Тройной агент.

2. Вся истерзалась.

Лондон — 19 января 2009 г.

По площади Гроувнор-сквер пронесся зимний шквал, взметывая в воздух газеты, разгоняя туристов, и обдавая статую одетого в плащ Рузвельта струями дождя. Дженнифер Линн Мэтьюс вглядывалась в непогоду за окном своего рабочего кабинета, но вряд ли что-либо там видела.

То был ее очередной промозглый понедельник в Лондоне; еще неделей ближе стал конец почти четырехлетнего пребывания в должности менеджера, ответственного за связь между ЦРУ и британской службой антитеррора. Скоро она отсюда уедет — то ли назад в Виргинию, то ли в какое-нибудь совершенно иное место, может быть даже в Афганистан, и эта неизвестность раздражала. Вести, содержавшиеся в утренних телеграммах, были неутешительны. ФБР напало на след террористов из Сомали, которые, возможно, собираются устроить взрыв во время парада по случаю инаугурации новоизбранного президента Барака Обамы. Времени остается всего ничего, каких-нибудь двадцать четыре часа. В Афганистане повстанцы, применив необычайно хитрую тактику двойного самоубийства, попытались устроить взрыв в непосредственной близости от секретной базы ЦРУ в городе Хосте. Сперва у въездных ворот базы взорвался минивэн рядом с очередью матерей с детьми, ждавших приема у врача базы. Кого убило, кого ранило… Охранники и солдаты, естественно, бросились помогать раненым, и тут же с шоссе к ним устремился грузовик с просевшей под тяжестью мощной бомбы подвеской. Слава богу, какой-то афганский солдат несколькими меткими выстрелами убил водителя, предотвратив тем самым гораздо большее несчастье.

Отчет об этом она читала, по привычке приглаживая пальцами спадающую на лоб волну густых каштановых волос. То ли это место, где ей хотелось бы оказаться? Мэтьюс было сорок четыре, но выглядела она моложе: тело, тренированное годами ежедневных пробежек, оставалось стройным, на угловатом лице ни морщинки. До пенсии еще далеко, однако после двух десятилетий службы в ЦРУ выбор каждого шага в карьере делался все более важным. Кроме всего прочего, лишнее зарубежное назначение увеличит пенсию, когда подойдет время.

И все же. Афганистан!

Откинувшись в кресле, Мэтьюс неотрывно глядела во тьму за оконными стеклами. Офисные служащие, прикрываясь от ветра зонтами, брели по площади; многие нынче же ближе к вечеру заполонят пабы, празднуя окончание эпохи Джорджа Уокера Буша. Ну да, она и сама не без удовольствия наблюдала за тем, как некоторые сотрудники охраны Буша готовятся к отъезду, но праздновать не будет. Из ставленников Буша неприязнь, и очень острую, она чувствовала лишь к одному человеку — бывшему министру обороны Доналду Рамсфилду, которого, наряду с полдюжиной других, винила в том, что именно они позволили Усаме бен Ладену ускользнуть, когда ЦРУ уже держало этого террориста на перекрестии прицела. Однако президентство Обамы для некоторых ее бывших товарищей по цеэрушному Центру антитеррора сулило перспективы еще менее радужные. Будучи кандидатом, Обама осудил использовавшуюся конторой в прошлом технику «вотербординга», даже назвал ее пыткой, намекнув, что на повестке дня расследование, публичные слушания, а там, глядишь, и уголовные дела.

О «вотербординге» Мэтьюс знала не понаслышке. Не одну неделю она провела в общении с Абу Зубайдой — человеком, прославившимся тем, что стал первым ценным пленником из «Аль-Каиды», подвергнутым этой процедуре в одной из тех секретных тюрем за рубежом, само существование которых не признавалось. В качестве одного из ведущих экспертов ЦРУ по «Аль-Каиде» она подсказывала дознавателям, работавшим с ним непосредственно, какие именно вопросы ему задавать. В то время она была беременна, и после увиденного ей бывало так тошно, что наблюдавшие ее врачи беспокоились о здоровье будущего ребенка.

Но глубинной причиной беспокойства, вызванного возможным расследованием вопроса о применении пыток, была еще одна тайна, совсем уже за семью печатями, знание которой терзало ее душу целых четыре года, — даже и в Лондоне, куда она получила назначение в 2005-м. За тысячи миль от штаб-квартиры ЦРУ, в сердце одного из величайших городов мира, она настолько органично вжилась в свою новую роль, что выкладывалась на работе и физически, и эмоционально, но, когда однажды к ней на огонек забежал знакомый адвокат из Службы общей юридической поддержки ЦРУ, ей стало ясно, что старая рана по-прежнему ноет.

— Не могу от этого отделаться, так и сидит в голове, — сказала она ему, стараясь удержаться от слез. Много раз Мэтьюс ту историю излагала, во всех деталях, и ему, и другим посвященным. Адвокат попытался было ее утешить, но вскоре понял, что дело это безнадежное. «Она просто вся истерзалась», — вспоминал он позже.

В ЦРУ причины мучений Мэтьюс были достаточно хорошо известны, там еще человек двадцать ведущих сотрудников страдали тем же. После террористических атак 11 сентября 2001 года отдел внутренней безопасности ЦРУ (он называется Офисом генерального инспектора) затеял широкомасштабную проверку, пытаясь выяснить, как разведслужба умудрилась проворонить план «Аль-Каиды» угнать четыре воздушных лайнера и обрушить их на здания. Конечно, ответственность за то, что в некоторых кругах называют провалом государственного масштаба, лежит и на других министерствах, но внутреннее расследование зашло в тупик из-за неверных шагов именно ЦРУ, которые позволили двоим из девятнадцати бандитов проникнуть незамеченными на территорию Соединенных Штатов.

Вел расследование профессионал, давнишний аналитик ЦРУ Джон Леонард Хелджерсон, ненавязчиво интеллигентный бывший преподаватель университета в Цинциннати, удививший даже собственное начальство превращением в одного из самых строгих и непримиримо независимых генеральных инспекторов в истории Управления. Хелджерсон установил, что Центр антитеррора ЦРУ в 2000 году не отреагировал на серию телеграмм, предупреждавших о прибытии двоих агентов «Аль-Каиды», которые позже вошли в состав банды, устроившей кошмар 11 сентября. Первое предупреждение поступило в январе, когда эти двое агентов, Наваф аль-Хазми и Халид аль-Мидхар, были замечены в Малайзии на совещании, которое созвали вероятные террористы. Вскоре в ЦРУ выяснили, что один из них получил визу на въезд в США, а другой, видимо, проник в Соединенные Штаты еще раньше. С этими телеграммами были ознакомлены, по меньшей мере, шестьдесят сотрудников ЦРУ, и тем не менее, имена этих агентов не были переданы ФБР, где, надо полагать, могли бы найтись свободные сотрудники, чтобы установить за ними слежку; не поделились именами подозрительной парочки и с Госдепом, где тоже могли внести их в какой-нибудь черный список. В теории арест каждого из них мог вывести следователей на других бандитов и в результате сорвать все то, что теперь именуется «заговором 9/11».

В отчете Хелджерсона упоминались конкретные имена менеджеров, на которых лежит основная тяжесть ответственности за то, что столь важная информация не была передана в ФБР. Кроме того, в этом отчете (полностью так никогда и не опубликованном) содержались намеки на то, что желательно бы кое-кого из этих менеджеров проверить и, может быть, наказать в дисциплинарном порядке.

Среди них фигурировало и имя Дженнифер Мэтьюс.

В штаб-квартире ЦРУ этот отчет произвел фурор: высшие руководители принялись руками и ногами отпихиваться от самой идеи персональной ответственности, предлагаемой Хелджерсоном. Было бы несправедливо, возмущались критики Хелджерсона, возлагать вину за коллективный провал на нескольких менеджеров. Портер Госс, который, будучи предшественником Хейдена, возглавлял в тот момент ведомство, разобрался с этим вопросом одним росчерком, официально запретив дисциплинарные проверки. После чего приказал, чтобы список Хелджерсона засекретили.

Все помилованные сотрудники вздохнули с облегчением. Но Мэтьюс была безутешна. Ее просто убивало то, что в 2001 году, оказавшись среди считаной горстки экспертов ЦРУ, посвященных в дела с «Аль-Каидой», она угодила в список виновных в том, что к «Аль-Каиде» не отнеслись с должной серьезностью. Она-то как раз полагала верным обратное — ведь именно она была из тех немногих, кто еще в девяностые разглядел в фигуре Усамы бен Ладена серьезную угрозу. Как и остальные члены команды, занимавшейся «Аль-Каидой» в ЦРУ, вину за множество упущенных шансов убить или поймать этого террориста из Саудовской Аравии она возлагала на политическое руководство страны.

Больше всего Мэтьюс претило то, что ее имя будет теперь навеки связано с одним из худших провалов разведки в истории США. Заноза продолжала терзать ее душу годами, не исчезла и после отправки в Лондон, когда общественный интерес к недоработкам ЦРУ, приведшим к катастрофе 9/11, в значительной мере увял.

Сидя в своем скупо обставленном кабинете с видом на Гроувнор-сквер, Мэтьюс заранее тревожилась, чем это может для нее обернуться. Сперва утечка, в результате которой обнаружится, что ее имя фигурирует в списке виновных. Потом переполох в прессе. И карьере конец. Но самое худшее — о чем даже подумать больно — это публичный позор.

«Тяжелее всего ей было представить себе, что об этом узнают ее дети, — сказал навещавший ее адвокат. — Она была бы опорочена навсегда, навеки связана с провалом 11 сентября».

Назначение в Лондон дало Мэтьюс и ее домашним желанную передышку, причем как раз тогда, когда она в ней действительно нуждалась. А уж как она радовалась праздникам и длинным уик-эндам, во время которых можно было попутешествовать с семьей по Европе! Много раз ходила на свой любимый мюзикл «Отверженные», шедший тогда на лондонской сцене, ящиками покупала французские вина для коллекции, которую собирала дома.

На работе Мэтьюс полностью погрузилась в расследование нескольких международных террористических заговоров, в том числе идеи «Аль-Каиды» взрывать авиалайнеры при помощи жидкой взрывчатки. Британские коллеги высоко ценили осведомленность в предмете и вскоре приспособились к ее манере обращаться с людьми безжалостно и беспощадно. «Мне было сразу видно, кто из моих сотрудников только что встречался с Дженнифер, — вспоминал потом один из британских офицеров разведки. — Это всегда тот, кто потом вкалывает с наибольшим рвением».

Но теперь все это осталось в прошлом, и Мэтьюс разрывалась между разными вариантами будущей деятельности. Для людей с ее послужным списком наиболее вероятна дальнейшая служба где-нибудь в офисе опять в Лэнгли, но такая перспектива не очень влекла Дженнифер и сразу по многим причинам. Согласно табели о рангах, назначенное ей жалованье было уже весьма близко к тому максимуму, на который может рассчитывать гражданский государственный служащий, а для прыжка наверх, в еще более высокие сферы, чтобы занять место среди высшей администрации, где минимальные оклады начинаются со 111 тысяч долларов в год, ей не хватало опыта в некоторых важнейших областях.

Наездами бывая в Вашингтоне, она поднималась в лифте на седьмой этаж административного крыла, просила что-нибудь посоветовать. Советовали, как правило, одно и то же: в вашем резюме, Мэтьюс, есть лакуны, и, если хотите подняться выше, надо их заполнить. Кто у нас сейчас Мэтьюс? Опытный менеджер, справлявшийся и в Лондоне, и в Лэнгли. Но за два десятилетия работы в антитерроре вы ведь ни разу не служили ни в Кабуле, ни в Багдаде, не занимали передовых — можно сказать, фронтовых — постов на линии главного удара. Если действительно хотите рассчитывать на повышение, надо побывать на войне.

Но не все, как вскоре она обнаружила, ох, не все должности в зоне военных действий равноценны. Назначение в багдадскую «зеленую зону» тоже, конечно, не сахар: оно означает три года каторжной работы в отрыве от семьи. Но есть в созвездии учреждений ЦРУ несколько совсем гиблых местечек, где условия настолько суровы или настолько опасны, что год службы там приравнивается к трем годам в любом другом месте.

Мэтьюс вызнала, что с приходом осени как раз должна будет открыться вакансия начальника базы в одном из таких мест. Где-то в глуши Восточного Афганистана, невдалеке от Тора-Боры[13], в краях, исторически признанных одним из суровейших районов этой самой неистовой из стран. По соседству там еще и парочка пакистанских провинций, которые для «Талибана» просто дом родной. Да и Усаму бен Ладена в последний раз видели именно там.

В общем, Мэтьюс понимала, что это за местечко. А называется оно Хост.

На это место уже метили несколько других сотрудников, но Мэтьюс сразу пошла подковерными тропками. В результате ее притязания поддержал кое-кто из начальства на самом верху, сказав вдобавок, что этот год (пока Мэтьюс командует базой) будет столь же полезен для конторы, сколь выгоден и для нее самой — в карьерном смысле.

Среди ближайших друзей, как и среди старших товарищей по работе, возникли разногласия: а справится ли она? Готова ли она занять такую должность? Некоторые выражали беспокойство — дескать, не рано ли, не слишком ли скоро? У Мэтьюс не было опыта в организации мер безопасности, необходимых для жизни и перемещений в зоне боевых действий. И науке обращения с тайными агентами она была недостаточно хорошо обучена, а ведь в любой шпионской конторе это отдельная специальность со своими весьма специфическими тренингами и навыками. Притом что в Хосте по пакистанской линии очень много работы как раз с сетью тайных информаторов.

Да и личностный фактор тоже. Товарищи по работе, имевшие дело с Мэтьюс регулярно, знали, с какой непосредственностью и страстью она отдается работе, не переставая, однако, быть грубой и нетерпимой.

«Ее о чем-нибудь спрашиваешь, а она не слушает. Людей, которые в деле понимают меньше, чем она, Мэтьюс не выносила, — вспоминает когда-то работавший под прикрытием сотрудник, который регулярно встречался с ней в Лэнгли. — У нее такая манера была — нарочито громко вздыхать, словно говоря: ‘Я-то это знаю! Почему же не знаешь ты?’».

А вот опыта ей не хватало бесспорно. Мэтьюс пятнадцать лет помогала осуществлять операции против «Аль-Каиды», ее роли в том, что удалось сломать и расколоть Абу Зубайду, никто не отрицал, но помогала она из Вашингтона и Лондона. Ее команда была во главе двухлетней охоты. ЦРУ на бывшего главного снабженца «Аль-Каиды», которого выследили, нашли его убежище (оно оказалось в пакистанском городе Файзалабаде), там окружили и взяли — силами нескольких десятков бойцов пакистанского спецназа под руководством полувоенных цеэрушных спецов.

Зато руководство видело в Мэтьюс именно те качества, которые нужны конторе в ее все более жарких схватках с «Аль-Каидой»: умение руководить, упертость, энтузиазм, честолюбие и бесспорное владение предметом. Один из ее боссов придумал ей шутливое прозвище «Страк», составив его из первых букв старинного девиза военных моряков — «Standing Tall, Ready Around the Clock» (что-то вроде «всегда на боевом посту без страха и упрека»). У руководства ЦРУ на Мэтьюс были большие планы, и этого не скрывали, так что целью командировки в Афганистан было помочь ей с обретением недостающего опыта. Чем больше ведомство истощало свои ресурсы, годами распыляя их в Ираке и Афганистане, тем труднее становилось подыскивать добровольцев, чья квалификация идеально соответствовала бы должности. Но кандидатура Мэтьюс, по словам одного теперь уже ушедшего на покой начальника, который много поспособствовал положительной оценке ее профпригодности, в этом смысле не вызывала сомнений.

«Как она была умна! А как осторожна! — вспоминает этот ветеран. — Лучшие — они ведь во всем лучшие. Прекрасный следователь может быть прекрасным аналитиком, и наоборот».

Мэтьюс, по единодушному мнению друзей, на размышления о степени своей подготовленности к будущей работе времени тратила еще меньше, чем ее начальство. Служба в Хосте должна была предоставить ей все что нужно: опору для прыжка наверх и возможность самооправдания. А если кто-то сомневался в ее способностях — что ж, от этого ее решимость крепла еще больше.

Перебирая всех, кого только можно, Мэтьюс обратилась за советом к одному, что называется, расстриге — разошедшемуся во взглядах с начальством отставному сотруднику ЦРУ, которого она уважала и который, хорошо зная бюрократическую кухню, был неизменно прям в своих суждениях. Они вдвоем провели целый вечер у него на веранде, с которой открывается чудный вид на виргинские предгорья Голубого хребта. Потом засели за его компьютер, стали изучать спутниковые фотографии разных мест при помощи «Google Earth». На этих фотографиях хорошо видна и база ЦРУ в Хосте, потому что она выстроена около летного поля. Правда, взлетная полоса там без покрытия — русские ее лишь слегка удлинили, когда в восьмидесятых использовали Хост как аэродром подскока для бомбовых ударов по афганским моджахедам, окопавшимся в горах. К востоку от базы, совсем рядом, пункт пограничного перехода Гулям-Хан, а за ним — просто рукой подать — те пакистанские твердыни, где закрепились пресловутые боевики и полевые командиры вроде Джалалуддина Хаккани и Байтуллы Мехсуда, а может быть, и сам бен Ладен.

Бывший сотрудник старался со своими советами не переборщить, капал ей на мозги малыми дозами, чтобы она рефлекторно не отвергла их все с порога. И всему ЦРУ, и тебе лично, сказал он ей, было бы лучше, если бы ты поняла: Хост — не то место, куда тебе следует стремиться. Категорически не то.

«Я понимаю мотивы, которые тобою движут, — говорил ей этот бывший сотрудник, продолжая гнуть свою линию. — Но ты не о том думаешь. Там военизированное заведение, а в военном деле у тебя опыта нет совсем».

Он выкладывал ей один довод за другим. В Хосте работают с тайными агентами, а Мэтьюс о такой работе известно лишь понаслышке. Вдруг дроны, удары с которых она там будет обеспечивать, убьют кого-то из мирных жителей и ее привлекут к уголовной ответственности? Ей во вред пойдет даже то, что она женщина, сказал он, потому что афганским дикарям западло будет на равных вступать в переговоры с бабой, особенно с такой, которая ходит в штанах от полевой формы и футболке.

Едва Мэтьюс услышала, что ей будет мешать то, что она женщина, ее глаза сверкнули. После этого разговор пошел на повышенных тонах, и чем дольше они спорили, тем тверже становилась решимость Мэтьюс.

«Внутренне она уже приняла решение, что в Афганистан все равно поедет, — вспоминал потом этот незадачливый советчик. — И сколько бы я ни пытался ее отговорить, слышала только себя. Думала, я вообразил, что она не справится с работой».

Оставив попытки переубедить Мэтьюс, тот бывший сотрудник пожелал ей удачи. Это была их последняя встреча.