Массовая литература сегодня.

4.3.2. Анализ текста.

Поэтика фантастического: романная проза Ника Перумова.

При всем многообразии современной фантастики общим для нее является особая организация средств выражения фантастического. Мы проанализируем типовые проявления поэтики фантастического [см.: Короглу 1987: 461–463] на материале романа Н. Перумова «Земля без радости. Хроники Хьерварда» (2002).

Николай Данилович Перумов, по образованию инженер-физик, начал писать в конце 70-х годов XX века. Он автор многочисленных романов, в том числе дилогии «Алмазный меч. Деревянный меч». В 2004 году на конкурсе фантастики «Еврокон – 2004» Ник Перумов был назван лучшим фантастом Европы.

Объектом нашего анализа служит текст романа как речежанровый образец.

Речевые жанрообразующие средства.

В функции жанрообразующих выступают ключевые слова, объединенные общим смыслом ‘необыкновенный, небывалый, необычный, неожиданный по силе впечатления/воздействия’. Эти ключевые единицы образуют внутритекстовую парадигму прилагательных: магический, чародейный, дивный, чудовищный, странный.

Каждое прилагательное становится доминантой малой парадигмы однокоренных слов, обозначающих вымышленные, сверхъестественные явления.

А. Магический, маг, магия.

Сочетаемость этих слов усиливает впечатление невероятного, нереального, не укладывающегося в границы общепринятого, необыкновенного по силе воздействия.

Атрибутивное словосочетание обозначает сверхъестественное столкновение, в том числе боевое: магический удар, магический поединок, магический бой, магическая атака/контратака, магическая война. Атрибутивное словосочетание обозначает волшебную силу, которую скрывает то или иное пространство: магическое место, магическая тропа. Атрибутивное словосочетание обозначает упорядоченность необыкновенного: магические законы. В составе словосочетания магические расы прилагательное переходит в разряд относительных, а само словосочетание приобретает значение ‘сложившееся сообщество субъектов, наделенных сверхъестественной силой’, в то время как словарное значение существительного раса (‘человеческая общность, наделенная наследственными физическими признаками (‘цветом кожи, формой черепа и др.’) относит данное понятие к реальной социо-генетической когнитивной сфере.

Существительное маг употребляется для обозначения субъекта, обладающего сверхъестественной силой и распоряжающегося этой силой: Лестница окончилась массивной дверью – правда, не магической, обычной. Не дожидаясь, пока маги отряда подберут заклятья, чтобы снести ее, не обрушив при этом себе на голову строение, Давлин двумя ударами топора снес петли и вынес створку плечом; Ты же маг! Заставь камни повиноваться.

Существительное магия употребляется в словосочетаниях, обозначающих разновидности чудодейственных манипуляций (боевая магия, любовная магия, черная магия); указывающих на источники волшебного: магия Горджелина, магия замка, напоенное магией место.

Б. Чародейный, чародейничать, чародейство, чары, чародей.

Прилагательное чародейное используется в значении ‘заколдованное’: – Дальше оконтуриваем чародейное поле… смотрим, рождено ли оно самим замком или нет.

Окказиональный глагол чародейничать в значении ‘колдовать’ употребляется параллельно с устаревшим существительным чары в составе устойчивого сочетания наложить чары и существительного чародейство в значении ‘процесс колдовства и его зримые результаты’: Это было чародейство высшей пробы.

Существительное чародей обозначает субъекта, владеющего магическими ритуалами, действиями: Чародей Акциум исчез в черном нутре тоннеля.

Магия и чародейство изображаются как таинственные приемы, воздействующие на смертных и бессмертных, на природу, окружающую среду. В тексте романа имеется специальная сноска на одно из произведений цикла «Хроники Хьерварда», посвященного трактовке этого сверхъестественного явления: Подробное эссе «Чародейство Хьерварда», в котором будут описаны все существовавшие системы магии, войдет в состав следующего тома «Летописей», в книгу «Раб Неназываемого».

В. Дивный, диво.

Имеющее традицию употребления в русском фольклоре прилагательное дивный реализует языковое значение ‘то, что вызывает удивление, чудо’. Это значение усиливается в составе словосочетания Диво дивное: Низринувшись, дивный конь копытами ударил; А тут… Диво дивное, да и только. Ладонь колдуна, не касаясь, над самой кожей прошла – и чудовищный нарыв тотчас прорвался, гной вскипел, словно вода в котелке, открылась здоровая розовая кожа…

Г. Чудовищный, чудовище, чудо.

Прилагательное чудовищный и существительное чудовище характеризуют небывалое уродство и необыкновенную мощь: Ясно было, что кто-то высосал всю силу и жизнь из этой чудовищной утробы, порождавшей один легион чудовищ за другим.

Существительное чудо фиксирует невероятный факт: Казалось чудом, что еще недавно она, Эльтара, стояла на берегу Эгера, с нетерпением глядя на Погибельный Лес.

Д. Странный, странность, странное.

Прилагательное странный очень частотно. Оно обозначает реакцию удивления, связанную с появлением необычного субъекта: странный гость, странное существо, странная девчонка: «Нет, он все-таки ужасно странный», – думала Лидаэль, исподволь поглядывая на своего спутника.

Слово странный может характеризовать необычную деталь внешности (странные белые глаза, без зрачков); оно употребляется для характеристики пространства (странные края, странное какое-то место) и для обозначения проявлений необъяснимого (УшедшиеВниз обладали странными стами). В таком же значении употребляется субстантивированная форма: Здесь, в Северном Хьерварде, творилось нечто странное; Не ослепительный огненный меч, нет, нечто куда более странное и смертоносное прянуло в дымную завесу. Существительное странность выделяет необычное, затейливое в волшебном: …ползая по той пещере, я натолкнулся на следы одного старого колдовства… старого и странного, но именно по этой странности я вычислил сотворившего.

Как видим, активная реализация в тексте членов парадигматических рядов с прилагательными магический, чародейный, дивный, чудовищный, странный способствует развитию разных граней фантастического.

Языковой приметой жанра является также текстовой парадигматический ряд имен, объединенных общим семантическим стержнем: ‘слова и/или действия, предметы, содержащие, передающие магический смысл’. Этот ряд включает следующие существительные: заклятье, заклинание, клятва, наговоры, обереги, амулет, камень охранный.

Заклятья/заклинания могут использовать лишь волшебники, колдуны, маги, боги. Именно существительное заклятье, обладающее высокой частотностью, выступает как опорный элемент поэтики фантастического. В тексте романа актуально значение: ‘магические слова, звуки, действия, приемы, которые подчиняют себе людей, предметы, природу и даже мир’.

Автор употребляет ключевое слово заклятье в составе словосочетаний, обозначающих субъекта (субъектов), владеющего тайной магических слов/действий (заклятья старого Хрофта (древнего бога); заклятья молодого мага), а также для обозначения субъекта, подвергшегося воздействию тайной магии (…заклятье – только вот на тебе – батюшка твой, Горджелин Снежный Маг, постарался…).

Ключевое слово заклятье используется в словосочетаниях, обозначающих разновидности магических текстов, действий, ритуалов. Разнообразие последних демонстрирует неисчерпаемые возможности магии: боевое заклятье, наступательное заклятье, истребительное заклятье, защитное заклятье, отражающее заклятье, заклятье перемещения, заклятье познания, Заклятье Земных Мечей, из земли растущих, Заклятье Травяных Мечей, заклятье света, заклятье Молот сверху, пламенное заклятье и др.

Качественное прилагательное выделяет степень влияния магического текста/приема (самое страшное, самое убийственное заклятье; ослепляющее, оглушающее заклятье); характеризует отдельное произведение магии (мудреное, сложное заклятье – несложное заклятье).

Особо обозначается объект и конкретный результат магического воздействия: …заклятье вновь вернуло Эльтаре привычный облик; Аратарн, накормленный и умытый, со снятой заклятьем усталостью, говорил охотно; Эльтара в последний момент успела помочь своему крылатому коню заклятьем; Неведомое Губителю заклятие открывало проход по каналам Сил, что питали жизнью алое озеро, где зарождались твари Орды; В руке волшебницы появился небольшой серебряный светец с серебряной же лучиной;

– Дотронься пальцами до ее конца – вспыхнет огонек. Под его лучами заживают любые раны и отступает любая болезнь. Заклятие будет действовать, пока не догорит лучина.

Магический результат заклятий – превращение. Приведем отдельные примеры, демонстрирующие внутреннюю схему превращения: кто – что/кого – при помощи чего – во что / в кого превращает/оборачивает. Отдельные элементы ряда в конкретном контексте могут не вербализовываться, но целостность схемы сохраняется: Руки Лидаэли окутались алой дымкой, тотчас превратившейся в пламенный шарик. Девушка швырнула его вперед, и шар тотчас обратился в крутящийся вихрь огня, с налету хлестнувший броненосца по тупой морде;Встретившийся им учитель Ярины был явно волшебником из первого десятка. В несколько мгновений он превратил лохмотья своей ученицы в элегантный и практичный дорожный костюм прочной кожи, несколько сломанных и сложенных вместе веточек обернулись удобной повозкой, а пара пойманных жуков – добрыми конями;…волшебница заявила, что если они немедленно не остановятся в первом же попавшемся заведении, она напряжет все остатки своих колдовских сил и превратит непомерно капризного гнома в булыжник.

Правдоподобие неправдоподобного воспроизводится с помощью приема «технологизации», материализации магического. Заклятье творят, готовят, плетут, составляют, бросают и др.

Глагольные сочетания употребляются как формульные: Горджелин сотворил свои заклятья; Хисс осторожно сотворил заклятье; Я (Эльтара) заклятий не творила и др. В формульной функции употребляются антонимические словосочетания наложить заклятье – снять заклятье: Молодая волшебница очень быстро вновь овладела собой.

– Так, значит, решено. НаДвалина накладываем заклятье. На тебя, Хеорт, тоже.

– Снимать заклятья, вдобавок наложенные любителем, – что может быть проще?

Перед читателем предстает зримый образ волшебника, произносящего заклятье на тайном языке; совершающего магический ритуал. Ср.: …сложенные пригоршней ладони волшебника наконец-то дрогнули от напора давно ожидаемой Силы.

– Ириэхо вантиото! Вантиото суэльдэ!

Чистый, мощный и звучный голос, в котором одновременно слышались и рокот морского прибоя, и тонкий перезвон хрустальных колокольчиков…; (Эльстан) взялся за дело, очертив вокруг стоянки несколько охранных кругов. Тонкие серебристые обручи один за другим ложились на черную, еще кое-где покрытую снегом землю. На миг эти круги ярко вспыхнули, медленно затем угасая. Утирая мокрый лоб, Эльстан устало опустился возле костра.

Формульно обозначаются в тексте магические предметы, с помощью которых волшебник творит заклятье или обороняется от заклятья. Например: Зеркало Норн! У них в ходу Зеркало Норн! Зеркало Норн обладало свойством отражать любые боевые заклятья, обращая их против нанесшего удар; Под защитой Зеркала Норн он (Хисс) был неуязвим ни для каких боевых заклятий и др.

Изображение магической фантасмагории конкретизируется с помощью многочисленных трансформаций образа огня. Слова огонь, пламя и их производные сочетаются с проанализированными выше ключевыми элементами: магия огня, магический огонь, огненное заклятье, огненное заклинание, пламенное чудо и др. Так достигается усиление эффекта фантастического: Гладкие стены и пол. Повсюду кости. Здесь словно взорвалось специальное Огненное Заклятье. Прах и пепел, пепел и прах; пламенное чудо исчезло в черной глубине пещеры; В тесной клетке бушевал и бился магический огонь, насланный ее врагом.

Автор употребляет формульные образные словосочетания, например, многократно повторяется сочетание языки огня/пламени: Взметнулись языки пламени: спустя мгновение языки огня опали; летящий навстречу огненный язык дотянулся и до нее (Эльтары); Серебристые языки пламени заплясали, раздвигаясь, словно театральный занавес; Я успел заметить сотканного из огненных языков стремительного сокола – он камнем падал вниз и др.

Тяготеют к формульным цветовые словосочетания. Например: Ярким рыжим огнем полыхнула земля; Небо щедро кромсали исполинские пламенные клинки, вспухали пузыри рыжего огня: Огненный шар исчез, и принцесса уже начала творить следующий, а шевелящаяся масса Орды вытолкнула из себя его точное подобие. Прежде чем изгнанница успела удивиться, рыжий пузырь взмыл вверх и др.

Поэтика фантастического развивается как поэтика магического: факты, субъекты, их действия, среда обитания – все это предстает как совокупность невиданного, чудодейственного, находящегося под влиянием необъяснимых сил и воздействием самих этих сил – сплоченных и противоборствующих, побеждающих и гибнущих, несущих добро и сеющих зло, страх, разрушения.

В центре фантастического сюжета – борьба с Ордой. Ключевое слово Орда употребляется в значении ‘агрессивные полчища кровожадных чудовищ’. Само ключевое слово обладает глубоким культурным смыслом, который частично фиксируется толковыми словарями: 1. ‘У тюркских кочевых народов в средние века ставка хана, ранее военно-административная организация у этих народов; становище кочевников. Золотая Орда – средневековое татаро-монгольское государство’. 2. ‘Толпа, скопище, банда’. В тексте используется словарный смысл ‘скопище’, а также культурные приращения ‘стадность’, ‘нападение’, ‘жестокость’, ‘многовековой гнет’.

Скопище чудовищ, которые 300 лет терроризируют простых людей, прозвали Ордой: Я (Губитель) медленно двигался к югу, описывая широкие петли по лесам, время от времени, словно дикий зверь, убивая голыми руками какую-то из тварей Орды, как называли местные этот пандемониум.

Формульное словосочетание твари Орды (твари Орды ползли, мчались, ударили, навалили и др.) употребляется параллельно с ключевым существительным, которое становится метонимией (целое – Орда; часть – твари Орды). Твари Орды изображаются с помощью приема экспрессивной однородности. Перечислительные ряды включают обозначения (по преимуществу окказиональные) разновидностей чудовищ: Хоботяры на крышу пытаются вскарабкаться, жуки-стеноломы нижние венцы срубов ломают, многоглавиы ядовитым дымом плюются <…>; рогачи живой примет строят, чтобы, значит, шестилапых зубачей наверх запустить. Клювокрылы в воздухе вьются, выжидают, когда кто-то во дворе на открытом месте покажется; <…> видно, как среди лопающихся пузырей проступают контуры отвратительных созданий – с лапами, пастями, щупальцами, крыльями… В них я ощущаю тупую и смертоносную злобу.

Орда – это скопище людоедов: Орда всегда жадно стремилась прорваться на юг, где вдоволь добычи, где так много мягких, восхитительных на вкус человеческих тел; – Хутор народа полон! Баб пять десятков! Малолетки, груднички… всех их Орде на прокорм?!

Орда наступает, штурмует, идет по пятам, валит, накатывается волной: Например: Облитые панцирями бесчисленные спины чудовищ весело и совсем не грозно сверкали на солнце. Орда валила на запад. Она шла штурмовать Эльфран. Для людей Орда – это смерть, и они самоотверженно сражаются с отвратительными чудовищами, но Орда неистребима: Всех тварей все равно не истребить; их сколько ни руби, меньше не становится. Так что отбились, от жилья отогнали – и ладно. Большего никому не добиться.

В тексте формируется отдельная сюжетная линия борьбы с Ордой: отбиться от тварей (1), покончить с Ордой (2), уничтожить гнездилище чудовищ (3), найти повелителей Орды (4), разгадать тайну создателя Орды (5).

Простые смертные живут в состоянии постоянной обороны: Там (на хуторах) умеют отгонять тварей от стен; Орда не признает поражений. Ее невозможно победить – только отбросить на какое-то время. Она все равно вернется. Не сегодня, так завтра, не завтра, так послезавтра, но вернется.

Время от времени люди и помогающие им Защитники, а иногда и волшебники уничтожают тварей, жертвуя собой: – А на Покинутом Берегу перебитой Орды навалено видимо-невидимо!;

– Орда – это смерть. Одно лишь скажу тебе твердо – мы или вернемся все вместе, или из нас не вернется никто. Шкуру свою жизнями твоих близких я спасать не стану…. сегодня Орду смогли бы остановить только несколько дюжин Защитников.

С вмешательством волшебников, магов связан следующий этап борьбы с Ордой – поиск логова Орды. – Логово Орды! До него ни разу не добирался ни один человек. Они должны стать первыми!', <…> о чудовищах ничего не известно. А ведь они должны откуда-то появляться, где-то плодиться – разве не так? И одно из таких мест я (Эльстан) уже знаю; <…> один молодой и прекраснодушный волшебник запечатал одно из гнездилищ Орды Печатью Вечного Короля.

Следующая композиционная ступень – поиск хозяев, властителей, повелителей Орды. Хозяева Орды где-то совсем рядом; <…> кто наслал на эти земли Орду; <…> кто же на самом деле повелевает этой армией?; Надо найти тех, кто управляет тварями Орды. Найти их и покончить с ними.

На пути к истине люди и маги совершают невероятное. Так, заклятье Горджелина заставило одну часть Орды сражаться против другой: Над полем боя стоял страшный не то вой, не то стон, не то рык – Орда билась сама с собой, впервые встретив равного противника. Победителей здесь быть не могло; Битва мало-помалу затухала. Орда истребила сама себя.

Заключительный композиционный этап – поиск создателя Орды: <…> кто-то неведомый сотворил в подземельях жуткое выводилище <…> покончить надо не с чудовищами и даже не с их гнездилищами, а с теми, кто эти гнездилища создавал.

Разгадка сюжетной тайны в финале романа фантастична: Орду создали Молодые Маги забавы ради: – Мы решили немного подразвлечъся, а то ведь здесь такая скука! Философский смысл сотворения Орды сформулирован с помощью знакомого идеологического символа врага: —… мы же дали вам врага. Цель жизни. Смысл бытия. Только из-за этого вы еще не до конца одичали в своих лесах. Не натянули звериные шкуры и не пошли копать себе норы. Не перерезали друг друга в любимых ваших войнах. Орда, которую вы могли убивать без зазрения совести, выплескивать все, что в вас есть черного и злого, – разве ж это не благо?

Разработка темы Орды сопровождается картинами превращений, которые составляют неотъемлемую сторону поэтики фантастического. Например:

– Тебе хватит или продолжим? – сдержано поинтересовался Рагнвальд.

Паук не ответил. Изо рта монстра вырывалось хриплое рычание. Конечности судорожно скребли землю, брюхо дергалось. Внезапно шкура чудовища начала с треском лопаться, словно рассеченная невидимым мечом; в разрывах закипела белая жидкость. Целые пласты черного панциря начали отваливаться, спустя несколько мгновений на месте паука остался бесформенный ком наподобие обычного сугроба. Миг – и его распорола изнутри алая молния. Кокон из белой затвердевшей пены распался надвое, и перед Рагнвальдом появился новый противник – существо, напоминавшее гигантского скорпиона, уже безо всякого сходства с человеком.

Анализ показывает, что в функции жанрообразующих выступают речевые лексические средства, отбор и организация которых позволяет автору воплотить разные грани поэтики фантастического: описать странно-необычные, сверхъестественные явления, изобразить вмешательство магических сил в существование мира и жизнедеятельность; создать сюжетную тайну, разгадка которой происходит в финале романа; реализовать разные, в том числе формульные, средства образности.

Особенности хронотопа. Хронотоп – это категория комплексная. Она объединяет в единое целое текстовые категории пространства и времени, каждая из которых обладает своими специфическими особенностями и может быть описана самостоятельно. Мы остановимся лишь на характеристиках составляющих поэтики фантастического.

Авторское мировидение отличается пространственным глобализмом.

Все пространство заключено в границы Великой Сферы, в которую входят миры. В тексте употребляется пространственная формула миры Великой Сферы, сопровождающаяся смыслами ‘не имеющие конца, неисчислимые’: бессчетные миры Великой Сферы; бесчисленные миры Великой Сферы. Ср.: —… какое мне (Губителю) было дело до всех тех, кто населял бесчисленные миры Великой Сферы, – … однажды отправили меня в бесконечный путь по бессчетным мирам Великой Сферы.

Неисчислимость (сотни и тысячи миров) и разнообразие чудесного (Миры поражали разнообразием, одно только перечисление увиденных путниками чудес заняло бы несколько дней) противопоставляются представлениям пространственных сфер как существующих не в воображении, а в действительности. Ключевой пространственный сигнал реальность[8] создает впечатление правдоподобия. Пролог открывается абзацем, включающим данное ключевое слово: По залитой кровью траве смертного поля шли семеро. Пятеро мужчин и две женщины. Все были измучены, мужчины вдобавок изранены. Они не знали, кто бился здесь, в этой реальности, чьи рати сошлись на поле брани и кто победил. Они оказались здесь случайно. Неназываемость субъектов создает атмосферу тайны, но пространственный указатель эта реальность, наполняемая конкретно-чувственным, эмпирическим смыслом: ‘наблюдаемое, осязаемое пространство’.

Реальность мыслится как «своя» или «чужая»: Та самая Сила, что избегла твоего удара в Холме Демонов, встретила наконец достойного противника. И тоже не из нашей реальности.

Физическую природу Реальности представляет формула, слои Реальности (Миров): несколько слоев Реальности: иные слои Реальности: новые слои Реальности и др. Физическая определенность Реальности противопоставлена пустоте Межреальности:

Свои объятия мне (Губителю) распахивала жадная бесформенная Бездна. Она терзаема вечным голодом, ей хороша любая добыча <…> Волнами накатывала дрожь, сотрясавшая Межреальность: где-то совсем рядом ярился и бушевал невиданный Огонь Богов, щедро швыряя в пасть ненасытного зверя новые и новые пласты новосотворенного пустого мира.

Пространственный глобализм проявляется в образе проницаемости Миров / Реальности. Предлог сквозь в значении ‘через внутреннюю часть’ (слоев реальности), наречие насквозь и форма множественного числа существительного (миры) усиливают гиперболу: Шестеро шли сквозь миры: Фантасмагорический поход насквозь, через миры, пронзая их, точно клинок слои бумаги; – Я (Губитель о себе) ощутил, что лечу сквозь миры… они падали мне на грудь, точно могильные плиты.

Гиперболическая идея проницаемости миров конкретизируется образом прохода в те или иные слои Реальности. Автор употребляет формульные словосочетания Врата Реальности (Миров), Дверь Реальности: Например: Губитель без труда находил скрытые Двери Реальности, и перед путниками открывался новый мир; Магическая дверь, запиравшая ход в потайные слои Реальности; Врата Реальности захлопнулись за ним (Рагнвальдом). Открыть/ запереть Врата может лишь чародей, обладающий Великой Силой: нужен какой-нибудь могучий чародей, но не первый попавшийся, а тот, что смог бы открыть Врата Миров.

Опредмечивание образа прохода в слои Реальности осуществляется с помощью слов-бытовизмов, создающих впечатление правдоподобия: лаз, дыра, щель. Например: – Так, значит, Горджелин умеет открывать Врата Миров? – Врата Миров? О нет, конечно же, нет! – Хрофт энергично затряс головой. – То был самый обыкновенный лаз…; Крошечная, ничтожная щель в ткани мира, столь хорошо замаскированная, что мимо нее запросто мог пройти даже опытный глаз; Мрак на вершине черного куба был столь глубок и непроницаем, что казался дырой в ткани мира; Какая-то непонятная дыра в Реальности и др.

Поэтика фантастического проявляется в многократном умножении миров, которые делятся на Нижние и Верхние.

Изображение Нижних Миров связано с мотивами Тьмы и Бездны, Верхние Миры воссоздаются конкретно-чувственно, с помощью образных средств. Например: <…> прямо в центре (замка-цитадели Темного Властелина) крутился невидимый для остальных смерч-вихрь, уводивший попавшего в него прямиком в Нижние Миры: Сперва посмотрим, что ждет нас наверху. Постараемся отыскать дорогу сами. Разузнаем про Бездну и про Возрождающего. И вообще, отдохнем немного от красно-черных магических пространств. Пусть глаза отойдут, взирая на трепещущую зелень лесов или на осененную белым цветом пены голубизну морей…

Нижние Миры окутаны великими тайнами, в их числе Тайна Черного, Тайна Бездны Неназываемого, Тайна богов, которые правят этими мирами.

Верхние Миры разнообразны, но эмпирически понятны: Мир Большого Хьерварда, Тварный Мир, Зеленый Мир, мир, где жарко и влажно, где джунгли стоят по колено в воде и где властвуют его (Змеиного Царя) сородичи. Миры различаются языками: Многие свитки и книги были написаны явно не в этом мире, некоторые – на неведомых Эльтаре языках, и не поддавались расшифровке даже при помощи заклятий.

Миры подвержены изменениям и катаклизмам, которые происходят под влиянием Высших Сил. Метаморфозы могут изображаться как фантастически прекрасные: Мир изменился. Не стало мрачных темных круч, бесноватых волн, зловещих замков; вокруг разлилось многоцветье Межреальности, мира невоспринимаемых нами существ, для которых, наверное, Межреальностью являются населенные людьми, богами и демонами пласты Великой Сферы.

Метаморфозы проявляются в изображении перевернутого, взорванного, мертвого мира (миров): Мир опрокинулся и померк; Мир… взорвался одним длинным огненным спазмом; Сколько миров превратились в кладбища?

В устройство мира (миров) вторгаются Высшие Силы, стремящиеся к власти: Замысел Ямерта был прост – пока Новые Боги отсутствуют, Губитель обратит в ничто все живое в этом мире, и тогда они, любимые дети Творца. смогут начать все с начала.

Непредсказуемость развития миров (прежде всего мира людей) способствует сгущению загадочно-непонятных, таинственных связей между пространством и субъектом-носителем Великой Силы, между пространством и временем.

Особенности темпоральной организации текста. В романе отсутствует конкретная фиксация времени действия (век, годы не называются). В основе создания эффекта фантастического – темпоральные оппозиции.

Время остановившееся – время движущееся. Опорные звенья данной темпоральной оппозиции вербализованы. Главные средства противопоставления – глаголы остановиться, остановить, стянуть, выпасть – двигаться, идти, течь и некоторые приставочные образования.

Остановившееся время – это отвердение, холод, неподвижность: Лидаэль замерла. Время вокруг нее остановилось: застыл Аратарн, окаменел Хисс, держащийся за рукоять вонзенного в грудь противника кинжала; замерла Ярина – лицо блестит, руки раскинуты.

Глаголы остановиться, застыть, окаменеть, замереть, объединяясь, создают образ безжизненности.

Магические силы способны деформировать время, задержать его движение. Манипуляция временем – средство борьбы между таинственными высшими силами за власть: Когда… закрылись Врата Реальности, Горджелин сразу же понял, что дело плохо. Здесь в тугие узлы было стянуто само время. Сквозь его тенета приходилось пробиваться, точно через липкую паутину. Солнце замедлило бег, звезды застыли на неподвижных хрустальных сферах. «Они останавливают время! – мелькнуло в голове волшебника. – Остроумно, ничего не скажешь. Любой, кто попытается прорваться к ним, навеки останется в тихой заводи великой Реки Времени, и никто не сможет рассказать, что маги убили его… Он и сам ничего не заметит. Просто дорога его мало-помалу окажется бесконечной…».

Стянуть время – значит ‘сжимая, лишить возможности действовать, бороться’; остановить время – значит ‘погрузить в тьму бессобытийности’, ‘лишить возможности вмешиваться в дела тварного мира’. Субъект манипуляции временем (Они останавливают время) остается неизвестным: они – ‘обладающие возможностью управлять временем’. Метафора тихая заводь великой Реки Времени свидетельствует о возможности бесконечного безвремения в мире неизвестности.

Время движущееся по-разному соотносится с двумя основными группами персонажей – бессмертными и смертными. Данная оппозиция, выраженная прямо, с помощью субстантивированных прилагательных, параллельно служит для группировки субъектов. Каждая из двух групп субъектов представлена в границах «временного целого» [Бахтин 1979: 88].

Бессмертных время не меняет: Эльстан-Губитель был очень хорош собой, и по лицу его совершенно не угадывался возраст. Ср.: Ками, Лидаэль и Старый Хрофт, ничуть не изменившийся за эти годы. Девочки же выросли, как и положено смертным.

Время сохраняет бессмертным власть, делает их невосприимчивыми к бренности человеческого существования, о котором знают лишь бессмертные, посетившие мир людей, как, например, Эльтара: Сколько веков царствует ее (Эльтары) отец в Эльфране? Сколько бестревожных лет? Когда он последний раз видел мертвое человеческое тело, почти ничем не отличающееся от эльфийского?!

Неподвластность бессмертных времени передается их миру. Например, охраняемая Великой Печатью страна эльфов получила название «Эльфан Вечный», т. е. ‘не перестающий существовать, сохраняющийся на многие века’.

Между тем время вмешивается и в существование бессмертных. Магические силы расставляют на пути бессмертных ловушки времени, заставляют несущего опасность бессмертного отстраниться от реального хода времени: – Да, мой сын… Семнадцать лет! Семнадцать лет, проведенных в ловушке Столпа Титанов! Семнадцать лет – так что мальчик успел вырасти; – Я, Губитель, видевший на своем долгом веку сотни и тысячи миров, был крайне удивлен. Не тем, разумеется, что видели мои глаза, – точнее сказать, глаза Эльстана-эльфа, но тем, как мы шли. Мы словно продирались сквозь вязкую топь – единственный живой ручей в затхлом болоте. Жизнь кружилась вокруг, а мы – как будто выпали из обычного потока времени.

Бессмертного может ожидать уход в «Ничто», или гибель: У Эльтары подкосились ноги. До этого она не знала страха смерти. Даже опасное путешествие к холму Демонов, даже схватка с Хиссом не заставили ее страшиться слепого Ничто: время не имело власти над обитателями Эльфана, однако в бою они погибнуть могли. Гибель для бессмертного, или погружение во временную тьму, существование вне времени, выступает как следствие столкновения с другим (другими) бессмертным или же как следствие нарушения законов, лежащих в основе организации Мира: Время более не существовало для Ушедшей Вниз принцессы Эльфана.

Возможность манипулировать временем возвышает одних бессмертных над другими: – И, надо сказать, это настораживало. Еще никто на моей памяти не выучился шутки шутить со всемогущим Годовиком. И если здешние хозяева сумели найти с ним общий язык, то воистину этот бой вполне может стать для меня последним. Сие, впрочем, неизвестно. Личная власть над временем, как видим, не мыслится как абсолютная.

Естественное время охватывает жизнь смертных. Это время наблюдаемо, реально. Глаголы с семой движения указывают на цикличность времени и его связь с установленным миропорядком: Жизнь шла по годам к накатанной колее, и казалось, ничто ее уже изменить не в силах; И пошло время. В свой черед приходила Орда, с каждым годом собирая все более и более богатую дань. В свой черед приходила Нечисть, но ей доставались одни объедки; К весне Орды стало чуть побольше, но тут наступило тепло, и она, как и в былые годы, откочевала куда-то на север. Надвинулась осмелевшая нечисть, но эти страхи были привычнее. Жизнь текла…

Для смертных важным временным этапом становится время года, соответствующее периоду активизации/пассивизации агрессии Орды (тварей Орды): – На излете зимы Орда напирала так, что бывали моменты, думал – все, каюк; Как бы ни была трудна и страшна гибельная зима, рано или поздно она тоже кончается. Солнце поднимается все выше и выше над черным Лесом, все длиннее день, и Орда утрачивает зимнюю свою оголтелость. Летом же она и вовсе почти никак себя не проявляет.

Окказиональные названия календарных месяцев содержат приметы, ассоциируемые русским обыденным сознанием с одной из двенадцати частей года: Идут дни, солнцегрей сменился гриборостом: Весна тем временем прошла. Птицезвон кончился, травопитень в права вступил, сенокос близился.

Окказионализмы данной группы используются также для создания прочной ассоциативной цепочки: календарный месяц – твари Орды – жизнь простых смертных (тревожная – спокойная): В первые же дни травопутня на хутор налетела какая-то от своих отставшая Орда – десяток хоботяр, полсотни броненосцев, брюхоедов столько же, стеноломов примерно тысяча, а прочей мелкоты и счесть не у спели; И все же дважды в год выпадает примерно по месяцу, когда людям действительно живется поспокойней. Это ростепель весной и златолист осенью. Весной, в ростепель. Орда уже начинает откочевывать на север, а Нежить с Нелюдью еще не продрали как следует глаза; Спустился вечер. Теплый вечер месяца птицезвона.

Важной для жизни смертных является также вербально выраженная оппозиция день – ночь. День – время человеческое; ночь – время оживления тварей Орды – человеческих врагов: Так начался новый день, и от предшествовавших он отличался только тем, что после полудня хоронили Вартага, молодого парня, разорванного сегодня ночью хоботярой. Бабы повыли, попричитали по погибшему, но не слишком долго. Время дневное дорого. Ср.: Вьюжной и студеной ночью, точь-в-точь такой же, как та, когда Нивен зажег красный огонь, твари пожаловали в гости к старому сотнику.

Разное измерение времени – важное отличие смертных от бессмертных: Семнадцать лет остались позади. Семнадцать лет – немалый срок по людским меркам: Одно гнездилище Орды – то самое, под холмом Демонов, – я (Эльстан-Губитель) разорил. Оставалось найти и уничтожить остальные. Я не сомневался, что справлюсь с этим самое большое за два солнечных дня этой реальности.

Событийность времени – еще одно отличие смертных, живущих каждодневными заботами, и бессмертных – свидетелей эпохальных изменений Сферы Миров. Ср.: А под самый коней месяца ростепеля с хутора Нивена бабьи быстрые языки весть принесли: родился Саата мальчиком, В книгохранилище Эльфрана имелись манускрипты времен еще до появления Молодых Богов!: Кем же еще мог оказаться ее спаситель, как не Старым Хрофтом! В памяти сами по себе всплыли страницы «Истории Исхода», посвященные войне в Южном Хьеварде…: «Да кто же он (Равнодушный Маг) такой? – с невольным смятением подумала Эльтара. – Не простой колдун, не маг с посохом – или я ничего не смыслю в магии! Неужто кто-то из Истинных? Но ведь они давно ушли… Тьма ведает куда, после того как Столп Титанов рухнул»: Ах, какое было время, когда он (Хрофт) насмерть дрался с Лишенными Тел в Южном Хьеварде! Какое время! Никогда уже не пережить подобного.

Событийное время для бессмертного связано с великим деянием, которое высвечивается как точка в бесконечном несобытийном потоке времени: Бессмертный? Люди наслаждаются каждым прожитым днем, потому что знают – их век короток. А что делать тебе, прожившему уже тысячелетия?..

На фоне темпоральной оппозиции тысячелетия, века – дни, часы, мгновения осмысляется поворотный, чрезвычайный смысл событийного мгновения, важности момента как для смертных, так и для бессмертных [см.: Ковтун 1999]. Это следует, например, из диалога гнома Давлина и Ярины:

<…> заговорила Ярина:

– Мы уже растратили все время, какое только могли. Надо спешить. Я чувствую! Надо спешить.

– А то что будет? – удивился гном. – Орда триста лет разбойничает – так что от лишнего часа изменится?

– Быть может, очень много. Быть может, мы вообще не сможем добраться до ее хозяев! Надо идти…

Ср.: – То были дни странной раздвоенности. Ничего не зная о себе, ощущая лишь глухие шероховатые стены запретов, проходы склонностей и зияющие бездны страстей, я (Эльстан-Губитель) брел, вслушиваясь в необычайно четко звучавший внутренний голос. Он твердил, что чудовища Орды – это величайшее зло и что их нужно как можно скорее уничтожить, ибо каждый час моего промедления означает мучительную смерть еще кого-то из несчастных обитателей сих мест.

В границах поэтики фантастического развивается оппозиция нехарактеризованного и характеризованного времени. В Нижних Мирах время нехарактеризовано, обитатели этих Миров находятся вне времени. Характеризованность времени для обитателей других Миров связывается прежде всего с Богами: время Старых Богов, время Новых Богов, Богов равновесия. Характеризаторы времени наполняются оценочной коннотацией: Смутное время; Сказочные времена (когда про… Орду никто и слыхом не слыхивал).

Финал романа связан с возвращением Новых Богов и концом Смутного времени: Это возвращаются Новые Боги <…> пришло время Богов Равновесия <…> В Хьеварде кончалось Смутное Время.

Последний пример демонстрирует соединение пространства (собственное имя Хьервард вынесено в заглавие цикла – «Хроники Хьерварда») и времени: триста лет борьбы с Ордой характеризуются как смутные, т. е. ‘беспокойные, тревожные’.

Эпический взгляд на Великую Сферу, включающую бесконечное количество миров, позволяет оценить триста лет людских несчастий как мелочь. Такая оценка, выраженная в диалоге Нового Бога и Старого Бога, отражает глобализм авторского мышления:

– Он уже давно пакостит по мелочам.

– Ничего себе мелочи – триста лет мучить и тиранить целую громадную страну…

– Но ведь не весь мир, даже не континент от моря до моря, – возразил Рагнвальд.

Фантасмагорическое будущее время сулит катастрофу. Владеющие Силой Знания существуют в ожидании Дня Гнева, Второго Дня Гнева, когда вернется из своих странствий Творец, и одно мгновение Его Божественной Мысли обратит в Ничто всю Сферу Миров. Таким образом, всемогущее время, движимое чудодейственной силой, приносит в Сферу Миров радость и/или гибель.

Выделим главные особенности хронотопа.

Пространственный гиперболизм, умножение миров, идея проницаемости пространства, изображение Тайных Сил, которые способны манипулировать пространством, разрушать миры – все это создает фантасмагорический образ окружающей среды, в которой обитают герои романа.

Поэтика фантастического поддерживается определенными особенностями темпоральной организации романного повествования. В их числе:

• Отсутствие точной фиксации времени повествования и исторических дат;

• Темпоральные оппозиции, выявляющие сверхъестественность времени:

– Остановившееся время*[9] – движущееся время;

– Бессмертие* – смертность;

– Несобытийность* – событийность.

Основы субъектной организации текста в аспекте поэтики фантастического.

Текст характеризуется сложной субъектной организацией. Мы остановимся лишь на тех ее особенностях, которые формируют поэтику фантастического.

Центральной является текстовая субъектная оппозиция бессмертные – смертные.

СУБЪЕКТЫ БЕССМЕРТНЫЕ занимают разные ступени внутренней иерархии. Разгадка принципа структурации иерархии (как и некоторые другие разгадки) возможна лишь в границах романного цикла «Хроники». Об этом, в частности, свидетельствуют имеющиеся в тексте подстрочные отсылки к другим книгам Н. Перумова (например, сноска на с. 470: Об этом рассказано в хронике «Раб Неназываемого» и др.).

Впечатление фантастического создает охватывающая весь текст субъектная оппозиция неназываемые – называемые.

Древнее табу внушает ужас и трепет, углубляет тайну: Неназываемый! От этого слова веет даже не могильным холодом, не простой смертью, означающей всего-навсего гибель тела из мяса и костей. Нет. Веет Конечной Смертью, распадом всего сущего, закатом, за которым уже никогда не наступит рассвет. Назвать имя того, кто владеет сверхъестественной Сшой, Тайной — значит навлечь на себя опасность или погибнуть. В этом магия табуированного имени: —… истинное его имя я (Горджелин) страшился произнести даже мысленно.

Значительная часть персонажей – символически называемые. Например: Царица Теней, Черный, Темный Властелин, Обетованный, Вечный Король, Возрождающий, Рожденный Волной, Губитель и др.

Среди бессмертных – персонажи, носящие собственные имена, причем один бессмертный может носить разные имена, как, например, Древний Бог: Для Неназываемого он, Хрофт, Игг, Один, оказался недостаточно силен. Так что же тебе осталось, Древний Бог?

Имя бессмертного функционирует самостоятельно: Эльтара, Давлин, Ярина, Оркус и др. Имя бессмертного может оказаться маской. Последнее усиливает ощущение тайны: Рагнвальд – поскольку его настоящее имя пока не ведомо нам, будем называть его так… В зависимости от субъектных превращений бессмертный может менять имя: Ярина Ярини.

Все без исключения собственные имена не обладают национальной спецификой. Это плод вымысла автора. Условность собственных имен – одна из составляющих поэтики фантастического.

Имя собственное и символическое имя в отдельных случаях сращиваются (Эльтан-Губитель) и часто соединяются в одном контексте: – Звать меня Хеорт, сын я Горджелина – слыхали о таком? Снежный Маг его прозвище…

Символическое имя используется как формульный сопроводитель субъекта, способствующий формированию мифа. Миф, в свою очередь, служит для персонажа охранной грамотой. Момент разрушения мифа создает очаг сюжетного напряжения. Ср.: – Я (Эльтан-Губитель) помню истории Новых Богов, Восстание Ракота и низвержение Обетованного, бегство его старых хозяев и прорыв Неназываемого. Все это есть во мне. Но вот Царииа… ее брат… Черный… Возрождающий…: У нас есть еще одно дело к тебе, о почтенный Горджелин. именуемый также Снежным Магом. – напыщенно-придворным голосом произнесла Эльтара; В массивном кресле за столом сидел человечек, низенький, сморщенный, плешивый; черное одеяние было украшено вышитыми золотыми семиконечными звездами. Длинная белая борода обматывалась вокруг шеи, точно шарф. Словно затравленный зверь, он смотрел на вошедших – верно, понимая уже свое бессилие. Он не мог ни бежать, ни сражаться.

– И этот мозгляк владыка Орды? Темный Властелин? – Давлин не скрывал своего презрения. – Да я тебя одним плевком! Секиру о тебя марать жалко!

Символическое имя бессмертного окутано тайной: тот, кто носит это имя, исполняет великий долг.

Семантика долженствования обнаруживается при назывании субъекта: Хранитель Королевской Печати – Похититель Печати, Хозяин Орды, Слуга Тьмы и др.

Доминирующей функцией наделен один из главных персонажей текста, носящий символическое имя Губитель: – Я, Губитель, не умею тонко чувствовать. Такова уж моя природа. Моя радость – бой. Губитель и некоторые другие субъекты из группы бессмертных попадают в «ловушки» механизмов идентичности.

Невозможность самоидентификации и идентификации другого бессмертного порождает формульные вопросы: Кто я?\ Кто ты/он/она?', Кем был (была) ты/он/она? Ответы на эти вопросы лежат в основе развития отдельных сюжетных линий. Например: Кто ты? Неужели простой смертный волшебник?', Во имя Неназываемого, но кто же я все-таки такой? Неужели же просто Губитель?.:, Еще один пример:

– Постой! – запоздало крикнула Ярина, когда за гостем (Рагнвальдом) уже закрывалась дверь. – Постой! Ты ведь… ты ведь узнал что-то о том, кто я такая?

– Ты все поймешь про себя, если сумеешь исполнить свой долг, – глухо донеслось из-за двери. – Тогда мы еще встретимся. А пока – прощай!

Ср. вторую группу вопросов: – Да это ведь она (Ярина), почитай в одиночку, всю Орду положила… – покивал старый сотник. – Но расскажи мне все же, кто она такая?: Я все помню. Кроме одного. Кем был мой Враг?

Формульные вопросы, навязчиво повторяясь, задают направление динамики образа персонажа: Кто она такая, ставшая моим врагом – и сгинувшая? Я подступался к саднящей ране этого вопроса со всех сторон. Атаковывал его изощренными извивами Заклятий Познания, просеявших, точно мелкий песок, все самые крошечные терции времени нашего поединка. А откуда же взялся Черный? Кто он такой?

Ответ на подобный вопрос часто неизвестен даже Богу. В этом признается Древний Бог Хрофт:

– Черный Властелин? Я про него тоже много чего слышал. Но и только. Да и если разобраться – кто он. Властелин этот? Откуда взялся?

– Кто-то выше колдунов…

– Верно. А кто u нас выше колдунов? Когда-то были маги… Истинные Маги, – сквозь зубы произнес Хрофт…

Каждый бессмертный принадлежит среде, народу, расе, поэтому важную роль в организации текстовой структуры играют групповые субъекты: Новые Боги – Старые Боги; Новые Маги – Старые (Истинные) Маги; феи; альвы; гномы; кобольды и др. Отдельные групповые субъекты приобретают коннотацию зловещего, о чем свидетельствуют соответствующие номинации: Сотворенные-в-Ночи, Злобные, Ушедшие Вниз, Лишенные Тел и др.

Описание групповых субъектов нередко включает характеристику, изобилующую сверхъестественными деталями. Вот как характеризуются кобальды: <…> о них известно совсем мало. Сумрачная раса подземных строителей, внешне они совсем не похожи на гномов. Это высокорослые, мощные создания, двенадцати футов росту, шести футов шириной. Ног у них нет, рук три (третья торчит из середины груди), перемещаются они, опираясь на кулаки боковых рук, которые свисают до самой земли.

К групповым субъектам, наделенным сверхъестественными характеристиками, относятся персонажи, объединенные семантическими признаками ‘нечеловек’, ‘коварный враг’: Орда, Нелюдь, Нежить и др. Например: Там, за нехожеными холмами и не качавшими человеческие ладьи реками, лежали пустые, свободные земли, где ни тебе королей, ни алчных баронов, ни собирающих десятину храмов, ни злобных колдунов, только и думающих о том, как бы навредить роду человеческому. Только Нежить и Нелюдь. Гоблины, тролли, гарриды, хеды, арры, морматы, гурры – всех и не перечислить. Это Нелюдь: <…> вовсю принимается лютовать пересидевшая холода по берлогам Нежить с Нелюдью. Это враги старые, куда более древние, чем Орда.

Субъекты бессмертные – главная примета поэтики фантастического.

СУБЪЕКТЫ СМЕРТНЫЕ (ЛЮДИ) – называемые: все они имеют собственные имена. Кроме того, люди наделены привычными ролевыми характеристикам: Аргнист, супруг Дееры, владетель хутора; Деера, хозяйка Аргниста, значит, супруга законная; Аргнист – хозяин не бедный.

Регулярно отмечается релевантный для смертных возраст персонажа: Аргнист появился на свет пятьдесят два года назад, на благодатном южном побережье; Алорт, старший сын Аргниста; Армиол, младший сын. Развитие репертуара ролей главного героя-человека Аргниста спроецировано на возрастную шкалу: Так в восемнадцать лет стал безродный парень десятником избранного королевского воинства. А еще через пять и до сотника дослужился.

Особо выделяются воинские чины: Воин с серьгой хлопнул Аргниста по плечу.

– Фрабар, десятник.

– Аргнист. Сотник.

В границах оппозиции неназываемые – называемые группу субъектов смертных можно охарактеризовать только в разряде называемых собственными именами или собственными именами в сочетании с именованием ролевого статуса. Представим соответствующие различия в виде схемы с учетом текстовой субъектной оппозиции бессмертные – смертные:

Продолжим описание субъектов смертных. В тексте особую ценность приобретают характеристики внутренних качеств людей (при отсутствии глубокого психологизма). Каждый персонаж наделяется ценностными внутренними свойствами. Например, смелость — одно из определяющих свойств субъекта смертного: Армиол же, сам горячий <…> Смелый парень <…> Себя не щадит <…> Жадный до боя.

В стане людей, как и в стане бессмертных, есть групповые субъекты. Группа живет самостоятельно, по внутренне заведенному распорядку. Отношения между разными группами могут быть дружескими, основанными на взаимопомощи, но могут быть и враждебными: Хуторяне жили сами по себе, не нуждаясь ни в королях, ни в правителях. Ревнители Истинной Веры сильно подозревали северян в безбожии и ересях, но поселенцы казались куда лучшим щитом для прибрежных городов, чем все рыцарские ордена и королевские армии, а потому властители юга не взимали налоги со свободных хуторов – дай каким калачом туда сборщика податей заманишь?!', Так, против собственной воли, Аргнист, супруг Дееры, оказался во главе восстания против власти Ордена Звезды', Аргнист о своих намерениях: —… братья-командоры <…> не вы Орду отбили, не вам меня и с войска снимать. Вы по замкам да цитаделям прятались, а у вас за спиной Орда целые деревни до последнего человека вырезала. Никого не пощадила!.. Так вот и я теперь тоже – никого щадить не буду. Команду не сдам, войско не разоружу и вообще делать буду то, что сам решу! А ежели вы, господа командоры, по глупости и спеси решите против меня войско выслать – что ж, высылайте. Я Орду бил, а уж ваших-то и подавно разобью. Ясно?..

Ощущение себя человеком, помнящим родство, живущим по законам предков, обостряет чувство принадлежности к людскому роду, о котором всегда должен помнить человек: – Эх, вы! – Аргнист зло плюнул в пыль. – Люди вы или кто?!Да прорвись здесь Орда, от лачуг ваших и от баб с ребятишками одно воспоминание и останется!

Такое же чувство общности есть у бессмертных, которые дистанцируют себя от людей: Губы волшебницы были плотно сжаты. – Но ведь ни ты, ни я не принадлежим к людскому роду. У нас свои собственные расы.

Бессмертного и смертного сближает момент возможной гибели, имеющей разный физический смысл для смертного и бессмертного: – Я отпрыгнул в сторону. Кровь бурлила и кипела в жилах – опасная игра, игра, где ставкой была жизнь, являлась единственным моим развлечением, единственной отрадой. И сейчас я тоже рисковал. Сознательно ограничив силы, я превратился почти в смертного и, если бы твари удалось меня одолеть, расстался бы с жизнью. А ведь именно бессмертному по-настоящему страшно бывает умирать…

Бессмертный иногда попадает в среду смертных, внедряется в эту среду. Например: А мне (смертному) бояться нечего. Маг Эльстан у меня теперь живет, он ни одну тварь ближе чем на полет стрелы не пропускает! Да и то лишь по моему слову – чтобы панцирь там добыть али еще что…

Бессмертных люди воспринимают враждебно, считают их чужими, обвиняют во многих бедах, стремятся изгнать из своего круга: – Пришелец, ты… ты и впрямь сильный колдун. Но мы не любим колдунов, а в защите от Орды полагаемся на свои копья да на мощь Защитников. Мы не терпим чародеев. Тебе не запугать нас. Уходи!

От бессмертного и смертного в исключительных случаях рождается дитя, судьба которого определяется тайными силами: Аратарн оказался наделен каким-то мрачным бесстрашием; – И вот от моего семени родится малыш. Кем он будет? Человеком, Смертным, или же, как я, вечным странником, чей удел – разгадывать тайны и секреты бесконечных миров?.. (Эльстан-Губитель о будущем своего сына).

Общие целевые установки объединяют бессмертных и смертных: Я смотрел, как они уходили. Девушка из расы волшебников, гном и человек.

Бессмертного и смертного объединяют общие виды деятельности: Пройдя немного на закат, человек и гном спустили на води небольшой плот. Объединение бессмертных и смертных кажется невероятным, но подается как факт в границах высказывания, обладающего реальной модальностью: Никто из Смертных не смог бы понять, как вышло, что все пятеро воительниц разом оказались подле человека в сером плаще.

Борьба против Орды объединяет бессмертных с бессмертными: И лишь когда наступила весна, пришло облегчение. Орда дружно ушла на север; Ярина, Эльстан и Давлин смогли наконец выступить в поход. Втроем. Никаких иных спутников у них так и не появилось; смертных с бессмертными: Человек плечом к плечу с гномом приняли неравный бой; Наутро маленький отряд двинулся. Эльстан, Аргнист, Армиол, Арталег. Четверо против Орды.

В границах поэтики фантастического формируется субъектная синтагматика, определяющая эффект сверхъестественного:

• Смертные + смертные.

• Бессмертные + бессмертные.

• Смертные + бессмертные.

Анормальные синтагмы – средство формирования целостности поэтики фантастического. Оппозиция бессмертные – смертные редуцируется, но не нейтрализуется. Феномен «другого» не снимается.

Осмыслить противоречия между основными группами персонажей позволяет субъектная оппозиция «свой – чужой»: Об Эльстане не вспоминали. Чужак – они есть чужак. Да еще и колдун вдобавок, а колдунов Арталег не жаловал. Армиол их тоже недолюбливал, хоть и не столь сильно, как брат.

«Чужие» для смертных (людей) – это сверхъестественные существа, пожирающие человечину. Люди сражаются с чудовищами, стремятся их уничтожить. Например: Нежить – это упыри-кровососы, и призраки, и духи, отродье Лишенных Тел, и ведьмы, в свое время убитые поселянами, но неправильно или не до конца.

«Чужесть» вселяется в мир растений, деревьев, которые могут угрожать человеку: Есть и древесные великаны, видом схожие с ожившими, получившими возможность шагать деревьями. Эти бывают и добрые, и злые – как повезет, с каким встретишься.

«Чужими» люди считают колдунов, которые творят волшебства и время от времени устраивают охоту на ведьм.

«Чужими» люди считают других людей, которые не выполняют свой долг, уклоняются от борьбы со страшными тварями Орды. Чужими в этом случае становится коллективный, групповой субъект (жрецы, Храм, Орден). Например: – А у меня (Аргниста) в сотне почти у всех семьи Орда сожрала. И не защитил нас этот хваленый Орден! Кто как, а я его теперь не меньше, чем Орду, ненавижу и, если они нос сюда сунут, драться так же, как и с Ордой, буду!

В стане бессмертных тоже есть «чужие» – угрожающие, соперничающие. Обозначенная оппозиция ощущается, например, в диалоге Рангвальда и Керы:

– Разве давал я тебе какие-либо клятвы или обещания?.. А если ты хочешь позабавиться поединком, давай! Меня это развлечет тоже. И, знаешь, даже хорошо, что здесь нет зрителей. Иначе ты неминуемо прикончила бы их всех, чтобы не осталось свидетелей твоего поражения.

– Свидетелей моего поражения?! – Из глаз Керы потек самый настоящий огонь. – Да что ты возомнил о себе, жалкий колдунишка?! Ты, укравший у кого-то из титанов пару-тройку впечатляющих заклятий, надеешься устоять перед одной из Огненных дев?!

«Чужие» как для смертных, так и для отдельных групп бессмертных – носители многовекового зла: Здесь вечно ярился черный гнев:…здесь было обиталище всех тех, кого людям, эльфам, гномам удалось так или иначе изгнать из своих владений. И всех этих изгоев приютили высокие черные стены раскинувшегося напротив шестерки замка.

Как видим, оппозиция «свои – чужие» усиливает и отчасти конкретизирует субъектное противопоставление бессмертные – смертные.

Поведение персонажей конвенционально. Оно регулируется установившимися традициями, правилами, с помощью которых осуществляется функционирование определенным образом организованной группы субъектов. Конвенциональные установки выражены с помощью изречений-сентенций.

Субъекты смертные живут в соответствии с вековыми обычаями, которые поддерживают стабильность обыденного существования. Соответствующие сентенции напоминают домостроевские правила: ..характер у его (Аргниста) средненького не мед… Но жена да убоится мужа!: Нет такого обычая, чтобы жену смертным боем бить: А у нас принято так: сперва работника накорми. напои, а потом уж работу спрашивай!: Гнев – плохой советчик: слишком часто приходится потом сожалеть о каких-то поступках, совершенных сгоряча; Что ж, от судьбы не уйдешь. Достанет повсюду.

Поступки смертных на поле брани мотивированы высоким духом, верой в собственные силы, ненавистью к врагам: Ничего, и с Ордой совладаем, пока духом не пали', Орда перейдет реку, только если я буду мертв; Ты, и только ты. И помощи ждать неоткуда; Драться надо, бородатые, драться, а не на рыцарей уповать!', душить их, гадов, жечь и резать! Потому как от них одно сплошное горе!

Моральная основа поступков смертных – вырабатываемое веками чувство человеческого: Не по-людски это – добрых полторы сотни народа на верную смерть бросить', Род человеческий в Хьерварде должен рассчитывать только на себя, но не на вечное заступничество Благих Богов.

Субъекты бессмертные руководствуются законами. Есть законы, которым подчиняются все бессмертные: <…> есть еще такой Закон Равновесия, и его обойти до сих пор не удалось ни единому магу или даже богу,

– Ты слышал когда-нибудь что-нибудь о Законе Равновесия?

– Это когда Зло там, Добро всякое? – осведомился гном.

– Гм… никогда не слышал столь пренебрежительного отзыва… но в общем ты прав. Так вот, волшебник не может творить одни лишь добрые дела. Или одни лишь злые. Приходится выдерживать баланс.

Есть законы одной страны, например волшебной страны эльфов: Ты – наследница престола, высокорожденная саойя, ты не можешь быть изгнана, если только не нарушишь Первую Заповедь. Или ты уже забыла все наши законы?

Поведение бессмертного мотивировано возложенным на него высшими силами долгом: У меня ведь есть долг в этом мире. Важный. очень важный долг: Если бы не Древний Долг, гномы бы вообще никому и никогда не прислуживали.

В отличие от смертного, бессмертный не всегда может объяснить и оправдать линию своего поведения: Но почему? Почему я должен поступать именно так, а не иначе? Ответов, как и прежде, нет.

В отличие от смертного, бессмертный может рассчитывать на помощь магических сил, хотя возможности в данном случае не безграничны:

– Пришлось… позвать кое-кого на помощь.

– Неужто… неужто Новых Богов?

– Нет… увы, нет… До них так просто не докричишься. Божественность, она, знаешь ли, не всегда во благо…

Поступками бессмертных управляют абсолютно противопоставленные силы добра и зла: Отец Дружин вновь повернулся к принцессе. – У меня нет власти над силами Зла. Эльтара. А Зло, как я понял, – увы, слишком дорогой ценой! – можно остановить только Злом же.

Сентенциозность в целом создает иллюзию правдоподобия фантастического.

Обратим внимание на еще одну отличительную субъектную характеристику – это Сила, которой наделен персонаж.

Слово Сила во многих случаях своего употребления пишется с прописной буквы, выделяющей существование сверхъестественных (физических и духовных) способностей отдельных существ.

Степень осознания субъектом собственной Силы дана в динамике. Самосознание героя (героини) – это прежде всего возможность ощущать и проявлять собственные силы. Например, Ярине собственные силы представляются ограниченными: – Боевые заклятья, чтобы разрушать или там сжигать, мне неведомы, – развела руками Ярина. – А то, что знаю, Заклятье Зеленых Мечей, Из Земли Растущих, здесь не поможет. Не хватит у меня сил через камень их протолкнуть. Для того чтобы силы пробудились, требуется толчок со стороны:

Рагнвальд учтиво склонил голову.

– Яне ошибся в тебе, Ярина, ты наделена великими силами! И нельзя им так долго оставаться в небрежении.

– Что ты имеешь в виду… Рагнвальд?

– Тебе никогда не приходила в голову мысль покончить наконец с Ордой?

– С Ордой? – поразилась Ярина. – Мне?

– Ну, не только тебе. Одна ты не останешься.

Победа над Ордой — момент озарения и превращения «скромной колдуньи» в могущественную хозяйку Зеленого Мира:

– Мы что ж это, дык, победили, что ли?.. – не мог поверить гном.

– Победили, мой добрый Двалин, – тихонько ответила Ярина – впрочем, нет, уже не Ярина. Глаза, лицо, фигура – все осталось прежним и в то же время неуловимо изменилось. Теперь лицо дышало древней Силой, спокойной и строгой, что не ищет власти или богатства, Силой, чья мощь не растрачивается в никчемных баталиях, но расходуется лишь на созидание и украшение.

Двалин выронил топор. Не может быть!.. Неужели?.. Но… они же ведь все погибли!

– Бога так просто не убить, – услыхал он. – Ты прав, друг мой: я – Ялини, хозяйка Зеленого Мира.

Магическая Сила, которой наделен бессмертный, имеет свое измерение. Вот как оценивается, например, Сила Снежного Мага Горджелина: волшебная сила Горджелина; Только теперь Эльтара подумала, что с Горджелином не все так просто, что сила у этого странного мага есть, и немалая: силы Снежного Мага тоже имели предел. Новые отряды уже не поворачивали назад.

Высказывания с существительным ста (вариант – мощь) получают значение принадлежности: Встретился один маг – из Истинных. Не колдун, не чародей ярмарочный, не волшебник даже, из тех, что с жезлом, – нет! Настоящий маг! С посохом! И сила в нем такая, что весь город может сперва испепелить, а потом снова сделать как было, и никто ничего не заметит (Ярина о своем учителе); Акциум, когда меня учили, небось и сотой части своей силы не показывал; Черные маги выставляли напоказ всю свою мощь, словно давая понять, что на их предложения лучше всего сразу отвечать согласием. Ср.: Я чувствую в этом замке Силу. Силу Орды.

В тексте не разрабатывается характер персонажа. Субъектные отличия определяются мерой Силы, управляемой древним Законом: По проклятому всеми богами и демонами Закону Равновесия ни одно действие тех, чья Сша превышала некий предел, не оставалось без противодействия. Сила приравнивается к богатству: Такие океаны грубой, чистой сшы для него, Горджелина Равнодушного, сына Фелосте-целительницы, были совершенно недоступны. Приходилось только завидовать эдаким богачам. Сила покоряет: И Эльтара пошла за ним – пошла, словно девчонка, бездумно и доверчиво, потому что от ее спасителя исходша мощная и чистая Сша, Сша, равной которой принцесса еще не встречала. Сила определяет исключительность субъекта: <…> ни у одного чародея из нашего мира не хватит сш сотворить такую Орду и управлять ею. Сила бессмертного прежде всего открывает возможности власти над смертными: – Я (Губитель) не трогал их, они не были моими врагами, эти смертные, я просто не обращал на них внимания. Мне не нужны были ни власть над ними, ни их поклонение. Хотя теперь я и понимал, что среди павших от моей руки было немало таких, кто жаждал властвовать именно над этими смертными.

Субъект – носитель великих магических Сш — остается неразгаданным. Позицию субъекта в предложении нередко замещает неопределенно-личное местоимение: Принцессе вспомнилось видение возле Камня Тоэй: бесчисленные сонмы существ, стягиваемые непонятными Силами к черной, поглощающей все и вся точке… Кто-то невероятно фантастически могучий с поистине детской жестокостью – жестокостью, проистекающей зачастую от незнания, – гнал и гнал легионы когда-то обычных зверей, птиц и разумных существ из других слоев реальности через истребительные Врата Миров сюда, в Хьервард, чтобы они оживили косную материю своими душами и, повинуясь ужасным заклятьям, повели новообретенные тела в бой, не зная ни страха, ни сомнений.

Субъект неназываемый – носитель темной демонической Силы, Силы нечистой — противопоставлен субъектам называемым – носителям Силы чистой, таким как Лидаэль и Аратарн, объединившим свои силы в сверхсилу, чтобы уничтожить Орду: – Силы слились… – Парень стоял рядом, не выпуская ее руки и глядя перед собой остановившимся взглядом; сверхсила Лидаэли и Аратарна; Сила девушки влилась в извергаемый Аратарном поток чистой, всеуничтожающей энергии; Всего двое, но зато каких! Вот их-то сила точно была сродни силам Столпа! Даже можно сказать – плоть от плоти этой силы. И, значит, эта пара возникла не случайно; Они легко проломились сквозь первую линию защиты. Дарованная сила Лидаэли и Аратарна смела невидимые преграды, Вокруг Лидаэли и Аратарна забушевал настоящий шторм. Благодаря своей силе они еще держались – девушка крушила все, даже воздух и ту пустоту, что внутри его, не пропуская ни одного заклятья.

Субъект, наделяющий Силой, может быть конкретным: Парень (Хеорт) мучительно покраснел. – <…> Отец (о Горджелине) мне Силы только на заклятья для снятия Печати отпустил. Конкретным может быть указание на источник Силы. Вообще, здесь было жутковатое место. Под этим Холмом крылось одно из гнездовий отвратительной и богомерзкой Орды. Молодая волшебница ощутила проложенные кем-то пути злой и ядовитой силы, питавшей бесконечно возрождавшиеся легионы чудовищ; Ведь.

Столп Титанов есть место средоточия древних магических сил. И оно будет вечно притягивать, точно мед пчел, всяческих колдунов, некромантов, чародеев <…> изо всех земель Великой Сферы, Разумеется, льющаяся из этого подземного русла Сила не способна насытить меня. Но она будит иную мощь, доселе дремавшую где-то глубоко на самом дне моего естества. И чем дальше, тем больше сил могу я черпать прямо из пронзающих весь мир Великих Потоков.

В большинстве случаев субъект, наделяющий Силой, а также место как источник этой Силы остаются неназванными. Отсюда формульные вопросы и неопределенно-личные конструкции: Парень (Аратарн) дошел до ближайшего лежака и рухнул. Пусть спит. Просто чудо, что он добежал. Кто ж ему так помогал, а? Откуда силы? Малый, конечно, тоже не промах, но чтобы семь дней без сна мчаться наперегонки с Ордой через глухие буреломы – это едва ли (размышления Древнего Бога Хрофта); Лидаэль знала, что она колдунья. Старый Хрофт научил ее многому и только дивился про себя, откуда в девчонке столько сил. Причем отнюдь не унаследованных; Хисс с завидным умением дирижировал этой удивительной армией, не задаваясь вопросом, кто, зачем и почему вручил ему эту великую силу. Больше Эльтаре было нечего делать в Галене. Она догадывалась, что какая-то страшная надмировая сила пришла ей на помощь в решающие мгновения схватки с Хиссом.

Простой смертный тоже обладает силой, но не магической (дарованной или украденной), а той, которую питает любовь и привязанность к родной земле, семье, родовым традициям. Например, Аргнист, хозяин хутора, хорошо понимает ограниченность возможностей человека, но и не преуменьшает эти возможности: Он (Аргнист) свыкся с Ордой. Знал, что она всегда была, есть и будет, что победить ее невозможно, что в человеческих силах лишь ненадолго оттеснить ее от своего порога. Высокий моральный дух – источник сил старого сотника, его сыновей и соратников: – Вот что, ребята, – начал Аргнист свою короткую речь. – На нас прет Орда. И судя по тому, сколько ее здесь, – драке быть жестокой. Помощи нам ждать неоткуда. А только знайте – за нами весь галенский край. Потому лучше нам всем здесь остаться, да не видеть, что Орда на юге учинит, если прорвется.

Сражения Аргниста и его сыновей с тварями Орды демонстрируют сверхъестественную смелость воинов, боевую удачу, но не магическую Сшу. Существительное Сша в этих текстовых эпизодах не употребляется: Аргнист стоял в самой середине северной стены, над заваленными воротами. Старый сотник навскидку стрелял излука, вгоняя одну стрелу за другой в головы самых опасных тварей Орды – хоботяр. Он не думал об отступлении. Такого просто не могло быть. Орда пройдет на юг только по его телу, Ослепленный хоботяра тем временем кожу на черепе себе разорвал, оттуда новый глаз высунулся. Правда, второй хоботяра, опрокинувшись, так больше уже и не встал – видать, копье спинной хребет перешибло. Арталег двух брюхоедов прикончш, Армиол своего броненосца затоптал – от мелких и средних тварей отбшись. От хоботяры же так просто не отделаешься; и небось не миновали бы они смертей, но опять же Эльстан выручш; После того как перебили гнавшуюся за ними Орду, народ в отряде Аргниста переменился, точно по волшебству. Никто больше не думал об отступлении.

Субъектные текстовые оппозиции поддерживаются авторской стилизацией субъязыковых различий. Так, хуторяне говорят на стилизованном «народном» языке, который изобилует архаической и диалектной лексикой, устаревшими грамматическими формами: Отче, дозволь спросить?', Не получаются, братие, против той Орды лихие верховые атаки; Что деется-то, а? Защитники где? Куда ударим?', А ты, Алорт, здесь заместо меня останешься.

Обыденная речь смертных воспринимается как сниженная:

– Трудятся, отче, – доложш сын, вернувшись. – Меня там не больно-то привечали, больше со стороны смотрел.

– Что, даже обогреться не позвали? – возмутшась Деера.

– Позвали, мамо, позвали, как же не позвать, но смотрели при этом… ну ровно я сам из этой Орды буду…

Обыденная речь бессмертных, напротив, отличается чопорной изысканностью, напыщенностью: – Спасибо тебе, Носящий Раковину и Меч, воин Дома Скаолингов, Дома Пенных Валов! Я счастлива была вернуться вместе с тобой. Приходи во дворец, когда окончится твое бдение на рубежах, а на башнях вспыхнут огни Танцующих. Я оставлю за тобой первый проход!;

– Благодарю почтенного хозяина за любезное приглашение разделить с ним утреннюю трапезу, – чопорно произнесла саойя, присев в легком, положенном по утонченному эльфранскому этикету реверансе.

Стилевой контраст усиливает оппозицию бессмертные – смертные.

Особая составляющая поэтики фантастического — тайный язык, которым пользуется бессмертный в сверхъестественной/ опасной/напряженной ситуации: Эльтара бросилась к дыре, едва не сбив с ног коренастого гнома.

– Ванаиоро, линоэ! Ванариоро/;

– Ириэхо еантиото! Вантиото суэльдэ! – донесся слабый голос из глубины шара. Видение утонуло в белом огне;

«Именем Вечного Короля!.. Иначе не подействует… о лариэ сайти!».

Автор снабжает текст метаязыковыми комментариями.

Комментарий указывает на разновидность субъязыка и возможность общения на данном субъязыке (субъязыках):

– Я свободный гном, – на том же языке, языке Ар-ан-Ашпа-ранга, ответил Двалин;

– Привет, – на неведомом ни людям, ни гномам, ни даже Перворожденным эльфам языке сказало существо. На краю леса стоял паук с человеческим лицом;

– Эй, братва, вам что, жить надоело? – Когда припирало, гном был способен говорить на самом что ни на есть подлинном жаргоне городского дна:

– Грозномолниенной ведьмы людские наречия! Отвечай почтительно!

Метаязыковой комментарий характеризует стилевую манеру носителей субъязыка. Например: Она (Эльтара) уже изрядно отвыкла от манер и обычаев родины, от изящных, утонченных, со скрытыми намеками бесед, где не принято было в открытию выражать свои мысли, зато даму можно было осыпать непрерывным потоком комплиментов.

Метаязыковой комментарий уточняет предметный и коннотативный смысл слова/выражения, а также указывает на магическую функцию слова:

Саойя, или, на людском языке, принцесса Эльфана, снисходительно улыбалась',

<…> гном скрипнул зубами:

– А сегодня город весь обезумел, говорю тебе! Арр-га-храбадар!

– Ну и выражения и тебя. – невозмутимо отозвалась Эльтара. – Смотри не брякни в приличном обществе; Тут надо сказать, что слово «презренный» означало не личное отношение незнакомки к Двалини. а подчиненное положение гнома согласно старым заповедям:

– Темный Властелин! – охнула Лидаэль. И, едва прозвучало роковое слово, все, кроме, конечно, Губителя, внезапно подумали, до чего же это угрюмое и страшное место, все пропитанное ненавистью и древней смертью.

Метаязыковой комментарий выделяет преимущественную тематику разговоров: <…> древний закон. Бессмертные говорят со Смертными только о Смертных.

В функции метаязыковых сигналов используются графические средства. Например, курсив служит для выделения дешифрованной информации, поступающей от ушедших Вниз:

Твой отец считает, что все это козни какого-то безумного колдуна, прозвучало наконец в сознании Эльтары. – Я так не думаю. Там, в той пещере… тебе встретилась очень странная, чуждая всему живому Сила… Сила не из нашего мира. И очень, очень опасная. Ты осталась жива лишь потому, что тебя не хотели убивать.

С помощью штрих-пунктира регулярно передается речь Змеиного царя Хисса:

– Ах-с-с, отлично-с-с, отлично-с-с! В-с-с-еидет по плану. Эти глупцы даже-с-с не попыталис-с-с-сь вос-с-с-препят-с-с-твовать мне перейти Эгер! А теперь уже поздно: мо-с-с-т-то наведен! Так-с-с, с-сс-перва рас-с-с-ширим тропку, потом начнем с-с-с-оору-жать примет. С-с-с-тража! Где их порубежная с-с-с-тража? Вот чего-с-с я не понимаю. Ах-с-с, нет, нет, я ошибс-с-с-я! Вон же они… только с-с-с-крыты, думают, что имуда-с-с-тся с-с-с-прятаться от с-с-с-тарого Хис-с-с-са таким образом… Раз-с-с, два-с-с… ого! Дюжина-с-с! Интерес-с-с-но, что они с-с-с-могут с-с-с-де-лать против моего воин-с-с-тва!

Хисс взмахнул зеленой лапой.

Таким образом, разные виды метаязыкового комментария поддерживают впечатление необычного, фантастического, сверхъестественного, т. е. свойств, приписываемых отдельному субъекту и группе субъектов.

Поэтику фантастического поддерживают группы образных средств, с помощью которых изображается/характеризуется типовой субъект или типовая группа субъектов.

О магической волшебной мощи персонажа свидетельствует постоянная деталь (жезл, меч, копье, посох): Сильный он волшебник и жезл настоящий имеет; Губитель, рубивший призрачным своим мечом каких-то чудовищных тварей, появившихся из-под земли; Магический меч Керы валялся рядом, переломанный возле самого эфеса; В руке женщины появился тонкий огненный меч: Поднялась неразбериха, а Ярина, крепко зажмурившись, тянула все дальше и дальше гибельный зеленый меч: Сын Губителя послал вперед испытанное огненное копье: Только что вроде старикашка-старикашкой был, а вот встряхнулся как-то, плечи расправил – и стоит гордый такой, величественный, король-королем. А в руке левой – посох. Упоминание магической детали символизирует присутствие носителя волшебства: огненные мечи пронзали тучи; Орлиный клюв, острый и прочный, словно меч, был нацелен в грудь гному. Нестандартная сочетаемость (меч – призрачный, огненный, зеленый) поддерживает эффект сверхъестественного.

Отдельные внешние детали создают впечатление правдоподобия образа персонажа: Разговор прервался. Аргнист мрачно молчал. Колдун-то, оказывается, только зря щеки надувал. Широкоплечий бородач с окладистой бородой мало что не до пояса приветственно махнул рукой.

Выделительную функцию выполняют формульные метафорические характеризаторы. Например, метафора зеленый огонь глаз используется как формула, сопровождающая образ Ярины: Ярина вскочила на ноги. Глаза ее запылали нестерпимым зеленым огнем: Внезапно глаза Ярины вспыхнули самым настоящим огнем: властным, царственным жестом, более достойным великой богини, она простерла руку, Ярина напряглась. Глаза ее расширились, в них вновь вспыхнуло зеленое пламя. И в тот же миг под ногами у Орды зашевелилась земля; Глубоко-глубоко в глазах Ярины мелькнуло странное зеленое пламя, чуть дрогнули уголки губ, горькие складочки разгладились; Запылавшие зеленым пламенем очи закрылись… а когда мгновение спустя открылись вновь, это опять были знакомые глаза Ярины, молоденькой гулящей девчонки из портового Галена. Данная метафора совмещает противоположные смыслы разрушения/созидания и символизирует исключительность божественной силы.

Формульные метафоры употребляются для изображения сверхъестественной однонаправленности силы, присущей центральному групповому субъекту (Орда / твари Орды). Автор использует постоянную метафору волны: вот-вот должна была пролиться внутрь Гэсара неудержимая волна атакующей Орды (ср.: катящаяся волна Орды): А вверх по склону вприпрыжку мчалась целая волна тварей поплоше: и уже знакомые стеноломы, главопасти, костоглоты, рогачи, и доселе еще невиданные', неудержимая волна чидовищ ворвется на плоские вершины Эльфранских Гор, в несколько мгновений смяв немногочисленных защитников; Орда прорвала-таки Рыцарский Рубеж и с каждым днем все шире и шире, точно затопляющая все и вся приливная волна, растекалась по стране.

Варианты данной метафоры – динамические образы реки, потока: По вытекавшей из пещеры реке чудовищ внезапно прошла долгая множественная судорога; Сплошной поток тварей Орды потек по наведенному через Эгер широкому наплавному мосту.

Многочисленные персонажи-монстры обозначаются окказиональными наименованиями, подчеркивающими чудовищное уродство, кровожадность и мощь тварей: костоглот, брюхогрыз, ногогрыз, хоботяра, стенолом, жук-стенолом, брюхоед, трупоед, главопасть, рыболюди и др.

Чудесные превращения — важная составляющая поэтики фантастического. Они охватывают в основном группу субъектов бессмертных, которые воспринимают превращение как рядовую процедуру: —… я откажусь от наследства и попрошу сделать меня обычным смертным.

Можно выделить разные виды превращений.

A. Эпизодическое волшебное превращение в животное и обретение привычного облика. Волшебник (волшебница) прибегает к такому превращению, чтобы выйти из сложной ситуации: Прежде чем здоровенные лапы дружинников вцепились в ее тонкие плечи, молодая волшебница на миг прижала ладони к глазам. Давлину почудились проблески белого пламени между ее пальцами; мгновение – и на месте изящной, стройной Эльтары появился черный невиданный зверь, наподобие громадной кошки. Алая пасть распахнулась, блеснули чуть изогнутые клыки <…> Черный зверь мгновенно вновь стал Эльтарой.

Б. Эпизодическое самопревращение субъекта бессмертного в другого бессмертного для реализации особого ролевого задания:

– Постой! – вдруг крикнула Эльтара своему спасителю. – А Айалан?

Хрофт коротко рассмеялся.

– Это был не Айалан. это был я…

B. Превращение прекрасной женщины в омерзительное чудовище и непременное перемещение Вниз (в соответствии с законом Эльфрана — волшебной страны эльфов): Женщина Эльфрана могла подарить жизнь одному, самое большее – двоим. Родив и вырастив ребенка, перестав быть ему нужной, мать превращалась в нечто столь ужасное и омерзительное, что подобного зрелища не выдерживали ничьи глаза. Громадными тушами, источающими зловонную слизь, волоча за собой бесчисленные щупальца, прежние гордые красавицы спускались в глубокие подземелья замков, где и продолжали жить, душой и разумом оставаясь прежними. С ними можно было беседовать – мысленно, разумеется, – более того, подобное считалось необходимым, но видеть их… такого не мог вынести ни один из жителей Эльфрана, независимо от пола.

Г. Превращение бессмертного в нечеловекоподобную силу, исчезновение субъекта в его привычном облике: По лицу Аратар-на, бледному, резко осунувшемуся, стекала струйка крови из уголка левого глаза. Парень, похоже, был не в себе с того самого мгновения, как его отец, превратившись в столб дыма, схватился с некоей странной силой, с которой вместе и канул – куда?..

Д. Перемещение Силы одного бессмертного в тело другого. Такое превращение связано с сюжетной линией одного из центральных персонажей – Эльстана-Губителя. Загадку этого превращения не могут разгадать не только смертные, но и многие бессмертные Верхних и Нижних Миров.

Впечатление смертного: …Силы лесные, силы небесные, да ведь не Эльстан это никакой! Как он глянул на меня – думал, на месте помру. Буркалы бездонные, ровно колодцы во тьму; мороз по коже, в груди все сперло, ни рукой, ни ногой не пошевелить – мне, Алорту (сыну Хозяина Аргниста), в одиночку рогача бравшего!.. И не просто тьма у него в глазах, а Тьма Смертная, всем тьмам тьма. Не Эльстан это, обман, подделка, морок!

Впечатления бессмертных: Да. это был он. Он. Он! Дорожное имя Эльстан, из Дома Рожденных Волной <…> Он жив! Но как это могло случиться? Как пережил он катастрофу в Холме Демонов? Почему скрывался от нее, почему не посылал весточки? И почему камень Тош сказал про него, что он «не жив, но и не мертв»?: Та тварь, которая вырвалась из Холма Демонов… Я не убила ее. И она, пожрав тело Эльстана. приняла его облик. Такое не редкость среди демонов.

Таинственное превращение – загадка для самого превращенного:

– Я плохо помню историю своего появления в этом мире… – глухо проговорил он. – Я словно был вырван какой-то силой из плена… в котором пробыл невесть сколько лет, невесть кем и как заточенный туда… И теперь знаю, что вырваться мне помогла гибель того, кого вы называли Эльстаном… благодаря этому я получил свободу… Но я его не убивал! Загляните в меня, загляните в мою память – я открою для вас все! Я занял иже покинутое душой тело: Я перехватил занесенную для повторного удара руку. И услышал свой голос (хвала Равновесию, именно свой, а не того, чье тело тогда позаимствовал): Я шагнул вперед и взял оружие u него из рук. Естественно, шагнул не тот, кого здешние именовали Эльстаном. – он на такое способен не был. Вперед шагнул Губитель. Губитель, который все-таки выиграл свой последний бой.

Тайна этого чудесного превращения остается неразгаданной.

Субъектные превращения смертных ограничены. В тексте описано волшебное превращение умершей девочки в Каора: Маленькая и чистая душа ребенка уходила все дальше и дальше в пределы Серых Стран, откуда смертным нет возврата.

«Я все равно не отступлюсь! – вырвался у Эльтары яростный беззвучных крик. – Всеравно верну тебя! Ты станешь моим Каором!».

Каоры – Спутники, на языке людей. – могли жить только в непосредственной близости от своего создателя. День, не больше выдерживали они, не видя того, кто подарил им жизнь.

И душа имираюшей затрепетала, подчиняясь могучему и властному зову, повлекшему ее назад, к беспомощно лежащему телу.

Девочка открыла глаза.

– Мама?

Описание волшебных превращений придает остроту неожиданным сюжетным поворотам и тем самым поддерживает текстовую модальность заинтересованности.

ПОДВЕДЕМ ИТОГИ.

Поэтика фантастического формируется на базе текстовых субъектных оппозиций.

Системообразующую функцию выполняет «сквозная» субъектная оппозиция бессмертные – смертные и поддерживающие ее оппозиции неназываемые – называемые: «свои» – «чужие». Развитие указанных оппозиций открывает перспективу осмысления граней фантастического и реального.

Субъекты бессмертные наделены сверхъестественными свойствами, магическими силами; поступки бессмертных мотивированы высшими законами, долгом, упованием на помощь высших сил – носителей абсолютного Зла или абсолютного Добра.

Субъекты смертные наделены свойствами и силами, которые питаются традициями, обычаями, чувством «общечеловеческого», ценностными установками, мотивирующими поступки человека.

Субъектные различия (персональные и групповые) поддерживаются моделированием субъязыков, в том числе тайных, и метаязыковыми комментариями, направленными на выделение сверхъестественного, исключительного.

Динамику образа персонажа обеспечивают многочисленные субъектные превращения, составляющие основу сюжетных перипетий. Высокая степень условности персонажей как на уровне парадигматических (вертикальных) связей, так и на уровне синтагматических связей (соединение персонажей из разных парадигм в одном линейном ряду), цепочки волшебных превращений – все это создает текстовую модальность заинтересованности, которая реализуется при восприятии текста читателем. Бедность психологического рисунка образов персонажей не компенсируется изображением сверхъестественных свойств и действий героев романа.

С текстом массовой литературы роман сближает схематизм характеров, наличие формульности: формульных вопросов, формульных деталей, формульных метафор.

Основной источник.

ПерумовН. Земля без радости. Хроники Хьеварда. М.: ЭКСМО, 2002.