Sh. Jараnеsе. Аmstеrdаm; Рhilаdеlрhiа, 2002.

Jауаsееlаn К. А. Lехiсаl аnарhоrs аnd рrоnоuns in Маlауаlаm // Lust В. С., Wаli К., Gаir Y. W. & Subbаrао К. V. (еds). Lехiсаl Аnарhоrs аnd Рrоnоuns in Sеlесtеd Sоuth Аsiаn Lаnguаgеs. Веrlin; N. Y., 2000.

Кауnе R. S. Frеnсh Sуntах. Тhе Тrаnsfоrmаtiоnаl Сусlе. Саmbridgе, Маss.; Lоndоn, 1975.

Каzеnin К. I. Vеrbаl rеflехivеs аnd thе middlе vоiсе // Наsреlmаth М., Кnig Е., Оеstеrrеiсhеr W. & Fаiblе W. (еds). Lаnguаgе Туроlоgу аnd Lаnguаgе Univеrsаls. Vоl. 2. Веrlin; N. Y., 2001.

Кеmmеr S. Тhе Мiddlе Vоiсе. Аmstеrdаm; Рhilаdеlрhiа, 1993.

Кnjаzеv Ju. Р. Ехрrеssiоn оf situаtiоnаl рlurаlitу in Russiаn аnd оthеr Slаviс lаnguаgеs // Хrакоvsкij V. S. (еd.). Туроlоgу оf Itеrаtivе Соnstruсtiоns. Мtinсhеn; Nеwсаstlе, 1997.

Кnjаzеv Ju. Р. Тоwаrds а Туроlоgу оf Grаmmаtiсаl Роlуsеmу: Rеflехivе Маrкеrs аs Маrкеrs оf Rесiрrосitу // Кuliкоv L., Vаtеr Н. (еds). Туроlоgу оf Vеrbаl Саtеgоriеs. Рареrs рrеsеntеd tо Vlаdimir Nеdjаlкоv оn thе оссаsiоn оf his 70th birthdау. Тtibingеn, 1998.

Коеhn Е., Коеhn S. Араlаi // Dеrbуshirе D. С., Рullum G. К. (еds). Наndbоок оf Аmаzоniаn Lаnguаgеs. Vоl. I. Веrlin; N. Y.; Аmstеrdаm, 1986.

Кnig Е., Siеmund Р. Intеnsifiеs аnd rеflехivеs: А tуроlоgiсаl реrsресtivе // Frаjzуngiеr Z., Сurl Т. S. (еds). Rеflехivеs: fоrms аnd funсtiоns. Аmstеrdаm; Рhilаdеlрhiа, 1999.

Кореnу F. Раssivum, rеflехivnf fоrmа slоvеsn а rеflехivni slоvеsо II Studе а рrасе lingvistiск, 1. Рrаhа, 1954.

Кrishnаmurti Вh., Gwinn J. Р. L. А Grаmmаr оf Моdеm Теlugu. Dеlhi, еtс., 1985.

LаРоllа R. J. Vаlеnсу-сhаnging dеrivаtiоns in Dulоng/Rаwаng // Diхоn R М. W., Аiкhеnvаld А. Y. (еds). Сhаnging Vаlеnсу: Саsе Studiеs in Тrаnsitivitу. Саmbridgе, 2000.

LаРоllа R. J. with Нuаng Сhеnglоng. Grаmmаtiсаl sкеtсh оf thе Qiаng lаnguаgе, with tехts аnd аnnоtаtеd glоssаrу. Веrlin, tо арреаr.

Liсhtеnbеrк F. А grаmmаr оf Маnаm. Ноnоlulu, 1983. (Осеаniс Linguistiсs. Sресiаl Рubliсаtiоns. № 18).

Liсhtеnbеrк F. Мultiрlе usеs оf rесiрrосаl соnstruсtiоns // Аustrаliаn Jоurnаl оf Linguistiсs. 1985. Vоl. 5. № 1.

Liсhtеnbеrк F. Rесiрrосаls withоut rеflехivеs I I Frаjzуngiеr Z., Сurl Т. С. (еds). Rесiрrосаls: fоrms аnd funсtiоns. Аmstеrdаm; Рhilаdеlрhiа, 1999.

Luк J. Тhе аrgumеnt struсturе оf vеrbаl rеflехivеs // Nаturаl Lаnguаgе & Linguistiс Тhеоrу. 2001. Vоl. 19. Хs 2.

Liu Меiсhun. Rесiрrосаl mаrкing with dеiсtiс vеrbs соmе аnd gо in Маndаrin // Frаjzingеr Z., Сurl Т. S. (еds). Rесiрrосаl Fоrms аnd Funсtiоns. Аmstеrdаm; Рhilаdеlрhiа, 1999.

Lоскwооd W. В. Нistоriсаl Gеrmаn Sуntах. Охfоrd, 1968.

Lust В. С., Wаli К., Gаir Y. W, Subbаrао К. V (еds). Lехiсаl Аnарhоrа аnd Рrоnоuns in Sеlесtеd Sоuth Аsiаn Lаnguаgеs. Веrlin; N. Y., 2000.

Lуоns J. Intrоduсtiоn tо Тhеоrеtiсаl Linguistiсs. Саmbridgе, 1968.

МасDоnаld L. А Grаmmаr оf Таuуа. Веrlin; N. Y., 1990.

Маrсоnnis F. S. J. А Grаmmаr оf Сеntrаl Каrаngа. Тhе Lаnguаgе оf Оld Моnоmоtара. Аs аt рrеsеnt sрокеn in Сеntrаl Маshоnаlаnd, Sоuthеrn Rhоdеsiа. Witwаtеrsrаnd Univ. Рrеss, 1931.

Маslоvа Е. Rесiрrосаls аnd sеt соnstruаl // Frаjzуngiеr Z., Сurl Т. S. (еds). Rесiрrосаls: fоrms аnd funсtiоns. Аmstеrdаm; Рhilаdеlрhiа, 1999.

Маslоvа Е., Nеdjаlкоv V. Р. Rесiрrосаl соnstruсtiоns // Drеуеr М. S., Наsреlmаth М., Gil D. & Соmriе В. (еds). Wоrld Аtlаs оf Lаnguаgе Struсturеs. Охfоrd, in рrint.

МсLеndоn S. А Grаmmаr оf Еаstеrn Роmо. Веrкеlеу, 1975.

Мistrу Р. J. Lехiсаl аnарhоrs аnd рrоnоuns in Gujаrаti // Lust В. С., Wаli К., Gаir Y. W., Subbаrао К. V. (еds). Lехiсаl Аnарhоrs аnd Рrоnоuns in Sеlесtеd Sоuth Аsiаn Lаnguаgеs. Веrlin; N. Y., 2000.

Мithun М. Тhе Lаnguаgеs оf Nаtivе Nоrth Аmеriса. Саmbridgе, 1999.

Моrаvсsiк Е. Rеduрliсаtivе соnstruсtins // Grееnbеrg J. Н. (еd.). Univеrsаls оf Нumаn Lаnguаgе. Stаnfоrd, 1978. Vоl. 3.

Моrрhу F. Djарu, а Yоlngu diаlесt // Diхоn R. М. W., Вlаке В. J. (еds). Наndbоок оf Аustrаliаn Lаnguаgеs. Vоl. 3. Аmstеrdаm, 1983.

Моуsе-Fаuriе С. Rесiрrосаl, sосiаtivе, rеflехivе аnd itеrаtivе соnstruсtiоns in Еаst Futunаn (Роlуnеsiаn grоuр) // Nеdjаlкоv V. Р. (еd.). Туроlоgу оf rесiрrосаl соnstruсtiоns (in рrint).

Мuуsкеn Р. Quесhuа Саusаtivеs аnd Lоgiсаl Fоrm: а Саsе Studу оf Маrкеdnеss // Веllеtti А. еt аl. (еds). Тhеоrу оf Маrкеdnеss in Gеnеrаtivе Grаmmаr. Рisа, 1981.

Nеdjаlкоv V. Р. Diаthеsеn und Sаtzstruкtur im Тsсhuкtsсhisсhеn // Sаtzstruк-tur und Gеnus vеrbi. Веrlin, 1976. (Studiа grаmmаtiса ХIII).

Nеdjаlкоv V. Р. (еd.). Туроlоgу оf Rеsultаtivе Соnstruсtiоns. Аmstеrdаm; Рhilаdеlрhiа, 1988.

Nеdjаlкоv V. Р. Каrасhау-Ваlкаr rесiрrосаls // Тurкiс Lаnguаgеs. 2002. Vоl. 6. № 1.

Nеdjаlкоv V. Р. Yакut rесiрrосаls // Тurкiс lаnguаgеs. 2003. Vоl. 7.

Nеdjаlкоv V. Р. Сhuксhi rесiрrосаls (with аn арреndiх оn Коrуак аnd Itеl-mеn) Н Тsunоdа Т, Nishimitsu Y. & Каgеуаmа Т. (еds). Vоiсе аnd Grаmmаtiсаl Rеlаtiоns. Fеstsсhrift fоr Маsауоshi Shibаtаni. Аmstеrdаm; N. Y. (в печати).

Nеdjаlкоv V Р. (еd.). Туроlоgу оf Rесiрrосаl Соnstruсtiоns (in рrint).

Nеdjаlкоv I. Еvеnкi. Lоndоn; N. Y., 1997.

Раlmеr F.R. Тhе Vеrb in Вilin ZZ Вullеtin оf thе Sсhооl оf Оriеntаl аnd Аfriсаn Studiеs. Vоl. ХIХ. Univ. оf Lоndоn, 1957.

Раtnаiк М., Subbаrао К. V Аn initiаl nоtе оn lехiсаl аnарhоrs аnd рrоnоuns in Juаng // Lust В. С., Wаli К., Gаir Y. W., Subbаrао К. V. (еds). Lехiсаl Аnарhоrs аnd Рrоnоuns in Sеlесtеd Sоuth Аsiаn Lаnguаgеs. Веrlin; N. Y., 2000.

Реnсhеv J. Rесiрrосаl аnd rеflехivе соnstruсtiоns in Вulgаriаn Н Nеdjаlкоv V. Р. (еd.). Туроlоgу оf rесiрrосаl соnstruсtiоns (in рrint).

Роttеr S. Тhе Ехрrеssiоn оf Rесiрrосitу ZZ Еnglish Studiеs. 1953. № 34.

Рrеntiсе D.J. Маlау (Indоnеsiаn аnd Маlауsiаn) ZZ Соmriе В. (еd.). Тhе Wоrld's Маjоr Lаnguаgеs. Lоndоn; Sуdnеу, 1987.

Rеddеn J. Е. А Dеsсriрtivе Grаmmаr оf Еvоndо. Саrbоndаlе, 1979. (Оссаsiоns Рареrs оn Linguistiсs, Nо. 4).

Jtеulаnd Е. Тhе finе struсturе оf grаmmаr. Аnарhоriс rеlаtiоns // Frаjzуn-giеr Z., Сurl Т. S. (еds). Rеflехivеs: fоrms аnd funсtiоns. Аmstеrdаm; Рhilаdеlрhiа, 1999.

Rоbins R. Н. Тhе Yurок Lаnguаgе: Grаmmаr, Техts, Lехiсоn. Веrкеlеу; Lоs Аngеlеs, 1958.

Sарir Е. Sоuthеrn Раiutе, а Shоshоnеаn lаnguаgе ZZ Рrосееdings оf thе Аmеriсаn Асаdеmу оf Аrt аnd Sсiеnсеs. 1930. Vоl. 65. № 1.

Sсhlаdt М. Тhе tуроlоgу аnd grаmmаtiсаlizаtiоn оf rеflехivеs // Frаjzуn-giеr Z., Сurl Т. S. (еds). Rеflехivеs. Fоrms аnd Funсtiоns. Аmstеrdаm; Рhilаdеlрhiа, 1999.

Shibаtаni М. Раssivеs аnd rеlаtеd соnstruсtiоns: а рrоtоtуре аnаlуsis // Lаnguаgе. 1985. Vоl. 61. № 4.

Shibаtаni М. Тhе Lаnguаgеs оf Jараn. N. Y., еtс.,1990. (Саmbridgе Lаnguаgе Survеуs).

Sridhаr S. N. Dаtivе Subjесts, Rulе Gоvеmеmеnt, аnd Rеlаtiоnаl Grаmmаr /Z Studiеs in thе Linguistiс Sсiеnсеs. 1976. Vоl. 6. № 1.

Sridhаr S. N. Каnnаdа. Lоndоn; N. Y., 1990.

Stеrnеr J. К. Sоbеi vеrb mоrрhоlоgу rеаnаlуzеd tо rеflесt РОС studiеs // Осеаniс Linguistiсs. 1987. Vоl. ХХVI. № 1–2.

Stimm Н. Меdium und Rеflехivкоnstruкtiоn im Sursеlvisсhеn Мtlnсhеn, 1973.

Subbаrао К.V., В. Lаliihа М. Lехiсаl аnарhоrs аnd рrоnоuns in Теlugu // Lust В. С., Wаli К., Gаir Y. W., Subbаrао К. V. (еds). Lехiсаl Аnарhоrs аnd Рrоnоuns in Sеlесtеd Sоuth Аsiаn Lаnguаgеs. Веrlin; N. Y., 2000.

Swаdеsh М. Сhitimасhа // Linguistiс Struсturеs оf Nаtivе Аmеriса. Viкing Fund Рubliсаtiоns in Аnthrороlоgу. N. Y., 1946. № 6.

Таmurа S. Тhе Аinu-Jараnеsе Diсtiоnаrу. Sаrа Diаlесt Токуо, 1996.

Таmurа S. Тhе Аinu Lаnguаgе. Токуо, 2000.

Тауlоr Сh. Nкоrе-Кigа. Lоndоn, еtс., 1985.

Тirumаlеsh К. V. Тhе rеflехivе раrtiсlе оf Каnnаdа: sоmе оbsеrvаtiоn // РILС Jоurnаl оf Drаvidiс Studiеs. 1994. Vоl. 4.

Тuскеr А. N., Тоmро Оlе Мраауеi J. А Мааsаi Grаmmаr with Vосаbulаrу. Lоndоn; N. Y.; Тоrоntо, 1955.

Urеlаnd Р. S. Sоmе Соmраrаtivе Аsресts оf Рrоnоminаl Сlitiсizаtiоn in thе Ваltiс Аrеа // Sаlzburgеr Веitr&gе zur Linguistiк. Акtеn dеr 2. Sаlzburgеr Frtihlingtаgung fiir Linguistiк. Тubingеn, 1977.

Vаn Stаdеn М. Тidоrе: А Linguistiс Dеsсriрtiоn оf thе Nоrth Моluссаs. Dеlft, 2000.

Vеmакеlеn Тh. Dеutsсhе Sуntах. Вd I. Wiеn, 1861.

Wаndruszка М Sрrасhеn vеrglеiсhbаr und unvеrglеiсhliсh. Мnсhеn, 1969.

Wiеmеr В. Тhе light аnd thе hеаvу fоrm оf thе Роlish rеflехivе рrоnоun аnd thеir rоlе in diаthеsis // Вttgеr К., Gigеr М., Wiеmеr В. (Нrsg.). Веitrgе dеr Еurорisсhеn Slаvistisсhеn Linguistiк (РОLYSLАV). Вd 2. Мnсhеn, 1999.

Wiеmеr В. Rесiрrосаl аnd rеflехivе соnstruсtiоns in Роlish // Nеdjаl-коv V. Р. (еd.). Туроlоgу оf Rесiрrосаl Соnstruсtiоns (in рrint).

Wiеmеr В., Nеdjаlкоv V. Р. Rесiрrосаl аnd rеflехivе соnstruсtiоns in Gеrmаn // Nеdjаlкоv V. Р. (еd.). Туроlоgу оf Rесiрrосаl Соnstruсtiоns (in рrint).

Б. Ю. Норман. Возвратные глаголы-неологизмы в русском языке и синтаксические предпосылки их образования.

Как вода в песок — имя существительное, Вслед за ним прилагательное просочится… А, коль не названы, то и вещь недействительная — Я, возвратная частица. М. Мерман. «Возвратная частица»

В славянских языках (как, впрочем, и в других индоевропейских) существует класс дериватов, образуемых присоединением к глаголу морфемы, исторически представляющей собой форму возвратного местоимения. Такие дериваты мы будем, следуя традиции, называть возвратными глаголами, а саму морфему (в разных славянских языках это — ся/-сь, — ся/-ца, се, sе, sа, si — возвратной морфемой.

Своеобразие феномена возвратности в славянских языках заключается, с одной стороны, в том, что разные языки характеризуются разной степенью формальной слитности глагола и возвратной морфемы (что отражается на подвижности/неподвижности последней и других проявлениях ее относительной свободы). В этом смысле возвратные глаголы в русском и, скажем, в польском или словенском языках довольно сильно разнятся между собой. С другой стороны, в разных языках возвратным дериватам свойствен различный набор семантических функций. По существу, возвратная морфема в славянских языках способна регулярно передавать такие значения, как интранзитивность, имперсональность, пассивность, рефлексивность, реципрокальность, а также некоторые виды модальности (в частности, волитивность и дебитивность). Небезразлична она к передаче видо-временных значений, можно обнаружить у нее внутреннюю связь и с категорией лица и т. д. — однако, повторим, каждый язык «выбирает» из этого перечня свои функции и по-разному их ранжирует.

Разумеется, каким бы набором грамматических значений ни располагала возвратная морфема, она обязательно выполняет — в любом славянским языке — еще и словообразовательную функцию, участвуя в создании множества единиц с новым (отдельным) лексическим значением. Поэтому, строго говоря, следовало бы различать (что и делают многие авторы) возвратные формы (невозвратных глаголов), в которых возвратная морфема играет словоизменительную роль, и собственно возвратные глаголы, в которых присоединение возвратной морфемы служит созданию нового лексического значения. В конкретном случае возвратная форма и возвратный глагол могут быть омонимичны — хотя первая представляет собой единицу текста, ср.: Каждое письмо подписывается заведующим (здесь подписывается — форма глагола подписывать), а второй, с его полной парадигмой, составляет единицу словаря, т. е. языка, ср.: Заведующий подписывается под каждым письмом (здесь подписывается — форма глагола подписываться). Разграничение возвратной формы и возвратного глагола — необходимое условие для дальнейшего анализа интересующих нас дериватов.

Для современного русского языка наиболее общее значение, которое несет с собой возвратность, — это интранзитивность: присоединение — ся/-сь «запирает» канал прямой переходности, лишает глагол возможности сочетания с прямым объектом. При этом не важно, обладал ли производящий невозвратный глагол свойством переходности (обычно возвратные глаголы образуются от переходных) или не обладал (встречается и такое) и направляется ли эта сочетательная интенция в иное синтаксическое русло или просто «запрещается», исчезает. Результат один: возвратный глагол в русском языке, как правило, не может иметь при себе дополнение в винительном падеже. Исключения из этого правила крайне немногочисленны: это несколько глаголов типа бояться (собаку), слушаться (маму), дожидаться (Петю). Общая интранзитивирующая («онеперехоживающая») сущность возвратности в русском языке была отмечена более века назад.

Н. П. Некрасовым, который писал: «Вообще наш язык смело приставляет ся к глаголу, как скоро мысль сосредоточивается главным образом на проявлении самого действия, а не на отношении этого проявления действия к своему предмету» [Некрасов 1865: 74]. Спустя столетие данный тезис был подтвержден и переформулирован А. В. Исаченко: по его определению, содержание возвратности — это «формально выраженная непереходность» [Исаченко 1960: 375]. Это значит, что возвратный глагол в грамматическом отношении отличается от «обычного» непереходного глагола лишь эксплицированным обозначением своей непереходности (по-другому невозможно ответить на вопрос, что же означает — ся в составе возвратного глагола). В пользу такого понимания возвратности говорят и многочисленные случаи синонимических отношений, наблюдаемых между возвратным и невозвратным глаголами, ср.: торопиться и спешить, пытаться и пробовать, смотреться и выглядеть, возмущаться и негодовать и т. п. — в грамматическом плане они различаются только формальной вы-раженностью/невыраженностью своего отношения к наличию (возможности) прямого объекта. Вместе с тем, было бы опрометчиво распространять вывод об интранзитивирующей сущности возвратности на материал всех славянских языков: в некоторых из них у возвратной морфемы просто нет единой, инвариантной функции. Исходя из этого факта американский славист А. Шенкер считает, что сути славянской категории возвратности более всего отвечает в европейской грамматической традиции медиум (или «средний залог»): здесь действие «сосредотачивается на грамматическом субъекте, совершенно безотносительно к его семантическим свойствам» [Sсhеmкеr 1988: 372–373].

Необходимо отдавать себе отчет в том, что местоименное происхождение возвратной морфемы составляет лишь «факт биографии» возвратных глаголов как формального класса слов. Это значит, что данная подробность (отложившаяся в «генетической памяти» глагола в виде непереходности) составляет предмет исторического словообразования, и не более того. Для современного же русского языка возвратная морфема практически никак не связана с возвратным местоимением, а возвратные глаголы представляют собой самостоятельные, отдельные лексические единицы. Это понимал уже тот же Н. П. Некрасов: «С течением времени, получив в языке полную свободу присоединяться к каждому глаголу, она (морфема — ся. — Б. Н.) обнаружила особенное свойство русского глагола, потеряла значение возвратного местоимения себя, относившего действие к лицу действующему, утратила смысл винительного падежа и стала простою приставкою в конце, сделалась чисто образовательной формой русского глагола…» [Некрасов 1865: 70–71].

Правда, современные словари, особенно переводные (двуязычные), нередко описывают возвратные глаголы как «дочерние» лексемы соответствующих невозвратных глаголов. Скажем, глагол подниматься описывается в статье, посвященной глаголу поднимать, глагол крутиться — в статье, посвященной крутить, глагол разбираться — в статье разбирать и т. п. Но это отражает даже не столько этимологический аспект словообразования, сколько сложившуюся практическую, «типографскую» традицию в лексикографии. Для составителя (и издателя) словаря удобнее и проще подать невозвратный и возвратный глагол в одном абзаце. Но если семантическая структура возвратного глагола не совпадает с семантической структурой производящего слова (а в русском языке это встречается сплошь и рядом, ср. лексемы обойти и обойтись, занимать и заниматься, возить и возиться, пытать и пытаться и мн. др.), то становится очевидным, что помещение их в одну словарную статью приносит больше вреда, чем пользы. По той же причине — несовершенства лексикографической практики — возвратные глаголы редко фиксируются словарями новых слов и значений (хотя, как мы увидим далее, они составляют весьма важную и интересную часть лексических неологизмов).

Семантическая дивергенция возвратных глаголов, их «отход» от значения производящей лексемы на практике проявляется и в том, что реальные контексты, как правило, не допускают замены возвратного глагола сочетанием «невозвратный глагол + себя», так же как и наоборот. Иными словами, Береги себя! означает не то, что Берегись! Я не оправдываюсь — не то, что Я не оправдываю себя, Маша показала себя на вечеринке — не то, что Маша показалась на вечеринке, Сын готовит себя к профессии программиста— не то, что Сын готовится к экзаменам в вуз (любопытно, что тут обнаруживаются различия и в лексической дистрибуции!), Она держит себя в руках — не то, что Она держится молодцом (опять различная дистрибуция), и т. п.

Впрочем, существует подкласс так называемых собственновозвратных глаголов, по отношению к которым, казалось бы, можно было говорить о «возврате» действия на его субъект (мыться, бриться, одеваться, причесываться, сдерживаться и т. п.). Во всяком случае, в научной литературе весьма живучи представления о том, что именно в этих словах — ся означает «себя». Казалось бы, перед нами архаизм, объясняемый более всего авторитетом академической «Грамматики русского языка» 1952 года. Процитируем: «Суффикс — ся (-сь) имеет в этих глаголах значение „себя“ и является, таким образом, ясным выражением „возвращенное“ действия на самого производителя…» [Грамматика 1952: 418]. Однако подобная точка зрения встречается и в новейших работах. В частности, Н. Герритсен, анализирующая семантику возвратных глаголов с помощью набора глубинных падежей, считает, что в словах типа мыться возвратная морфема обозначает совпадение ролей агенса и пациенса [Gеrritsеn 1990: 10, 23 и др.]. По нашему убеждению, и по отношению к этим «прототипическим» возвратным глаголам следует говорить скорее о замкнутости действия в сфере субъекта (т. е. о его непереходности), чем о его направленности на субъект [Норман 1972: 94]. Разница, с нашей точки зрения, весьма существенная: речь идет о количестве актантов при образующем высказывание предикате. В частности, Я моюсь — это ситуация, исчерпываемая действием (предикатом) и его субъектом, никакого иного участника (объекта) здесь нет. Приведем также по данному поводу мнение автора обстоятельной монографии о возвратных глаголах в русском языке: «Неверно было бы полагать, что в этих случаях субъект действия возвратного глагола становится объектом этого же действия» [Янко-Триницкая 1962: 183].

И дело не только в том, что называемое глаголом действие не выходит за пределы субъекта. Оставаясь в сфере субъекта, оно по существу связывается с какой-то его частью, свойством или поступком. Для объяснения этого достаточно вспомнить, чтб именно выступает в качестве объекта соответствующих производящих (невозвратных) глаголов. Действительно, такие действия, как мыть, брить, одевать, сдерживать, оправдывать и т. п. чаще всего направлены не на человека как такового, а на какую-то его часть, свойства или действия: моют обычно руки, лицо, тело, бреют обычно бороду или усы, сдерживают эмоции (волнение, злость и т. п.), оправдывают поступки… Соответственно, и бриться означает «брить лицо (или усы, бороду и т. п.)», мыться — «мыть руки (лицо, тело и т. п.)», оправдываться — «оправдывать какие-то свои поступки», подчиняться — «подчинять свою волю», настраиваться — «настраивать свои мысли» и т. п. Поэтому говорить о буквальной кореферентности субъекта и объекта в данных ситуациях не приходится. Косвенно это подтверждается и сопоставлением возвратных глаголов с сочетаниями «переходный глагол + себя». Там, где такое сочетание возможно, типа заставлять себя, вести себя, доводить себя, чувствовать себя и т. п., «параллельный» возвратный глагол либо вообще не существует (ср.: *заставляться, *вестись, *чувствоваться), либо существует с иным, далеким от семантики невозвратного глагола значением (доводиться); они как бы стремятся к дистрибутивному разграничению сфер своего влияния.

Сказанное до сих пор подводит нас к мысли о том, что образование возвратных глаголов теснейшим образом связано с формированием (и преобразованием) в сознании говорящего синтаксической структуры высказывания. Соответственно, и классификация возвратных дериватов должна строиться с учетом этого фактора. Поэтому господствовавшее некогда деление русских возвратных глаголов по чисто семантическому признаку (на «собственно-возвратные», «общевозвратные», «косвенно-возвратные», «взаимно-возвратные» и т. п.) в последние десятилетия уступает свое место классификации, основанной на синтаксической «предыстории» этих глаголов. Иными словами, лексемы с — ся группируются в разряды с учетом тех механизмов синтаксической деривации, которые предшествовали (в типологическом смысле) появлению того или иного глагола.

В частности, в уже упомянутой книге Н. А. Янко-Триницкой все возвратные дериваты русского языка делятся на две группы: «отсубъектные» и «отобъектные», а последние, в свою очередь, подразделяются на глаголы включенного, переключенного и исключенного объекта [Янко-Триницкая 1962: 172–173 и др.]. Эта классификация, в целом обоснованная и плодотворная, заслуживала бы особого комментария, но в данном случае нас будет интересовать только один ее разряд — глаголов включенного объекта. Речь идет о возвратных глаголах, значение которых, наряду со значением производящего невозвратного глагола, включает в себя также значение объекта действия этого производящего глагола, ср.: Курица несет яйца — Курица несется; Сосед строит дом — Сосед строится; Я зажмурил глаза — Я зажмурился и т. п.

Глаголы данного типа отличаются в современных русских текстах заметной активностью. Естественно, что многие из этих новообразований не фиксируются словарями, а на письме — в силу своей новизны — выделяются кавычками. Приведем несколько примеров из художественной и публицистической литературы, выделяя в них разрядкой шрифтом интересующие нас глаголы.

Приехали поэты, элита называется. На пять дней. Продлиться не разрешили (В. Некрасов. Саперлипопет, или Если бы да кабы, да росли во рту грибы).

— Екатерина Николаевна, когда придет Виктор? — спросил я, радуясь, что догадался поглядеть в журнале имя-отчество Кирибеевой.

— Они с отцом у нас не докладываются, — почти с ненавистью ответила она (Ю. Поляков. Работа над ошибками).

Москва очень сильно «вложилась» в чеченские выборы (Общая газета. 1995. № 51).

Говорят, что певица неудачно вложилась во «Властилину», поэтому и приходится работать крайне напряженно (Аргументы и факты. 1995. № 47).

Первым делом — Юрий Лужков и Виктор Черномырдин. Оба они уже определились: выдвигаться не будем. Однако значит ли это, что Кремль поставил на них крест? (Комсомольская правда. 1996. 31 января).

То есть ни один более демократичный кандидат, чем нынешний Президент, не сможет даже выдвинуться (Аргументы и факты. 1995. № 16).

Здания, где размещались их мастерские, проданы коммерческим организациям. Художникам предложили «убираться». Пока они «убрали» часть полотен на арбатскую выставку (Известия. 1994.23 июля).

Осенью 1990 года «Комсомолка» провела беспрецедентную по тем временам — да и по нынешним тоже! — акцию: предложила народонаселению Советского Союза сдавать на добровольной основе за деньги незаконно хранящееся оружие…

Народ пошел «сдаваться» активно и толпами. Ящики редакционных столов забивались ручными гранатами, пистолетами, патронами и прочей смертоносной чепухой (Комсомольская правда. 1995.20 апреля).

Тем более, что наивные англичане, как, впрочем, и итальянцы, французы, шведы и т. д., никогда не фиксировались на национальном вопросе, как мы (Совершенно секретно. 1995. № 7).

Кстати, по статистике, снег, выпавший в течение всего одного дня, надо убирать минимум трое суток. Интересно, разгребемся ли мы к майским праздникам? (Комсомольская правда. 1998.13–20 марта).

Те, кто уверен в своих силах, приходят к открытию магазина или даже позже. Те, кто в себе сомневается, стараются застолбиться заранее (Комсомольская правда. 1991. 23 апреля).

Идет откровенный саботаж со стороны руководства бывшего объединения Ленхлебпром. Его директор Иванов пытался акционироваться и приватизироваться в городе, но антимонопольный комитет запретил… (Артументы и факты. 1992. № 43–44).

Конечно, появление в русском языке 90-х годов глаголов типа определяться, выдвигаться, вкладываться, акционироваться, приватизироваться и т. п. можно считать знамением эпохи. Но сам процесс активизации данной словообразовательной модели начался, несомненно, раньше — в 50—70-е годы — и независимо от общественно-политических и экономических преобразований. Покажем это на материале некоторых текстов данного периода.

— Как у вас хорошо-то. Я у одной артистки убираюсь — здесь, на Чапаевском, — у нее тоже красиво отделано (Ю. Трифонов. Вера и Зойка).

— Меня с этим не мешайте! — попросил я дрогнувшим голосом, — у меня, ей-богу, сезонка с фотографией… Можно я в стороне побуду, еще поищусь? (Е. Шатько. Сын рисует кошку).

— Чего ты шаришься? Чего ты там шаришься?

— Весла ищу… (С. Сартаков. Каменный фундамент).

— Мы теперь без связи, — сказал Вихрь, — дело — швах. Думаю, не пришлось бы идти к своим — за рацией. Правда, Седой обещал подумать, может, будем передаваться от партизан (Ю. Семенов. Майор Вихрь).

И все же он сам помог ей переехать. А потом бросил квартиру, распродался и уехал в Туапсе к отцу (Литературная газета. 1972.20 сентября).

А вокруг — женщины, все в парафиновых масках, как черти, ей-богу. Я и говорю одной: «Позвольте мне первой смыться, а то я с работы сбежала, меня начальство четвертует!» (Литературная газета. 1976.27 октября).

Возвратные дериваты типа продлиться «продлить визу», вкладываться «вкладывать сбережения», сдаваться «сдавать оружие», застолбиться «застолбить место», передаваться «передавать сообщения», смыться «смыть краску» и т. п. — типичные «глаголы включенного объекта». Вне соответствующего контекста они могут показаться странными или даже «неправильными», но таков, как известно, удел всех новообразований. Фактически перед нами разновидность универбации (сорбции); данные примеры принципиально не отличаются от классических случаев универбации типа вечерка «вечерняя газета» или сольник «сольный концерт». Конечно, спору нет: в именной сфере данный словообразовательный процесс более популярен, чем в глагольной. По наблюдениям Е. А. Земской, основанным на материале справочника «Новое в русской лексике» за 1981 год, на фоне общей словообразовательной активности существительных, прилагательных и наречий «суффиксация глаголов обнаруживает очень слабую действенность» [Земская 1992:76].

Тем не менее, процесс включения объекта в семантику новообразованного возвратного глагола широко представлен в русской разговорной речи. Примерами могут послужить лексемы типа закругляться «закруглять (т. е. заканчивать) выступление», одалживаться «одалживать деньги», засветиться «засветить (т. е. обнаружить) свое присутствие», подшиваться «подшивать ампулу противоалкогольного действия», отстреляться «закончить свою миссию, свое дело», букв, «расстрелять все патроны» и т. п.

Симптоматично также, что использование возвратных «глаголов включенного объекта» характерно для профессиональной речи. Здесь, в частности, появляются такие дериваты, как сниматься «снимать кассу, т. е. подсчитывать выручку» (в речи кассирш), перегоняться «перегонять материал по спутниковой связи» (в речи телевизионщиков), загружаться «загружать информацию» (в речи компьютерщиков) и т. п. Это, с одной стороны, подтверждает тезис о продуктивности данной словообразовательной модели: мы видим, что происходит постоянная подпитка этого класса слов за счет профессиональных образований. А с другой стороны, «криптонимический» аспект подобных новообразований на — ся (они оказываются знаком принадлежности к соответствующей среде) объясняет, почему многие из них долго сохраняют на себе печать окказионализмов.

Активизации данного словообразовательного подкласса способствуют два фактора. Один из них — это «узуализация» некоторых глагольно-именных словосочетаний. Поясним: сочетание переходного глагола с типичным для него объектом становится для носителя языка привычным, устойчивым, как бы само собой разумеющимся (вспомним то, что говорилось ранее о сочетаемости глаголов типа мыть или брить). Монопольный характер объекта естественно приводит к его генерализации и поглощению глагольной семантикой (аналогичный фактор действует и в процессах универбации именных конструкций: так, условием для появления деривата вечерка явился узуальный характер номинации вечерняя газета). Таким образом, именно устойчивость глагольно-именных сочетаний становится первой предпосылкой для семантико-синтаксических преобразований типа Он вложил средства в акции => Он вложился в акции.

Вторая же предпосылка — это дальнейшее развитие и формирование в сознании носителей языка функционально-семантической категории притяжательности (посессивности). Сразу оговоримся: притяжательность мы трактуем не в узком смысле, как «обладать чем-либо», а в широком, как «находиться в системных (регулярных, глубинных) связях с чем-либо» (см.: [Категория посессивности 1989: 44–70; Норман 1999: 600–601]). Это значит, что выражение мой трамвай (Вот идет мой трамвай) вовсе не значит «принадлежащий мне трамвай», так же как твое рождение (Когда день твоего рождения?) не означает «принадлежащее тебе рождение». Притяжательные местоимения, служащие объединению нескольких пропозиций (по крайней мере одна из которых номинализуется) в единое высказывание, отражают широкий спектр отношений между субъектом и объектом. Конечно, наиболее непосредственно и явно категория посессивности обнаруживает себя через соответствующие местоимения и прилагательные. Но в сферу ее действия входят также многие синтаксические конструкции и словообразовательные модели. В данном случае мы имеем возможность наблюдать, как формирование в коллективном сознании устойчивых связей между семантическими функциями субъекта и объекта оказывается условием для реализации определенных словообразовательных потенций. Действительно, объект, включаемый в семантику новообразованного возвратного глагола, находится не в случайных, но в системных отношениях с субъектом этого действия, ср.: Он строится — это значит «он строит дом для себя», Он вложился — «он вложил свои средства», Он застолбился — «он застолбил для себя место», Они продлились — «они продлили себе визу», Она убирается — «она убирает квартиру» (не случайную, а одну и ту же, в каких-то своих целях), Она смылась — «она смыла с себя краску» и т. п.

Таким образом, активизация определенного словообразовательного подкласса в русском языке — «глаголов включенного объекта» — обусловлена взаимодействием ряда внутриязыковых факторов. В первую очередь это стремление к однословному выражению сложного смысла, представленного устойчивым словосочетанием (в чем можно усмотреть тенденцию к экономии языковых средств), а также формирование периферии функционально-семантической категории притяжательное (куда входят многообразные синтаксические и словообразовательные средства).

То, что эти глаголы слабо (с пропусками) фиксируются словарями, свидетельствует более всего об отставании лексикографической практики. Тексты же — как устные, так и письменные — демонстрируют обилие новообразований данного типа.

Литература.

Грамматика русского языка. Фонетика и морфология. Т. I. М., 1952.

Земская Е. А. Словообразование как деятельность. М., 1992.

Исаченко А. В. Грамматический строй русского языка: Морфология. Братислава, 1960. Ч. 2. Категория посессивности в славянских и балканских языках. М., 1989.

Некрасов Н. П. О значении форм русского глагола. СПб., 1865.

Норман Б. Ю. Переходность, залог, возвратность. Мн., 1972.

Норман Б. О притяжательных местоимениях в славянских языках // Slаviа Оriеntаlis, ХLVНI, 1999. № 4.

Янко-Триницкая Н. А. Возвратные глаголы в современном русском языке. М., 1962.

Gеrritsеn N. Russiаn Rеflехivе Vеrbs. In Sеаrсh оf Unitу in Divеrsitу. Аmstеrdаm; Аtlаntа, 1990.

Sсhеnкеr А. М. Slаviс Rеflехivе аnd Indо-Еurореаn Мiddlе: А Туроlоgiсаl Studу // Sсhеnкеr А. М. (еd.). Аmеriсаn Соntributiоns tо thе Теnth Intеrnаtiоnаl Соngrеss оf Slаvists. Linguistiсs Slаviса, 1988.

А. К. Оглоблин. К вопросу об именном выражении ситуации в индонезийском языке[100].

1. Существительные ситуации.

В индонезийском языке существуют следующие способы именного выражения ситуации:

1. аффиксальные существительные,

2. номинализация глаголов с помощью суффикса — nуа,

3. конверсия: глагол употребляется в актантной позиции без изменения формы [Алиева и др. 1972: 142 сл., 170, 277, 306–307; Агус 1985].

Существительные ситуации (СущС) образованы от корневых или аффиксальных глагольных основ с помощью суффикса — аn, конфиксов реr- аn, реN- аn, ке- аn. Эти аффиксы добавляются к глагольной основе или замещают ее аффиксы [Алиева и др. 1972: 196 сл.]. Такие существительные могут быть образованы:

А) от переходных глаголов (корневых или с аффиксами переходности реr-, -i, — каn, реr- i, реr- каn):

— рuкul «бить»  рuкul-аn «удар», — mintа «просить»  рег-mintа-аn «просьба», — tеrаng-каn «заявлять»  ке-tеrаng-аn «заявление», — sеlidiк-i «исследовать»  реnуеlidiкаn [реN-sеlidiк-аn] «исследование», — реr-bаiк-i «чинить», «улучшать»  реr-bаiк-аn «починка», «улучшение».

Б) от непереходных глаголов (корневых или с префиксами bеr-, mеN-, tеr-[101]):

Nаiк «подниматься»  ке-nаiк-аn «повышение», «подъем», bаiк «хороший», «добрый»  ке-bаiк-аn «доброта», bеr-tеmu «встречаться»  реr-tеmu-аn «встреча», mеn-jеrit «(пронзительно) кричать»  jеrit-аn «крик», tеr-gаntung «зависеть»  ке-tеrgаntung-аn «зависимость».

Возможны оппозиции между существительными с разными аффиксами. Одна из них соответствует оппозиции переходности-непереходности: реnеmuаn «нахождение» (-tеmuкаn «находить»), реrtеmuаn «встреча» (bеrtеmu «встречаться»). В других случаях противопоставлены целостное или единичное действие и процесс[102]: рu-кul-аn «удар» — реmuкulаn [реN-рuкuI-аn] «избиение». Те же самые аффиксы часто означают не ситуацию, а ее партиципанты — пациенс, место, орудие, иногда субъект (при непереходности глагола) и др.: minum «пить»  minumаn «напиток», mаndi «купаться»  ре-mаndiаn «купальня», lаri «бежать» реlаriаn «беженец».

2. Местоименные энклитики и суффикс — nуа.

По характеру номинализации различаются глаголы переходные (спрягаемые) и непереходные (к непереходным в синтаксическом плане можно также отнести прилагательные). В частности, различны сочетания тех и других с лично-местоименными энклитиками (ЛМЭ) — кu «мой», «меня», — mu «твой», «тебя», — nуа «его», «ее». При непереходных глаголах эти энклитики имеют функцию определения, как и при существительных, ср. buкu «книга» — buкu-кu/-mu/-nуа «моя/твоя/его(ее) книга», dаtаng «приходить» — кu/-mu/-nуа «мой/ твой/его (ее) приход». При переходных глаголах ЛМЭ имеют функцию дополнения. После формы активного залога с префиксом mеN-это дополнение означает пациенс.

(1) Yusuf mеn-сintаi-nуа/-mu/-кu. РNМ АСТ-любить-3 SG/-1SG. «Юсуф любит ее/тебя/меня».

После формы пассивного залога 3 лица агенса с префиксом di- возможна только ЛМЭ — nуа «им/ею»[103].

(2) Di-сintаi-nуа акu. РА83-любить-380 1SG. «Любит он меня (букв, любима-им я)».

Кроме местоимения — nуа, имеется суффикс — nуа, связанный с ним исторически. Он образует, в частности, наречия и модальные слова: biаsа «обычный» — biаsаnуа «обычно», ruра «внешность» — ruраnуа «видимо». Вероятно, отглагольные наречия исторически восходят к номинализованным глаголам, так что, например, biаsаnуа прежде означало «его/ее обычай»[104]. Но в современном языке значение 3 лица отсутствует.

(3) Sауа biаsаnуа mакаn di rumаh. Я обычно есть РRЕР дом. «Я обычно обедаю дома.».

В определенных атрибутивных сочетаниях — nуа как суффикс присоединяется и определяемому существительному, образуя его «связанную форму». Она указывает на последующее определение и подчеркивает отдельную референцию каждого из компонентов группы: раmаnnуа Аmir «дядя Амира» (в отличие от «дядя Амир»), оrаngnуа Usmаn «человек Усмана», Раrisnуа Тimur Теngаh «Париж Ближнего Востока». Значение 3 л. при этом, очевидно, отсутствует, но местоимения 1 и 2 лица в качестве определения не встречаются, поскольку они всегда референтны, так что использование особого показателя данного значения излишне.

3. Другие виды именного выражения ситуации.

Указанная неоднозначность морфемы — nуа проявляется при номинализации глаголов. Различаются номинализованные формы двух видов, при которых — nуа (а) имеет синтаксическую функцию определения и сохраняет местоименное значение 3 л., либо (б) выступает как показатель (суффикс) последующего определения (аналогично связанной форме существительных) и само по себе не имеет значения лица. Номинализация первого вида приводит к конверсному имени (КИ), номинализация второго вида к именной форме глагола (ИФ).

Помимо этих номинализованных форм, имеются корневые имена ситуации (КИмС): кеijа «работа», кiсаu «щебет», bеdа «различие», gеrак «движение», rеngек «хныканье», jеrit «пронзительный крик», tаri «танец», lеtак «(место)положение». Для образования глагола к ним необходимо добавить глагольный аффикс: bе-кеijа (bе— вариант префикса bеr-) «работать», bеr-кiсаu «щебетать», bег-gеrак «двигаться», bеrbеdа «различаться», mе-rеngек «хныкать», mеn-jеrit «кричать», mе-nаri «танцевать», tеrlеtак «расположен», «располагаться».

В историческом плане большая часть корневых имен ситуаций принадлежит к исконному корнеслову, а часть, как izin «разрешение», umur «возраст» (из арабского), — заимствована. По аналогии с такими языками, как тагальский и древнеяванский, можно предполагать, что в древнем состоянии языка таких имен было больше и соответственно больше было образованных от них аффиксальных глаголов. В дальнейшем часть КИмС перешла в класс непереходных глаголов. Данный диахронический процесс продолжается в современной разговорной речи, где КИмС литературного языка часто выступают как глаголы: jаlаn «ход»  «ходить» (вместо bеr-jаlаn), кеrjа «работа»  «работать» (вместо bе-кеrjа), biсаrа «разговор, беседа»  «разговаривать» (вместо bеbiсаrа).

4. Сопоставление.

Для сравнения существительных ситуации с другими именами ситуации в плане синтаксиса служит ряд признаков.

4.1. Существительные ситуации. СущС, как и другие существительные, могут иметь значение мн. числа, выраженное удвоением: реr-tеmu-аn «встреча» — реrtеmuаn-реrtеmuаn «(различные) встречи».

Имеются также своего рода косвенные показатели числа: количественные, служебные или вспомогательные слова со значением ед. или мн. ч. в дополнение к значениям неопределенности или, соответственно, разнообразия: sеmuа реrtеmuаn «все встречи», suаtu реr-tеmu-аn «одна/некая встреча» (suаtu «некий», «один», служебное слово неопределенной неодушевленной единичности), рiкir-аn «мысль» — sе-buаh рiкirаn «одна/некая мысль», букв, «одна штука мысль» (числительное sе- «1» + счетное слово buаh; тоже значение неопределенности), bеrbаgаi реrtеmuаn «разные встречи». Правда, и удвоение, и косвенные показатели числа в тексте встречаются редко.

При СущС возможны определения следующих видов.

А) Другие существительные и лично-местоименные энклитики разных лиц в значениях агенса/субъекта и пациенса: реr-mаin-аn-nуа/-mu/-кu «его/твоя/моя игра», реrbаiкаn-nуа «его починка». Если упоминаются пациенс и агенс, то один из них вводится предлогом.

(За) Раrаburuh mеm-реrbаiкi jаlаn. РL рабочий АСТ-чинить дорога. «Рабочие чинят дорогу». (3б) реrbаiкаn jаlаn оlеh раrаburuh. Починка дорога РRЕР РL рабочий. «починка дороги рабочими».

Б) Группа, вводимая относительным служебным словом уаng «тот, кто/что; который»: реrtеmuаn уаng реnting «важная встреча».

Дм СущС характерна лексикализация: — bаngun «строить»  реmbаngunаn «(экономическое и др.) развитие», bаnуак «много»  кеbаnуакаn «большинство», nуаtа «явный, очевидный»  кеnуаtааn «реальность, факт».

4.2. Корневые имена ситуаций. Такие имена менее характеризованы грамматически, чем аффиксальные существительные. Они не встречаются в текстах с показателями числа и не удваиваются для выражения множества действий. По показаниям большинства информантов, сочетания *sеbuаh tаngis/tаri «какой-то (один) плач/ танец», *suаtu lеtак/bеdа «некое местоположение/некая разница» неправильны, но с некоторыми другими словами подобные сочетания возможны: suаtu кеrjа «некая работа». Очевидно, что граница между СущС и КИмС в языке неустойчива. Во всяком случае, свойства существительных у КИмС выражены слабее по сравнению с синонимичными аффиксальными СущС: tаriаn «танец», рекеijааn «работа», реrbеdааn «различие», gеrакаn «движение», рег-gеrакаn «(политическое) движение».

В предложении и синтаксической группе КИмС имеют те же функции, что и существительные.

(4) Теriак аnак-аnак mеm-buаt in hаti-кu (S.). Крик ребенок-РL АСТ-вызывать зависть сердце- lSQ. «Крики детей вызвали у меня зависть». (5) Таngis diк Yаnti sudаh mе-rеdа (S.). Плач сестричка РNF уже АСТ-угихать. «Плач маленькой Янти утих». (6) Dеngаn tаngis tеr-sеdu-sеdu акu. РRЕР плач INVОL-рblflаТb-IТЕR lSQ. Mеng-акui кеsаlаhаn-кu (S.). АСТ-признать вина-3SG. «Плача и рыдая я признал свою вину (букв, с плачем + рыдать)».

Ср. также mеnаhаn [mеN-tаhаn] tаngis «сдерживать плач» (функция дополнения), dеni mоbil «шум автомобиля» (определяемое с определением-существительным), nуаnуi sunуi «одинокое пение» (определяемое с определением-прилагательным), tаwа уаng bеrdсrаi «звонкий раскатистый (букв, рассыпанный) смех» dсru уаng mакin кеrаs «все более громкий шум» (определяемое с определением в виде группы с относительным словом уаng).

Нередко КИмС образуют жесткие группы с подчинительной или сочинительной связью. Иногда они выступают только в составе таких групп. Так, имена речи с последующим именем-определением, обозначающим говорящего, выполняют функцию подлежащего при предложении-сказуемом прямой или косвенной речи.

(7) Наi! — tеriак Yusuf. Эй крик РNМ. «Эй! — крикнул Юсуф» (букв, «крик Юсуфа»).

Такие группы свободно образуются в тексте. Но многие представляют фразеологические единицы, или составные слова [Алиева 1998], наделенные устойчивостью и большей или меньшей идиоматичностью: gеrак «движение» + bаdаn «тело»  gеrак bаdаn «физкультура», tingкаh «поведение», «манера», «каприз» + Lакu «ход; поведение»  tingкаh-lакu «поведение». Имеются также вариантные повторы: tindак «шаг»  tindак-tаnduк «поступки», gеrак «движение»  gеrак-gеriк «жесты, манеры». Исходные КИмС в этих примерах самостоятельно как имена неупотребительны (что в словарях следовало бы помечать особым значком).

Сочетаемость некоторых корневых слов частично совпадает с сочетаемостью существительных: сочетаются с показателями числа каtа «слово», «речь» — > каtа-каtа «(различные) слова», sе-раtаh каtа «одно слово» (sе- числит. «1» + счетное слово раtаh, букв, «осколок»), сеritа «рассказ», «история» сеritа-сеritа «(разные) рассказы», sе-buаh сеritа «одна история». Направление морфологической деривации, как и у КИмС — от имени к глаголу: bеrкаtа «говорить», bеr-сеritа «рассказывать».

Каково положение в системе языка таких имен ситуации, которые совпадают с основами переходных глаголов, как, например, раndаng «взгляд» — раndаng «смотреть»? Исторически такие корни также, вероятно, восходят к именам, а некоторые были заимствованы как имя: jаwаb «ответ»  «отвечать» (< араб, jаwb «ответ»). Но в современном языке их, пожалуй, следует считать результатом конверсии «глагол  имя», т. е. относить к КИ, поскольку именное употребление по сравнению с глагольным встречается относительно редко. Все КИмС соответствуют корням только непереходных глаголов.

4.3. Конверсные имена. Корневые КИ, как можно предполагать, пережили упоминавшийся выше исторический переход из КИмС в глагол, но ныне уже глагольная функция первична, а именная вторична. КИ сочетается с личными местоимениями 1, 2 и 3 л. и существительными в качестве определения.

(8) Такut-nуа hilаng (I. Simаtuраng). Бояться-3SG исчезать. «Боязнь его исчезла». (9) Маu-mu, аtаu diа? — Yа, mаu-кu, рак (А. Раnе). Хотеть-2 или 3SG да хотеть-1SG папа. «Это ты хочешь или он, папа? — Да, я» (букв, «хотение твое или его? — Да, хотение мое, папа»). (10) Ваngun каmi bеrsаmааn (Тr.). Вставать 1РL совместный. «Мы встали [ото сна] одновременно» (букв, «вставание наше»). (11) Dingin hаwа mаlаm tе-rаsа bеnаr (Тr.). Холодный воздух ночь INVОL-чувствовать очень. «Холод ночного воздуха бьш очень чувствителен».

КИ могут быть дополнениями при активных глаголах с префиксом mеN-: mеmbеri mаlu «позорить, срамить» (-bеri «давать», mаlu «стыдиться», ср. [Тееuw 1962].

Но, в отличие от КИмС, КИ может включать аффиксы непереходных глаголов mеN-, bеr-, tеr-, что явно указывает на направление деривации от глагола к имени. Аффиксальные КИ практически всегда имеют определение-ЛМЭ 3 л., изредка также 1–2 л. Это объясняется тем, что наличие глагольного аффикса требует эксплицитного выражении номинализации.

(12) Меnаri [mеN-tаri]-nуа <…> mеnimbulкаn [mеN-timbulкаn]. АСТ-танец-3 АСТ-вызывать. Аsоsiаsi ке₁ dаlаmi аlаm ререrаngаn (газета). Ассоциация РRЕР_1,2 мир война. «Их танец вызывает ассоциации с воинской жизнью». (13) Веr₁-sеndiri₂-кu buкаn mеng-gаnggu кереntingаn оrаng. Уединяться_1,2-1SG NЕG АСТ-нарушать интерес человек lаin (Nh. Dini). Другой. «Мое уединение не нарушает интересов других людей». (14) Кini tеr-tаwа-nуа jаdi rеdа (Т.). Теперь INVОL-смех-3SG делаться затихать. «Тут его смех затих».

Если конверсное имя от прилагательного или глагола является обстоятельством образа действия с предлогом dеngаn «с», перед этим именем возможно служебное слово sаngаt «очень». Для существительных такая сочетаемость исключена.

(15) Dаn коmеndаn Кеibоdаn itu mеmаndаngi [mеN-раndаngi]. СОNJ командир полицай этот АСТ-смотреть. на. Jаgung itu dеngаn sаngаt керingin-nуа (Т.). Кукуруза этот РRЕР очень вожделеть-3SG. «И командир полицаев смотрел на эту кукурузу с большим вожделением».

Некоторые корневые слова могут выступать в предложении в качестве актанта без определения, которое, как упоминалось выше, необходимо, чтобы идентифицировать имена.

(16) Gеlар dаtаng(Тr.). Темный прийти. «Настала тьма». (17) Раnаs mеmbакаr sеgаlа-gаlаnуа (Idrus). Жаркий АСТ-жечь все.и. вся. «Жар палит все и вся». (18) Маbuк bisа diusir оlеh касаng. Опьянен мочь РАS3-прогнать РRЕР орех. «Опьянение можно прогнать орехами».

КИ не удваивается. Однако встречаются сочетания с кванторами sеluruh, sеgаlа «весь»: hiduр «жить; жив»  sеluruh hiduрnуа «всю свою жизнь», rindu «тосковать, скучать по (кому-либо)»  sеgаlа rindu «вся тоска». В этом отношении КИ сходно с существительными.

Сходно с СущС (хотя и довольно редко) употребляются упоминавшиеся выше имена от переходных основ: раndаng уаng luсu «усмешливый взгляд» (функция определяемого с уаng-определением), bеrtеmu раndаng «встретиться взглядами» (функция дополнения).

(19) Макаn каmi tак bаnуак (Тг.). Есть 1РL NЕG так много. «Поели мы не особенно много» (букв, «питание наше»).

В составных словах такие КИ могут служить определением к существительному: mеsin «машина» + — jаhit «шить»  mеsin jаhit «швейная машина», кесераtаn «скорость» + — tеmbак «стрелять»  кесераtаn tеmbак «скорострельность», сеtакаn «печатное изделие» + — ulаng «повторять» сеtакаn ulаng «переиздание» (переизданное произведение).

В разговорной или ненормативной речи встречаются КИ от переходных глаголов в активной или пассивной форме. При этом ЛМЭ — nуа имеет функцию определения, вместо обычной при этих глаголах функции актанта.

(20) Меnunggu [mеN + tunggu]-nуа siара? (разг.). АСТ-ждать-3SG кто. «[Вы] кого ждете?» (букв, «ожидание его + кто»)[105]. (21) Аdарun Кumbакаrnа itu каlаu tidur, suкаr. Что. касается РNМ этот если спать трудно. Sекаli di-bаngunкаn-nуа (Тrаjоnо). Очень РАS3-будить-3SG. «А Кумбакарну, когда он спал, было очень трудно разбудить» (букв, «быть пробужденным + его»).

Сходство КИмС и КИ проявляется также в образовании жестких именных групп с подчинительной (атрибутивной) или сочинительной связью компонентов. Ситуацию выражает первый компонент или оба. Часть таких групп представляют составные слова. Примеры подчинительной связи: — оlаh «обрабатывать» + rаgа «тело»  оlаh rаgа «спорт», — аngкаt «поднимать» + bеsi «железо»  аngкаt bеsi «поднятие тяжестей», каwin «жениться» + — ракsа «принуждать»  каwin ракsа «брак по сговору», — dеngаr «слышать» + реndараt «мнение»  dеngаr реndараt «парламентские слушания», — tаnggung «нести, поддерживать» + — jаwаb «отвечать»  tаnggung jаwаb «ответственность». При значении переходности у первого компонента второй может означать пациенс.

Прилагательные, выражающие физический параметр, и некоторые другие образуют именные составные слова: bеrаt «тяжелый» + bаdаn «тело»  bеrаt bаdаn «вес тела», рutih «белый» + tеlur «яйцо»  рutih tеlur «белок».

Часть таких сочетаний имеет и глагольную, и именную функции, причем вторая является результатом конверсии. Связь между компонентами таких сочетаний может быть подчинительной (а) или сочинительной (б):

(а) sакit «болеть» + bаti «сердце»  sакithаti «обижен», «обида», — саmрur «смешивать» + tаngаn «рука»  саmрur tаngаn «вмешиваться», «вмешательство», — bunuh «убивать» + diri «себя»  bunuh diri «кончать с собой», «самоубийство», mакаn «есть (питаться)» + mаlаm «вечер»  mакаn mаlаm «ужинать», «ужин». (б) — tiрu «обманывать» + muslihаt «хитрость, уловка»  tiрu-muslihаt «коварство», каsih «любить» + sауаng «любить; жалеть»  каsih sауаng «нежная любовь», — tunjuк «указывать» + — аjаr «обучать»  tunjuк-аjаr «ценные указания», untung «прибыль» + rugi «терять, терпеть убыток»  untung-rugi «плюсы и минусы».

Именные составные слова с сочинительной и подчинительной связью сочетаются с неопределенно-количественными выражениями: sе-mасаm «(один) вид/сорт»  sеmасаm sакit jiwа «род душевной болезни», tiар «каждый»  tiар bunuh diri «каждое самоубийство».

Лексикализация встречается как исключение: рuкul «бить»  «час» (в знач. момента времени).

4.4. Именные формы глагола. ИФ образуются от глаголов с помощью суффикса — nуа. Аффиксы глагола сохраняются. «Имя, образующееся с помощью номинализатора — nуа, употребляется только с определением и самостоятельно не встречается» [Агус 1985: 120].

(22) tак аdа jаminаn untuк timbul-nуа dеmокrаsi (Теm.). NЕС есть гарантия РRЕР возникать-GЕN демократия. «Нет гарантий для возникновения демократии». (23) Веr-еdаr-nуа bеnih раlsu ini tеntu. INТR-обращаться-СЕН зерно поддельный этот конечно. Tidак lераs dаri mе-lоnjак-nуа реrmintааn акаn. Не отделен РRЕР АСТ-взлетать-GЕN спрос РRЕР. Bеnih jаgung hibridа (Теm.). Зерно кукуруза гибрид. «Обращение этого поддельного зерна, конечно, неотделимо от взлета спроса на гибридное зерно кукурузы». (24) Dеngаn mundur-nуа jаdwаl <…> акibаt lеbih. РRЕР переноситься-GЕN график следствие более. Lаnjut аdаlаh tеr-tundа-nуа реnjuаlаn (Теm.). Последующий СОР INVОL-сдвигаться-GЕN продажа. «При переносе графика дальнейшим следствием является отсрочка продаж».

ИФ переходных глаголов образуются обычно от пассивной формы с префиксом di-. Определение к ИФ означает пациенс.

(25) Меntеri Т. <…> mеnоlак [mеN-tоlак] di-mаsuккаn-nуа министр РNМ АСТ-отвергать РАS3-включать-GЕN. Mаsаlаh buruh <…> dаlаm реrundingаn (Теm.). Вопрос рабочий РRЕР переговоры. «Министр Т. отверг включение в переговоры вопроса о рабочих». (26) Кеwаsраdааn Imigrаsi <…> mакin mеningкаt mеnjеlаng. Бдительность иммиграция все. более повышаться РRЕР. Di-sеrаhкаn-nуа Ноng Коng (Теm.). РАS3-передавать-GЕN ТОР. «Бдительность службы иммиграции (все более) повышается перед передачей Гонконга».

Встречается и образование от активной формы с префиксом mеN-, но в этом случае глагол обычно употребляется как непереходный без пациенса (объекта). Ср. mеng-hinа кitа «оскорблять нас» и (27).

(27) Веtара mеnghinа-nуа iа bаrusаn (А.). Как оскорбительный-GЕN 3SG только. что. «До чего оскорбительно она вела себя только что».

Индонез. глаголу могут предшествовать полузнаменательные и служебные показатели отрицания, модальности, времени и др.: tidак, tак «не», акаn, bакаl — показатели будущего времени, sudаh «уже», bеlum «еще не», mаsih «(все) еще», hаbis «только что закончить», mulаi «начинать», tеrns «дальше; продолжать», mакin «все более», lеbih «более», кurаng «менее», bеrtаmbаh «более; сильнее», tеrlаlu «слишком», sеring «часто», lекаs «быстро», dараt «мочь», hаrus «должен», mеnjаdi, jаdi «делаться, становиться». Перед существительными не все они употребительны, а перед ИФ допустимы все [Fоккеr 1960:146].

(28) Кurаng sеrius-nуа Реmеrintаh М. bisа di-lihаt. Мало серьезный-GЕN правительство ТОР мочь РАS3-видеть. Dаri sе-rаngкаiаn реristiwа (Теm.). РRЕР один-ряд инцидент. «Недостаточная серьезность правительства М. усматривается по ряду инцидентов». (29) рihак-nуа mеn-саtаt bакаl hаdir-nуа. Сторона-3 SG АСТ-регистрировать fut присутствовать-GЕN. 664 bus (Теm.). Автобус. «Они зарегистрировали предстоящее присутствие 664 автобусов». (30) Теlаh lаmа iа mеng-hаrаркаn lекаs bеrеs-rtуа. Уже давно 3SG АСТ-надеяться. на скорый нормальный-GЕN. Кеаdааn (А.). Обстановка. «Уже давно он надеялся на скорую нормализацию обстановки».

Иными словами, суффикс — nуа может быть оформителем целой группы, состоящей из глагола и категориального показателя-пре-верба.

Удвоение для выражения значения множ. ч. не используется. Определение с уаng не допускается. Лексикализации нет[106]. Для анафоры 3 л. используется самостоятельное местоимение, как iа «она» в (26). Допускаются и личные местоимения не-третъего лица: ingin-nуа акu «желание мое».

5. Заключение.

Итак, в индонезийском языке возможны четыре способа выражения ситуации в роли актанта, хотя и не для каждого лексического значения. Например, значение «движение» могут передавать СущС gеrакаn, реrgеrакаn, КИмС gеrак, КИ bеrgеrакnуа (пример последней формы см.: [Алиева 1998: 235]; эта форма может использоваться и как ИФ). КИмС преимущественно используются в составных словах и других жестких группах. ИФ, как видно по примерам выше, характерна для публицистического стиля.

Меньше всего сходны друг с другом СущС и ИФ. По некоторым упоминавшимся признакам данных недостаточно и требуются дальнейшие исследования. Проблемой является также степень синонимии и возможность чередования разных имен ситуации[107].

Сокращения обозначений авторов и источников.

А. — Асhdiаt Каrtа Мihаrdjа.

S. — Sudаrmi.

Т. — Р. А, Тоеr.

Теm. — Теmро 21.ХП.1996.

Тr. — Тrisnоjuwоnо.

Сокращения в морфологической строке.

Литература.

Агус Салим. Имя и конструкция с предикатными актантами в индонезийском языке // Типология конструкций с предикатными актантами. Л., 1985.

Алиева Н. Ф. Типологические аспекты индонезийской грамматики. М., 1998.

Алиева Н. Ф., Аракин В. Д., Оглоблин А. К., Сирк Ю. Х. Грамматика индонезийского языка. М., 1972.

Каштанова Н. П. Дериваты с субстантиватором — nуа: деривация лексическая или синтаксическая (на материале малайзийского языка) // Веста. Моск. ун-та. 1985. Сер.13. Востоковедение. № 3.

Прокофьев Г. И. Об одной тематической конструкции предложения в индонезийском языке // Проблемы филологии стран Азии и Африки. Л, 1966.

Прокофьев Г. И. Индонезийские местоименные энклитики и их роль в предложении// Вопросы филологии стран Азии и Африки. Л., 1971.

Fоlскеr А. А. Реngаntаr sintакsis Indоnеsiа. Diindоnеsiакаn оlеh Djоnhаr. Djакаrtа, 1960.

Тееuw А. Sоmе рrоblеms in thе studу оf wоrd-сlаssеs in Ваhаsа Indоnеsiа // Linguа. 1962. Vоl. 11.

Е. В. Падучева. Диатеза как метонимический сдвиг[108].

Диатеза была определена в статье [Мельчук, Холодович 1970] как соответствие между единицами семантического и синтаксического уровня; слегка модернизируя, можно сказать — как соответствие между участниками обозначаемой глаголом ситуации (будем считать, что участник задается своей семантической ролью) и их синтаксическими позициями.

Основное свойство диатезы — то, что она может меняться. Диатеза, маркированная формой глагола, — это залог. Если у нас есть в арсенале такие семантические роли как Агенс и Пациенс; и такие синтаксические позиции как Субъект (сокращенно— Сб), Объект (сокращенно Об), т. е. прямое дополнение, и Агентивное дополнение (Периф, от периферийная позиция), то изменение диатезы при переходе от активного залога в (1а) к пассивному в (1б) можно представить формулой (1#):

(1а) Польские архитекторы реставрируют Гостиницу «Метрополь»; (1б) Гостиница «Метрополь» реставрируется польскими архитекторами.

(1#) (Агенс-Сб, Пациенс-Об) => (Пациенс-Сб, Агенс-Периф)[109].

Пример (2) демонстрирует мену диатезы, которая не маркируется в глаголе, т. е. не является залогом (роль Тема здесь приписана тому участнику, который перемещается):

(2а) Сторож наполняет бассейн водой; (2б) Вода наполняет бассейн. (2#) (Агенс-Сб, Место-Об, Тема-Периф) => (Тема-Сб, Место-Об).

Трансформационная грамматика 60-х и даже 70-х гг. игнорировала тот факт, что мена залога связана с изменением смысла предложения; например, замена активной конструкции на пассивную считалась синонимическим преобразованием. Сейчас это упрощение представляется неоправданным: всякий диатетический сдвиг, т. е. изменение синтаксических позиций участников с заданными ролями, влечет вполне ощутимые различия прагматического порядка, которые можно представить как изменение коммуникативного ранга участников [Мельчук 1998]: предложение (1б) говорит о гостинице, его тема — гостиница, а (1а) — об архитекторах. Ниже мы поговорим подробнее о ситуации, участнике ситуации, его роли и коммуникативном ранге, после чего вернемся к понятию диатезы.

1. Участник и роль. Участник и синтаксический актант.

В работах Ч. Филлмора 60-х и 70-х годов было введено понятие глубинного падежа и падежной рамки. Н. Хомский проложил для этой проблематики дорогу в порождающую грамматику и внес терминологическое изменение: глубинные падежи были заменены на тета-роли (т. е. тематические роли). Современное состояние вопроса хорошо отражено в [Dоwtу 1991]. В России наряду с глубинным падежом получил распространение термин «семантическая роль», которым мы и пользуемся. Близкими родственниками семантических ролей являются семантические валентности, см., например, [Апресян 1974: 125].

Слову в словаре обычно соответствует несколько лексем. Глагольная лексема, употребляясь в высказывании, описывает некую конкретную ситуацию, с определенным набором конкретных участников (термин «участник» из [Храковский 1974]). Соответственно, лексеме в словаре можно сопоставить типовую ситуацию, с типовыми участниками. Семантика лексемы предопределяет свойства участников типовой ситуации, описываемой данной лексемой; отношения участников друг к другу и происходящие с ними события. В конечном счете, эти свойства и соотношения и составляют значение лексемы. Так, в примерах (3), (4) один и тот же глагол имеет в (а) и (б) разные значения (ему соответствуют разные лексемы), поскольку обозначаемые ситуации различаются числом участников и/или отношениями между ними:

(За) <…> их гимназия формально ничем не отличалась от других казенных гимназий. (В. Катаев). (3б) Сложением девица отличалась безукоризненным (Булгаков). (4а) Паниковский <…> по случаю жары заменил толстую куртку топорника ситцевой рубашонкой (Ильф и Петров). (4б) Но в дни торжества материализма материя превратилась в понятие, пищу и дрова заменил продовольственный и топливный вопрос (Пастернак).

В толковании каждому участнику соответствует переменная, а соотношениям и свойствам — определенные компоненты толкования, предикаты с этими переменными. Компоненты толкования определяют роли участников в типовой ситуации. Участники в каждой новой конкретной ситуации (в каждом новом употреблении лексемы в тексте) разные, а роли их одни и те же, поскольку типовая ситуация одна и та же.

Участнику может соответствовать в толковании не переменная, а своего рода константа. Так, махнуть можно рукой, платком и проч., так что движущийся предмет переменный; а подмигнуть — только глазом; такать только слезами. Это так наз. инкорпорированный участник, см. раздел 3.

При употреблении глагола в предложении (а предложения — в высказывании) конкретный участник с данной ролью обычно обозначен падежной, предложно-падежной труппой, наречием, короче — синтаксическим актантом глагола, т. е. тем или иным членом предложения — подлежащим, дополнением, обстоятельством. Этот актант связывает соответствующую переменную толкования (т. е. либо придает ей фиксированное значение, уточняя ее предметную область, либо квантифицирует). Так, в примере (5) подлежащее и обстоятельство места связывают переменные с ролями Агенс и Конечный пункт глагола поехать:

(5) Иван поехал в Варшаву.

Обычно считается, что в словаре переменной с данной ролью (а значит и типовому участнику ситуации, описываемой данным глаголом) может быть сопоставлена синтаксическая форма (=синтаксическая позиция) связывающего ее члена предложения. Ниже даны принципиальные поправки к этому тезису.

Далеко не все участники синтаксически выразимы (иначе — не любой переменной толкования может соответствовать в предложении какой бы то ни было актант): для предсказываемого толкованием участника с данной ролью выражающий его член предложения может быть по разным причинам принципиально невозможен. Укажем некоторые из этих причин.

I. Переменной в толковании не соответствует, в исходной диатезе глагола, никакой член предложения, если участник инкорпорированный. Так, в ситуации, описываемой глаголом видеть, обязательно присутствуют глаза, однако не говорят *Он увидел ее глазами. Синтаксическое выражение инкорпорированного участника становится возможным в том случае, если в предложении таксономическая характеристика, заданная толкованием, уточняется, ср. видеть своими глазами', Простым глазом мы можем увидеть около б тысяч звезд (Зощенко. «Возвращенная молодость»). Это будет производная диатеза.

Ii. Участнику с данной ролью не может соответствовать никакой член предложения, если, по смыслу глагола, этот участник идентифицируется только на уровне высказывания, отождествляясь с одной из прагматических переменных высказывания — говорящим, наблюдателем и проч. Так, в ситуации примера из [Апресян 1986], с глаголом показаться, обязательно присутствует участник-Наблюдатель, который, однако, не может быть обозначен никаким членом предложения; в простом случае этим участником является говорящий:

(6) На дороге показался всадник.

Iii. Участник не может быть выражен в предложении, если соответствующая ему переменная квантифицируется уже в толковании — слова или словоформы; например:

(7) Хозяйки не чувствуется; (8) Финансовая катастрофа не просматривается, (9) Плохие новости лучше продаются.

Квантификация часто порождается модальностью. Так, Х не чувствуется  «никто не может почувствовать Х».

Iv. Участник может быть невыразим в одном из производных употреблений глагола; так, в (10) действие состоит в удалении «лишнего» участника, который подразумевается, но при данной диатезе не может быть упомянут в явном виде:

(10) вымел пол = «вымел мусор с пола»; Прополол грядку = «выполол сорняки с грядки»; Вытер стол = «вытер грязь/пыль со стола».

V. Часто бывают синтаксически невыразимы участники у глаголов с отрицательным значением, ср. промахнуться — «целиться в Y из Z-а и не попасть» [Мельчук, Холодович 1970]. Так, у глагола промолчать (= «не высказаться по поводу») «повод» проясняется только из предшествующего контекста:

(11) Нюська покраснела от Лекиных слов, хотела что-то сказать, даже рот приоткрыла, но раздумала, моргнула своими длинными ресницами и промолчала. (К. Лиханов).

2. Семантическое обоснование ролей.

Каждой роли соответствует в толковании один или несколько компонентов, в которых данный участник представлен своей переменной, ср. [Jаскеndоff 1993: 60]. Так что роли имеют семантическое обоснование.

Известные примеры ролей — Агенс, Причина, Место, Исходная точка, Конечная точка, Инструмент, Средство, Адресат. Так, Агенс — это такой участник Х, которому соответствует компонент «Х действовал (с Целью)»; т. е. Агенс — это тот, кто действовал. Инструмент — это участник Z, такой что Z воздействовал на Пациенс, причем существует Агенс, который привел Z в действие для достижения своей цели (т. е. использовал Z). В обоснование роли Средство входят, в дополнение к тем компонентам, которые входят в обоснование Инструмента, компонент «Z был истрачен в ходе деятельности или начал находиться в связанном состоянии» [Апресян 1974: 128]; так, если сторож наполнял бассейн водой из шланга, то вода — Средство — остается в бассейне (в связанном состоянии), тогда как шланг — Инструмент — может быть убран. Глаголы движения предполагают участников Исходная точка и Конечная точка; глаголы местонахождения — участника Место. Участник Причина (он же Каузатор) — это событие/состояние Х, которому соответствует компонент «Х вызвал/воздействует на Y». Участник Z является Адресатом, если существует ситуация (в частности, это может быть деятельность Агенса), которая каузирует Z знать нечто; Z — Бенефициант, если в толковании есть компонент «Z-у стало лучше». Актанту Y приписывается роль Содержание, если в толковании есть компонент «Х имеет/перерабатывает информацию, заключенную в Y», ср. читать (книгу), решать (задачу), обдумывать (проблему), знать (о приезде). Экспериенту соответствует компонент «Х воспринимает (видит, слышит, ощущает) V».

Что касается Пациенса, то это не роль, а гиперроль. Дело в том, что конкретные компоненты толкования у разных глаголов, предполагающих роль Пациенса, могут быть различны. Общее у всех компонентов то, что участник подвергается изменению — изменяться может значение какого-то параметра (Х вырос); состояние (Х успокоился); местоположение (принес Х); объект может возникать и исчезать (Х растаял; съесть Х). Другая гиперроль — Каузатор: это обобщение для Агенса, Силы (ветер, буря) и Причины:

(12) Приезд жены нарушил привычный распорядок жизни.

Другая гиперроль — Тема. Эта роль приписывается носителю свойства, а также перемещающемуся объекту:

(13) Новорожденный весил 4 кг; Иван хромает; Маша упала; Принеси чашку.

Между участниками одной лексемы могут быть взаимные связи. С одной стороны, участники могут быть несовместимы друг с другом (например, Каузатор-Агенс и Инструмент); с другой стороны, один участник может предполагать наличие другого; например, Инструмент предполагает наличие у того же глагола актанта Агенс; то же верно для актанта Средство. Пациенс, вообще говоря, предполагает Каузатора.

3. Инкорпорированные участники.

В работе [Апресян 1974: 42] говорится, что актантам глагола в толковании соответствует переменная. Следует, однако, уточнить, что участники, упоминаемые в толковании, могут быть не переменными, а как бы константами — это инкорпорированные участники, ср. [Jаскеndоff 1993: 61]. Например, есть инкорпорированный участник глаза у глагола видеть; уши у слышать; ноги у ходить, голос у говорить, огонь у гореть; ЗВУК инкорпорирован в звенеть и в прочих глаголах звука; соответствующий инструмент — в пылесосить, утюжить и под.; рука в держать, взять, принести; прочие части тела тоже легко инкорпорируются.

Инкорпорированный участник, как и обычный, обязательно присутствует в ситуации, но не представлен в толковании переменной, поскольку его концепт фиксирован в толковании с точностью до лексемы. Его референциальный статус либо родовой (и тогда он константа), либо он находится в денотативной зависимости [Падучева 1985: 151] от другого участника той же ситуации — например, является его частью, как у глаголов видеть, целовать (так, глаза — часть того, кто видит). Во фразе Мы все его видим инкорпорированный участник глаза не является константой: в ситуации участвует не одна пара глаз; но у каждого из видящих глаза свои, что создает «дистрибутивную единственность», см. [Падучева 1985: 157; Шмелев 1996: 85].

Инкорпорированный участник равен актанту по степени обязательности, но подобен сирконстанту в том смысле, что, не будучи выявлен, находится за пределами зоны внимания говорящих.

При употреблении глагола в исходной диатезе инкорпорированному участнику не соответствует синтаксический актант, поскольку его концепт фиксирован с точностью до лексемы, а референция предопределена субъектом. В производных диатезах инкорпорированный участник может выходить на поверхность — «экскорпорироваться». При наличии атрибута или кванторного слова участник покидает свою позицию «За кадром» и входит в «перспективу»:

(14) видел своими глазами; видел одним глазом; (15) Я своими полуслепыми глазами и то вижу, что рубашка не глаженая; (16) Поднял мой рюкзак одной рукой (ср. *поднял рукой; *поднял руками).

В (17) участник ноги экскорпорируется — очевидно, потому, что для писателя возможно фигуральное употребление слова прийти, при котором ноги не являются участником ситуации:

(17) Неужели Х. жив <…> потому что он может прийти на это собрание, а Марсель Пруст потому, что он никуда уже ногами не придет, — мертв (Цветаева).

Экскорпорированный участник есть также в сочетаниях любить странною любовью; смотреть хмурым взглядом.

Для экскорпорирования есть обратный переход — инкорпорирование участника. Такой переход называется Эллипсисом неохарактеризованного, т. е. неопределенного, объекта (Unsресifiеd оbjесt dеlеtiоn, см. [Lеvin 1993: 27]). В самом деле, обязательный участник не может иметь в предложении соответствующий ему член предложения, если он оказывается в тех же условиях, что глаза в видеть, а именно, если его концепт ничего не добавляет к категориальной предпосылке предиката:

(18) *Он женат на женщине => Он женат; *Он поел еды => Он поел.

Различие между Он женат и Он на ком-то женат в том, что участник Жена в одном случае инкорпорирован и За кадром, а в другом — на Периферии.

4. Коммуникативный ранг участника.

Вернемся теперь к соотношению между ролью участника и соответствующей ему синтаксической позицией. Дело в том, что синтаксическое оформление участника определяется не только его ролью, но и параметром, который до сих пор в должной мере не принимался во внимание, — коммуникативным рангом.

Семантическая роль характеризует участника на денотативном уровне, т. е. с точки зрения места соответствующего объекта в обозначаемой глаголом ситуации: роль — это, например, Агенс, Инструмент, Адресат, Место. А коммуникативный ранг — это прагматическая характеристика участника — через отношение к фокусу внимания говорящего[110]. Субъект и Объект (т. е. подлежащее и первое, прямое, дополнение) — это участники, входящие в Центр зоны внимания; остальные участники относятся к Периферии этой зоны; кроме того, участник ситуации может быть синтаксически невыразим при данном глаголе, т. е. находиться, так сказать, за пределами Периферии — За кадром. Таков, например, участник-Наблюдатель при глаголе показаться: Наблюдатель — это Экспериент, который имеет ранг Нуль, иначе — За кадром.

Назначение понятия коммуникативного ранга состоит в том, чтобы вывести противопоставление Субъекта и Объекта прочим членам предложения из разряда формально-синтаксических противопоставлений, каковым оно обычно признавалось. Это противопоставление коммуникативно значимо: выполняет определенную прагматическую функцию. Информация о коммуникативном ранге участника должна подаваться на вход тех правил, которые устанавливают соответствие между семантическими ролями участников и синтаксическими актантами глагола.

Через коммуникативный ранг можно определить понятие периферийного Агенса — это Агенс, который не имеет обычного для него ранга Субъекта; в сущности, Контрагент — это Агенс с коммуникативным рангом Периферия:

(19) Я получил от него письмо; Я знаю это от Ивана; Она родила ребенка от иностранца.

Глагол своей исходной диатезой принуждает говорящего к определенному коммуникативному ранжированию участников. Есть довольно много глаголов, у которых Субъектом является участник, который по своей роли, в принципе, мог бы претендовать только на статус Периферия:

(20) Его рассказы [Место] пестрят междометиями; Эти реки [Место] изобилуют рыбой.

Примеры (21) — (24) показывают, однако, что есть глаголы, способные, не изменяя своей формы, менять коммуникативный ранг участников, сохраняя их роль в ситуации неизменной или почти неизменной; так, в (21) и (22) переход из Центра в Периферию; в.

(23), (24) — из Центра За кадр:

(21а) намазал повидло на хлеб', (21б) намазал хлеб повидлом', (22а) залил бензин в бак', (22б) залил бак бензином; (23а) выколотил пыль из ковра; (23б) выколотил ковер; (24а) вылечил больного от малярии, (24б) вылечил малярию.

Семантика фокуса внимания как важнейшая составляющая семантики Объекта (т. е. прямого дополнения) продемонстрирована в [Wiеrzbiска 1980: 70], ср.:

(25а) загрузил наши кирпичи на свой грузовик; (25б) загрузил детский грузовик кирпичами; (26а) заткнул щель ватой; (26б) заткнул деньги в щель.

Есть определенные «ограничения сочетаемости» ролей с коммуникативными рангами. У одних глаголов участники с заданными ролями способны менять ранг; у других коммуникативный ранг участника с данной ролью жестко задан словарем. Например, у глагола содержать участнику Место однозначно соответствует ранг Субъект. Некоторые сочетания невозможны в принципе; например, Агенс никогда не может попасть в позицию Объекта в исходной диатезе глагола.

5. Диатеза и залог.

Итак, диатеза — это соответствие между ролями и синтаксическими позициями (а следовательно, коммуникативными рангами) участников. Тогда диатетический сдвиг — это перераспределение коммуникативных рангов участников, а мена залога — диатетический сдвиг, маркированный глагольной формой.

Эти определения, как легко видеть, основаны на том, что возможно изменение рангов участников с данной ролью, а набор ролей (семантических валентностей) глагола остается неизменным. Между тем возникает следующее затруднение: в ходе преобразований, которые естественно относить к залоговым, участники могут не только менять ранги, но и пропадать вовсе. Примером этого рода является «безагенсный» пассив:

(27) сообщается о потерях; Занятия проводятся на воздухе; Подача газа была приостановлена.

В активном залоге глаголы сообщать, производить, приостановить имеют Агенса. Между тем в пассиве, пример (27), Агенс не то что меняет ранг, а уходит из концепта ситуации вообще. А в таком случае употребление глагола в безагенсном пассиве не соответствует определению залога через диатетический сдвиг.

Возможна, однако, интерпретация безагенсного пассива, которая позволяет вместить его в рамки наших определений. В работе [Плунгян 2000:199] предлагается считать исходными для примеров типа (27) конструкции типа (28), «неопределенно-личные», т. е. с Субъектом — «неопределенным лицом»:

(28) сообщают о потерях; Занятия проводят на воздухе; Подачу газа приостановили.

В таком случае в пассивном залоге этот неопределенный субъект просто меняет синтаксическую позицию: переходит из позиции подразумеваемого субъекта в подразумеваемое же агентивное дополнение.

Возможна и другая трактовка: конструкция из (27) может быть получена из агентивной пассивной конструкции, трансформацией «Опущение неспецифицированного участника» (Unsресifiеd subjесt dеlеtiоn, см. [Lеvin 1993:27]):

(27') сообщается (кем-то) о потерях', Занятия проводятся (кем-то) на воздухе; Подача газа была приостановлена (кем-то).

В [Плунгян 2000: 214] такой переход представлен как «интерпретирующая актантная деривация» — опущение участника, выражающее его неопределенность. При такой трактовке (27) соотносится семантически с (28) как (29а) с (29б):

(29а) Больной поел; (29б) Больной поел чего-то (съедобного).

Другой пример соотношения, где понятие диатезы наталкивается на «сопротивление материала», — это декаузативы. Декаузативация, в том числе, в примерах типа (30), трактуется в [Плунгян 2000: 209] (вслед за [Соmriе 1985]) как «понижающая актантная деривация» — Каузатор утрачивает актантный статус, так что у декаузативной ситуации на одного участника меньше: исходный глагол представляет ситуацию как каузированную некой активной силой (в частности, лицом), а производный обозначает некаузированную ситуацию, которая не имеет внешнего агенса и происходит как бы сама по себе:

(30а) Порыв ветра разбил окно; (30б) Окно разбилось от порыва ветра; (зов) Окно разбилось.

Однако это осмысление семантического соотношения между (30а) и (зов) противоречит интуиции. В [Падучева 2001] подробно обосновано соотношение между разбить и разбиться как мотивированное двумя сдвигами — декаузативацией, которая является обычным диатетическим сдвигом, подобным пассиву, и не меняет числа участников, и интерпретирующей актантной деривацией, которая приводит к опущению участника Каузатор в ситуации, когда о его референте ничего не сообщается: причина наступившего изменения состояния может быть неизвестна, несущественна или, напротив, слишком явно подразумевается контекстом. Декаузатив оказывается на самом деле полностью аналогичным пассиву, разница только в том, что в пассиве Каузатор — Агенс, а в декаузативной конструкции — все что угодно, но не Агенс. Тогда Каузатор — неопределенная причина в (зов) в таком же смысле, в каком Агенс — неопределенное лицо в (27) или (28).

6. Примеры диететических сдвигов.

Диатезу глагола можно представить в виде таблицы, в которой каждая строка соответствует одному из участников, а столбцы — их свойствам. Первый столбец задает переменную, т. е. имя участника; второй — его синтаксическую позицию и, тем самым, коммуникативный ранг, третий — роль. Синтаксическая позиция (столбец 2) не задает участника однозначно, поскольку она в ходе диатетического сдвига меняется; роль (столбец 3) — потому, что, в принципе, у участника может быть более чем одна роль. Однозначно задает участника только имя, так называемая переменная толкования[111].

Мена диатезы в примере (31) описывается формулой (31#):

(31а) Разбойники убили крестьянина; (31б) Крестьянин был убит разбойниками.

Рассмотрим предложение (32б); в нем в позиции Субъекта оказывается Инструмент — хотя Инструмент, как мы говорили, предполагает Агенса, который в контексте (32б) отсутствует. Дело в том, что Агенс в (32б) отсутствует только на синтаксическом уровне. Он остается в числе участников ситуации, описываемой глаголом открыть (в частности, это он является субъектом оценки для без труда), но в контексте, где Инструмент возвысился до ранга Субъекта, уходит За кадр (получает ранг Нуль) — он синтаксически невыразим:

(32а) Я открыл дверь своим ключом; (32б) Новый ключ открыл дверь без труда.

Таким образом, соотношение между (32а) и (32б) — это диатетический сдвиг. Диатетический сдвиг, который соотносит (33а) с (33б), может быть представлен так:

(33а) Сигарета прожгла дырку на скатерти; (33б) Сигарета прожгла скатерть.

Соотношение между употреблениями резать в (34а) и (34б) тоже диатетическое:

(34а) Я резал бумагу тупыми ножницами; (34б) Эти ножницы режут только бумагу.

Подразумеваемый Агенс есть у глагола резать в значении неагентивного процесса, как в примере (346), только потому, что в исходной диатезе резать — действие. Этим резать отличается, например, от глагола гореть, который обозначает процесс в своей исходной диатезе, и потому ситуация, описываемая этим словом, не подразумевает целеполагающего Агенса — ни в роли каузатора, ни инициатора (instigаtоr) процесса. Хотя дрова горят обычно потому, что их кто-то разжег, а солома — нет, предложения Дрова горят и Солома горит описывают ситуацию с одним и тем же числом участников. Фраза Дрова горят хорошо предполагает субъекта оценки, но им может быть только говорящий, который по определению является участником любой ситуации.

Продвижение периферийного участника в ранг Субъекта не слишком широко распространено в русском языке; ср. однако:

(35) Этот могущественный предмет [деньги] с легкостью покупал все, что вам было угодно (Зощенко. Возвращенная молодость); Мне и рубля не накопили строчки (Маяковский).

Итак, на примерах (31) — (35) мы продемонстрировали модели семантической деривации, которые сводятся к диатетическому сдвигу, т. е. преобразованию, состоящему в изменении коммуникативного ранга участников ситуации при неизменном составе их ролей.

Для сравнения укажем пример лексической деривации, которая не сводится к мене диатезы, поскольку роли участников не остаются неизменными:

(36а) Иван залил картошку водой; (36б) Вода залила луга.

Роль у существительного вода в (36а) и (36б) различна: в (36а), где залить выступает как глагол действия, вода — Средство, которое Агенс использует для достижения своей цели; а в (36б) вода — это природная Сила: она «замещает» Агенса в ситуации и подобна ему в том смысле, что является носителем энергии, но отличается от него тем, что не способна пользоваться инструментами и средствами. Таким образом, набор семантических ролей у глагола залить в (36а) и (36б) различен. Общим для двух употреблений запить является только Объект, совмещающий роли Пациенс и Место, что и отражает частичное сходство их толкований. Два значения глагола в (36) связаны не только диатетическим, но и категориальным сдвигом, т. е. не только «метонимическим», но и «метафорическим» переносом.

Можно включить в диатезу еще один столбец, указывающий таксономию и референциальный статус участника, как в примере (34); тогда то, что в [Плунгян 2000] описывается как интерпретирующая актантная деривация, есть разновидность диатетического сдвига.

Итак, диатеза — это набор участников ситуации с их семантическими ролями (такими как Агенс, Пациенс, Инструмент) и коммуникативными рангами: Субъект и Объект имеют наивысший ранг — Центр; обстоятельства имеют ранг Периферия; участники, которым не соответствует никакой синтаксической позиции при глаголе, имеют низший ранг — За кадром.

Диатеза может различать разные значения одного слова, как в (37), и разные слова, как в (38):

(37) решил\, что делать [косвенная диатеза]; решил уехать\ [прямая диатеза]; (38а) бояться (Экспериент-Субъект, Содержание-Объект); (38б) пугать (Каузатор-Субъект, Экспериент-Объект).

Слова, различающиеся только диатезой, как бояться и пугать, были названы в [Апресян 1974] конверсивами. Надо сказать, что подлинные конверсивы, т. е. слова, семантическое соотношение между которыми сводится к чисто диатетическому, встречаются редко. Так, роли участников у глаголов купить и продать все-таки различны: нельзя сказать, что роль у покупаемого — Товар; покупающий приобретает Ценность; а Товар это то, что продается. Так что в толкованиях глаголов купить и продать Агенсы различаются целями: цель Покупателя — в обмен на деньги получить Ценность; цель Продавца — получить деньги в обмен на Товар.

Говоря о диатезе, следует подчеркнуть особый статус рефлексивов. Переменная толкования, как уже говорилось, не может быть использована для референциальной идентификации участников; скажем, во фразе Слишком он любит самого себя у любить два разных участника: глагол любить предполагает две роли. Поэтому наших атрибутов участника недостаточно для описания такого залогового преобразования, как рефлексивизация. Чтобы представить рефлексивизацию как диатетический сдвиг, необходимо включить в диатезу референциальный идентификатор, т. е. информацию о кореферентных связях между участниками, ср. [Храковский 1981; Gеniuiеnе 1987: 53]. В [Плунгян 2000: 212] рефлексивизация описывается не как диатетический сдвиг, а как интерпретирующая актантная деривация.

7. Расширение области применения понятия диатезы.

За время, которое прошло с 1970 г., область применения понятия диатеза была расширена.

I. Было проведено различие между прямой и косвенной диатезой у глаголов, подчиняющих косвенный вопрос или параметрическое имя [Падучева 1999]:

(39а) выбрал в преемники Абдуллу [прямая диатеза]; (39б) выбрал преемника [косвенная диатеза].

Диатеза может различать значения одного слова и слова между собой; так, в (40а) прямая, а в (40,) — косвенная диатеза глагола решить:

(40а) решил уехать; (40б) решил\, что делать.

А предпочесть отличается от решить тем, что у него единственная возможная диатеза — прямая: предпочел уехать\.

Ii. Была введена диатеза с детерминантом (см. об этой диатезе в [Мельчук 1995: 139]). Так, в примере (41) из [Падучева 1974: 235] у словоформы соответствуют возникает «лишняя» (по сравнению со словарем) синтаксическая позиция — для детерминанта с предлогом у; а у его подчиненных, напротив, пропадает синтаксическая позиция — чьи валентности и чьи актанты показывает детерминант:

(41) У наречий синтаксические валентности не соответствуют семантическим актантам.

Позднее этот сдвиг был назван фокализацией в [Мельчук 1995: 150], экстрапозицией Посессора в [Кибрик 2000]. Речь идет о расщеплении генитивной группы с посессивным, в широком смысле, отношением:

(42) [Диагональ ромба] [является осью симметрии] => [У ромба] [диагональ является осью симметрии].

Iii. Другой вариант расщепления генитивной группы дает диатезу с подъемом Посессора и экстрапозицией Обладаемого; см. [Кибрик 2000]; запрет посессивной валентности у имени и лишняя синтаксическая позиция (для Обладаемого) у глагола:

(43) Зинины жалобы мне надоели => Зина надоела мне своими жалобами.

Сдвиг такого рода может быть морфологически маркирован:

(44) Голова куклы вращается => Кукла вращает головой (пример из [Апресян 1974]).

Iv. Диатеза с Наблюдателем; ср. (45а) и (45б):

(45а) Охотник обнаружил на опушке следы медведя. (45б) На опушке обнаружились следы медведя.

В результате диатетического сдвига субъектную позицию занимает Перцепт, а участник Экспериент уходит за кадр, т. е. становится Наблюдателем.

В 60–70 гг. на повестке дня была синонимия, т. е. отношение между знаком и смыслом. Сейчас в рассмотрение вовлечена третья вершина треугольника Фреге — денотат: ставится вопрос о языковой концептуализации реальной ситуации. Разные концептуализации достигаются, прежде всего, за счет смещения фокуса внимания. Изменение диатезы глагола можно трактовать как смещение фокуса внимания, а следовательно — как метонимический сдвиг.

Литература.

Апресян Ю. Д. Лексическая семантика. М.: Наука, 1974.

Апресян Ю. Д. Дейксис в лексике и грамматике и наивная модель мира // Семиотика и информатика. Вып. 28. М., 1986.

Кибрик А. Е. Внешний посессор как результат расщепления валентности // Слово в тексте и в словаре: Сб. ст. к семидесятилетию академика Ю. Д. Апресяна / Отв. ред. Л. Л. Иомдин, Л. П. Крысин. М., 2000.

Мельчук И. А. Русский язык в модели «Смысл о Текст». М.; Вена, 1995.

Мельчук И. А. Курс общей морфологии. Т. II. М.; Вена, 1998.

Мельчук И. А., Холодович А. А. К теории грамматического залога // Народы Африки и Азии. 1970. № 4.

Падучева Е. В. О семантике синтаксиса. М., 1974.

Падучева Е. В. Высказывание и его соотнесенность с действительностью. М., 1985.

Падучева Е. В. Семантические исследования. М., 1996.

Падучева Е. В. Аспектуальные свойства глаголов с семантическим актантом Результат // Вопр. филологии, 1999. № 3.

Падучева Е. В. Каузативные глаголы и декаузативы в русском языке // Рус. яз. в науч. освещении. 2001. № 1.

Плунгян В. А. Общая морфология. М., 2000.

Шмелев А. Д. Референциальные механизмы русского языка. Тампере, 1996.

Храковский В. С. Пассивные конструкции // Типология пассивных конструкций. Диатезы и залоги. Л., 1974.

Храковский В. С. Диатеза и референтность // Залоговые различия в разноструктурных языках. Л., 1981.

Соmriе В. Саusаtivе vеrb fоrmаtiоn аnd оthеr vеrb-dеriving mоrрhоlоgу // Shореn Т. (еd.). Lаnguаgе Туроlоgу аnd Sуntасtiс Dеsсriрtiоn. Vоl. НI: Grаmmаtiсаl Саtеgоriеs аnd thе Lехiсоn. Саmbridgе, 1985.

Diк S. С. Тhе Тhеоrу оf Funсtiоnаl Grаmmаr. Dоrdrесht (Ноllаnd), 1989.

Dоwtу D. R. Тhеmаtiс рrоtо-rоlеs аnd аrgumеnt sеlесtiоn // Lаnguаgе. 1991. Vоl. 67. Рt 3.

Gеniuiеni Е. Тhе Туроlоgу оf Rеflехivеs. Веrlin; N. Y.; Аmstеrdаm, 1987.

Jаскеndоff R. Sеmаntiс Struсturеs. 3rd еd. Саmbridgе еtс., 1993.

Lеvin В. Еnglish Vеrb Сlаssеs аnd Аltеrnаtiоns: А рrеliminаrу invеstigаtiоn. Сhiсаgо, 1993.

Wiеrzbiска А. Тhе Саsе fоr Surfасе Саsе. Аnn Аrbоr, 1980.

УПОТРЕБЛЕНИЕ ГЛАГОЛЬНЫХ ВРЕМЕН В НЕКОТОРЫХ ТИПАХ СЛОЖНОПОДЧИНЕННЫХ ПРЕДЛОЖЕНИЙ (на материале чешского языка).

Я. Паневова. Употребление глагольных времен в некоторых типах сложноподчиненных предложений. (на материале чешского языка).

1.

Употребление глагольных временных форм в сложноподчиненном предложении определяется обычно специфическими правилами, которые зависят от типа языка, а внутри языка от типа предложения. Даже в языках, где имеется простая (трехчленная) система глагольных времен, как в чешском, есть правила употребления форм настоящего, прошедшего и будущего времени для выражения одновременности, предшествования и следования событий. Они формально отличаются от системы «соnsесutiо tеmроrum», представленной, например, в английском языке. Кроме того, правила употребления глагольных времен не совсем точно отражены в современных грамматических описаниях. В них правильно отмечен только тот факт, что относительность выражается в чешском языке следующим образом: одновременность выражается как настоящее, предшествование как прошедшее и следование как будущее; однако граница того, где выражается абсолютное время, а где относительное (ср. ниже), проведена неточно.

Для более точного описания этого явления мы будем пользоваться модифицированной версией понятий, употребляемых в известной схеме Райхенбаха [Rеiсhеnbасh 1947]:

S — момент речи (роint оf sреесh),

Е — момент действия (роint оf еvеnt),

R — пункт референции (роint оf rеfеrеnсе).

О моменте действия можно говорить и в тех случаях, когда налицо продолжительность действия. В соответсвии с традиционным понятием абсолютного и относительного времени (ср. также понятие временного таксиса у Бондарко [Бондарко 1987; 1990:16 и далее]), в чешском языке при абсолютном времени пунктом референции служит S (момент речи), а при относительном времени момент Е какого-то другого действия в сложном предложении.

Мы ставим перед собой задачу рассмотреть вопросы (i) и (ii), учитывая при этом только грамматические средства выражения времени (морфологическую категорию глагольного времени). Вторичные средства (глагольный вид, средства лексические и контекстуальные), из которых выводимы посредством логической инференции некоторые темпоральные отношения, используются нами только как средства эвристические:

(i) в каких типах предложений выражается абсолютное и в каких относительное время,

(ii) каким образом определяется в отдельных типах предложений R (пункт референции).

Чтобы ответить на эти вопросы, мы будем пользоваться понятиями из грамматики зависимостей, так как для нас важна позиция и тип данного предложения (сlаusе) в структуре сложного предложения (sеntеnсе). Глагол рассматривается как корень дерева зависимостей с рекурсией, т. е. каждое поддерево, представляемое одним предложением (сlаusе), имеет свой вербальный корень.

Будем различать следующие позиции:

— главное предложение (mаin сlаusе): V_m,

— предложение (глагольная форма), управляющее непосредственно или опосредованно (immеdiаtеlу/nоnimmеdiаtеlу gоvеrning): V_g,

— предложение (глагольная форма) непосредственно или опосредованно зависимое (управляемое) (immеdiаtеlу оr nоn-immеdiаtеlу dереndеnt сlаusе): V_d.

Что касается придаточных предложений, то мы будем пользоваться следующими понятиями:

— изъяснительные предложения (соntеnt сlаusеs): V_с (прототипически это косвенные высказывания);

— остальные придаточные предложения (атрибутивные и обстоятельственные) (аdjunсt сlаusеs): сV_аd.

В чешских грамматиках до сих пор можно найти утверждения, на неточность которых мы обратили внимание уже в начале 70-х годов [Раnеvоv, Веnеоv, Sgаll 1971]. Эти утверждения можно кратко сформулировать следующим образом:

(А) Абсолютное (основное) время употребляется в предложениях V_m и Vgd.

(В) Относительное время употребляется в предложениях V_с.

На примерах предложений с более сложной структурой, чем главное предложение с одним придаточным, мы продемонстрируем, что эти формулировки недостаточны:

(1) Маriе mi nарsаlа (Е₁), е mi рivеzе (Е₂) zаjmаv drек, кtеr коuр (Е₃) рimо оd аutоrа. «Мария мне написала, что привезет мне интересный подарок, который купит прямо у мастера». (1а) Маriе mi vеrа nарsаlа (Е₁), е mi nа Vnосе рivеzе (Е₂) zаjmаvу drек, кtеr коuрi (Е₃) рt tdеn рmо оd аutоrа. «Мария мне вчера написала, что привезет мне на Рождество интересный подарок, который купит на следующей неделе прямо у мастера». (1b) Маriе mi реd msсеm nарsаlа (Е₁), е mi а о Vnоссh рivеzе (Е₂) zаjmаv drек, кtеr коuр (Е₃) nslеdujс dеn рmо оd аutоrа. «Мария мне месяц тому назад написала, что только на Рождество привезет мне интересный подарок, который на следующий день купит прямо у мастера».

Синтаксическая характеристика действий следующая:

Е₁ — V_m, Е₂ = V_с, Е₃ = V_аd.

Для демонстрации того, что в предложении Е₃ не выражено абсолютное время, т. е. формулировка (А) выше неверна, мы используем. варианты (1а) и (1b), с обстоятельствами, указывающими на порядок действий в данном сложном предложении. Порядок Е₂ и Е₃ определяется логически (сначала нужно купить, потом можно подарить). Во всех трех вариантах (1) временные формы одни и те же, однако после уточнения с помощью обстоятельств мы получаем две разные схемы, отличающиеся позицией Е₃ по отношению к S. Таким образом мы опровергаем утверждение (А). В Е₃, которое является адъюнктивным предложением, следовательно, выражено не абсолютное время, а относительное. Однако, возникает вопрос, «относительное» по отношению к чему. Это мы и будем выяснять с помощью примеров (2) и (3):

(2) Маriе mi (u v listораdu) nарsаlа (Е₁), е mi (о Vnоссh) рivеzе (Е₂) zаjmаv drек, кtеr коuр nslеdujс tdеn nа vеrnisi (Е₃) рmо оd аutоrа, а u jе s nm tаdу (Е₄) «Мария мне (уже в ноябре) написала, что привезет мне (на Рождество) интересный подарок, который (на будущей неделе) купит на вернисаже прямо у мастера, и вот она с ним уже здесь». (3) Маriе mi (u v listораdu) nарsаlа (Е₁), е mi (о Vnоссh) рivеzе (Е₂) zаjmаv drек, кtеr u v lt коuрilа (Е₃) nа vеrnisi рmо оd аutоrа, nеmоhu sе рrоtо u Vnос dокаt (Е₄) «Мария мне (уже в ноябре) написала, что привезет мне (на Рождество) интересный подарок, который (уже давно) купила прямо у мастера, поэтому я уже с нетерпением жду Рождества».

Контекст и обстоятельства в (2) и (3) показывают, что в Е₃ не только не выражается абсолютное время — в (2) оно осуществилось в прошлом и форма выражает футуральность, — но оно не выражает грамматически отношение к своему управляющему действию (V_g); их взаимный порядок мы устанавливаем логически (то, что человек хочет привезти с собой, сначала нужно купить). Глагольная форма Е₃ выражает отношение к Е₁ в (2) у Марии в ноябре еще подарка не было, в то время как в (3) он уже в ноябре, когда она об этом сообщала, был куплен. Взаимный порядок действий (включая пояснительные контексты) показан на схемах (2а) и (За).

Очевидно, что ситуация, которую не предусматривают формулировки, приведенные в грамматических пособиях, возникает тогда, когда отношение адъюнктивного предложения (V_аd) к главному предложению является не непосредственным, а опосредствованным (например, предложением типа косвенной речи (V_с)).

Наши наблюдения можно обобщить для сложноподчиненных предложений любой сложности в виде трех простых правил рекурсивного характера:

(i) R_m= S. (ii) R_с= Е_g. (iii) R_аd = R_g.

В правиле (i) указывается, что в главном предложении всегда употребляется абсолютное время, т. е. пунктом референции служит момент речи (8). Правило (ii) показывает, что время придаточного изъяснительного ориентируется на действие его управляющего глагола (т. е. время относительное по отношению к управляющему предикату, независимо от его позиции в структуре сложного предложения). Правило (iii) демонстрирует, что в других типах придаточных предложений (V_аd) абсолютное время выражается в случае, если нигде по пути от к главному предложению V_m не находится никакое V_с, т. е. изъяснительное предложение; во всех остальных случаях там выражено относительное время.

2.

В прототипических случаях правила (i) — (iii) соблюдаются. Однако мы обнаружили некоторые отклонения от этих правил (см. (4) — (6)), причины которых постараемся объяснить ниже.

(4) Роzоrоvаl (Е₁), е budе nuсеn vеjt (Е₂) v disкusi, jе sе mu nеjаsn рilа (Е₃) (w р). (К. арек). «Он сознавал, что ему придется вступить в прения, которые ему были не по душе (vs не по душе)». (5) Vdlа (Е₁), е sе j nаdаrmо nеzdlо (Е₂) о vеlк vоd, кtеr tе zарlаvilа (vs zарlаvujе) (Е₃) rоdinu nеаstnоu роvоdn. (А. М. Тilsсhоv). «Она знала, что недаром ей снилась высокая вода, которая сейчас залила (vs заливает) семью злосчастным наводнением». (6) Vidlа (Е₁), jак dti zа mstек zасhzеj (Е₂), кdе nа n Маninка екаlа (Е₃) (vs ек). (В. Nmсоv). «Она видела, как дети заходят за мостик, где Машенька их уже ожидала (vs ожидает)».

В придаточных (аdjunсt, Е₃) предложениях в (4) — (6), которые взяты из художественной литературы, употреблено не относительное, а абсолютное время. Однако оно всегда заменимо «надлежащей» формой относительного времени (приведенной в скобках). Формы в скобках (отношения к Е₁) соответствуют такой структуре сложного предложения, в которой после главного предложения следуют два непосредственно и опосредованно ей подчиненные предложения, образующие косвенную речь, т. е. при такой форме предполагается, что оба придаточных предложения были составной частью косвенной речи. В чешских предложениях, однако, встречаются формы, которые соответствуют другой деривации сложного предложения, а именно той, которую мы предлагаем в (4а) — (6а). Здесь заключительное предложение в каждой из последовательностей (Е₃) является не частью косвенного высказывания, а дополнительным комментарием говорящего.

(4а) Роzоrоvаl (Е₁), е budе nuсеn vеjt (Е₂) v disкusi; tа sе mu nеjаsn рilа (Е₃) (vs р) (К. арек). «Он сознавал, что ему придется вступить в прения; это ему было не по душе (vs не по душе)». (5а) Vdlа, е sе j nаdаrmо nеzdlо о vеlк vоd; tа tе zарlаvilа rоdinu nеаstnоu роvоdn. «Она знала, что недаром ей снилась высокая вода; сейчас она залила семью злосчастным наводнением». (6а) Vidlа, jак dt zа mstек zасhzеj; Маninка u tаm nа n екаlа. «Она видела, как дети за мостик заходят; Машенька их там уже ожидала».

3.

В связи с описываемой здесь проблемой необходимо заметить, что иногда трудно провести границу между двумя типами придаточных предложений (V_с и V_аd) на различии которых мы основали свое описание употребления глагольных времен. Это связано с многозначностью структур, подобных (7):

(7) Ivаn tе екl (Е₁), е Реtr u реd 20 lеtу mluvil о tоm, со budе jеhо tеhdу mаl sуnек studоvаt (Е₃). «Иван сейчас сказал, что Петр уже 20 лет тому назад говорил о том, что будет его тогда маленький сын изучать».

В значении (а) Иван сообщал (предполагаемый) факт, что его сын будет учиться (скажем, в университете), и тогда Е₃ является V_с (изъяснительным). В значении (b) Иван описывал специальность, относительно которой он предполагает, что ее будет изучать его сын (тогда это V_аd). Этим значениям соответствуют возможные схемы временного следования событий (7а) и (7b):

В значении (а) на основе предпосылки, что сыну Ивана в момент речи по крайней мере 20–21 год, можно сделать вывод, что содержание изъяснительного предложения относится к прошлому (однако грамматически выражено только то, что Е₃ наступило после момента, когда Петр лет 20 тому назад говорил о будущем своего сына). В значении (b) позицию Е₃ нельзя установить логически: начал ли сын уже изучать данную специальность или только начнет; вывод будет скорее основан на обстоятельстве tе «теперь», толкуемом как «несколько минут тому назад», тогда вернее вторая интерпретация (Е₃ после S). В обоих случаях грамматическая форма выражает только то, что Е₃ наступило после Е₂, которое теоретически может располагаться или перед S, или после S.

В статье [Раnеvоv 1971] мы попытались предложить методику, на основе которой можно установить границу между V_е и V_аd (см. ниже, в разд. 4). В этой статье мы также представили предварительную классификацию предикативных выражений, управляемых субъектным предложением, в которых имеется различие в употреблении времен (остальной текст статьи посвящен объектным придаточным; определительные придаточные мы не рассматриваем):

(а) абсолютное время требуется после выражений stаlо sе, рihоdilо sе, е… «случилось, что…»;

(b) относительное время требуется после выражений nараdlо m, е… «мне пришло в голову, что…», zdlо sе mi, е… «мне показалось, что…»;

(с) оба типа времени применимы, например, после выражений: bуlо рjеmn/mrzut/ divn/роzоruhоdn «было приятно/неприятно/странно/замечательно».

Тип (с) можно объяснить на основе гипотезы, которую мы пользовались для описания примеров (4), (5) и (6). Примеры (8а) и (8b) можно перифразировать двумя способами (8а') и (8b'), если мы согласимся с тем, что они вставлены в перформативную рамку построения сообщения. В варианте (а) употреблено относительное время, в то время как в варианте (b) — абсолютное время. В вариантах со штрихом показано, что в первом случае оба предложения входят в косвенную речь перформативного глагола, а во втором — что это два отдельных высказывания, каждое со своим собственным перформативом:

(8а) Вуlо рjеmn, е niкdо nеn dоmа. «Было приятно, что никого нет дома». (8b) Вуlо рjеmn, е niкdо nеbуl dоmа. «Было приятно, что никого не было дома». (8а') кm, е bуlо рjеmn, е niкdо nеn dоmа. «Я говорю, что было приятно, что никого нет дома». (8b') кm, е niкdо nеbуl dоmа. кm, е tо bуlо рjеmn. «Я говорю, что никого не было дома. Я говорю, что это было приятно».

4.

Для того чтобы проверить нашу методику разграничения объектных (V_с) и атрибутивных (V_аd) придаточных предложений, состоящую из шагов 1, 2 (i), (ii) и 3 (i), (ii), мы использовали материал Рrаguе Dереndеnсу Тrееbаnк (РDТ; его описание см., например в [Наjiоv 1998]). Оттуда взяты примеры (12) — (15). Сама методика (подробнее см. [Раnеvоv 1971]) основана на присутствии/отсутствии и необходимости/возможности местоимения tеn/tо «тот/то», которое может выполнять функцию чисто структурного (коррелятивного) элемента или является анафорическим. Однако необходимо добавить, что эта методика оказывается полезной в случаях, где одновременно присутствует морфологическая омонимия форм местоимения tеn/tо. В предложении (9) не согласован род местоимения tеn и род (относительного) местоимения коhо, форма которого явно показывает на одушевленность, здесь ситуация ясна и нет необходимости применять предложенную методику. Она годится для предложений типа (10), где форма местоимения tеn принадлежит или среднему роду (tо) или мужскому одушевленному (tеn).

(9) Рtаl sе nа tо (ср. р.), коhо (муж. оdуtu.) jsmе zvоlili. «Он спрашивал (о том), кого мы выбрали». (10) Viml jsеm si tоhо (род. ср. и муж. р.), кdо (муж. одуш.) оdееl. «Я заметил того, кто ушел». (11) Nеvdli, кdо рijdе «Они не знали, кто придет». *Nеvdli tо, кdо рijdе * «Они не знали то, кто придет». (12) Такоv jе vslеdек рrо tоhо, кdо vесhnу bоdу v рrvn vln vlоil dо Кrunоhоrsксh strоjrеn (РDТ, ТОV1#25). «Таков результат для того, кто все свои баллы в первой волне приватизации вложил в Крушногорский строительный завод». (13) Мus vак zsкаt dоstаtек infоrmас о tоm, со dоmс zкаznк vуаdujе (РDТ, ТОV1#37). «Он должен приобрести достаточное количество информации о том, чего требует клиент». Роdlе zкuеnоsti mаnаgmеntu tm оdраdlо dоhаdоvni о tоm, кdо budе рrоvоzоvаtеlеm nоv st (mоdifiеd vеrsiоn оf РDТ, ТОV1#34). «В соответствии с практикой менеджмента исключены переговоры о том, кто будет пользователем новой сети». Аutоr кnihу sm к: Ро nкоliка lеtесh studiа jsеm оbjеvil tо, со dоufm оbjеvtе i vу bhеm tеn ttо кnihу. (РDТ, ТОV0#27). «Автор книги сам говорит: „После нескольких лет изучения я открыл то, что, надеюсь, откроете и вы при чтении этой книги“».

Из РDТ мы взяли такие примеры, в которых имеется местоимение tеn/tо в управляющем предложении и зависимое от него придаточное предложение. Получился список из 150 предложений, из которых 50 оказались релевантными для нашей задачи. После применения методики, описаний выше, мы получили следующий результат:

28 предложений было правильно проанализировано как V_аd.

13 предложений было правильно проанализировано как V_с.

6 предложений было правильно проанализировано как омонимия V_с и V_аd.

3 предложения были неправильно проанализированы как омонимия V_с и V_аd.

Можно заметить, что 50 проанализированных предложений не достаточно для того, чтобы полученные результаты можно было счесть убедительными. Тем не менее, представленный анализ — одна из первых демонстраций того, как РDТ может использоваться для конкретного лингвистического исследования.

Литература.

Бондарко А. В. (отв. ред.). Теория функциональной грамматики: Введение. Аспекту альность. Временная локализованность. Таксис. Л., 1987.

Бондарко А. В. (отв. ред.). Теория функциональной грамматики: Темпоральность. Модальность. Л., 1990.

Наjiоv J. Вuilding а Sуntасtiсаllу Аnnоtаtеd Соrрus: Тhе Рrаguе Dереndеnсу Тrееbаnк // НаjiСоvi Е. (еd.). Issuеs оf Vаlеnсу аnd Меаning. Рrаguе, 1998.

Раnеvоv J Vеdlеj vtу оbsаhоv // Slоvо а slоvеsnоst. 1971. № 32.

Раnеvоv J., Веnеоv Sgаll Р. аs а mоdаlitа v еtin. АUС — Рhilоlоgiса Моnоgrарhiа 34. Рrаhа, 1971.

Rеiсhеnbасh Н. Еlеmеnts оf Sуmbоliс Lоgiс. N. Y., 1947.

Н. В. Перцов. Об альтернативности в грамматическом описании.

Во второй половине минувшего столетия о неединственности лингвистических решений шла речь неоднократно как в зарубежной, так и в отечественной литературе — [Yuеn-Rеn Сhао 1934; Ваг-НШе1 1964; Мельчук 1971; Храковский 1994]. При описании языка ситуация равновозможного выбора между двумя альтернативными трактовками одного и того же языкового феномена вполне нормальна; сама природа естественного языка, с его глобальной неоднозначностью на всех уровнях, благоприятствует возникновению такого рода ситуаций. В большинстве случаев, когда исследователь (включая автора этих строк) сталкивается с ситуацией альтернативности в лингвистическом описании, он нацелен на непременное разрешение альтернативы в пользу какого-либо одного из решений, на полное научное обоснование такого выбора, которое, по его замыслу, не должно оставлять никаких шансов для других вариантов.

Однако не всегда такое обоснование возможно. Я полагаю, что при современном состоянии знаний о том, как человек владеет языком, в ряде случаев мы, опираясь на арсенал средств лингвистики, не можем найти каких-либо строгих и убедительных аргументов для окончательного выбора между альтернативными вариантами. В таких случаях — вместо упорного стремления все же найти решающие аргументы — более плодотворным представляется другое: фиксация вариантов и для каждого из них указание тех свойств языка, которые свидетельствуют в его пользу, и тех последствий для описания, которые вытекают из принятия данного варианта.

Данная работа посвящена альтернативности в хорошо изученной области — в русской морфологии. Будут рассмотрены некоторые ситуации выбора между альтернативными решениями, которые, как представляется автору, не могут быть разрешены посредством строгих доказательных рассуждений. Вследствие ограничений места я лишен возможности выполнить указанные выше задачи для альтернативных ситуаций и вынужден ограничиться простым их перечислением. В каждом конкретном случае я принимаю какую-либо определенную трактовку «альтернативного» феномена или склоняюсь к такой трактовке, а в некоторых случаях привожу те или иные аргументы в ее пользу, не считая эти аргументы окончательными и решающими.

Из приводимого ниже разбора альтернативных решений вытекает существенный статус в русском словоизменении внекатегориальных словоизменительных значений — квазиграммем [Мельчук 1997]. Будучи словоизменительными значениями, квазиграммемы, в отличие от граммем, не противопоставлены никаким другим словоизменительным значениям, они не обладают свойством обязательности для единиц некоторого класса. Существование таких значений в корне подрывает принцип обязательности грамматического значения, ставший популярным в отечественной лингвистике в 1960-х годах — после введения его в отечественный научный обиход И. А. Мельчуком в монографии четырех авторов [Ахманова и др. 1961: 34–35], а в особенности после книги [Зализняк 1967]. В своем «Курсе общей морфологии» И. А. Мельчук [1997] по существу отказался от этого принципа, введя в морфологическое описание квазиграммемы. Примеры квазиграммем на материале разноструктурных языков читатель может найти в указанной книге Мельчука, а также в [Перцов 2001: 84 сл.]. Однако в поисках квазиграммем далеко ходить не надо: русский язык дает достаточно материала для их выявления, что, как можно надеяться, читателю станет ясно по ознакомлении с некоторыми альтернативными ситуациями из предлагаемого ниже обзора. В этом обзоре автор использовал материал из главы III книги [Перцов 2001], где в разных разделах разобраны 12 альтернативных ситуаций из 15 предлагаемых ниже; ситуации (2), (3) и (14) в упомянутой книге не затронуты. При перечне альтернатив для каждой ситуации выбора в качестве первой дается та, которую предпочитает автор настоящей работы (ни в коей мере не настаивая на непреложности этих предпочтений).

В ряде случаев встает вопрос о статусе тех или иных значений с точки зрения противопоставления словоизменения и словообразования. В [Перцов 2001] собран набор из 15 эвристических критериев противопоставления словоизменения и словообразования (сокращенно — ЭКПСС), которые могут быть применены к тому или иному грамматическому значению для установления его статуса. Иногда автор ссылается ниже на результаты испытаний спорных значений по набору ЭКПСС.

(1) Вокатив (Наташ, Серёж, пап, мам): Падежная граммема vs. внепадежная квазиграммема.

Вокатив выпадает из падежной системы существительного, маркируя внеструктурное положение последнего в предложении. На этом основании вокатив иногда выводят из падежной системы. В таком случае его следует трактовать как внекатегориальное словоизменительное значение, т. е. как квазиграммему. Однако при расширительной трактовке категории падежа (при которой функции падежных граммем не ограничиваются маркировкой актантов) включение вокатива в состав падежей допустимо — тем более что апеллятивная функция свойственна также номинативу.

(2) Число у предметных рlurаliа tаntum (типа сани): Множественное число vs. омонимия чисел. (Приехали только одни сани ~ Вокруг стояли сани).

Для существительных рlurаliа tаntum граммема числа закреплена: варьировать ее невозможно. Между тем предметные рlurаliа tаntum в разных контекстах могут обозначать и ровно один объект, и большее их количество. В книге [Зализняк 1967] предлагается усматривать в данном случае грамматическую неоднозначность: сегмент типа сани вне контекста в таком случае оказывается неоднозначным не только относительно категории падежа, но и относительно категории числа, т. е. интерпретируется как разделительная дизъюнкция — «ед., им.»/«ед., вин.»/«мн., им»/«мн., вин».

Трактовка А. А. Зализняка, будучи весьма последовательной с точки зрения семантики, обладает теневыми сторонами с точки зрения морфологии и синтаксиса. Получается, что флексии— и, — ям) ями, — ях, которые представляются функционально одинаковыми в плюральных словоформах, скажем, лексемы БАНЯ (бан-и, бан-ям. бан-ями. бан-ях). с одной стороны, и в словоформах лексемы САНИ (сан-и, сан-ям. сан-ями. сан-ях), с другой, оказываются по-разному функционально нагружены в словоформах этих лексем. С точки зрения согласования словоформы типа сани ведут себя точно так же. как обычное множественное число.

Однофункциональная трактовка (которая в большей степени отвечает лингвистическому вкусу автора) имеет свой недостаток: граммема множественного числа в данном случае полностью лишается своего инварианта или прототипа («количество объектов более одного»),

(3) Припреддожные формы личных местоимений 3 лица (с нею, для них): выражают ад. не выражают особую квазиграммему «припредложность».

Местоименные словоформы типа ею ~ нею (вторая может быть только после первообразного предлога) могут трактоваться в рамках заполнения либо одной клетки парадигмы соответствующей лексемы (для приведенного примера клетки с грамматическим значением «ед., тв., жен.» — если признавать единую лексему ОН для всех личных местоимений третьего лица), либо двух разных. В первом случае приходится констатировать грамматическую вариативность — наподобие той, которая наблюдается в случаях типа стеной ~ стеною. Однако выбор между формами местоимений без начального н и с таковым подчиняется совсем другим факторам, нежели обычная грамматическая вариативность: он связан в рассматриваемом случае не со стилистическими условиями, а с чисто грамматическим линейным контекстом.

При альтернативной трактовке, состоящей в разной грамматической квалификации этих словоформ, встает вопрос о том, какими средствами ее проводить — в рамках грамматической категории «отсутствие/наличие препозитивного первообразного предлога» или посредством особой квазиграммемы «припредложность».

(4) Краткая форма прилагательного: квазиграммема «краткость» граммема категории «атрибутивность».

Противопоставление полных и кратких форм прилагательного (и причастия), с чисто формальной точки зрения, может быть отражено и без обращения к специальным грамматическим средствам: полные формы характеризуются наличием, а краткие отсутствием граммем падежа. Однако такой отказ от специальных средств грамматической квалификации представляется неоправданным обеднением системы языка. Введение таких средств может быть двояким — либо с помощью квазиграммемы «краткость», либо с помощью категории «атрибутивности/неатрибутивности» (как это сделано в [Зализняк 1967]). Квазиграммемный вариант для автора обладает большей привлекательностью: полные формы могут употребляться во всех контекстах употребления кратких форм, т. е. в позиции предикатива и в позиции обособленного оборота при подлежащем, возможно, подвергшемся эллипсису (второй случай характерен для старинного поэтического языка, ср. примеры из Пушкина: <…> Сим страшным восклицаньем/Сражен, Онегин с содроганьем/Отходит и людей зовет; Грустен и весел, вхожу ваятель в твою мастерскую).

(5) Сравнительная степень прилагательного и наречия: (а) словоизменение vs. словообразование; (б) при словоизменительной трактовке: квазтраммема vs. граммема.

В русистике неоднократно раздавались голоса в пользу словообразовательного статуса компаратива [Исаченко 1954: 267–269; Зализняк 1977: 6; Пеньковский 1989; Поливанова 1990: 54, 59; Плунгян 1994: 153] — в противоречие общей практике трактовки этого значения в рамках словоизменительной категории степени сравнения (вместе с положительной и превосходной степенью). Аргументация (в том случае, когда она вообще есть) касается в основном формальных и сочетаемостных свойств компаратива: особые морфонологические чередования, случаи супплетивизма, нерелевантность для форм компаратива числа, падежа и рода. Последнее придает формам компаратива прилагательного, действительно, изолированный статус. Однако с точки зрения состава значений аналогичный статус имеет, скажем, инфинитив и деепричастие по отношению к финитным формам и причастиям, при этом никто не предлагает считать инфинитив и личные формы представителями разных лексем.

При оставлении компаратива в области словоизменения здесь так же, как в предыдущем пункте (4), возникает альтернатива категориальной или квазиграммемной его трактовки. В первом случае может рассматриваться вопрос о составе граммем категории «степень сравнения»: помимо компаратива, в нее можно включать позитив, суперлатив или оба эти значения. Суперлатив и по семантике, и по способу выражения примыкает к таким аффиксам прилагательного, как — еньк, — оват, — енн, — ющ (тяжеленький, тяжеловатый, тяжеленный, тяжелющий — ср. близость значения двух последних прилагательных со значением суперлатива тяжелейший), и я склонен согласиться с мнением о его словообразовательном статусе. Если оставить в категории степени сравнения форму позитива тяжелый, это приводит к противоречию между ним и общим значением компаратива в сочетании более тяжелый. Тем самым, квазиграммемная трактовка, на мой взгляд, самая безболезненная.

(6) аттенуативность в компаративе (побыстрее): словообразование vs. словоизменение (квазиграммема аттенуативности).

От любой формы компаратива прилагательного или наречия можно образовать «смягченную» форму посредством префикса по-: посмелее, повеселее и т. п. Эвристические критерии (ЭКПСС — о которых говорилось в начале статьи) отдают преимущество словоизменительной трактовке аттенуатива. Реализация такого решения предполагала бы введение особой квазиграммемы «аттенуатив» Однако такой подход приведет к странной ситуации: это будет единственный случай префиксального выражения в русском языке словоизменительного значения в сфере имени (в сфере глагола префиксально выражаемое словоизменение усматривается иногда в префиксальных перфективных словоформах типа сделать — в случае признания видовых пар типа делать ~ сделать).

Правда, предлагаемая словообразовательная трактовка аттенуатива сопряжена с некоторым осложнением. В самом деле, если мы оставляем компаратив в сфере словоизменения, как предложено выше в (5), тогда получается, что аттенуатив образуется не от единой лексемы прилагательного, а от его конкретной формы, т, е. от части его парадигмы. В таком случае следует признать допустимым в словообразовании феномен образования новой лексемы не от единой мотивирующей лексемы, а от части такой лексемы — или от части парадигмы такой лексемы. Более подробно феномен словообразования от части парадигмы обсуждается ниже, в пункте (15).

(7) Отадъективные наречия (смело, геройски, по-новому): словообразование vs. словоизменение.

Для обширного класса прилагательных существуют адвербиальные корреляты: веселый ~ весело, геройский ~ геройски, хороший ~ хорошо/по-хорошему, новый ~ по-новому, русский ~ по-русски и т. п. Общепринята словообразовательная трактовка данных соотношений, однако словоизменительная трактовка тоже возможна. В последнем случае для прилагательного следует либо ввести особую категорию репрезентации — с граммемами «адъектив» и «адвербиал», либо постулировать квазиграммему «адвербиал».

(8) Категория вида: Словоизменение vs. словообразование vs. раздельная трактовка суффиксальных и префиксальных видовых пар.

Промежуточный характер вида в аспекте противопоставления словоизменения и словообразования хорошо известен. Как показано в [Перцов 2001: 128 сл.], ЭКПСС дают некоторое преимущество словоизменительной трактовке вида, однако это преимущество не является безоговорочным вследствие отсутствия достаточно строгих весовых характеристик для ЭКПСС, а также вследствие значимости для вида словообразовательно ориентированных критериев. В той же работе обоснована возможность раздельной трактовки суффиксальных (украшать ~ украсить) и префиксальных (делать ~ сделать) видовых пар: первые могут рассматриваться в сфере словоизменения, а вторые — в сфере словообразования.

(9) Залог: (а) противопоставление активных и пассивных форм в рамках единой категории залога описание пассивных форм как носителей квазиграммемы пассива, а активных — как немаркированных; (b) противопоставление невозвратных и возвратных пассивных форм (т. е. не обладающих и обладающих постфиксом — ся) — сь) в рамках единой категории «невозвратность/возвратность» vs квалификация возвратных форм как носителей квазиграммемы «возвратность», а невозвратных — как немаркированных.

При общепринятой категориальной трактовке залога встает проблема формальной выраженности актива в личных синтетических формах глагола. В словоформе читается пассив выражен постфиксом, а чем тогда выражен актив в словоформе читает? Чисто формальные соображения вынуждают, как кажется, постулировать здесь для актива нулевой конечный суффикс, что выглядит неприятно. Обращаясь к языкам, где отсутствуют личные синтетические формы пассива, мы сталкиваемся с еще большими трудностями при нахождении носителей значения активного залога: ведь там нельзя даже поморфно сопоставить личные глагольные словоформы разных залогов. Все подобные проблемы исчезают, коль скоро мы откажемся от категориальной трактовки залога в пользу квазиграммемной трактовки пассива. Тогда глагольные формы, имеющие исходную словарную диатезу, окажутся просто лишенными всякой залоговой характеристики — и говорить о носителях несуществующего значения не придется.

Пассивные глагольные формы делятся на два класса: формы на — ся и остальные формы (т. е. пассивные причастия на — м или — н/~т или аналитические формы со связочным глаголом быть и таким причастием). Для отражения этого различия я предлагаю ввести специальную словоизменительную категорию возвратности — с граммемами «возвратность» и «невозвратность». Тем самым в грамматическом описании получит отражение различие словоизменительных характеристик у глагольных форм в таких парах, как следующие: Крик заглушается музыкой ~ Крик заглушаем музыкой; долго составляющийся план ~ долго составляемый план; Этот журнал читался всеми ~ Этот журнал был читан всеми; лекция, читавшаяся в зале ~ лекция, читанная в зале; Пакет дошлется позднее ~ Пакет будет дослан позднее (первый член последней пары в академической лингвистике не трактуется как пассив, однако в [РГ 1980: 616] такого рода формы все же не отвергаются; к приведенным там примерам можно добавить цитату из Пушкина, в которой возвратный перфективный глагол выражает именно пассив: Он узнал… и львов, и площадь, и того,… чьей волей роковой под морем город основался).

(10) Императив: Только формы 2 лица (иди, пойди и т. п.) vs. расширенная трактовка императива (с включением форм типа пойдем, идем, пусть идет и т. п.).

В состав императива принято включать, помимо собственно императивных синтетических форм, т. е. форм повелительного наклонения второго лица единственного и множественного числа — пой(те), спой(те), еще и другие разнообразные случаи: формы так называемого повелительного наклонения совместного действия типа споем(те)(-ка), будем петь, давай(те) споем, давай(те) (будемте) петь; формы самопобуждения — типа спою-ка, дай(те) спою; аналитические способы выражения побуждения, обращенного к третьему лицу, — типа пусть (пускай) поет/споет)поют/споют, и т. п. Автор склоняется к трактовке указанных выражений скорее как случаев несобственного употребления языковых единиц (форм индикатива, синтаксических конструкций) для выражения побуждения (т. е. как случаев «транспозиции» тех или иных единиц в семантическую область императива), нежели как носителей грамматического значения императива.

(11) Формы типа пойдемте: Квазиграммема «побуждение к совместному действию» vs. граммема императива.

Трактовка этих форм — с суффиксом — те — существенно связана с трактовкой форм без такого суффикса (пойдем). Если последние в побудительном употреблении подводить под императив, тогда формы с — те тоже придется считать императивными. Однако если усматривать в формах типа пойдем неоднозначность форм индикатива 1 лица мн. числа, тогда квазиграммемная трактовка их суффиксальных коррелятов становится вынужденной.

(12) Время: «классический» способ описания в виде трех обычных времен — наст, (ударяет) ~ прош. (ударял, ударил) ~ буд. (будет ударять, ударит) vs. «неклассический» — «нейтральное» (ударяет, ударит) ~ прош. (ударял, ударил) ~ буд. (будет ударять).

При «классическом» способе описания грамматического времени для русских личных глагольных форм можно усмотреть противоречие в плане выражения: одни и те же морфологические средства передают смысл того, что называется «настоящим временем», и смысл того, что называется «будущим временем»: игра+ет ~ сыгранет, кур+ит ~ докур+ит и т. д. В традиционном описании, поддерживаемом академическими грамматиками, соответствующие формы различаются сразу по двум категориям: времени (настоящее уя. будущее) и виду (несовершенный иу. совершенный). При «неклассическом» способе описания противоречие перемещается в план содержания: словоформам, выражающим следование во времени после точки отсчета (ударит ~ будет ударять), присваиваются разные граммемы категории времени. Достоинством классического подхода является объединение (в определенной граммеме) семантически родственных форм (ударит ~ будет ударять), а его недостатком — разъединение формально родственных форм (ударяет ~ ударит). Достоинством неклассического подхода является объединение формально родственных форм, а его недостатком — разъединение семантически родственных форм.

(13) Выражения с элементом — ка (иди-ка): глагольные формы со словоизменительным постфиксом — ка, выражающим квазиграммему «фамильярное побуждение», vs. сочетания глагольных форм и словоформы-частицы — ка.

Традиционно считается, что в данном случае мы имеем дело с частицей — ка — отдельной лексической единицей, место которой в словаре. Однако если применить к данному языковому знаку критерии отделимости слова, выяснится, что поведение — ка ближе к поведению аффикса, чем к поведению словоформы (демонстрация этого дана в [Перцов 2001: 154 сл.]). Из двух трактовок данного аффикса — словоизменительной или словообразовательной — предпочтительна первая (вторая приводит к необходимости постулировать для каждой глагольной лексемы наличие деривата с неполной парадигмой). При этом значение аффикса — ка внекатегориально, т. е. является квазиграммемой.

(14) Морфное членение глаголов на — нуть: сочетание суффикса — н и тематической гласной у (прыг-н-у-ть) vs. суффикс — ну с алломорфом — н (прыг-ну-ть ~ прыг-н-ет).

В академических грамматиках в таких глагольных формах усматривается суффикс — ну и речи о тематической гласной не идет. Рассмотрим, однако, следующие «пропорции»: колоть: колет = прыгнуть: прыгнет читать: читка = грунтовать: грунтовка катать: катнуть = мяукать: мяукнуть.

Подчеркнутые вокалические элементы в левых членах представленных пропорций имеют такой же морфологический статус, что и в правых членах. Различие состоит лишь в том, что в левых членах вокалические элементы следуют за корнем, а в правых — за суффиксом. Поэтому вполне логично такое членение словоформ на структурные элементы: грунт-ов-а-ть, прыг-н-у-ть, мяу-к-а-ть Если признать за элементами — а и — у в такого рода членениях морфный статус (статус морфов с пустым означаемым), то тем самым будет сокращен инвентарь алломорфов: вместо двух алломорфных морфем (-ну, — н) и (-ка, — к) можно будет оперировать одноалломорфными: (-н) и (-к).

(15) Префиксальное отрицание внутри словоформы: (а) словообразование vs. словоизменение; (b) при словоизменительной трактовке: квазиграммема vs. граммема отрицательности.

В работе [Крылов 2000] поднята сложная проблема о статусе словоформ, содержащих отрицательный префикс не-, привычных или окказиональных: неэффективный, неприторный, незаряженный, непосещаемый, непрограммирующий, несмешивающийся, неустаревший, неслившийся, непопулярность, несжимаемость, несохранение, непедагог, немимоходом, ненаш (примеры взяты из богатого материала в [Крылов 2000]).

Тестирование префиксального отрицания по ЭКПСС дает количественное преимущество словоизменения. Однако префиксальное отрицание похоже на словообразовательные показатели: русские префиксы обслуживают (почти) исключительно словообразование (если не учитывать теоретическую допустимость трактовки аттенуативного префикса по- как показателя квазиграммемы и словоизменительной трактовки префиксальной перфективации глагола).

С. А. Крылов, отстаивая словоизменительный статус префиксального отрицания, рассматривает две возможные трактовки: либо квазиграммема отрицания, либо наличие двух категорий: «положительность»/«отрицательность» и «слитность»/«контрастивность». Во втором случае все приведенные выше словоформы получают характеристику «отрицательность, слитность», а случаи раздельного написания не и последующей словоформы трактуются как аналитические образования с характеристикой «отрицательность, контрастивность».

Остроумный разбор С. А. Крылова выглядит особенно выигрышно по отношению к словоформам, представляющим собой соединение префикса не- с причастием. Их словообразовательная трактовка сопряжена со следующей сложностью: приходится считать мотивирующей единицей для соответствующего деривата (например, для словоформы нечитанный) не лексему (в нашем случае — ЧИТАТЬ), как в обычных случаях словообразования, а нечто другое: определенную часть лексемы (т. е. подмножество ее словоформ) или соединение имени лексемы с набором словоизменительных значений (ЧИТАТЬ + прич., несов., пасс., прош.). Словоизменительная же трактовка слитно-отрицательных причастий к такого рода сложностям не приводит.

Признавая достоинства словоизменительной трактовки таких словоформ, я все же не готов ввести соответствующую квазиграммему (или две упомянутые категории) в систему русского словоизменения (отмечу, что квазиграммемный вариант мне представляется более приятным). Слишком непривычно выглядит подобное новшество.

Словообразовательная трактовка двух типов явлений — ат-тенуатива, рассмотренного в пункте (6), и префиксального отрицания причастий — сопряжена с феноменом, который, как кажется, обойден вниманием в русистике: это феномен образования слова от части парадигмы другого слова. Автору известен лишь один источник— [Лопатин 1977: 90–91], явным образом выделяющий словообразование от части парадигмы — правда, без соответствующего термина. В. В. Лопатин, рассматривая отпричастные дериваты, говорит о сохранении в производном слове грамматической семантики исходной формы. Здесь существенно именно сохранение грамматической семантики, образование именно от части парадигмы, а не только от определенной основы, как в примерах, приводимых в [Лопатин 1977: 91], — звеньевой, телячий (от основ мн. числа звень-, телят- соответственно) или солоноватый, солонина, солончак, солоно (от основы краткой формы прилагательного соленый). В этих случаях имеет место чисто формальный процесс, производные лексемы мотивированы исходными лексемами в целом, от грамматической семантики производящей основы в производной ничего не остается. При образовании же аттенуатива или слитно-отрицательного причастия дериват «вбирает в себя» словоизменительные значения мотивирующей единицы.

Словообразование от часта парадигмы можно проиллюстрировать на других примерах отпричастных образований, заимствуемых ниже из [Лопатин 1977: 90–91]: (i) наречий (подбадривающе, организованно, мобилизующе ~ мобилизованно); (ii) существительных (а) на — ость (склоняемость, изолированность, приподнятость), (b) на — ик (воспитанник, отпущенник), (с) на — ец (посланец, разведенец); (iii) сложных прилагательных и прилагательных-сращений (угледобывающий, новонайденный, долгоиграющий, слаборазвитый). Из трех указанных типов дериватов (i) и (iii) возможны от всех типов причастий, а субстантивный тип (ii) — только от причастий пассивного залога; подтип (и-а) позволяет свободно создавать окказионализмы: читаемость, хранимость, сохраненность, созданность, покрытость и т. п. Наконец, следует упомянуть продуктивное образование по конверсии адъективных и субстантивных отпричастных дериватов (отвлеченный, изумленный, убежденный, любимый, возвышенный, сдержанный, предстоящий', управляющий, пострадавший, обвиняемый, командированный).

Словообразование от части парадигмы представляется естественным концептуальным расширением обычного словообразования от лексемы.

Литература.

Ахманова О. С., Мельчук И. А., Падучева Е. В., Фрумкина Р. М. О точных методах исследования языка. М., 1961.

Зализняк А. А. Русское именное словоизменение. М., 1967.

Зализняк А. А. Грамматический словарь русского языка. М., 1977.

Исаченко А. В. Грамматический строй русского языка в сопоставлении с словацким. Морфология. Ч. 1. Братислава, 1954.

Крылов С. А. Автоматический морфологический анализ русских словоформ с префиксальным отрицанием: несколько теоретических проблем // ТМСД'2000: В 2 т. Т. 2. Протвино, 2000.

Лопатин В. В. Русская словообразовательная морфемика: Проблемы и принципы описания. М., 1977.

Мельчук И. А. К проблеме выбора описания при неединственности морфологических решений //Фонетика. Фонология. Грамматика: К семидесятилетию А. А. Реформатского). М., 1971.

Мельчук И. А. Курс общей морфологии. Т. I. М.; Вена, 1997.

Пеньковский А. Б. О семантической категории «чуждости» в русском языке // ПСЛ1985—1987. М., 1989.

Перцов Н. В. Инварианты в русском словоизменении. М., 2001.

Плунгян В. А. К проблеме морфологического нуля // Знак: Сб. ст. по лингвистике, семиотике и поэтике: Памяти А. Н. Журинского. М., 1994.

Поливанова А. К. Опыт построения грамматической классификации русских лексем // Вопр. кибернетики. Язык логики и логика языка: Сб. ст. к 60-летию профессора В. А. Успенского. М., 1990.

РГ= Русская грамматика. М., 1980. Т. I.

Храковский В. С. Альтернативные решения в языкознании (проблема Выбора) // Асtа Univеrsitаtis Sсiеntiаmm еt Аrtis Еduсаndi Таllin-nеnsis. 1994. А2.

Ваr-Нittеl У. Lаnguаgе аnd Infоrmаtiоn. Rеаding (Маss.) еtс., 1964.

Yuеn-Rеn Сhао. Тhе nоn-uniquеnеss оf рhоnеmiс sоlutiоns оf рhоnеtiс sуstеms // Вullеtin оf thе Institutе оf Нistоrу аnd Рhilоlоgу (Асаdеmiа Siniса). 1934. Vоl. IV; (перепечатано в кн.: Jооs М. (еd.). Rеаdings in Linguistiсs. N. Y., 1958).

Г. Г. Сильницкий. Соотношение «моноструктурной» и «полиструктурной» классификаций языков[112].

Классификация языков, как и любых сложных объектов, может быть осуществлена по различным критериям. В методологическом плане возникает вопрос о соотношении этих критериев между собой, о степени их соответствия друг другу, т. е. о том, подлежит ли данная совокупность объектов классификации на едином или на нескольких, в той или иной мере взаимонезависимых, основаниях. В первом случае можно говорить о «моноструктурных», во втором — о «полиструктурных» объектах и соответствующих классификационных схемах.

Так, например, в биологии фигурируют критерии «гомологии» и «аналогии», по которым организмы и отдельные органы, обнаруживающие сходства между собой, группируются в зависимости от наличия или отсутствия общности их происхождения. Биологические классификации характеризуются высокой степенью моноструктурности. Возрастающая последовательность усложнения структуры различных биологических видов фактически совпадает с временнй последовательностью биологической эволюции: более сложные виды появляются позже более простых и на основании последних. Линнеевская таксономическая схема имеет вид единой в генеалогическом и структурном планах иерархии, построенной на исходной базовой оппозиции «позвоночные — непозвоночные», с последующей дифференциацией каждого члена противопоставления: «млекопитающие — немлекопитающие» и т. д.

В лингвистике аналогами биологических критериев гомологии и аналогии выступают критерии «генеалогической» и «типологической» классификаций языков, с тем различием, что соотношение между ними не является эксклюзивным: типологическое сходство языков может либо определяться, либо не определяться их генеалогическим родством.

Существующая типология языков, методологические основы которой были заложены во второй половине ХIХ в., базируется на морфологическом критерии конъюнктивного/дизъюнктивного способов выражения лексических и грамматических значений. Синтетические языки выражают грамматические значения совместно с лексическими в пределах одной и той же словоформы, тогда как в аналитических языках эти значения находят раздельное выражение в различных словоформах. На этой базовой оппозиции строится сложная иерархия дополнительных противопоставлений: грамматические значения, в свою очередь, могут иметь слитное (флективные языки) или раздельное (агглютинативные языки) выражение и т. д. Конкретные языки характеризуются различными соотношениями указанных признаков, обнаруживая различные степени тяготения к «чистым» типам и распределяясь в определенной последовательности на соответствующей типологической шкале.

Между тем, открытым для лингвистики остается целый ряд вопросов. Какова степень соответствия друг другу генеалогической и типологической классификаций языков? Относятся ли, в типологическом плане, естественные языки к моноструктурным иди полиструктурным объектам? Играют ли вышеуказанные морфологические признаки диагностически определяющую таксономическую роль, подобно аналогичным биологическим признакам в лиинеевской классификации? Окажется ли морфологическая классификация языков изоморфной типологиям, построенным на основании каких-либо иных языковых признаков?

В качестве первого приближения к ответу на поставленные вопросы ниже приводятся, на правах «пилотного» исследования, некоторые предварительные данные, полученные в результате компьютерной обработки соответствующего эмпирического материала методами корреляционного и факторного анализа.

Соотношение генеалогической и грамматико-морфологической классификаций языков.

Сопоставительному анализу были подвергнуты 47 индоевропейских языков по наличию/отсутствию 28 грамматических признаков в морфологических парадигмах следующих частей речи [811-т1зку 1998; Сильницкий 2000а; Сильницкий 2000b]:

Существительное: артикль, род, число, падеж; Прилагательное: род, число, падеж; Личное местоимение: лицо, род, число, падеж; Глагол: число, лицо, род, залог; наклонение, сослагательное наклонение, наличие различных временных форм сослагательного наклонения; время, особая форма будущего времени, особая форма будущего-в-прошедшем; перфект, вид; особые неличные формы инфинитива, причастия, деепричастия, герундия/супина; особая форма двойственного числа.

Факторный анализ полученной базы данных выявил три грамматико-морфологических подкласса индоевропейских языков.

Подкласс 1.

Славянские языки: чешский, словацкий, польский, русский, церковнославянский (ядерные языки); сербохорватский, македонский (периферийные языки). Основные диагностические признаки: категория вида; род глагола.

Индийские языки: санскрит, ведийский (ядерные языки); урду, хинди (периферийные языки).

Показательна широкая представительность (47 %) в данном подклассе древних языков. Помимо названных выше санскрита, ведийского и церковнославянского языков, к этому подклассу относятся древнегреческий, готский, древнеанглийский, древненемецкий, хеттский, лидийский.

Подкласс 2.

Германские языки: шведский, норвежский, датский, голландский (ядерные языки); древнеисландский (периферийный язык). Основной диагностический признак: категория перфекта. Основной дифференциальный признак относительно славянских языков: отсутствие категории вида.

Романские языки: французский, итальянский, испанский, португальский, румынский, древнефранцузский (ядерные языки). Основные диагностические признаки: категории «длительных» времен, герундия; наличие дифференцированных временных форм сослагательного наклонения. Основной дифференциальный признак относительно славянских языков: отрицательная соотнесенность с родом прилагательного (особенно с формой среднего рода).

Славянский язык: болгарский (периферийный язык).

Немецкий язык и латынь занимают промежуточное положение между первыми двумя подклассами.

Подкласс 3.

Иранские языки: персидский, среднеперсидский, белуджский, логарский, семнанский (ядерные языки); талышский, санге-сари (периферийные языки).

Германские языки: фризский (ядерный язык); английский (периферийный язык).

Приведенные данные свидетельствуют о достаточно высокой степени соответствия (в пределах рассмотренного материала) генеалогической и грамматико-морфологической классификаций индоевропейских языков. Немногочисленные исключения составляют: в славянской подгруппе — болгарский язык, в германской — немецкий и английский. Особо следует отметить тесную взаимосвязь, по рассматриваемому критерию, германских и романских языков. Славянские и романские языки обнаруживают более высокую степень грамматико-типологической стабильности в диахроническом плане, чем германские.

Соотношение генеалогической и фонетической классификаций языков.

43 индоевропейских [Сильницкий 2001а] и 45 неиндоевропейских [Сильницкий 20015] языков были расклассифицированы на основании следующего набора фонетических признаков:

1) количество фонем в фонетической системе данного языка;

2) количество гласных;

3) процентная доля гласных в фонетической системе;

4) наличие долгих гласных;

5) наличие дифтонгов;

6) количество носовых гласных;

7) гармония гласных;

8) количество согласных;

9) процентная доля согласных в фонетической системе;

10) количество неносовых сонорных согласных;

11) количество назализированных согласных;

12) количество аффрикат;

13) количество полугласных;

14) наличие палатализации согласных;

15) удвоение согласных;

16) наличие тонического ударения;

17) фиксированное ударение.

Наиболее релевантными, по рассматриваемому набору признаков, оказались две классификационные оппозиции:

1) «Консонантные» языки (доля гласных не превышает 30 % фонем соответствующего языка) противопоставлены «вокальным» (доля гласных выше 30 %, но, как правило, не выше 50 %).

2) «Аффрикатные» языки (не менее трех аффрикат) противопоставлены «малоаффрикатным» языкам (менее трех аффрикат).

Пересечение этих двух взаимонезависимых оппозиций задает соответствующую четырехчленную классификационную схему.

Из индоевропейских языков по признаку консонантности наиболее четко выделяются славянские и индоиранские языки, по признаку вокальности — германские. С другой стороны, романские языки не обнаруживают положительных корреляций между собой на фонетическом уровне. Испанский, румынский и итальянский языки относятся к консонантному типу, французский и португальский, занимающие наиболее изолированные позиции в рассматриваемой корреляционной системе, — к вокальному; первые, в отличие от вторых, положительно коррелируют со славянскими языками. Армянский, новогреческий и албанский языки также относятся к консонантному типу и положительно связаны со славянскими языками. Словенский язык противостоит остальным славянским языкам в качестве вокального. Латынь, древнегреческий, литовский являются вокальными языками. Латынь положительно коррелирует с германскими языками и отрицательно — со славянскими и романскими.

В составе консонантной индоиранской группы таджикский, хорезмский, белуджский, талышский и среднеперсидский языки являются аффрикатными, санскрит, ведийский, хинди, персидский — малоаффрикатными; первая подгруппа языков положительно коррелирует со славянскими языками, вторая — с германскими. Из германских языков немецкий противостоит остальным в качестве аффрикатного.

Латынь, древнегреческий относятся к малоаффрикатному типу, в отличие от литовского.

Сопоставление грамматико-морфологической и фонетической классификаций между собой и с генеалогической (на материале рассмотренных индоевропейских языков) выявляет следующие соотношения.

Наибольший изоморфизм всех трех классификаций наблюдается у языков: славянских, иранских, индийских, германских. Иранские языки (за исключением персидского) положительно коррелируют со славянскими, индийские — с германскими.

Романские языки характеризуются высокой интегрированностью (совместно с германскими языками) на грамматико-морфологическом уровне и максимальной разбросанностью на фонетическом.

Из рассматриваемых неиндоевропейских языков, относящихся к различным семьям и ареальным общностям, наиболее интегрированными по своим фонетическим характеристикам являются следующие подклассы:

Консонантные аффрикатные языки: кавказские (кабардино-черкесский, лезгинский, грузинский).

Консонантные малоаффрикатные языки: семито-хамитские (арабский, иврит, эфиопский, сирийский (один из поздних диалектов арамейского), хауса.

Вокальные малоаффрикатные языки: африканские (суахили, йоруба, бабунго, корекига, амеле).

Другие группы неиндоевропейских языков характеризуются значительным разбросом своих фонетических признаков:

Сино-тибетские и тайские языки: тибетский (консонантный аффрикатный); бирманский (консонантный малоаффрикатный); китайский (вокальный аффрикатный); тайский, чжуанский, лимбу (вокальные малоаффрикатные).

Алтайские языки: узбекский (консонантный аффрикатный); корейский, монгольский (вокальный аффрикатный); турецкий, японский (вокальный малоаффрикатный).

Финно-угорские языки: венгерский (вокальный аффрикатный); финский (вокальный малоаффрикатный).

Аустронезийские языки: индонезийский (консонантный аффрикатный); тагальский, фиджийский (вокальные малоаффрикатные).

Палеоазиатские и эскимосско-алеутские языки: нивхский, эскимосский (консонантные малоаффрикатные); чукотский (вокальный малоаффрикатный).

Соотношение морфологической и фонетической классификаций языков.

Исследование базируется на материале 31 разноструктурного языка, которые сопоставлялись по набору морфологических «индексов Гринберга» [Grееnbеrg 1960]. Соотношение выделенных классов изолирующих и агглютинативных языков [Аltmаnn, Lеhfеldt 1973; Касевич, Яхонтов 1982; Сильницкий, Яхонтов, Яхонтов 1986; Silnitsку 1993] с вышеприведенными фонетическими классами представлено в таблице 2.

Как видно из приведенной таблицы, сопоставляемые классификации фактически являются взаименезависимыми.

Соотношение генеалогической и многомерной типологической классификаций языков.

Многоуровневая типологическая классификация языков была осуществлена на материале глагольных систем пяти индоевропейских (английский, французский, немецкий, русский, армянский) и пяти неиндоевропейских (турецкий, арабский, индонезийский, китайский, японский) языков [Сильницкий 1999; Сильницкий 2001с]. В ходе исследования анализировался 21 глагольный признак семантического, морфологического, фонетического, синтаксического, словообразовательного, этимологического, диахронического уровней рассмотрения.

Проведенное исследование показало, что естественные языки (в пределах рассмотренного материала) представляют собой не моноструктурные, а полиструктурные объекты, подлежащие классификации по нескольким, относительно независимым друг от друга основаниям.

В отличие от вышеупомянутой линнеевской таксономической схемы в биологии, в основе полученной лингвистической классификации лежит не «пирамидальная» иерархия последовательно уточняемых признаков, а определенный набор комплексов константно взаимосвязанных разноуровневых языковых характеристик — «типологических блоков» (ТБ), различные сочетания которых задают структуру глагольных систем конкретных языков.

Выделяются семь таких типологических блоков, играющих роль комплексных «конечных составляющих» многомерной типологической классификации языков:

ТБ1: формальная простота глагола: односложность, морфемная нечленимость, непроизводность; отнесенность к древнему периоду истории языка.

ТБ2: исконный корень; сочетаемость с облигаторным обстоятельством; «энергетическое» значение[113].

ТБЗ: интранзитивность; процессивное (некаузативное) значение.

ТБ4: сочетаемость с косвенным/предложным дополнением; «информационный» и «операционный» типы значения[114].

ТБ5: транзитивность; каузативное значение.

ТБ6: заимствованный корень; отнесенность к новому периоду истории языка; «онтологический» тип значения[115].

ТБ7: формальная сложность глагола: многосложность, морфемная членимость, производность [Сильницкий 1999: 38].

Основная оппозиция наблюдается между двумя «полярными» блоками ТБ1 и ТБ7, признаки которых контрадикторно противопоставлены друг другу. Ближайшие к ним позиции занимают два «спутниковых» блока ТБ2 и ТБ6, признаки которых тяготеют к полярным, но менее жестко связаны с последними, чем те между собой. Среднюю позицию в системе занимает блок ТБ4, признаки которого не связаны с признаками двух полярных блоков.

Перечисленные пять типологических блоков составляют стабильный «костяк» рассматриваемой типологической системы. «Мобильную» ее часть образуют два оставшиеся блока, ТБЗ и ТБ5. Признаки «транзитивность» и «интранзитивность» в составе последних характеризуются различной сочетаемостью с полярными признаками (в первую очередь, с простотой/сложностью глагольной основы) в различных языках, что служит в конечном счете определяющим критерием корреляционной типологии исследуемых глагольных систем.

По данному критерию сопоставляемые языки подразделяются на три группы:

1) Языки, характеризуемые положительной соотнесенностью признаков «интранзитивность — формальная простота» и/или «транзитивность — формальная сложность глагола»: французский, немецкий, английский; китайский язык занимает периферийное положение в данной группе.

2) Языки, характеризуемые противоположной соотнесенностью признаков «интранзитивность — формальная сложность» и/или «транзитивность — формальная простота» глагола: русский, армянский; арабский, индонезийский. Последние два языка образуют особую подгруппу, будучи единственными во всем рассматриваемом множестве языков, в глагольной системе которых признаки блоков ТБ6 и ТБ7 являются взаимонезависимыми.

3) Языки, в которых транзитивность и интранзитивность не связаны ни с простотой, ни со сложностью глагола: турецкий, японский.

Языки первой группы характеризуются прямым, языки второй группы — обратным соотношением степени сложности внутриглагольной структуры и внеглагольной синтаксической валентности. Языки третьей группы занимают промежуточное положение между первыми двумя.

Введение синтаксического критерия транзитивности/интран-зитивности дополнительно к морфологическому и семантическому вносит некоторые изменения в традиционную типологическую классификацию языков: при данном трехмерном подходе японский язык оказывается типологически близким турецкому, индонезийский — арабскому. Можно предположить, что дальнейшее увеличение параметровой размерности исследуемых языковых систем будет связано с новыми уточнениями типологических соотношений между ними в рамках многомерной классификационной схемы.

* * *

Приведенные данные могут, по-видимому, служить достаточным основанием для предварительного вывода о том, что различные генеалогические и типологические классы языков характеризуются различными степенями изоморфизма, от максимального соответствия до полной несопоставимости друг с другом.

Данное заключение позволяет поставить вопрос о возможности и целесообразности разработки «универсальной» классификации языков, совмещающей генеалогический и различные типологические критерии и группирующей языки по степени соответствия/несответствия их различных классификационных параметров.

Литература.

Касевич В. Б., Яхонтов С. Е. (ред.). Квантитативная типология языков Азии и Африки. Л., 1982.

Сильницкий Г. Г., Яхонтов К. С., Яхонтов С. Е. Применение корреляционного и факторного анализа в типологии языков // Актуальные вопросы дериватологии и дериватографии / Отв. ред. Б. Бартков. Владивосток, 1986.

Сильницкий Г. Г. (ред.). Корреляционная типология глагольных систем индоевропейских и иноструктурных языков. Смоленск, 1999.

Сильницкий Г. Г. Морфологическая классификация индоевропейских языков // Пятые Поливановские чтения. Ч. 1. Смоленск, 2000а.

Сильницкий Г. Г. Корреляционная типология неспециализированных морфологических категорий // Актуальные проблемы германистики. Вып. 3. Смоленск, 2000б.

Сильницкий Г. Г. Корреляционный и факторный анализ фонетических систем индоевропейских языков // Е. Д. Поливанов и его идеи в современном освещении. Смоленск, 2001а.

Сильницкий Г. Г. Корреляционно-факторная типология фонетических систем неиндоевропейских языков // Разноуровневые характеристики лексических единиц. Смоленск, 20013.

Сильницкий Г. Г. К типологическому противопоставлению «эгоцентрических» и «эвдоцентрических» языков // Категории глагола и структура предложения: Тез. докл. СПб., 2001с.

Аltmаnn G., Lеhfеldt W. Аllgеmеinе Sрrасhtуроlоgiе. Мnсhеn, 1973.

Grееnbеrg J. Н. А quаntitаtivе аррrоасh tо thе mоrрhоlоgiсаl tуроlоgу оf lаnguаgеs // Intеrnаtiоnаl Jоurnаl оf Аmеriсаn Linguistiсs. 1960. № 26/3.

Silnitsку G. Туроlоgiсаl indiсеs аnd lаnguаgе сlаssеs: а quаntitаtivе studу // Quаntitаtivе Linguistiсs. 1993. Vоl. S3. Glоttоmеtriка 14.

Silnitsку G. Соrrеlаtiоnаl аnаlуsis оf thе Indо-Еurореаn mоrрhоlоgiсаl sуstеm // Jоurnаl оf Quаntitаtivе Linguistiсs. 1998. Vоl. 5. № 1—2.

Н. Р. Сумбатова. Коммуникативные категории и система глагола. (о некоторых типологических особенностях дагестанского глагола).

Языки Дагестана отличаются сложностью и богатством глагольных систем. В большинстве из них системы глагола включают огромное количество словоформ, связанных с выражением многочисленных оппозиций по виду, времени, наклонению, полярности и т. п., так что общее число элементов системы может исчисляться десятками тысяч.

Замечание: Так, в широко известной грамматике арчинского языка А. Е. Кибрика подсчитано, что арчинский глагол образует 1 502 839 словоформ [Кибрик 1977:37]. В лакской грамматике Л. И. Жиркова [1955] утверждается, что лакский глагол образует около 520 временных форм — и все это не считая повелительных, желательных, некоторых вопросительных и запретительных форм (их также более 100) и без учета классного согласования. Мы насчитали в ицаринском диалекте даргинского языка около 80 только утвердительных форм вида/времени/наклонения (без учета классного и личного согласования, а также отрицательных и вопросительных форм).

В дагестанских языках, как и в других языках с большим количеством глагольных форм, система глагола обычно представляется как совокупность подсистем финитных и нефинитных репрезентаций глагола[116]. При этом давно замечено, что формы, относимые к числу нефинитных в дагестанских языках, имеют более широкую сферу употребления, чем нефинитные формы, например, европейских языков. В частности, многие из них достаточно свободно используются в качестве вершинного предиката независимого предложения.

Синтаксические свойства подобных форм на обширном типологическом материале исследованы в работе [Калинина 1998], где вводится представление о существовании форм, неопределенных по финитности, и доказывается, что, в частности, в дагестанских языках такие формы представлены достаточно широко. Однако снятие противопоставления по финитности или введение трехчленного противопоставления «финитный — нефинитный — неопределенный по финитности» еще более осложняет представление о дагестанских глагольных системах: получается, что мы имеем дело с конгломератом словоформ, разбить который на отдельные подсистемы (репрезентации) мы не можем.

Цель данной работы — показать, что дагестанские глагольные системы можно представить как совокупность небольшого числа подсистем, однако базовым признаком, лежащим в основе их выделения, является не признак финитности, связанный с синтаксическими функциями словоформы, а некоторый другой признак, связанный с ее коммуникативными характеристиками.

1. Состав глагольной системы.

В большинстве дагестанских глагольных систем сочетаются обычные морфологические (синтетические) словоформы со словоформами, в разной степени проявляющими свойства аналитических конструкций, причем, как правило, некоторые из них считаются аналитическими словоформами. Чаще всего к аналитическим словоформам относят сочетания вспомогательного глагола и основного глагола в одной из его нефинитных репрезентаций (деепричастия, зачастую в «усеченной» форме, или причастия), выражающие те значения, которые данный исследователь считает обязательными. Как правило, аналитические словоформы в дагестанских языках строятся по весьма простым и регулярным правилам, а их грамматическое значение аддитивно, то есть полностью определяется значением составляющих их элементов. Тем самым такие словоформы легко представить как свободно конструируемые говорящим в речи. Кроме того, элементы аналитических словоформ проявляют высокую степень синтаксической самостоятельности; например, во многих дагестанских языках в предложениях с переходным глаголом разрешена так называемая биабсолютивная конструкция предложения (пример из ицаринского диалекта даргинского языка):

(1а) it-il tэultэ b=еrк-un-(ni)-са=b. Он-ЕRG хлеб(АВS) СL3=есть: РF-АОR-(СОNV)-СОР: РRS=СL3. (1b) it tэultэ b=еrк-un-ni-са=w. Он(АВS) хлеб(АВS) СL3=есть: РF-АОR-СОNV–СОР: РRS=СL 1 «Он съел хлеб».

В предложениях с биабсолютивной конструкцией каждая из частей аналитической словоформы имеет свой актант в абсолютнее, контролирующий согласование этой части (для вспомогательного глагола — личное и классное согласование, для основного — только классное).

Рассматривая предложения с аналитическими словоформами, легко заметить, что в той же синтаксической позиции, что и вспомогательный глагол, могут выступать единицы других типов, не обладающие морфологическими признаками глагола и не согласуемые с ядерными именными группами ни по классу, ни по лицу. Так, в даргинском языке[117] это так называемые дискурсивные частицы, выражающие различные оттенки выделительного значения (q'аl «же, ведь», l «ли» и др.), а также показатели общего и частного вопроса (соответственно — u, — ni/-n). Все эти элементы, как видно из примеров (2а) — (2d), присоединяются в виде клитики к основному компоненту аналитической словоформы, как бы вытесняя вспомогательный компонент или его часть; если таких элементов больше одного, то они всегда располагаются в одном и том же порядке.

Поскольку данные конструкции выражают те же грамматические (обязательные) значения, что и обычные аналитические словоформы, нет оснований исключать их из числа глагольных словоформ. Таким образом, число словоформ в глагольной системе увеличивается во столько раз, сколько различных единиц способно выступать в позиции вспомогательного элемента.

Другие, более серьезные сложности связаны со структурой предложений, в которых имеется коммуникативное выделение (фокус[118]). Дагестанские предложения с фокусом в последние десять лет привлекли большое внимание лингвистов (см., в частности, [Казенин 1997]), поскольку создают трудности на разных уровнях лингвистического анализа. Обратим внимание на те их аспекты, которые связаны с устройством глагольной системы.

2. Предложения с фокусом.

Конструкции, оформляющие фокус в дагестанских языках, можно разбить на два класса.

2.1. Неспециализированные показатели фокуса. Часто в роли показателя фокуса выступают грамматические средства, которые выражают также предикативные категории глагола: лицо, иллокутивную силу (вопросительность), наклонение, время, полярность; в частности, маркером фокуса может быть глагол-связка.

Так, в даргинском языке при наличии в предложении фокуса происходит перенос присоединяемого в виде клитики вспомогательного элемента (в частном случае просто глагольной связки) или сочетания таких элементов в позицию энклитики к выделяемому слову. При этом единственно допустимой формой глагола становится причастие (атрибутив) с соответствующим видовым значением, а изменения линейной позиции выделенной группы в общем случае не происходит. Если в предложении вместо связки присутствует один из ее «заместителей» (см. п. 1), то с ним происходят те же линейные преобразования, что и со связкой, ср.:

Фокусное выделение в предложениях с синтетическими личными формами без замены глагольной словоформы невозможно:

(4) аhmаd-il-(*са=b) qаl b=аlrq'-ib. Ахмет-ЕRG-(*FОС) дом(АВ5) СL3-строить: РF-АОR. «Ахмет построил дом» (*«Именно Ахмет построил дом»).

Сходным образом устроено фокусирование в цахурском, лакском и других языках Дагестана: фокус маркируется связкой либо другим вспомогательным элементом, перемещаемым к выделенной составляющей, а глагол стоит либо в причастной, либо в так называемой простой форме (совпадающей с основой).

Цахурский [Казенин 1997; Кибрик 1999]:

Лакский [Казенин 1997]:

2.2. Специализированные показатели фокуса. В некоторых дагестанских языках существуют специализированные показатели фокуса — лексические единицы (чаще всего клитики), не обладающие морфологическими характеристиками глагола, не совпадающие со связкой материально, однако противопоставленные ей парадигматически.

Мегебский[119] (показатель фокуса — gа):

Аварский (показатель фокуса — Ха; [Казенин 1997]):

Фокусные конструкции в рассмотренных языках имеют достаточно существенные различия, однако неизменно сохраняют ряд общих свойств, а именно:

1. показатель фокуса является энклитикой и присоединяется к выделенному элементу (в конце всей выделенной группы);

2. изменения линейного порядка в общем случае не обязательны;

3. глагол выступает либо в одной из нефинитных форм (чаще всего атрибутивной, иногда в деепричастной), либо в форме, которую можно охарактеризовать как нейтральную с точки зрения противопоставления по финитности.

3. Основные классы словоформ.

Рассмотрим функции различных типов дагестанских глагольных словоформ на примере даргинского языка.

Легко заметить, что словоформы распадаются на следующие классы:

1. Такие, которые возможны только в независимых, «повествовательных» и при этом коммуникативно нейтральных предложениях — все это так называемые финитные формы, причем только синтетические[120] (см. (4)).

2. Такие, которые допустимы в любых типах независимых предложений — в том числе в вопросах и предложениях с фокусом (вспомогательный компонент перемещается к выделенной составляющей предложения), — все это исключительно аналитические «финитные» формы[121]; все они состоят из некоторой нефинитной репрезентации глагола (деепричастия[122] или причастия) и вспомогательного компонента, выражающего предикативные категории и/или фокус (2а) — (2d).

3. Такие, которые могут быть вершинным предикатом зависимого предложения (так называемые нефинитные формы); некоторые из них могут использоваться также в тех независимых предложениях, в которых использование синтетических финитных форм запрещено (примеры (2е), (2f), (3)).

Выше уже отмечалось, что нефинитные формы употребляются в дагестанских языках шире, чем в европейских. Хорошо известно также, что сфера употребления так называемых финитных форм в дагестанских языках существенно же. Финитные формы не употребляются, в частности, в большинстве типов зависимых предложений. Однако мы видим, что, помимо этого, употребление синтетических финитных форм запрещено в нескольких — причем вполне обычных — типах независимых предложений. Это противоречит обычному «синтаксическому» пониманию финитности.

Легко видеть, что те типы предложений, в которых употребление синтетических «финитных» форм запрещено — а именно, вопросы и предложения с фокусом — имеют общие содержательные свойства. В этих предложениях предикат, выражаемый основным глаголом, не входит в ассертивную часть высказывания. Используя терминологию Е. В. Падучевой [Падучева 1985: 2001], можно сказать, что рассматриваемые формы накладывают ограничение на денотативный статус возглавляемой ими пропозиции — она должна быть утвердительной и не может быть ни презумптивной, ни нейтральной.

Утвердительный статус пропозиции входит в семантику даргинских «финитных» форм. Их синтаксические функции при этом не вполне соответствуют каноническому представлению о финитности. Более правильно было бы называть такие формы ассертивными.[123].

Помимо синтетических личных словоформ, утвердительной могут сделать пропозицию уже знакомые нам вспомогательные элементы (п. 1), выступающие в составе аналитических словоформ. Это закрытый и весьма немногочисленный класс грамматических элементов, основной функцией которых является выражение предикативных категорий вместе с маркировкой составляющей, образующей ассертивную часть высказывания (проще говоря, фокусной составляющей). В этот класс входят показатели первого и второго лица, бытийный глагол-связка са=b, вспомогательные глаголы местонахождения, некоторые дискурсивные частицы, показатель прошедшего времени di, «финитные» репрезентации отрицательного вспомогательного глагола акu. Всякое ассертивное высказывание обязательно имеет в своем составе либо ассертивный глагол, либо один или несколько элементов из этого класса (см. примеры выше).

В даргинском языке маркирование утвердительности пропозиции обязательно, но в ряде других языков Дагестана это не так — и поэтому в них допустимы предложения с «нефинитным» глаголом в качестве главного предиката и при этом без связок и любых замещающих их элементов, как, например, в багвалинском языке (пример из [Кибрик 2001]):

По-видимому, так называемые нефинитные словоформы тоже выражают противопоставления, связанные с коммуникативной структурой высказывания. В общем случае к ним не предъявляется требование ассертивности: именно поэтому только «нефинитные» формы допустимы в предложениях с коммуникативным выделением и в вопросах[124]. Более подробный анализ коммуникативных свойств нефинитных словоформ в даргинском и других дагестанских языках потребовал бы отдельного исследования. Заметим лишь, что в даргинском языке пропозиции с презумптивным статусом обычно возглавляются глаголом в форме причастия или масдара, а нейтральный статус часто выражается формой так называемого инфинитива[125]. Деепричастия, очевидно, имеют наиболее широкую сферу употребления[126].

Небольшой иллюстрацией этих закономерностей может служить управление глаголов с сентенциальными актантами. Некоторые из этих глаголов накладывают ограничения на коммуникативный статус зависимого предиката (ср. «начать» и «кончить», «знать» и «думать» и др.). Так, глагол «кончить», как правило, предполагает презумптивный статус вложенной пропозиции (в отличие от глагола «начать»). Соответственно, в даргинском языке зависимый предикат при глаголе «начать» может выражаться деепричастием, инфинитивом и даже масдаром, а при глаголе «закончить» — только масдаром:

Прямое выражение коммуникативных статусов в дагестанских языках характерно не только для глагольной системы. Так, во многих из них существует категория, связанная с коммуникативным статусом атрибутов и определяемых ими имен — категория рестриктивности [Богуславская 1989][127]. Рестриктивные определения позволяют выделить референт имени, определяемого данным атрибутом, из некоторого множества однотипных объектов. Вся именная группа, в которую входит данный атрибут, приобретает при этом конкретно-референтный статус, а предикация, вершиной которой он является, может быть охарактеризована как нейтральная или презумптивная. Примеры из табасаранского языка[128]:

4. Некоторые выводы.

По крайней мере в части дагестанских языков противопоставление двух подсистем словоформ, традиционно рассматриваемых как «финитная» и «нефинитная» подсистемы, в действительности базируется на другом основании и связано с допустимым коммуникативным статусом данного элемента в высказывании. Синтетические «финитные» формы в дагестанских языках употребляются уже, а так называемые нефинитные репрезентации глагола шире, чем в языках европейского типа, причем последние в значительной степени обладают свойствами финитных форм (например, могут употребляться в качестве вершины независимого предложения, см. (9)).

Замечание: То, что мы традиционно называем аналитическими финитными формами, можно считать сочетанием глагольной формы с клитикой, выражающей основные предикативные категории, и приписывать выражение этих категорий не глаголу, а предложению в целом. Для собственно глагола же свойственно скорее выражение коммуникативного статуса возглавляемой им пропозиции и аспектуальных значений. Видо-временное и модальное значение предиката представимо на основе значения его компонентов — глагола и предикативного элемента. При таком описании число форм в глагольной системе становится гораздо меньше, а устройство системы — проще: в нее входят только синтетические формы, способные возглавлять ассертивную пропозицию (около 12 вместе с формами императива), а также синтетические формы, обычно относимые к нефинитным (около 10).

Подобное устройство глагольной системы коррелирует с некоторыми другими характеристиками языка.

4.1. Противопоставление глаголов и других частей речи. В дагестанских языках местом выражения предикативных категорий (полярности, наклонения, времени, лица, иллокутивной силы) является в общем случае не глагол, а фокус предложения. Поэтому противопоставление глагола и имени в них выражено несколько слабее: (а) многие морфологические элементы (в частности, все показатели, выражающие предикативные категории) могут присоединяться и к именам, и к глаголам; (b) существуют чрезвычайно простые и высокопродуктивные механизмы перехода из одной части речи в другую (частицы или аффиксы с атрибутивным, субстантивным, адвербиальным значением); (с) имена и по крайней мере некоторые репрезентации глагола могут выступать в качестве главного предиката независимого предложения.

4.2. Именное предложение и семантика имен. В дагестанских языках именное предложение сходно с глагольным; единицы, выражающие в нем предикативные категории, не обязательно представляют собой финитный глагол, а зачастую вообще лишены каких-либо глагольных свойств[129]. Имена присоединяют те же показатели лица и времени/наклонения, что и глаголы, легко могут употребляться и как термы, и как предикаты. В частности, при наличии фокуса в именном предложении действуют уже известные нам правила (связка/показатель фокуса переносится к выделенной группе):

4.3. Свойства аналитических словоформ глагола. Поскольку в большинстве случаев ассертивная часть предложения включает главный предикат, внешне глагольные словоформы дагестанских языков, составленные из основного глагола, выражающего главный предикат, и элемента/элементов, выражающих предикативные категории, могут выглядеть достаточно слитными. В частности, они могут составлять одно фонетическое слово; перестановки компонентов аналитических словоформ и вставки других элементов между ними, как правило, запрещены. Однако отделяемость показателей предикативных категорий сохраняется при всех обстоятельствах.

4.4. Синтаксические роли. Поскольку в дагестанских языках для выражения коммуникативных (прагматических) свойств именных групп (выделение фокуса, противопоставление пресуппозиции — ассерции) задействованы сильные синтаксические механизмы, необходимость четкого противопоставления синтаксических ролей ощущается в меньшей степени, и это, возможно, является одной из причин того, что синтаксические ролевые свойства именных групп проявляются в них сравнительно слабо.

Условные обозначения.

= Знак отделяет показатель классного согласования.

— Знак отделяет компоненты аналитических словоформ (в примерах из даргинского и мегебского языков).

1,2,3 Цифры в отсутствие аббревиатуры СL указывают на лицо.

А атрибутив.

АВS абсолютов.

АОR аорист.

СL классный показатель (может сопровождаться номером класса).

СОNV деепричастие.

СОР связка.

DАТ датив.

ЕL элатив.

ЕRG эргатив.

РОС показатель фокуса.

FUТ будущее время.

GЕN генитив.

GЕN.Q показатель общего вопроса.

НРL одушевленное множественное число.

INСL инклюзив.

INF инфинитив.

LАТ латив.

МАSD масдар.

NОМ номинатив (только в глоссах примеров, заимствованных из работ [Казенин 1997; Кибрик 1999]).

ОВL косвенная основа.

РАSТ прошедшее время.

РL множественное число.

РF перфекгив.

РRS презенс.

РRТ причастие.

RЕSТR показатель рестриктивности.

Q показатель частного вопроса.

SG единственное число.

SUР суперэссив.

В ряде даргинских примеров в строке глосс не выделены классные показатели, превербы и суффиксы глагольной основы.

Литература.

Богуславская О. Ю. Структура именной группы: определительные конструкции в дагестанских языках: Дис… канд. филол. наук. М., 1989.

Жирков Л. И. Лакский язык: Фонетика и морфология. М., 1955.

Казенин К. И. Синтаксические ограничения и пути их объяснения (на материале дагестанских языков): Дис… канд. филол. наук. М., 1997.

Калинина Е. Ю. Нефинитное сказуемое в независимом предложении: Дис…. канд. филол. наук. М., 1998.

Кибрик А. Е. Опыт структурного описания арчинского языка. Т. 3. Динамическая грамматика. М., 1977.

Кибрик А. Е. (ред.). Элементы цахурского языка в типологическом освещении. М., 1999.

Кибрик А. Е. (ред.). Багвалинский язык: Грамматика, тексты, словари. М., 2001.

Магометов А. А. Мегебский диалект даргинского языка. Тбилиси, 1982.

Муталов Р. О. Временные формы глагола ицаринского диалекта даргинского языка // Выражение временных отношений в языках Дагестана. Махачкала, 1991.

Муталов Р. О. Ицаринский диалект даргинского языка: Дис…. канд. филол. наук. Махачкала, 1992.

Недялков В. П. Основные типы деепричастий // Типология и грамматика. М., 1990.

Падучева Е. В. Высказывание и его соотнесенность с действительностью. М., 1985 [2-е изд. М., 2001].

Givn Т. Sуntах: а funсtiоnаl-tуроlоgiсаl intrоduсtiоn. Аmstеrdаm; Рhilаdеlрhiа, 1990. Vоl. 1–2.

В. С. Храковский. Концепция диатез и залогов (исходные гипотезы — испытание временем)[130].

Более тридцати лет тому назад весной 1970 г. в Петербурге, тогда Ленинграде, состоялась конференция по теме «Категория залога». К этой конференции был подготовлен сборник материалов. В его предисловии было, в частности, сказано, что он «представляет собой первую публикацию по теме „Категория залога“, которая в настоящее время разрабатывается в группе структурно-типологического изучения языков ЛО Института языкознания АН СССР под руководством проф. А. А. Холодовича». Кроме того, в предисловии говорилось, что «предметом дискуссии на конференции явятся статьи, публикуемые в настоящем сборнике. В этих статьях излагаются предварительные соображения относительно построения теории залога (статьи А. А. Холодовича „Залог“, В. С. Храковского „Конструкции пассивного залога (определение и исчисление)“, Г. Г. Сильницкого „Залог и валентность“) и рассматривается эмпирический материал, отнесение которого к категории залога является проблематичным (статья С. Е. Яхонтова „Конструкции, называемые пассивными в китайском языке“)» [Категория залога 1970:1].

Так было положено начало многолетнему, типологически ориентированному изучению категории залога и залоговых конструкций, которое проводилось в группе структурно-типологического изучения языков ЛО Института языкознания АН СССР (ныне Лаборатории типологического изучения языков Института лингвистических исследований РАН). Теперь, по прошествии многих лет имеет смысл хотя бы в очень конспективной форме оценить результаты проведенной работы и посмотреть изнутри, т. е. с позиции участника этой работы, что выпало в осадок, т. е. каков вклад проводившихся исследований в современную лингвистическую теорию. Сделать это тем более необходимо потому, что в литературе последних лет появились суждения, дающие, как нам кажется, не вполне адекватное представление о концепции, на базе которой проводилось описание залоговых конструкций в различных конкретных языках.

Исходная гипотеза рассматриваемой концепции была изложена в статье А. А. Холодовича, опубликованной в указанном сборнике, и в совместной статье И. А. Мельчука и А. А. Холодовича «К теории грамматического залога», опубликованной в том же 1970 г. в журнале «Народы Азии и Африки». Обе названные статьи по своей сути представляют несколько отличающиеся друг от друга варианты одной работы. Эта исходная гипотеза состояла в том, что в научный оборот следует ввести понятие диатеза, отличное от традиционного понятия залог.

Новому понятию было дано следующее определение: «Диатезой называется соответствие между семантическими актантами (=партиципантами) и синтаксическими актантами данной глагольной лексемы», ср. [Холодович 1970: 13] и [Мельчук, Холодович 1970: 114]. Что касается залога, то он был определен как «грамматически маркированная в глаголе диатеза» [Холодович 1970: 13; Мельчук, Холодович 1970: 117]. Таким образом, в рамках предложенной концепции диатеза и залог выступают как соотносительные понятия разных уровней: понятие диатезы является семантико-синтаксическим и универсальным — любая глагольная лексема в любом языке имеет по меньшей мере одну диатезу, а понятие залога является морфологическим и не универсальным — не любая глагольная лексема и не в любом языке представлена хотя бы двумя формально отличающимися друг от друга словоформами, которые соотносятся с разными диатезами.

Другими словами, эта гипотеза исходила из того, что любой глагольной лексеме свойственна такая ролевая структура, которая остается постоянной при любом синтаксическом употреблении лексемы, т. е. присуща всем ее словоформам, и тем самым обеспечивает неизменность лексемы. В то же время каждому синтаксическому употреблению лексемы соответствует определенная конструкция предложения, и следовательно, синтаксическое окружение различных, а иногда одной и той же словоформы данной глагольной лексемы есть величина переменная. Ср.: Ветер сорвал крышу, Ветром сорвало крышу, Крыша сорвана ветром (разные конструкции и разные глагольные словоформы); Мама намазала хлеб маслом, Мама намазала масло на хлеб (разные конструкции и одна глагольная словоформа).

В соответствии с этой гипотезой для каждой глагольной лексемы можно установить теоретически допустимое количество диатез. Более того, можно построить исчисление, которое не описывает диатезы различных глагольных лексем в конкретных языках, а определяет общее количество диатез, которое может иметь глагольная лексема с заданными свойствами в любом языке. (Именно такое исчисление диатез двухвалентных глаголов представлено в статье И. А. Мельчука, публикуемой в настоящем сборнике)[131]. Таким образом, исчисление это своего рода универсальный эталон, по отношению к которому системы диатез различных глагольных лексем в конкретных языках обычно выступают как редуцированные варианты, в силу того что все логические возможности построения диатез могут не реализоваться и обычно не реализуются из-за тех или иных ограничений, которые отдельные языки и конкретные лексемы накладывают на исчисление. Если у глагольной лексемы больше одной диатезы, то уместно различать исходную (лексикографическую) и производные диатезы. Исходная диатеза представляет такое соответствие между семантическими актантами (партиципантами) и синтаксическими актантами, которое задается толкованием лексемы [Холодович 1974: 363]. Что касается производных диатез, то в них это соответствие изменяется или, если хотите, нарушается таком образом, что семантические актанты занимают позиции других синтаксических актантов, либо вообще не имеют соотносительных синтаксических актантов.

В принципе изменение диатезы, т. е. переход от исходной диатезы к производным, может маркироваться: А — только путем переоформления глагола, Б — только путем переоформления имен, В — только путем ликвидации синтаксической позиции имени. Учитывая эти возможности, а также логически допустимые случаи их комбинаторики, можно построить следующее исчисление, указывающее, как маркируется изменение диатезы:

(1) А (изменение диатезы маркируется только путем переоформления глагола). Насколько можно судить по литературе, примеры такого типа встречаются в языках майя. Мы приведем соответствующий пример из языка тцелтал (tzеltаl), где переход от активной диатезы к пассивной маркируется только в глаголе, если не считать изменения порядка следования актантов, ср., [Dауlеу 1981:43]: Lа s-mil- Jреtultе Jwаn => -mil-оt- Jwаn tеJреtul. Т АG3-кill-РТ3 Реtеr thе Jоhn Т-кill-РАSS-РТ3 Jоhn thе Реtеr. «Реtеr кillеd Jоhn» => «Jоhn wаs кillеd bу Реtеr». (2) Б (изменение диатезы маркируется только путем переоформления имен — Царь пожаловал Ермаку шубу => Царь пожаловал Ермака шубой), (3) В (изменение диатезы маркируется только путем ликвидации синтаксической позиции имени— Бабушка вяжет кофту => Бабушка вяжет), (4) АБ (изменение диатезы маркируется путем переоформления глагола и имен — Сосед построил баню => Баня была построена соседом), (5) АВ (изменение диатезы маркируется путем переоформления глагола и ликвидацией синтаксической позиции имени — (укр.) Ректор прийняв Вас до iнституту => Вас прийнято до iнституту), (6) БВ (изменение диатезы маркируется путем переоформления имен и ликвидацией синтаксической позиции имени — Маша выбила пыль из ковра => Маша выбила ковер), (7) АБВ (изменение диатезы маркируется путем переоформления глагола, имен и ликвидацией синтактиксической позиции имени — Сосед построил баню => Баня была построена) [Храковский 1991][132].

Если возможное количество диатез любой глагольной лексемы с заданными свойствами устанавливается теоретически, то фактически имеющиеся диатезы и наличные залоговые глагольные формы определяются только эмпирически. По-видимому, можно утверждать, что все наблюдаемые типы соотношений между диатезами и словоформами одной глагольной лексемы находятся между двумя полюсами: (а) каждая диатеза обозначается специальной глагольной формой — число залогов равно числу диатез, (б) все диатезы обозначаются одной и той же глагольной формой — диатезы специально не маркируются в глаголе, и, следовательно, категории залога нет. Таково краткое и очень конспективное изложение концепции, которая первоначально была представлена в названных работах А. А. Холодовича и И. А. Мельчука.

Если говорить об оценке этой концепции и ее вкладе в современную лингвистическую теорию, то самое важное, на мой взгляд, заключается в том, что понятие диатезы получило все права гражданства в лингвистике и используется в работах исследователей, принадлежащих к различным школам и направлениям, хотя оно иногда и подвергается некоторым модификациям. Свидетельством кодификации этого понятия может служить тот факт, что оно включено в «Лингвистический энциклопедический словарь» (М., 1990). Существенно и то, что репертуар конструкций, в которых маркируется изменение диатез, в определенной степени изменился по сравнению с традиционным репертуаром залоговых конструкций. Поскольку изменение диатез не обязательно маркируется в глаголе, то соответственно к анализу подключаются конструкции типа Мама намазала масло на хлеб и Мама намазала хлеб маслом, Маша выбила пыль из ковра и Маша выбила ковер и т. п., которые обычно оставались вне поля зрения исследователей при изучении залоговых конструкций. Кроме того, был взят на вооружение принцип исчисления, который, в частности, успешно был использован при описании итеративных, императивных и условных конструкций [Храковский 1989,1992,1998; Хrакоvsкij 1997,2001].

Теперь я хотел бы остановиться на тех претензиях к этой концепции, которые можно найти в современной литературе. Основная претензия заключается в том, что в рамках предложенного подхода «у залога никакой семантики нет, функция этой категории — в простом преобразовании синтаксической структуры предложения: подлежащее и дополнение как бы меняются местами, и этот факт отражается в глагольной форме» [Плунгян 2000: 193]. На первый взгляд эта претензия справедлива, поскольку основной пафос концепции диатез и залогов состоял в том, чтобы показать, что механизм изменения диатез и залогов состоит в перераспределении синтаксических актантов относительно неизменного набора семантических актантов, и в том, чтобы исчислить все теоретически возможные перераспределения. Но механизм изменения диатез и залогов не отождествлялся с функцией. Если о значении разных диатез и залогов не шла речь, то, очевидно, потому, что термин «значение» в начале 70-х годов использовался только при характеристике т. н. содержательных грамматических категорий типа глагольных категорий наклонения, времени, вида и т. п. Но суть различий, которые возникают при употреблении, скажем, соотносительных активной и пассивной конструкции была авторам концепции безусловна известна. Так, еще в 1967 г. И. А. Мельчук писал: «Активный и соответствующий пассивный глагол, строго говоря, не различаются по смыслу — они имеют тождественное означаемое: лат. раtеr hоstеm оссidit и а раtrе hоstis оссiditur означают в точности одну и ту же ситуацию (мы оставляем в стороне различия в логическом и психологическом выделении— „подчеркивании“» [Мельчук 1967: 360]. Как раз оставляемые в стороне различия в логическом и психологическом выделении и составляют функцию различных залогов и диатез или, иными словами, то, «как говорящий хочет представить соответствующую ситуацию и ее участников» [Плунгян 2000: 194]. Именно на эту функцию было обращено внимание в моей статье, [Храковский 1970: 41]. В ней о различиях разных залоговых структур говорилось следующее: «Информации, передаваемые каждой из структур, содержательно несколько отличаются друг от друга, поскольку в каждой структуре актуализируется специфическое отношение говорящего к ситуации, т. е. в каждой структуре одна и та же ситуация характеризуется говорящим под особым углом зрения. (Формально изменение отношения говорящего к ситуации фиксируется тем, что соблюдаемое в исходной структуре соответствие членов предложения и компонентов ситуации различным образом нарушается в производных структурах.) Что касается лексического значения глагола, то оно остается одним и тем же как в исходной, так и в производных структурах, поскольку при переходе от исходной структуры к производным не меняется ситуация, обозначаемая глаголом» [Храковский 1970: 41, ср. Храковский 1974: 26–28]. По моему мнению, из приведенной цитаты следует, что уже в 1970 г. в рамках анализируемой концепции четко различались функция и механизм диатезных и залоговых изменений. Другое дело, что в то время еще не было введено в научный оборот понятие коммуникативного ранга, которое, если я не ошибаюсь, впервые появилось в работах Е. В. Падучевой «Семантические роли и проблема сохранения инварианта при лексической деривации» (1997) и «Коммуникативное выделение на уровне синтаксиса и семантики» (1998). В последней статье говорится, что «коммуникативный ранг характеризует участника с прагматической точки зрения — по отношению к фокусу внимания говорящего. Субъект и (прямой) Объект — это участники, входящие в Центр; остальные участники относятся к Периферии); участник, который синтаксически не выразим при данном глаголе, имеет ранг Нуль, т. е. находится, так сказать за пределами Периферии» [Падучева 1998: 94]. Там же было предложено «называть диатезой лексемы набор семантических ролей участников с указанием их коммуникативных рангов» [там же 1998: 97]. Эта новация заслуживает обсуждения, и очевидно, что во всяком случае за переходом от активной конструкции к разного рода пассивным конструкциям стоит перераспределение коммуникативных рангов. Однако хочу еще раз подчеркнуть, что, хотя в 70-е годы понятия коммуникативного ранга еще не было, но тем не менее реалии, стоящие за этим понятием, были известны и соответственно понимание функции изменения диатез и залогов практически не отличалось от современного, которое четко сформулировано в работе [Мельчук 1998: 173]: «…было бы ошибочным полагать, что залог является полностью асемантичным, т. е. что он сводится к чисто синтаксическому преобразованию. С нашей точки зрения, залог — это семантическая категория; выбор той или иной граммемы залога производится говорящим на основании семантических факторов. Но смысл, присущий залогу, является „коммуникативным“, (а не пропозициональным): залог выражает коммуникативную структуру высказывания. Активная и соответствующая ей пассивная конструкции, строго говоря, не являются синонимичными: описывая одну и ту же ситуацию, они обладают тождественной семантической структурой, но их коммуникативные структуры не совпадают; тем самым их семантические представления оказываются тоже различными».

Теперь мне бы хотелось остановиться на некоторых результатах, которые были получены при изучении пассивных конструкций и которые, как мне кажется, иногда остаются в тени при современном обсуждении залоговой проблематики. В настоящее время принято считать, «что главное назначение пассива —… лишение исходного подлежащего его привилегированного статуса», при этом возможна ситуация, когда «никакого „повышения“ исходного дополнения в освободившуюся позицию подлежащего не происходит» [Плунгян 2000: 199, 202]. С такой формулировкой нельзя не согласиться, однако хотелось бы отметить, что именно эта мысль, правда, в несколько иной терминологии была сформулирована уже в моей работе 1970 г.: «В структурах пассивного залога по определению субъект не занимает позиции подлежащего. В этом случае субъект может либо занимать позицию другого члена предложения, либо не занимать позиции другого члена предложения и, таким образом, не обозначаться в структуре специальным членом предложения. Поскольку субъект не занимает позиции подлежащего, то эта позиция либо может быть занята любым другим участником ситуации, либо остаться незанятой» [Храковский 1970: 31; 1974: 13].

В связи со сказанным хотелось бы остановиться еще вот на каком вопросе. Как известно, в языках мира наиболее широко распространены пассивные конструкции с нулевым агенсом или, как их еще называют, двучленные пассивные конструкции типа Разговор был прерван, в которых агенс не назван и соответственно его коммуникативный статус очень низок. Подобные конструкции было бы соблазнительно считать производными от исходных активных (неопределенно-личных) конструкций типа Разговор прервали, в которых агенсом является неопределенное лицо. Коммуникативный статус неопределенного лица уже в активной конструкции достаточно низок, а в пассивной конструкции он еще более понижается. Соответственно, на первый взгляд есть все основания считать, что пассивная конструкция типа Разговор был прерван «является (с точностью до залога и прагматики) семантическим коррелятом» конструкции Разговор прервали [Плунгян 2000:201].

Однако такой вывод по меньшей мере не может рассматриваться как универсальное правило. Дело в том, что не во всех языках, где представлены двучленные пассивные конструкции, параллельно есть и активные конструкции, в которых агенс является неопределенным лицом. К числу таких языков относится, например, литературный арабский язык, и для двучленной пассивной конструкции в таких языках приходится искать какую-то другую исходную активную конструкцию. Другое соображение состоит в том, что не во всех случаях агенс, отсутствующий в двучленной пассивной конструкции, соотносится с неопределенным лицом. Иногда агенс соотносится с вполне определенным лицом, известным из контекста. Ср. После войны Отто пошатался по свету —… города при этом сменялись очень часто (В. Коротич). Евгения Петровна очень любила праздники. Справлялись они торжественно, солидно и сытно (В. Курочкин). В обоих приведенных примерах агенс вполне определенное лицо, которое названо в предтексте. Еще одно соображение состоит в том, что референтом отсутствующего, но подразумеваемого агенса, в частности в русском языке, может быть и человек, и животное, и стихийная сила. Например, в предложении Лодка была опрокинута не сказано, кто конкретно опрокинул лодку. Это мог быть и человек, и животное (например, медведь), и стихийная сила (например, ураган) [Мельчук 1974]. В то же время в предложении Лодку опрокинули отсутствующий агенс всегда только неопределенное лицо. Наконец, в двучленной пассивной конструкции агенсом может быть любое лицо, в том числе и то, которое контролирует факт сообщения: в типичном случае это говорящий. Иными словами, во фразе Лодка опрокинута агенсом ситуации в частном случае может быть и то лицо, которое произносит эту фразу. Ср.: — Объяснять мне почти нечего, товарищ старший лейтенант, — сказал Ивин, и голубые глаза его спокойно, мягко вобрали взгляд лейтенанта. — Все, что написано в объяснительной записке, — правда. — Ну хорошо… пусть будет правда, — не веря, согласился лейтенант. — Но скажи мне, Ивин, голубчик, почему ты не придумал другой правды (А. Ким).

Иначе обстоит дело в неопределенно-личной активной конструкции, где говорящий обычно не может быть агенсом ситуации. Иными словами, во фразе Лодку опрокинули агенсом не может быть то лицо, которое произносит эту фразу. Исключение говорящего из потенциальных агенсов активной неопределенно-личной конструкции может специально обыгрываться в тексте: Девушки любят, когда за ними красиво ухаживают, цветы, дарят, в театр приглашают, а у меня (=у говорящего. — В. Х.) пока такой возможности нет (В. Чубакова); см. подробнее [Храковский 1991а].

Таким образом, и по общелингвистическим, и по семантическим, и по прагматическим соображениям, и прежде всего потому, что неназванный агенс не всегда является неопределенным лицом, вряд ли двучленные пассивные конструкции целесообразно считать производными от неопределенно-личных активных конструкций, хотя, безусловно, неопределенно-личная активная конструкция выступает как функциональный синоним двучленной пассивной конструкции в том случае, если из значения глагола и/или из знаний о реальном мире известно, что агенс это неопределенное лицо. Ср.: Студента пригласили в деканат и Студент был приглашен в деканат. Таким образом, в общем случае наиболее удобно считать, что двучленная пассивная конструкция с лексически не обозначенным агенсом является дериватом исходной активной конструкции с лексически обозначенным агенсом, а не активной неопределенно-личной конструкции. Такой подход и был принят в концепции диатез и залогов.

Если с построением общего исчисления диатез и соответствующих конструкций существуют проблемы, поскольку отдельным конструкциям (рефлексивным, реципрокальным, каузативным) даются неоднозначные интерпретации, то построение исчисления пассивных конструкций особых трудностей не вызывает. В работах [Храковский 1970,1974] была выдвинута гипотеза, в соответствии с которой теоретически возможное количество пассивных конструкций, соотносимых с одной активной конструкцией, зависит от числа партиципантов и его можно исчислить по формуле 2(n+1), где n — число возможностей заполнения партиципантами позиции подлежащего в пассивных конструкциях, 1 — та возможность, когда позиция подлежащего остается незанятой, а умножение на 2 соответствует двум возможностям для партиципанта (обычно агенса), который, оставляя позицию подлежащего в активной конструкции, в пассивных конструкциях либо занимает специализированную синтаксическую позицию, либо вообще лексически не обозначается. Учитывая современные теоретические представления, можно говорить о том, что в пассивных конструкциях до минимума понижается коммуникативный ранг партиципанта, занимавшего в активной конструкции позицию подлежащего, и максимально повышается коммуникативный ранг партиципанта, переходящего на освободившуюся позицию подлежащего. Что касается пассивных конструкций, в которых позиция подлежащего остается свободной (или, если угодно, ликвидируется) и которые, пожалуй, без достаточных оснований иногда называют конструкциями «ленивого» пассива, то на практике это либо одноактантные конструкции, в которых нет партиципанта, способного перейти на позицию подлежащего, типа лит. (Реtrо) аt-si-кеl-t-а букв. «(Пятрасом) встаю», либо конструкции, где на позицию подлежащего не переходит партиципант со второй синтаксической позиции (прямого или косвенного) дополнения, типа укр. Вас прийнято до iнституту, рус. О грядущих переменах вслух не говорилось. В таких конструкциях этому партиципанту вовсе не обязательно переходить в позицию подлежащего, ибо ему по умолчанию приписывается самый высокий коммуникативный ранг. Об этом, в частности, свидетельствует и то обстоятельство, что в подобных случаях и прямое и косвенное дополнение обычно из постглагольной позиции переходят в предглагольную. В целом же против приведенной формулы исчисления не было высказано каких-либо возражений, и думается, что она достаточно адекватно отражает существующее положение дел.

К числу сложных и до конца не решенных проблем в концепции диатез и залогов относится, как известно, вопрос о составе залоговых граммем. В работах [Храковский 1978; 1980; 1981] и [Кhrакоvsку 1979] было предложено вопреки традиции не считать рефлексив и реципрок залоговыми граммемами на том основании, что для интерпретации и рефлексива и реципрока в отличие от интерпретации пассива и других залогов необходимо привлекать не только уровень синтаксических актантов, но и уровень референтов. Дело в том, что при переходе от актива к другим залогам все изменения касаются только уровня синтаксических актантов: в производной диатезе либо семантическим актантам соответствуют не те синтаксические актанты, что в исходной диатезе (Водитель открывает двери => Двери открываются водителем), либо отсутствует какой-либо синтаксический актант, имевшийся в наличии в исходной диатезе (Мальчик дразнит девочку => Мальчик дразнится), либо мена соответствия сочетается с отсутствием какого-либо синтаксического актанта (Водитель открывает двери => Двери открываются). Иначе обстоит дело при переходе от актива к рефлексиву и реципроку. В этом случае в производной диатезе изменения происходят и на уровне синтаксических актантов и на уровне референтов. В случае рефлексива двум семантическим актантам соответствует один референт (в активе каждому семантическому актанту соответствует свой референт) и один синтаксический актант (Мама причесывает дочку => Мама причесывается). В случае реципрока два референта выполняют одновременно по две роли, и при этом каждый из референтов соотносится с одним и тем же синтаксическим актантом (Оля поцеловала Машу + Маша поцеловала Олю => Оля и Маша поцеловались). Правильность этой точки зрения аргументируется тем, что граммемы рефлексива и реципрока могут объединяться в пределах одной словоформы с граммемой пассива (лит. Оnоs ар-si-rеng-t-а ir iеitа букв. «Оной одетось и выйдено»; Jdviеj рукstа-m-а-si «Ими (двоими) сердитесь друг на друга»). Если бы рефлексив, реципрок и пассив были граммемами одной грамматической категории, то комбинации рефлексив + пассив и реципрок + пассив относились бы к числу запрещенных. В настоящее время данный подход получил дальнейшее развитие. И рефлексив, и реципрок не включают в категорию залога, а относят к категории интерпретирующей актантной деривации, которая меняет референциальные характеристики участников (=партиципантов) ситуации, называемой глагольной лексемой [Плунгян 2000].

Суммируя сказанное, можно прийти к заключению, что многие гипотезы, которые были сформулированы в рамках концепции диатез и залогов, выдержали испытание временем и учитываются современной лингвистической теорией.

Литература.

Категория залога: Материалы конференции. Л., 1970.

Мельчук И. А. К понятию словообразования // Изв. ОЛЯ АН СССР. 1967. Вып. 4.

Мельчук И. А. О синтаксическом нуле // Типология пассивных конструкций: Диатезы и залоги / Отв. ред. А. А. Холодович. Л., 1974. Мельчук И. А. Курс общей морфологии. Т. II. М.; Вена, 1998.

Мельчук И. А., Холодович А. А. К теории грамматического залога // Народы Азии и Африки. 1970. № 4.

Падучева Е. В. Семантические роли и проблема сохранения инварианта при лексической деривации И НТИ. Сер. 2.1997. № 2.

Падучева Е. В. Коммуникативное выделение на уровне семантики и синтаксиса // Семиотика и информатика. Вып. 36. М., 1998.

Плунгян В. А. Общая морфология. М., 2000.

Холодович А. А. Залог I: Определение. Исчисление // Категория залога: Материалы конференции. Л., 1970.

Холодович А. А. (ред.). Типология пассивных конструкций. М., 1974.

Храковский В. С. Конструкции пассивного залога (определение и исчисление) // Категория залога: Материалы конференции. Л., 1970.

Храковский В. С. Пассивные конструкции // Типология пассивных конструкций: Диатезы и залоги / Отв. ред. А. А. Холодович. Л., 1974.

Храковский В. С. Залог и рефлексив // Проблемы теории грамматического залога. Л., 1978.

Храковский В. С. Некоторые проблемы деривации взаимных конструкций // Семантические аспекты слова и предложения. Пермь, 1980.

Храковский В. С. Диатеза и референтность // Залоговые конструкции в разноструктурных языках / Отв. ред. В. С. Храковский. Л., 1981.

Храковский В. С. (ред.). Типология итеративных конструкций. Л., 1989.

Храковский В. С. Формальная маркировка изменения диатез//Wоrds Аrе Рhуsiсiаns fоr аn Аiling Мind. Мnсhеn, 1991.

Храковский В. С. Пассивные конструкции // Теория функциональной грамматики: Персональность. Залоговость / Отв. ред. А. В. Бондарко. Л., 1991а.

Храковский В. С. (ред.). Типология императивных конструкций. СПб., 1992.

Храковский В. С. (ред.). Типология условных конструкций. СПб., 1998.

Храковский В. С. Диатезы и залоги (тридцать лет спустя) // Слово в тексте и в словаре: Сб. ст. к семидесятилетию академика Ю. Д. Апресяна / Отв. ред. Л. Л. Иомдин, Л. П. Крысин. М., 2000.

Dауlеу J. Р. Vоiсе аnd еrgаtivitу in Мауаn lаnguаgеs // Jоurnаl оf Мауаn Linguistiсs. 1981. Vоl. 2. № 2.

Кhrакоvsку V. S. Diаthеsis // Асtа Linguistiсs Асаdеmiае Sсiеntiаrum Нungаriсае, 1979. Т. 29 (3–4).

Хrакоvsкij V S. (еd.). Туроlоgу оf Itеrаtivе Соnstruсtiоns. Мnсhеn; Nеwсаstlе, 1997.

Хrакоvsкij V. S. (еd.). Туроlоgу оf Imреrаtivе Соnstruсtiоns. Мnсhеn, 2001.

С. Е. Яхонтов. Служебные слова и морфемы в изолирующих и других языках[133].

Во введении к своему обширному исследованию японского глагола А. А, Холодович, отмечая, что в предложении существует по крайней мере два значимых уровня — уровень слов и уровень морфем, делает при этом одну оговорку, важную для китаеведения: «…есть языки… типа древнекитайского, в которых предложение сегментируется на значимые единицы только одного уровня — на слова. Правда… такие неделимые… слова явно распадются на два класса: класс нестроевых, или неграмматических, и класс строевых, или грамматических, слов; такое деление косвенным образом воспроизводит двухуровневую семантическую структуру привычных и в каком-то смысле „нормальных“, с нашей точки зрения, языков» [Холодович 1979].

Ниже я хотел бы прокомментировать эту оговорку.

* * *

Деление единиц языка на знаменательные и служебные (или лексические и грамматические) мы, кажется, встречаем в грамматическом описании любого языка. Противопоставление знаменательных и служебных элементов появляется в традиционных лингенетических учениях очень рано; в частности, в китайской филологии термины «полные слова» и «пустые слова» (известные и в европейской науке) были важнейшими в грамматике (впрочем, в Китае очень слабо развитой).

Смысловое различие между лексическими и грамматическими элементами, будь то морфемы в составе слова (корни и аффиксы) или слова в предложении (части речи и «частицы речи»), всеми описывается более или менее одинаково: значение лексических элементов — конкретное, реальное, грамматических — отвлеченное, обобщенное, формальное; грамматические элементы обозначают не предметы, действия или качества, а отношения между ними или их дополнительные, переменные признаки. Однако мы видим, что одинаковые или очень близкие значения на практике выражаются в одних случаях аффиксами, в других — словами. Ср. запел и начал петь: префикс за- выражает более или менее ту же идею, что и глагол начал. То же самое — буду учиться и собираюсь учиться, был побит и пострадал от побоев, претерпел побои: аналитическая форма будущего времени или пассива по смыслу мало отличается от двух знаменательных слов. Поэтому для различения двух типов значимых единиц, о которых идет речь, должны быть предложены какие-то формальные критерии.

Для языков флективных и агглютинативных эти критерии достаточно ясны, хотя имеется ряд деталей, требующих оговорок или уточнений.

В применил к русскому языку принципы различения лексического и грамматического подробно объяснены в книге А. М. Пешковского [1956]. Исходным понятием для него является форма слова — делимость его на вещественную и формальную части. Правда, не все слова делимы [там же: 12]; между формой и ее отсутствием есть «огромное количество переходных случаев» [там же: 14]; некоторые слова не разделяются на части, но имеют форму (нулевое окончание); формальных частей в слове может быть несколько [там же: 15–16]. Но все это — уточнения или оговорки; основной принцип ясен — каждое слово содержит корень и аффикс (или аффиксы).

Однако существуют также «частичные» служебные слова [там же: 39 слл.]. Большинство из них не имеет формы. По значению они очень близки к формальным частям слов, имеющих форму, это как бы оторвавшиеся от основ аффиксы [там же: 40]. Но некоторые из «частичных» слов являются «до некоторой степени» формальными [там же: 42]; это глаголы-связки, а также служебные слова, помогающие образовывать формы глаголов и прилагательных. Правда, большая часть примеров таких слов берется не из русского языка.

Более или менее та же точка зрения представлена и в работах по общему языкознанию. Так, Ю. С. Маслов различает морфемы — части слов и морфемы, функционирующие в качестве целого слова, служебного (как русские к, на, и) или знаменательного (например, метро) [Маслов 1987: 131–132]. Морфемы в составе слова делятся на корни и аффиксы; первые являются носителями лексических значений, вторые — лексико-грамматических (деривационных) или собственно грамматических [там же: 133–134], Корни и аффиксы выделяются и во многих служебных словах — например, вспомогательных глаголах (как русский буду), артиклях (как французский 1е) и т. п. Корни служебных слов имеют грамматическое значение; так корень буд- в слове буду выражает значение времени действия, обозначенного главным глаголом. В одноморфемных словах Ю. С. Маслов не выделяет корня. Таким образом, к лексическим (знаменательным) морфемам он относит корни знаменательных слов и морфемы, употребляющиеся как знаменательные слова; к грамматическим (служебным) — аффиксы, а также корни служебных слов и неделимые служебные слова [там же: 138–139]. Последние у Ю. С. Маслова, как и у А. М. Пешковского, объединяются с аффиксами, а не с корнями.

Правда, этот подход к морфологии флективных языков не является единственно возможным. В «Русской грамматике» [1980] раздел «Морфология»— «безморфемный». Слово обладает системой морфологических значений; формы слова — это «регулярные видоизменения слова», имеющие одно лексическое, но разные морфологические значения, а не одну основу и разные окончания. Впрочем, существуют аналитические формы, представленные двумя словоформами: сюда относятся, в частности, формы будущего времени, в состав которых входит «вспомогательный глагол быть» [там же: 453–454] (в действительности показатель будущего времени не имеет формы инфинитива). Служебные слова не имеют морфологических категорий, то есть, очевидно, неизменяемы [там же: 458].

В той же книге, в разделе «Основные понятия морфологии», излагается теория, близкая к обычной, с одним существенным отличием: морфологически нечленимые служебные слова рассматриваются как имеющие корень и основу; один и тот же морф считается аффиксальным в одном случае и корнем — в другом [там же: 124]. Это значит, что от в сочетании отъехать будет считаться аффиксом, а в сочетании от дома — корнем.

Итак, для флективного языка обычным считается слово, состоящее из корня и одного или нескольких аффиксов, и неизеняемое служебное слово, вопрос о статусе которого остается спорным. Есть ряд промежуточных случаев или исключений, которые приходится особо оговаривать, но все же общая картина достаточно ясна.

В аналитических языках количество трудных случаев возрастает. Увеличивается число неизменяемых слов; очень часто основная форма слова (семантически воспринимаемая как исходная — например, единственное число существительного в отличие от множественного) лишена окончания. Вспомогательный глагол в составе аналитической формы не имеет внешних признаков, отличающих его от глагола полнозначного. В некоторых языках (немецкий) возникает проблема отличения второго корня сложного слова от аффикса: ср. нем. Каufmаnn и русск. купец — можно ли морфему — mаnn «человек» считать суффиксом или хотя бы полусуффиксом?

Для агглютинативных языков, по крайней мере для наиболее известных из них — алтайских, характерны слова, состоящие из корня и одного или нескольких суффиксов. При этом ни один из этих суффиксов не является обязательным (практически все корни являются свободными формами), поэтому словоизменительные морфемы трудно отличить от деривационных (впрочем, это отдельная проблема, которая нас здесь не интересует). Служебные морфемы алтайских языков отличаются от корней тем, что гласные их меняются в соответствии с правилами сингармонизма. Это относится не только к аффиксам, но и, например, к вопросительной частице в тюркских языках; ср. турецк. iуi mi? «хороший ли?», uzun mu? «длинный ли?». Но вообще служебные слова в алтайских языках сравнительно редки, и законы сингармонизма на большинство их не распространяются. Здесь, как и в случае флективных языков, общие принципы ясны, но есть большое число исключений.

Сложнее всего обстоит дело с выделением служебных элементов в изолирующих языках. Ниже используется материал китайского языка; существование в нем служебных морфем или слов не подлежит сомнению, их отмечает лексикографическая и комментаторская традиция уже более 2000 лет. Правда, современный китайский язык не является полностью изолирующим, в нем есть некоторое количество синтетических (агглютинативных) форм.

В китайском мы сталкиваемся с трудностями двоякого рода.

Во-первых, предполагаемым служебным элементам часто соответствуют материально совпадающие с ними и близкие к ним по значению знаменательные слова. Например, современные предлоги происходят от глаголов, причем глагол и соответствующий предлог могут сосуществовать в языке; ср. gi «давать» и «для», уng «пользоваться» и показатель орудия (как англ. with), gn «следовать» и «с».

Во-вторых, служебное и знаменательное слово (разного происхождения) могут быть употреблены в одной и той же грамматической конструкции, занимая одну и ту же позицию. Сравним:

Несомненно, что второе слово в первом примере (tu, букв, «голова») — служебное (классификатор); оно формально обязательно (после числительного всегда должно стоять слово, указывающее на единицу измерения или счета), но не несет никакой смысловой нагрузки. Во втором примере ему соответствует полнозначное слово qn «стадо». Формально два словосочетания построены совершенно одинаково.

Выше уже было сказано, что выделять служебные морфемы или служебные слова по их значению нельзя: грамматическое и знаменательное слово могут иметь очень близкие значения. Одна и та же иноязычная морфема может быть переведена на русский язык то служебным словом (или аффиксом полнозначного слова), то отдельной лексической единицей. Сравним:

Для решения этих или сходных вопросов мы должны опираться на некоторые формальные критерии. Последние, если они надежны, должны быть применимы к языкам любых топов, а не только к изолирующим. Некоторые такие критерии мы сейчас рассмотрим.

Служебные морфемы, в том числе морфологически неделимые служебные слова, за очень редкими исключениями являются связанными морфемами, то есть не могут быть употреблены как отдельное неполное предложение (например, как ответ на вопрос). Но для изменяемых служебных слов такое употребление не исключено; ср., например, русский показатель будущего времени несовершенного вида: Ты будешь это читать? — Буду. Кроме того, надо иметь в виду, что среди корней, входящих в состав сложных слов, тоже есть немало связанных, напр. астр(о) — в слове астрофизика или mn «народ» в китайском rnmn «народ» (первый корень этого слова — rn «человек» — свободный). Таким образом, указанный признак работает далеко не во всех случаях.

По-видимому, все служебные элементы (морфемы и слова) монофункциональны, то есть могут употребляться в составе только одной грамматической конструкции и занимать в ней только одну позицию. Например, классификаторы в китайском языке в принципе всегда стоят после числительного; вспомогательные глаголы, как русское буду (показатель времени), всегда являются первой частью глагольного сказуемого. По этому признаку различаются, в частности, китайские предлоги и глаголы: предлог, как и глагол, может управлять следующим словом, но глагол может быть и его определением. Ср. b fn «рис*, „рисовую кашу“ (b — предлог, показатель прямого объекта) и сh fn „ем рис“; однако во втором случае возможно преобразование в сhi dе fn „рис, который [я] ем“. Признаком монофункциональности обладают, в частности, вспомогательные глаголы и артикли аналитических языков — слова служебные, но изменяемые. Правда, связка, которая, скорее всего, должна считаться служебным словом, может употребляться в не вполне одинаковых конструкциях: был летчиком, хочу быть летчиком, будучи летчиком… С другой стороны, наречия — знаменательные слова — по большей части монофункциональны (служат определением к глаголу или прилагательному, и только).

Очень многие авторы отмечают, что служебные элементы входят в состав ограниченных списков. Каждый класс служебных элементов состоит из определенного числа членов, которые все могут быть перечислены. Смысловые отношения между ними имеют более системный характер, чем между знаменательными словами. Этот признак, в частности, позволяет отнести к лексике, а не к грамматике, так называемые „полусуффиксы“, подобные — mаnn в немецком Каufmаnn [Степанова 1953: 182–191]: количество их велико и неопределенно, граница между предполагаемыми полусуффиксами и вторыми элементами сложных слов нечетка или произвольна. Это относится и к аналогичным морфемам китайского языка, как rn „человек“ в слове gngгеn „рабочий“.

Однако надо помнить, что некоторые знаменательные слова тоже входят в ограниченные списки со стройной внутренней структурой, как, например, числительные или термины родства [Касевич 1977: 55].

Мне кажется, что наиболее надежным признаком служебного характера морфемы или слова является ограниченность возможности замены (чередования) их в конкретном тексте; здесь имеется возможность выбора лишь между двумя-тремя служебными элементами одного и того же класса. Рассмотрим пример из китайского языка:

Слово w „я“ может быть заменено очень многими другими словами (существительными, обозначающими лиц) без нарушения правильности конструкции. Так же можно заменить почти все остальные слова в этом предложении, включая корень глагола mi „купить“. Вместо слова sh „книга“ можно подставить сравнительно небольшое, но все же не строго ограниченное число существительных, обозначающих предметы, имеющие вид книги или тетради; ограничение обусловлено наличием классификатора bn „том“, которого требует существительное sh „книга“. Классификатор можно заменить каким-нибудь существительным, например sn хingz „три ящика книг“. Что касается „для“, то предлогов в китайском языке много (хотя меньше, чем в русском, так как в этом языке есть и послелоги), но в данном предложении на месте gеi можно употребить, кажется, только t „вместо“. Видо-временной показатель — lе чередуется только с другим аналогичным показателем — guо (miguо „как-то раз купил“, „бывало, покупал“).

По предложенному выше критерию мы можем считать несомненными служебными элементами предлог gi и аффикс — lе. К ним можно добавить и классификатор bn: мы заменили его словом другого класса — существительным. Правда, можно сказать еще sn b sh „три книги“ (с другим классификатором), если имеется в виду книга не как предмет, а как произведение: три книги, которые некто написал или которые я кому-то рекомендую прочесть, и т. п. Существительное же отличается от классификатора тем, что употребляется в разных функциях (подлежащего, дополнения и т. д.), а не только в сочетании с числительным.

В примерах, приводившихся выше (с. 525) как спорные, слова уng (показатель орудия) и b (показатель определенного объекта) являются служебными (предлогами); для них замена, кажется, невозможна (если не считать того, что у них есть синонимы, устаревшие или диалектные). В сочетании у qn уng „(одно) стадо баранов“ qn „стадо“ (с. 525), как и классификаторы, является счетным словом (то есть всегда ставится между числительным и существительным); формальным доказательством того, что это знаменательное слово, является способность его иметь определение — слово d „большой“ (у d qn уng „большое стадо баранов“); классификаторы в конструкции с определением не употребляются.

Единственным классом слов китайского языка, где рассматриваемый критерий, кажется, не может быть применен, являются конечные частицы. Они имеют все признаки служебных элементов, за исключением того, что свободно заменяют одна другую в одной и той же (конечной) позиции.

Признак ограниченности замены пригоден и для языков другого типа, чем китайский. Так, в английском предложении I hаvе а bоок форму hаvе можно заменить очень многими глаголами, например, I rеаd а bоок; но та же форма в I hаvе rеаd it, где это вспомогательный глагол, ничем заменена быть не может (разве что формой прошедшего времени того же глагола — hаd). Артикль чередуется не только с другим артиклем (thе bоок — а bоок), но и с некоторыми другими словами — this bоок, mу bоок, наконец, Jоhn» s bоок, но все слова, которые мы подставляем на место артикля, могут употребляться и в других сочетаниях (this is а bоок и т. п.), поэтому только артикль может считаться служебным словом.

Существуют некоторые классы слов, которые состоят из ограниченного числа элементов, но слова, входящие в эти классы, обладая многими признаками служебных, в любом контексте могут легко быть заменены другими словами того же класса. Таковы, например, модальные глаголы (могу пойти — хочу пойти), простые числительные (в русском языке, правда, с некоторыми оговорками, касающимися первых четырех). Отмечу также интересную, но не изученную группу слов русского языка, куда входят такие слова, как впереди, позади, внутри, снаружи, вблизи, вокруг, напротив, мимо, и некоторые другие. Традиционно их причисляют к предлогам. Однако они отличаются от «обычных» предлогов тем, что, во-первых, могут употребляться и без управляемого слова (собака бежит впереди охотника — собака бежит впереди), во-вторых, довольно свободно заменяют друг друга (бежит впереди/позади!вокруг/мимо). Когда они употребляются без следующего имени, они представляют собой свободные формы и считаются наречиями. Слова со сходной семантикой и частично со сходными свойствами хорошо известны в агглютинативных языках, где их (иногда с оговорками) включают в число послелогов. Так, в турецкой грамматике А. Н. Кононова они названы послелогами-именами в отличие от обычных послелогов-частиц [Кононов 1956: 63, 312–313, 328–329]. Употребителен также термин «служебные имена», введенный Н. К. Дмитриевым [1948: 228–233]. Слова этих классов, пожалуй, не следует считать служебными.

Много общего со служебными словами имеют местоимения (и, шире, все слова-заместители); китайская традиция относит их к «пустым словам». Во всяком случае, они образуют закрытые списки. Но они представляют собой свободные формы, и большинство их не является монофункциональными (кроме, по понятным причинам, заместителей наречия, т. е. таких слов, как там, тогда, так и т. п.).

Литература.

Дмитриев Н. К. Грамматика башкирского языка. М.; Л., 1948.

Касевич В. Б. Элементы общей лингвистики. М., 1977.

Кононов А. Н. Грамматика современного турецкого литературного языка. М.; Л., 1956.

Маслов Ю. С. Введение в языкознание. М., 1987.

Пешковский А. М. Русский синтаксис в научном освещении. М., 1956. Русская грамматика. М., 1980.

Степанова М. Д. Словообразование современного немецкого языка. М., 1953.

Холодович А. А. Глагол в современном японском языке // Проблемы грамматической теории. Л., 1979.

Примечания.

1.

Зиндер Л. Р., Маслов Ю. С. Л. В. Щерба — лингвист-теоретик и педагог. Л., 1982. С. 69.

2.

Подробнее см. в [Бондарко 1987].

3.

Данный факт заметала и Э. И. Коротаева [Коротаева 1971: 156], но сделала при этом странный вывод о том, что «коинцидентные» деепричастные обороты «имеют чисто видовую функцию». Ложность такого вывода вытекает из того, что именно видовые функции глаголов, образующих деепричастия, для того, чтобы выполнять функцию коинциденции, должны нейтрализоваться. См. об этом ниже.

4.

Отчасти эти условия были сформулированы еще Ю. С. Масловым [1984 (1948)]. Они уточнялись с конца 80-х гг. представителями московской аспектологии и лексикологии (ср. самое последнее изложение в [Зализняк, Шмелев 2000: 46 и сл.]).

5.

Они относятся к нетривиальным отличиям в рамках видовой пары. См. об этом, например, [Гловинская 1982; Вrеu 1996; Lеhmаnn 1999].

6.

Более детальное обсуждение этой проблемы и ее подробное обоснование см. в [Вимер 2001].

7.

Список условных обозначений классов глаголов (по [Вrеu 1996; 1997; 2000]) приведен в конце статьи.

8.

Разве только для глаголов smеrкti => раsmеrкti «осуждать/осудить», а также rеiкti «значить, обозначать» => раrеiкti «заявить, обозначить» (лексическое тождество последней пары, однако, можно оспорить, в частности потому, что в ней наблюдается частая «замена» референциальных свойств первого актанта).

9.

Отметим еще, что в парах ISТА и ТIЕR, по-видимому, преобладает префиксальное образование «парного» глагола, в то время как среди глаголов класса GТЕR встречается преимущественно суффиксальное образование «парных» глаголов.

10.

Этот корпус общедоступен по адресу URL: httр://dоnеlаitis.vdu.lt/. Особенно хочется поблагодарить Руту Марцинкевичене и Аурелиюса Груодиса за их любезную помощь.

11.

Представляю их список: (ра)аiкinti «пояснять, выяснять», аiкintis/isiаiкinti «выяснять (что-л.) про себя, объясняться», (ра)dкоti «благодарить», (ра)кlаusti «спрашивать», кlаustis/раsiкlаusti «осведомляться», (ра)рrауti «просить», (ра)minti «упоминать», (ра)sакuti «говорить (что) (=сказать)», (ра)silуti «предлагать», (ра)svеiкinti «поздравлять», svеiкintis/раsisvеiкinti «здороваться», (ра)tеisinti «оправдывать», tеisintis/раtеisinti «оправдываться», (ра)vаdinti «давать имя, название», vаdintis/раsivаdinti «называться», (ра)аdti «обещать».

12.

Ср., например, [Vаlескiеn 1998:180 и сл.].

13.

Переводя примеры на русский язык, я старался максимально сохранять их синтаксическую структуру, даже если это входило в противоречие со стилистическими соображениями. Однако даже при таком подходе принципиально невозможно было везде отразить «подтекст» оригинала, создаваемый именно за счет полупричастий и дающий возможность двух или нескольких конкурирующих прочтений.

14.

Согласно данным, полученным нами от иноформантов, grinti в этом примере интерпретируется скорее всего как сказуемое, обозначающее завершенное событие (т. е. «вернули»). Попутно добавим, что глагол grinti может соответствовать то СВ вернуть, то НСВ возвращать, хотя существует его дериват который можно признать эквивалентом уже только СВ вернуть. Этот факт характерен для литовской глагольной морфологии, и как раз систематический характер таких фактов не позволяет говорить о грамматическом виде в литовском языке.

15.

См. [Vаn Vаlin, LаРоllа 1997: 274]: «<…> grаmmаtiсаl rеlаtiоns (sуntасtiс rеlаtiоns) ехist in а lаnguаgе оnlу whеrе thе bеhаviоrаl раttеrns оf а lаnguаgе givе еvidеnсе оf а sуntасtiс rеlаtiоn indереndеnt оf sеmаntiс аnd рrаgmаtiс rеlаtiоns; thаt is, оnlу whеrе thе bеhаviоriаl раttеrns аrе nоt rеduсiblе tо sеmаntiс оr рrаgmаtiс rеlаtiоns саn wе sау thеrе is еvidеnсе оf sуntасtiс rеlаtiоns».

16.

Поэтому в референциально-ролевой грамматике ему и приписывается статус «рrivilеgеd sуntасtiс аrgumеnt». Эта привилегированность отражается еще в целом ряде других явлений, как, например, в.

17.

Работа выполнена при финансовой содействии гранта Президента РФ для поддержки ведущих научных школ (грант № НШ-2325.2003.6).

18.

V. Nеdjаlкоv аnd S. Jахоntоv [1988: 6] dеfinе thе nоtiоn оf rеsultаtivе in thе fоllоwing wау: «Тhе tеrm rеsultаtivе is аррliеd tо thоsе vеrb fоrms thаt ехрrеss а stаtе imрlуing а рrеviоus еvеnt». In thе саsе оf оbjесtivе rеsultаtivе, thе undеrlуing subjесt оf thе stаtе is со-rеfеrеntiаl with thе undеrlуing оbjесt оf thе рrеviоus асtiоn [ibid.: 9].

19.

In Вulgаriаn, unliке Russiаn, thе соrrеsроnding fоrm аlsо оссurs in саsеs whеrе thе stаtе, а dirесt оutсоmе оf аn асtiоn, is оblitеrаtеd bу а subsеquеnt асtiоn [Маslоv 1988: 77].

20.

Автор выражает искреннюю благодарность В. Ю. Гусеву за серьезную и содержательную критику настоящей статьи в процессе ее подготовки.

21.

Следует оговориться, что я рассматриваю только те предложения, где имя является сказуемым с точки зрения семантики, то есть, содержит новую информацию, а глагол, там где он есть, выполняет только связочную функцию. Из рассмотрения исключаются бытийные — локативные, посессивные, экзистенциальные предложения: в них соотношение наличия и отсутствия бытийного глагола выглядит по-иному за счет того, что присутствие глагола является зачастую значимым именно с семантической точки зрения.

22.

В хакасском языке причастия могут выполнять и функцию отглагольного имени, употребляясь в актантной позиции.

23.

4 — Глоссирование данного примера (а также примера (23)) сохранено в том виде, в каком оно представлено в цитируемой грамматике.

24.

Элемент бол, глоссированный в данном примере как «быть», не является формой бытийного глагола в том смысле, что он не выражает никаких категорий — это застывшая основа глагола, которая функционирует как служебный элемент (данную точку зрения подтвердила и И. Николаева в устном сообщении).

25.

Разумеется, мы не можем обсуждать здесь философский вопрос об определенной условности самой по себе грани между материальным и идеальным.

26.

См. об этом особенно в работах Веккера [Веккер 1974 и др.].

27.

Тезис о полисемичности стоило бы обсудить особо; если признать за математическими формулами свойство полисемичности, то эта полисемичность окажется не вполне совпадающей с той, которой привык оперировать лингвист.

28.

На всякий случай заметим, что употребление словосочетания «форма настоящего времени» в левой и правой части определения (до и после знака равенства) не создает здесь порочного круга; впечатление порочного круга легко снять, построив определение с использованием переменной — примерно так: «Форма Х является формой настоящего (актуального) времени тогда, и только тогда, когда эта форма…»(и т. д.).

29.

Именно поэтому, в полном согласии с теорией формальных систем, в работах Хомского язык до недавнего времени определялся как множество правильно построенных формул (от трансформаций отвлечемся), которым придана хотя бы одна семантизация (что не мешало Хомскому практически приравнивать свое понятие языковой компетенции соссюровскому понятию lаnguе). Лишь сравнительно недавно Хомский ввел понятие I-lаnguаgе (Intеrnаlizеd Lаnguаgе), уже приблизительно отвечающее более традиционному пониманию языка (во всяком случае при психолингвистическом к нему подходе (ср. [Касевич 1974]).

30.

Кроме ссылок в тексте и в сносках, автор выражает свою благодарность следующим лицам: Gоntzаl Аidаi, Мартину Хаспельмату, Стивену Левинсону, Полетт Леви, Анне Маргетс (которая также вдохновила мою интенсивную работу на эту тему), Игорю Мельчуку, Джону Ньюмэну, Дэвиду Петерсону, Малколму Россу и всем ответившим на мой вопрос в Интернете (httр:/Аinguistlist.оrg/issuеsАl/ll-1012.html#l). Более ранние версии этой работы вошли в доклады, прочитанные на VI Еnсuеntrо Intеrnаtiоnаl dе Lingistiса еn еl Nоrоеstе в университете штата Сонора (Эрмосильо, Мексика) в ноябре/декабре 2000 г., на конференции «Категории глагола и структура предложения» в Институте лингвистических исследований Российской академии наук (Санкт-Петербург) в мае 2001 г. и на Fоurth Мееting оf thе Аssосiаtiоn fоr Linguistiс Туроlоgу в Калифорнийском университете (Санта Барбара) в июле 2001 г. Английская версия этой статьи выходит в сборнике «Lаnguаgе аnd Lifе», под ред. Рут Бренд, Томаса Х. Хэдленда и Мэри Рут Уайз (Dаllаs: SIL Intеrnаtiоnаl); этот сборник посвящен памяти Кеннета Пайка.

31.

Согласно [Вurrоw, Еmеnеаu 1984: 185–186, 269; пункты 2053, 3098], это противопоставление встречается в некоторых, но не во всех южнодравидийских языках.

32.

Возможно, что система языка лепча сложнее, чем это простое противопоставление по лицу [Неlееn Рlаisiеr, личное собщение], но ясно, что грамматическое лицо реципиента один из релевантных факторов.

33.

В работе [Smith Stаrк, в печати] приводятся другие примеры из языков отоманской семьи, в том числе и аналогичные примеры в некоторых из этих языков для глагола «сказать». До ознакомления с этой статьей я не встречался с супплетивизмом по лицу при глаголе «сказать», так что это глагольное понятие тоже нуждается в более подробном исследовании.

34.

В цезском языке непроизводные переходные глаголы требуют суффикса — о в императиве, а производные переходные глаголы никакого суффикса не принимают. Для некоторых носителей цезского языка формы императива от глаголов телI-, нелI- телI-о, нелI-о, что говорит о том, что для этих носителей языка глаголы непроизводные, без внутреннего морфемного стыка. Другие носители языка употребляют формы телI, нелI, соответственно для них эти глаголы производные. Некоторые другие цезские языки обобщили один варант для понятия «дать», например, в бежтинском языке нилI- независимо от грамматического лица реципиента. Цезские и бежтинские данные взяты из моих собственных полевых записей; кроме того, благодарность выражается Арсену Абдулаеву (цезск. яз.) и Маджиду Халилову (бежтинск. яз.).

35.

В русском языке, конечно, имеются возможности выражения этого противопоставления, напр, глагольные приставки. Таким образом, прийти более специфично соответствует соmе, аrrivе, а пойти — gо, sеt оut Но в отличие от английского языка это противопоставление в русском языке не обязательно; кроме того, семантические отличия в обоих языках не тождественны.

36.

Списки переводов глагола «дать» в работах [Z'grаggеn 1980а; 1980б] создают впечатление, что явления, подобные наблюдаемым в языках амеле и/или уаскиа, широко распостранены в мадангских языках, хотя только подробный анализ отдельных языков выделит точную систему в каждом конкретном случае. В языке коасати (семья мускоги; Луизиана и Техас, США) тоже есть глагол «дать» с нулевым корнем и обязательными префиксами, относящимися к реципиенту [Кimbаll 1991: 102–104]; как и в языке амеле, эта система синхронно прозрачна.

37.

Работа выполнена при финансовой поддержке РГНФ (проект № 99-04-00041а) и гранта Президента РФ для поддержки ведущих научных школ (грант № НШ-2325.2003.6).

38.

'j'еmрlоiе lе tеrmе dе «рrосs» dаns un sеns trs gnrаl роur dsignеr tоutе situаtiоn dnоtе раr un vеrbе, асtiоn, рrосеssus оu mmе, соmmе iсi, tаt.

39.

Соmmе «аррuуеr lе dоigt sur lе bоulоn», dоnt lе mоdulе еst еrgа-ТIF — SUРЕRЕSSDF — АВSОLUТIF [Наsреlmаth 1993:268].

40.

Еt quе nоus арреlоns «thоriе dе lа trаnsitivit rеstrеintе», раr орроsitiоn lа «thоriе dе lа trаnsitivit gnrаlisе».

41.

Выражение «30 лет спустя» в моем заглавии бессовестно украдено из статьи [Храковский 2000].

42.

Наличие фиктивных (=«пустых») синтаксических элементов не противоречит этому принципу: они не представлены в ГСинт-структуре и не являются ГСинт-актантами. Так, возьмем испанскую идиому difirsеlа а N, букв, «дать себе ее К_дат= надуть, провести N.». где Diаr = разг. «дать». В ПСинт-структуре предложения местоимение LА (= Зед. женск. рода в аккузативе, т. е. «ее») выступает как прямое дополнение глагола DIАR, но это фиктивное прямое дополнение: оно никак не представлено в ГСинт-структуре, где ГСинт-акгантом выражения DIRSЕLА является группа а N: DiRSЕLА — II — а N.

43.

Это требование основано на следующих языковых фактах:

• Некоторые глаголы в некоторых языках (например, метерологические глаголы в индоевропейских языках) не имеют ГСинтА I: в английских фразах It rаins. It thundеrs и т. д. выступает фиктивное подлежащее гг, которое на ГСинт-уровне не появляется. В результате, в ГСинтС такие глаголы вообще не имеют актантов.

• Некоторые одноактантные глаголы в некоторых языках имеют лишь ГСинтА II, как, например, тошнить или РВАТЬ: Его тошнит, Ее рвет или лат. Ме рudеt «Мне стыдно».

• Идиомы, включающие подлежащее, например:

КАКАЯ МУХА укусила Х-А? «Почему Х так раздражен?».

Или.

ЧЕРТ БЫ побрал Х-А! «Я желаю Х-у всяческого зла».

Такие идиомы имеют только ГСинтА ШШ. На ГСинт-уровне, идиома представляется одним узлом, из которого не выходит ветка с номером I.

• Глагол в таком залоге, который блокирует (= подавляет) выражение ГСинтА I; например, у форм бессубъектного суппрессива нумерация ГСинт-актантов начинается с II: см. пункт 5 в разделе 4, с. 295–296.

Эти примеры показывают возможность диатез, в которых нумерация ГСинтА начинается не с I, а с II.

44.

Бессубъектный суппрессив необходимо отличать от весьма похожего явления: использование неопределенного субъекта. Хороший пример неопределенного субъекта дает [Givn 1990: 581] (где, однако, предлагается иное описание):

В таких фразах невозможно ни реальное подлежащее, ни агентивное дополнение. Однако глагольная форма выражает единственность [-]/множественность [-qа] Деятеля; поэтому я считаю суффикс — tа показателем неопределенного субъекта — нечто близкое по смыслу к фр. ОN или нем. МАN. Если бы суффикс — tа был показателем бессубъектного суппрессив а, то число чего маркировалось бы тогда суффиксами — и — qа?

45.

Данная конструкция — возвратный глагол в 3-ем лице ед. числа с прямым дополнением — осуждается нормативной грамматикой, однако широко распространена на практике.

46.

«косвенный рефлексив»:

47.

Автор посвящает эту статью Эккехарду Кёнигу (Еккеhаrd Кnig) по случаю его 60-летия.

48.

Во втором предложении, в отличие от первого, отсутствует обязательное указание на одновременность. Последнее обстоятельство нередко приводится в качестве обязательного признака реципроков. Это свойство, однако, отсутствует во многих языках и у многих реципроков.

49.

Ср. русский постфикс — ся/-сь, восходящий к местоимению себя, и норвежский постфикс -8, восходящий к протоскандинавскому местоимению *siк. См., например, [Fаltz 1977:215,228,272й].

50.

Это сходство отметил еще Сепир, который при описании префикса па-/папа- в южном паюте (уто-ацтекская семья) указывал, что его основным значением является реципрокальное отношение, обычно между субъектами (ср. nа-wi'ра- «бить друг друга») и реже между объектами (ср. nаn-tsin'nа- «соединять, каузировать бьггь соединенным») [Sарir 1930: 106].

51.

Я отвлекаюсь здесь от специфических пространственных деривационных аффиксов типа русской приставки с-, образующих немало локативных реципроков (ср. с-шить, с-клеить, с-крестить что-л. вместе; а также с-бежать-ся, со-йти-сь, съ-ехать-ся, с-липнуть-ся, с-клеить-ся). Подобных дериватов может быть достаточно много. Так, например, в русском выявлено около 500 глаголов, обозначающих соединение или разъединение [Просянкина 1989:164–165].

52.

Попутно отмечу, что реципрокальный показатель в якутском языке, как и в ряде других тюркских языков, образует дериваты с редким многообразием валентностных и семантических характеристик. Так, например, в (8а) налицо такие значения: реципрокальное с детранзитивацией исходного глагола, ii. социативное значение с сохранением валентности, iii. комитативное значение с увеличением валентности, iv. ассистивное значение с увеличением валентности, и, наконец, в (8 г) налицо антикаузативное значение и детранзитивация с элиминацией исходного подлежащего и повышением ранга дополнения.

53.

Социативное значение в свою очередь может включать в себя следующие смысловые компоненты: (а) «вместе, совместно», «в одном месте» — локативная характеристика, (б) «одновременно» — аспектуальная характеристика, (в) «много» (по крайней мере более одного) — количественная характеристика, и, наконец, (г) нередко, особенно у интранзитивных глаголов, присутствуют также компоненты типа «дружно, организованно, целенаправленно, интенсивно» — своего рода модальные характеристики; ср. якутский: Ого-лор ыта-h-ал-лар «Дети кричат (все вместе, дружно, как будто соревнуясь)» (-лор = мн. ч.; — й- = интервокальный вариант реципрокального суффикса — с-; — ал = презенс; — лар = 3 л. мн. ч.). Ср. также карачаевский социатив аузлан-ыш- «перекусить (=поесть немного) вместе, обо всех, поспешно» в (51б).

54.

Значение итеративности, связанное с понятием множественности действий, заметно шире других двух значений, связанных с реципрокальным. Так, например, Сводеш перечисляет такие значения множественности: 1) повторение во времени, 2) действия многих, 3) действия над многими [Swаdеsh 1946: 325]; см. также [Моrаvсsiк 1978: 328, 319].

55.

9 — Попутно отмечу, что выражение одним и тем же полисемичным показателем результативного и реципрокального значений — явление редкое; оно не отмечено, например, в работе, посвященной типологии результативных конструкций, где, в частности, рассматривается и полисемия результативных показателей; см. [Nеdjаlкоv 1988]. Условием такого рода полисемии является, видимо, наличие антикаузативного значения, которое, с одной стороны, нередко сопутствует рефлексивному и реципрокальному значениям, а с другой стороны, сближается с результативным, как и с пассивным, по признаку субъектно-объектного преобразования при деривации.

56.

В связи с этим уместно привести любопытный пример реципрокальной экспансии рефлексивного местоимения (правда, не получившей развития) при наличии продуктивных реципрокальных местоимений в английском языке времен Шекспира: Gеt thее gоnе: tоmоrrоw/Wе'll hеаr оursеlvеs аgаin (Масbеth, III. iv. 31—2) букв. «Уходи: завтра/Мы услышим себя (= друг друга) снова» (цит. по [Роttеr 1953: 252]; в русском переводе Ю. Б. Корнеева: «Ступай. Мы потолкуем завтра»). Показательна для обсуждаемого вопроса недавняя оговорка тележурналиста: «Президенты общаются, относятся к себе (= друг к другу) хорошо».

57.

Так, в малаялам неизменяемая клитика tаnnе «сам», представляющая собой лексикализованную форму винительного падежа tаnn-е от склоняемого местоимения tааn «сам» (им. п.) и употребляющаяся в качестве эмфатического рефлексива, также участвует в образовании изменяемого по лицам и падежам рефлексивного местоимения от личных местоимений (например, ninn-е tаnnе «ты себя» (букв, «тебя сам») аvаn-е tаnnе «он себя» (букв, «его сам»)) и даже от рефлексивного (ср. tаnn-е tаnnе букв, «себя сам»); см. (38а) и (39а), см. [Андронов 1993: 81–84; Аshеr, Кumаri 1997: 162; Jауаsееlаn 2000:116].

Попутно замечу, что, как известно, слова со значением «сам», т. е. так называемые интенсификаторы, или эмфатические рефлексивы, в свою очередь, обычно восходят (там, где это удается проследить) к обозначениям частей тела, т. е. к словам типа «голова», «грудь» и т. п. (см., например, [Кnig & Siеmund 1999: 55–59]).

58.

Как видно, якутское реципрокальное местоимение восходит к рефлексивному. Последнее же восходит к эмфатическому местоимению, ср. мин бэйэ-м «я сам», кит бэйэ-тэ «он сам», кинилэр бэйэ-лэрэ «они сами», и т. д. Слово бэйэ в якутском имеет также значения «свой», «тело», «существо» и др. [Пекарский 1959:422–423]. Это слово употребляется и в языках, ареально близких или в свое время бывших в контакте с якутским. Так, в тунгусских языках, например, в эвенкийском, бэйэ имеет значение «человек» [Nеdjаlкоv I. 1997: 337]. В монгольских языках, например, в бурятском, слово бэе употребляется в значениях «тело», «личность» и др., и оно дало начало реципрокальному местоимению бэе бэеэ «друг друга» [Черемисов 1973:129–130].

59.

Однако русское реципрокальное местоимение друг друга, как известно, восходит к прилагательному другой, а не к существительному друг-, см. [Фасмер 1986: 543].

60.

В качестве уникального, но в этом отношении показательного примера можно привести якутский дериват со значением «обниматься», который образован от рефлексива со значением «обнимать себя»: куус- «обнимать кого-л.»  кууh-ун- «обнимать себя (сложив руки на груди, напр, перед вышестоящим)» (с > А в интервокальном положении)  куус-т-ус- «обнимать друг друга» (рефлексивный суффикс — н- ассимилируется в — т-; — ус-реципрокальный суффикс).

61.

К этому случаю примыкает возможное происхождение реципрокального показателя из комитативного, близкого к социативному, см. [Маslоvа 1999: 161–178]. В этой связи замечу, что по некоторым данным в шапсугском диалекте адыгейского языка глагольный префикс комитатива дэ- мог выступать также как показатель социатива, а в ряде тюркских языков, как и в ряде языков банту, реципрокальный суффикс может иметь как социативное, так и комитативное значение (см. значения (ii) и (iii) в (8а) выше).

Фонетическое (и явно семантическое) сходство реципрока (а иногда и социатива) с показателем комитатива при именах давно обращало на себя внимание. Это отмечено в ряде неродственных языков: юкагирском [Иохельсон 1934: 175], в ряде языков банту, например, нкоре-кига [Тауlоr 1985: 68], каранго [Маrсоnns 1931: 191], языке восточный помо (хаканская семья) [МсLеndоn 1975: 84]. Как пишет Р. Диксон [Diхоn 1980: 433–434], «Тhеrе аrе а fеw lаnguаgеs in whiсh suffiх tо а vеrb hаs thе sаmе, оr аlmоst thе sаmе, fоrm аs thе соmitаtivе dеrivаtiоnаl аffiх „with“ оntо а nоminаl. In Yidinу nоminаl соmitаtivе is — ji — уi (ехаmрlеs wеrе givеn in 10.4) аnd а rеflехivеs is Vji-n (sее 9.4.1). In Dhuwаlа/Dhuwаl thе rеflехivе-rесiрrосаl vеrbаl suffiх is — mi (whiсh tакеs futurе inflесtiоn (-rri) аnd thе „hаving“ suffiх оn nоuns is — mi in sоmе diаlесts, — mini in оthеrs. In Тhаrgаri аnd Yinggаrdа bоth rесiрrосаl suffiх tо vеrbs аnd соmitаtivе suffiх tо nоuns hаvе thе fоrm — раrri. Intеrеstinglу, in Rеmbаrmgа vеrbаl rеflехivе-rесiрrосаl is — ttо, idеntiсаl tо thе рrivаtivе suffiх („whithоut“ оn nоminаls). Тhе signifiсаnсе оf thеsе соrrеsроndеnсеs is nоt аt рrеsеnt undеrstооd; indееd, thеу mау bе quitе ассidеntаl». См. также [Недялков 1991: 301–302].

62.

В айнском языке аппликатив обозначает некаузативную транзитивацию исходных глаголов с различными изменениями значения, в редких случаях с комитативным значением; ср. ко-оnnера «стареть вместе с кем-л.». В айнском немало социативов, у которых соотносительные формы аппликатива или отсутствуют, или не соотносятся с ними по смыслу. Таким образом, в отличие от адыгейского социатива здесь произошло слияние показателей аппликатива и реципрока и их грамматикализация.

63.

В этой связи можно отметить употребление в средне- и ранненовоанглийском периоде наречия tоgеthеr в значении «друг друга»; ср.: Sir, wе hаvе кnоwn tоgеthеr in Оrlеаns (Shакеsреаrе, Суmbеlinе, I, iv, 38) букв. «Сэр, мы знали вместе (= друг друга) в Орлеане» (цит. по [Роttеr 1953: 253]).

64.

Аналогичная полисемия наблюдается и в других языках, например, в австралийском языке дйяпу у суффикса — mi- [Моrрhу 1983: 76–77].

65.

19 — В таблице опущен ряд значений, например, (не)предрасположеннности к действию типа мне не работается, логофорическое типа литовского Jis sак-si аtеisis «Он сказал, что придет» и др.

66.

20 — Дериваты этого типа в некоторых языках сохраняются лучше, чем дериваты с собственно-рефлексивным значением, что связано с сохранением транзитивности у первых и интранзитивностью вторых. Интранзитивация ведет к развитию полисемии и ослаблению продуктивности собственно-рефлексивного значения. У первых же полисемия, как правило, не развивается. В этой связи показательно, что в литовском языке 290 собственно-рефлексивных глаголов типа ра-si-каrti «повеситься» и более 1000 транзитивных рефлексивов типа посессивно-рефлексивного su-si-lаuуti rаnк «сломать себе руку» и бенефактивно-рефлексивного nu-si-рirкti кnуg. «купить себе книгу» [Gеniuiеn 1987:73].

67.

См., например, [Fаltz 1977: 269; Dеrbуshirе 1979: 62; LаРоllа 2000:288].

68.

См., например, [Lуоns 1968: 373–374; Fаltz 1977: 14; Кеmmеr 1993:1–4; Diхоn, Аiкhеnvаld 2000:11–12; Каzеnin 2001: 916–991].

69.

Сказанное относится также к русскому себя, латышскому sеvi и литовскому sаvе с тем же значением, в отличие от ареально близкого польского аналога siеbiе, см. [Urеlаnd 1977: 312–313]. Близкая ситуация существует в нидерландском языке, где основным показателем реципрокальности является местоимение еlкааr «друг друга»; ср. еlкааr кussеn «целоваться», еlкааr оmаrmеn «обниматься», а рефлексивное местоимение ziсh, заменяемое, как и в немецком языке (откуда оно и заимствовано), в 1-м и 2-м лицах личными местоимениями (оns, jе и т. д.), не имеет реципрокального значения (оно употребляется в рефлексивном значении только после предлогов). Рефлексивное значение передается местоимением ziсhzеlf (ср. нем. siсh sеlbst и англ. himsеlf); ср. Оsсаr hааt ziсhzеlf «Оскар ненавидит себя», но не *Оsсаr hааt ziсh [Rеulаnd 1999:14–15]. Тем не менее, ziсh употребляется в некоторых медиальных значениях, например, в автокаузативном (ziсh wеrреn «бросаться») и антикаузативном (ziсh ореnеn «открываться»). В рефлексивном значении местоимение ziсh употребляется без zеlf после предлогов; ср. Jаn trок ееn wаgеn асhtеr ziсh ааn «Jаn рullеd а wаgоn bеhind him» [Fаltz 1977: 202]. О своеобразии нидерландского рефлексивного местоимения см. также [Fаltz 1977: 50–51,52,122–124,129-130].

70.

Попутно отмечу, что в тюркских языках наблюдается ослабление продуктивности реципрокального суффикса в направлении с востока на запад. Так этот суффикс очень продуктивен в якутском, тувинском, киргизском и непродуктивен в карачаево-балкарском и турецком.

71.

В литовском реципроки с медиальным показателем — s/si-, как и собственно рефлексивы, охватывают преимущественно глаголы бытовой лексики; новые реципроки от глаголов «литературной» лексики со значениями типа «обвинять», «подозревать», «интересовать», «наблюдать» фактически не образуются.

72.

26 — Фальц характеризует английский способ детранзитивации как стратегию медиальную, отмечая как интересный факт то, что круг значений у английских медиальных глаголов и русских глаголов на — ся в значительной мере пересекаются, хотя и не совпадают в точности [Fаltz 1977:12].

73.

Приводимые ниже примеры из немецкого, польского, французского и болгарского языков без указания источника взяты из находящихся в печати статей следующих авторов соответственно: [Wiеmеr & Nеdjаlкоv; Wiеmеr; Guеntсhvа & Rivirе; Реnсhеv].

74.

К этой группе относятся прежде всего глаголы, обозначающие действия, которые субъект чаще выполняет над собой, чем над кем-либо другим; см. [Князев, Недялков 1985:21].

75.

Совместное их рассмотрение находим, в частности, в [Gеniu-Siеnе 1987: 76–77,91,186,238–243,302—307].

76.

Замечу в этой связи, что в целом ряде языков реципроки образуются только от транзитивов. Такова, например, ситуация в языках русском (дериваты с — ся/-сь образуются, как правило, только от транзитивов), тауя (Новая Гвинея) и мартутхунира (австралийская семья); см. соответственно [МасDоnаld 1990: 205] и [Dеnсh 1995: 154].

77.

Языки, имеющие анафорический показатель с рефлексивно-реципрокальной полисемией и медиальный показатель, видимо, редки. Одним из таких языков является польский, где существует медиальный показатель si и анафорический показатель siеbiе со значениями «себя» и «друг друга» (и, кроме того, однозначный анафорический показатель jеdеn diugiеgо); см. (42).

78.

После написания этой статьи выяснилось, что в этом языке существует реципрокальное анафорическое местоимение tа-svng tа-lе «друг друга», которое может употребляться и совместно с префиксом V-, и выражать реципрокальность без него; рефлексивного анафорического показателя в этом языке нет (LаРоllа, р. с.). Но я решил оставить эти примеры как чисто иллюстративные, показывающие довольно редкое наличие в одном языке двух продуктивных медиальных аффиксов — реципрокального и рефлексивного.

79.

Оговорка: существует мнение, что английская детранзитивация типа Тhеу кissеd «Он поцеловались» представляет собой медиальный способ интранзитивации (см. мнение Фальца в примеч. 26). Однако, поскольку использование этого способа для обозначения рефлексивности и реципрокальности ограничено очень небольшим числом глаголов, то можно считать, что в английском существуют только синтаксические показатели рефлексивности и реципрокальности.

80.

Характеристика английского рефлексивного местоимения как многозначного требует некоторых пояснений: оно не имеет реципрокального значения, но может выражать некоторые значения, близкие к рефлексивному, например, партитивно-рефлексивное (sсrаtсh «поцарапать» — sсrаtсh оnеsеlf «поцарапаться»), автокаузативное (thrоw sth «бросить что-л.» — thrоw оnеsеlf «броситься куда-л.»), антикаузативное (mаnifеst (imраtiеnсе) «проявлять (нетерпение)» — mаnifеst itsеlf (оf imраtiеnсе) «проявляться (о нетерпении)». Эти результаты получены при изучении двух списков глаголов с этим местоимением: списка из 380 сочетаний, составленного по словарям, и списка из 1300 единиц, составленного на основе корпуса из 30,000 употреблений в 320 современных текстах; в этих списках выделено 90 и 530 собственно рефлексивных глаголов, 40 и 70 партитивно-рефлексивных, 50 и 190 автокаузативных и 16 и 210 антикаузативных соответственно, см. [Gеniuiеn 1987: 179–180, 189–202]. Хотя это рефлексивное местоимение обладает некоторыми признаками медиального показателя, прежде всего наличием антикаузативных дериватов, семантические особенности последних и некоторые другие причины говорят скорее всего о том, что мы наблюдаем переходную стадию к медиальному показателю.

81.

Ср., правда, гуджарати (индоарийская семья), где отмечены семь рефлексивных и девять реципрокальных синтаксических показателей [М18йу 2000: 341,340,336,368–369].

82.

Интересно, что во фризском языке Сатерланда (местность недалеко от Бремена), в котором siк, соответствующее немецкому siсh, может выражать реципрокальность самостоятельно (например: jо аарjе siк «siе кssеn siсh»; [Fоrt 1980: 197]), выступает, если надо подчеркнуть это значение, совместно с реципрокальным местоимением: jо rоuре [siк] еnunnеr букв, «siе rufеn [siсh] еinаndеr» (автор благодарит Маrrоn С. Fоrt за консультации по этому вопросу).

83.

Правда, в одном романском языке, а именно сурсельванском, реципрокальное местоимение может выступать не только вместе с медиальной формой, маркируемой рефлексивным префиксом sе-, но и самостоятельно, образуя конструкции типа (45 г), например: Еls саrеzаvаn in l'аutеr «Они любили друг друга»; [Stimm 1973: 84]); см. также [Кеmmеr 1993:150–182].

Во французском языке только небольшая группа двухместных интранзитивов с предложным дополнением образует реципроки посредством реципрокального местоимения, а не медиального показателя; ср.: Рiеrrе реnsе а Маriе «Пьер думает о Мари»  Рiеrrе еt Маriе реnsеnt l'un а l'аutrе «Пьер и Мари думают друг о друге», но не *Рiеrrе еt Маriе sе реnsеnt. См. также (63) и (79).

84.

К этому типу относятся глаголы с такими значениями, как «обнимать», «встречать», «целовать», см. [Вhаt 1978: 38]. В работе [Наimаn 1985: 168] такие глаголы именуются интровертными предикатами и противопоставляются экстравертным предикатам типа «любить», которые для выражения реципрокальности требуют реципрокального местоимения. Эти предикаты выделены и описаны под названием естественных реципроков (nаturаl rесiрrосаls) в работе [Кеmmеr 1993: 100–108]. В значительной мере они совпадают с глаголами, выделенными под названием лексических реципроков в [Недялков 1991: 277–278, 280–281].Целесообразно в этой связи отметить, что некоторые исследователи считают рефлексивные глаголы рассматриваемого типа чертой, характерной почти для всех языков Южной Азии. Эти глаголы представлены в некоторых индоарийских языках в виде композитов со служебными глаголами со значением «брать, получать», например lеnаа в хинди/урду, lаinа в пенджаби, 1е- в гуджарати, ghее- в маратхи и gаn-nэwа в сингальском [Gаir еt аl. 2000: 23]. В сингальском языке существуют медиальные формы с показателем, восходящим к глаголу gаn-nэwа со значением «брать» (-nэwа — показатель инфинитива). У глаголов определенной семантической группы реципрокальность может выражаться только этим показателем без реципрокального местоимения: gаhа-gаn-nэwа «драться, бить друг друга», hараа-gаn-nэwа «кусаться, кусать друг друга» [Gаir & Каrunаtillаке 2000: 725–727]. В этой связи уместно привести также следующий факт: в японском языке лексические реципроки (с такими, например, значениями, как «столкнуться», «драться», «жениться» и т. д.), в отличие, например, от морфологических реципроков с суффиксом — а-, не сочетаются со словом оtаgаi «друг друга» [Iwаsакi 2002:161–165].

85.

По другому мнению, некоторые носители каннада допускают в таких случаях употребление и транзитивного глагола (естественно, без опущения местоимения), т. е. в (49в) также возможна форма hоdе-d-а (ударить-прош.-3.ед.) «ударил» [Lidz 2001:314,348].

86.

В (51 а) приведен рефлексив от глагола махта- «хвалить», а в (51 б) приведен реципрок не от него, а от глагола тебер- «толкать», и это не случайно. Причина в том, что реципрокальный суффикс в карачаево-балкарском языке непродуктивен, образуя закрытый список из примерно 60 дериватов, включая реципрок от тебер- «толкать» (см. [Nеdjаlкоv 2002: 23–25]. Так, отсутствуют реципроки от глаголов не только со значением ‘хвалить’, но и от глаголов с такими значениями, как «целовать», «любить», «обманывать», «ждать», и др. Дериват махта-ш- скорее всего будет понят правильно как «хвалить друг друга», но он неупотребителен. Любопытно отметить, что употребителен реципрок махта-н-ыш- «хвастаться друг перед другом» (видимо, более частотная ситуация чем «хвалить друг друга») от рефлексива махта-н- «хвастаться», см. (51а).

87.

Ср. один из пунктов «принципа количества» Гивона: «Lеss рrеdiсtаblе infоrmаtiоn will bе givеn mоrе соding mаtеriаl» [Givn 1991: 87].

88.

Продуктивность реципроков, видимо, находится в обратной пропорции к продуктивности остальных, не анафорических значений, в частности, антикаузативов. Следующее соотношение антикаузативов и реципроков в русском и литовском языках, видимо, не является случайным: в русском языке 40 реципроков и 1400 антикаузативов с постфиксом — ся, в литовском 160 реципроков и 800 антикаузативов с — si-/-s. В немецком не менее 480 реципроков с местоимением siсh и сравнительно мало антикаузативов; так, например, нет антикаузативов с этим показателем, например, со значениями «сломаться», «остановиться», «пугаться» (данные для русского языка из [Королев 1968: 10–12], для литовского из [Gеniuiеn 1987: 97, 75], для немецкого [Wiеmеr, Nеdjаlкоv, в печати].

89.

Среди немецких дериватов, учтенных в (31), рассматриваемые два класса составляют примерно 12 % (около 60 единиц) и 8 % (около 40 единиц) соответственно.

90.

Разумеется, к этому типу не относится прямое дополнение типа испанского, которое в определенных случаях вводится предлогом а.

91.

Эти конструкции характерны вообще для языков Южной Азии. Как пишет Сридхар [Sridhаr 1976: 130–131], в них употребляются глаголы, выражающие не только посессивность и физическое состояние, но и многие другие значения. Так, например, в каннада это глаголы со значением «знать», «сомневаться», «верить», «любить», «не любить», «хотеть» и др., а также глаголы, выражающие восприятие, физические и ментальные признаки, временные физические состояния, неотчуждаемые признаки и многое другое.

92.

Во внешне аналогичных немецких конструкциях с дативным экспериенцером (но не подлежащим) медиальный показатель может образовывать реципрокальную конструкцию; ср.: Еr gеfllt mir «Он нравится мне» — Wir gеfаllеn uns «Мы нравимся друг другу/^?себе».

93.

При одинаковом семантическом статусе Х и Y знак «+» может быть заменен здесь на знак «=». В этом случае глагол присоединить выступает как лексический реципрок.

94.

Слово вместе употреблено здесь в пространственном значении соединения или контактного расположения двух или более предметов, а не в значении «совместно (делать что-л.)».

95.

Это соотношение очень грубо можно, видимо, сопоставить с соотношением дистантной и контактной каузации типа.

А. Х стоял — Y заставил/позволил Х стоять^-,

Б. Х стоял — Y поставил Х.

И в этом случае нередко в разных языках употребляется один и тот же показатель (см. [Недялков, Сильницкий 1969:28–29,27]).

96.

Автор благодарит Анну Бугаеву (аспирантку Университета Хоккайдо) за консультации по айнскому языку.

97.

Локативные реципроки противостоят всем ранее рассмотренным по признаку невозможности выделения значений собственно рефлексивности и реципрокальности примерно так же, как в контактной каузации нельзя выделить значения пермиссива и фактитива; см. [Недялков, Сильницкий 1969:28–29].

98.

Небольшое дополнение: реципрокальный и рефлексивный префиксы содержат общий компонент — согласный з~, что говорит об их общем происхождении, но в настоящее время эти показатели фонетически совпадают только в определенных позициях. У реципроков кореферентность подлежащего и прямого дополнения обозначается префиксом зэ-р(э)-, кореферентность подлежащего и косвенного дополнения — префиксом з(э)-, у рефлексивов кореферентность подлежащего и прямого дополнения обозначается префиксом з(ы)-. Взятые в скобки гласные опускаются, если следующая морфема начинается с гласной. Рефлексивный и реципрокальный показатели занимают разные позиции в структуре глагола, и поэтому возможны реципроки от рефлексивов и рефлексивы от реципроков [Рогава, Керашева 1966: 271–275, 165, 265–268]. Аналогичная картина наблюдается и в близкородственном кабардинском языке: те-шэ-щIэн «занести что-л. (например, руку для удара)»  зы-те-шэ-щIэн «замахнуться»  зы-зэ-те-шэ-щIэн «замахнуться друг на друга»; пы-щIэн «привязать что-л. к чему л.»  зэ-пы-щIэн «соединить вместе»  зы-зэ-пы-щIэн «связаться, соприкоснуться» [Карданов, Бичоев 1955: 110, 135, 321,345; Апажев 1957: 222, 782]. Как видно из примеров, порядок следования рефлексивного и реципрокального показателей в дериватах фиксированный (независимо от характера исходной основы).

99.

Работа над статьей велась при содействии гранта Президента РФ для поддержки ведущих научных школ. Грант № НШ-2325.2003.6.

100.

Некоторые материалы статьи приводились в предыдущих публикациях: Оглоблин А. К. Преобразование предложения в атрибутивную группу в индонезийском языке /У Междунар. конф. «Категории глагола и структура предложения»: Тез. докл. СПб., 2001; Оglоblin А. К. Indоnеsiаn nоminаl wоrds: distributivе аnd trаnsfоrmаtiоnаl fеаturеs // VI международная конференция по языкам Дальнего Востока, Юго-Восточной Азии и Западной Африки (25–28 сентября 2001 г.). СПб., 2001. В настоящем варианте имеются уточнения.

101.

Префикс mеN- имеет значение активности, bеr- означает посессивность и непереходность, tеr- непроизвольность. Префикс mеN- служит также словоизменительным показателем активного залога глаголов кл. 1 (переходных). Назальный элемент N- префикса mеN- с вариантами m-, n-, nу-, ng- может по известным правилам заменять первый согласный корня или последующего префикса. При некоторых начальных согласных этот элемент отсутствует. То же относится к именному префикс реN-.

102.

Формулировка оппозиции приблизительная и допускает уточнения с указанием различных аспектуальных значений.

103.

Встречается, хотя считается ненормативным, также значение мн. ч. «ими».

104.

При этом использовалась особая тематическая конструкция с анафорой («Он — обычай его — обедать дома»). См. [Прокофьев 1966].

105.

Стиль средней степени этикетности позволяет использовать значение 3 л. вместо 2 л.

106.

Об отсутствии лексикализации у ИФ на материале новомалайского (малайзийского) языка см [Каштанова 1985]. Автор именует эти формы дериватами. Ср. [Алиева 1998:229].

107.

Работа над статьей велась при содействии гранта Президента РФ для поддержки ведущих научных школ. Грант № НШ-2325.2003.6.

108.

Работа выполнена при поддержке Российского фонда фундаментальных исследований, грант № 01-06-80419 и Российского фундаментального научного фонда, грант № 02-04-00294а.

109.

Поскольку, как будет ясно из дальнейшего, у одного участника, вообще говоря, может быть более чем одна роль, а у разных участников некоторые роли могут совпадать, диатеза должна иметь более сложное представление, см. раздел 6.

110.

Ч. Филлмор в этом контексте употребляет термин «перспектива», который, по-видимому, идет от Р. Якобсона, противопоставившего центральные падежи, входящие в перспективу, и периферийные, не входящие. В [Diк 1989] соответствующая глава называется «Реrsресtivising thе stаtе оf аffаirs: Subjесt аnd Оbjесt аssignmеnt».

111.

Ср. в [Gеniuiеnе 1987:53] о том, что рефлексивизация не может быть описана как диатетический сдвиг, если не отделить имя участника от его роли и синтаксической позиции.

112.

Исследование проведено при финансовой поддержке Российского фонда фундаментальных исследований, проект «Поуровневая корреляционная типология языков», № 99-06-80446а.

113.

«Энергетические» значения отображают различные формы сохранения и преобразования физической энергии: «движение», «физические процессы», «физиологические процессы» и т. д.

114.

«Информационные» значения отображают различные формы преобразования информации в психике человека и животных: «мышление», «эмоции», «воля», «речь» и т. д. «Операционные» значения включают сему «воздействие субъекта на объект», но не обозначают, в отличие от каузативов, результата этого воздействия: «толкнул», «предложить».

115.

«Онтологические» значения являются более обобщенными и могут реализоваться в различных контекстах и ситуациях либо как энергетические, либо как информационные значения: «существовать», «иметь», «возрастать».

116.

Традиционно определение финитности базируется на морфологических и/или синтаксических свойствах словоформы. В первом случае финитными называют глагольные словоформы, которые выражают лицо и максимальное для данного языка количество предикативных категорий (вид, время, модальность и т. д.). В современном языкознании чаще используется «синтаксическое» понимание финитности (см., например, (Недялков 1990]): финитными называют словоформы, основной синтаксической функцией которых является позиция единственного сказуемого простого предложения. Из такого понимания финитности мы и будем исходить.

Понятия «морфологической» и «синтаксической» финитности типологически достаточно тесно связаны. В частности, Т. Гивон [Givn 1990] ввел в рассмотрение шкалу финитности, в соответствии с которой («морфологическая») финитность выступает как градуальное свойство предикации (использован перевод фрагмента работы Т. Гивона, приведенный в работе [Калинина 1998]):

Глагольные признаки: (i) маркеры времени, вида и модальности; (и) грамматическое согласование предиката с субъектом; (iii) показатели номинал из ации.

Именные признаки: (iv) падежное маркирование субъекта и объекта; (v) артикли и другие приименные определители.

Предполагается, что «утрата» финитных (глагольных) признаков и приобретение именных у произвольных словоформ происходит в соответствии с местом этих признаков на шкале.

117.

Здесь и ниже все примеры из даргинского языка относятся к диалекту с. Ицари. Данными по этому диалекту мы обязаны Р. О. Муталову (см. [Муталов 1991] и [Муталов 1992]), которому приносим искреннюю благодарность.

118.

Имеются в виду предложения, выражающие примерно следующий смысл: 1) ситуация, рассматриваемая в предложении, считается известной говорящему и слушающему, за исключением какого-либо одного ее компонента (это общее знание составляет одну из пресуппозиций высказывания); 2) ассертивную часть высказывания составляет утверждение о тождестве неизвестного компонента ситуации некоторой конкретной сущности (в частном случае — некоторому конкретному объекту реального мира).

Например, в предложении Петя ударил Сашу пропозиция «Петя кого-то ударил» входит в пресуппозиции высказывания, а утверждается лишь тождество между одним из участников ситуации (в данном случае пациенсом) и некоторым объектом (Сашей). Составляющую, соответствующую этому фрагменту семантической структуры, мы будем называть фокусом предложения.

119.

О мегебском языке см. [Магометов 1982].

120.

Настоящее общее, аорист, имперфект, прошедшее хабитуальное, будущее, формы некоторых косвенных наклонений (кроме аналитических) — гипотетическое, императив, прохибитив, оптатив, юссив.

121.

Презенс, перфект, плюсквамперфект, настоящее и прошедшее эвиденциальное, прошедшее прогрессивное; аналитические формы некоторых косвенных наклонений.

122.

Формы с деепричастием имеют более узкую сферу употребления, чем формы с причастием: они допустимы только в коммуникативно нейтральных предложениях и предложениях с фокусным выделением глагола.

123.

Впервые наше внимание на особенности употребления синтетических финитных форм в даргинском языке обратил Я. Г. Тестелец.

124.

Таким образом, необычная на первый взгляд структура предложений с коммуникативным выделением иконически отражает коммуникативную структуру высказывания.

125.

В рассматриваемом диалекте эту форму следовало бы скорее считать конъюнктивом (в частности, поскольку она выражает противопоставления по лицу).

126.

Не исключено, что следует усматривать особый коммуникативный статус в вопросительных и побудительных предложениях, а также, возможно, в зависимой части условных конструкций.

127.

О. Ю. Богуславская обнаружила категорию рестриктивности в восьми из пятнадцати исследованных ею дагестанских языков.

128.

Примеры (12) и (13) принадлежат О. Ю. Богуславской.

129.

Особую структурную категорию составляет не именное предложение, а как раз глагольное предложение с синтетической «финитной» словоформой глагола — такие предложения могут быть только ассертивными и только с нейтральной коммуникативной структурой.

130.

Работа выполнена при содействии гранта Президента РФ для поддержки ведущих научных школ (грант № НШ-2325.2003.6).

131.

Наш комментарий к предыдущей версии этого исчисления см. в работе [Храковский 2000].

132.

Важно обратить внимание на следующее обстоятельство. Если наши наблюдения правильны, то нет такого изменения исходной диатезы, которое бы обязательно маркировалось в глаголе меной залога.

133.

Работа выполнена при финансовой содействии гранта Президента РФ для поддержки ведущих научных школ (грант № НШ-2325.2003.6).