Вологда Кириллов Ферапонтово Белозерск.

Художественные памятники XII–XIX веков.

Художественные памятники XII–XIX веков.

М., «Искусство», 1966.

296 Стр.

Редактор Е. Н. Галкина. Оформление Ф. Б. Збарского.

Художественный редактор Е. Е. Смирнов.

Технический редактор А. А. Сидорова.

Корректоры Н. Н. Прокофьева и Г. Г. Харитонова.

Игорь Грабарь называл древнерусские города рассадниками искусства. Такое определение подходит и к старинным городам и монастырям русского Севера. В них возводили храмы и палаты, строили стены с башнями, писали летописи и военные повести, украшали стены соборов росписью и листы рукописей миниатюрами, создавали иконы и вырезали из дерева замечательную скульптуру, отливали колокола и медные иконки. Словом, не было такой сферы художественной деятельности, где бы городские и монастырские ремесленники не нашли применения делу рук своих. И повсюду они привносили в эти изделия свои вкусы, свои знания, свои этические и эстетические представления.

Именно поэтому памятники искусства, созданные руками простых ремесленников и художников, сохраняют для нас свое очарование. И поныне мы видим в них отпечаток естественных человеческих чувств, вдохновлявших и волновавших мастеров, а порой и просто воспринимаем их как произведения народного творчества.

Север не видел конницы татар. Густые леса, непроходимые болота, бесчисленные реки и озера оградили этот край от татаро-монгольских полчищ. Здесь искали спасения жители разоренных городов. Сюда стекались ремесленники, художники, — словом, весь мастеровой, ремесленный люд, который мог здесь заняться своим каждодневным трудом. Правда, и на Севере было много войн, много пожаров, много горя и много страданий. К ужасам войны прибавлялись неурожайные годы и моровые язвы. Горели села и города, монастыри и церкви, и в этих пожарах погибали бесценные сокровища искусства. И все же по сравнению с другими областями древней Руси Север в тяжелые времена татарского ига и много позднее являл собой богатый и относительно свободный край, еще не познавший всех тягот феодальной эксплуатации. Эти обстоятельства и придали искусству Севера более демократичный и народный характер.

Своеобразие культуры Севера объясняется еще и тем, что северные города и монастыри, возникавшие на перепутьи торговых речных и сухопутных дорог, как губка, впитывали в себя все новейшие течения древнерусского творчества. Новгород, Ростов, Тверь, Москва — вот те города, чье искусство оказало сильнейшее влияние на сложение культуры Севера.

Однако не следует думать, что искусство этих центров воспринималось здесь без всякой переработки и наслаивалось одно на другое. Отнюдь нет. Так, попадавшие на Север в потоке новгородской колонизации иконы, скульптура и другие изделия новгородских художников являлись своего рода образцами, на которые равнялись, но не копировали местные мастера. Точно так же перерабатывались и переосмыслялись памятники искусства других областей, а своеобразный сплав новгородских и московских влияний привел к созданию особой стилистической ветви северного искусства.

Искусство Севера необычайно полнокровно и жизненно. Оно лишено какого-либо мистицизма. Его простые, а порой и примитивные образы настолько конкретны и настолько демократичны, что воспринимаются как порождение живой народной фантазии. Даже скульптура, украшавшая церкви и многочисленные часовенки, была по своему характеру реальной, земной. В образах многочисленных «Параскев» художники неоднократно запечатлевали лица своих соседок, простых русских женщин, а в широко распространенных статуях «Никол» — своих же собратьев крестьян.

В XVII веке стенописцы северных городов — Ярославля и Костромы — создали свою школу живописи. Влияние ее было чрезвычайно велико. Артели ярославских и костромских художников расписывали не только северные церкви, но и московские кремлевские соборы.

Живопись, украшавшая стены церквей, была подлинной энциклопедией для древнерусского человека. Здесь можно было найти изображения исторически достоверных лиц, реальных предметов и т. д.; сцены из священной истории под кистью мастеров стенописи превращались в летопись подлинных событий.

Все древнерусские зодчие, известные и безымянные, славились умением поставить храм так, чтобы он составлял неразрывное целое с окружающим ландшафтом. Но, кажется, нигде это искусство не проявилось так ярко, как на Севере.

Это не только изумительные по своей красоте и слитности с природой ансамбли Кирилло-Белозерского, Ферапонтова или Прилуцкого монастырей, но и маленькие церковки и часовенки. Взбежавшие на пригорки, сказочными дивами вышедшие к рекам или стройными точеными шатрами поднявшиеся над обычными тесовыми кровлями построек, они легко возносятся к небу и издалека, поверх зеленой стены леса или домов, изгородей и стогов, кивают тебе и манят к себе. В них ключ умиротворяющего, неяркого северного пейзажа.

И если читатель этой книги сумеет, побывав на русском Севере, полюбить этот край, его природу, его архитектуру и его искусство, мы будем считать свою задачу выполненной.

Рассказывая о памятниках Вологды, Кириллова, Ферапонтова и Белозерска, мы руководствовались принципами наиболее удобного их осмотра: поэтому хронологическая последовательность не соблюдается. Иногда о памятниках XVIII века говорится значительно раньше, чем о произведениях XV столетия. Однако, чтобы читатель получил ясное представление об общем развитии того или другого центра, авторы предпосылают каждому разделу небольшие исторические очерки, в которых материал располагается в строго хронологическом порядке.

Рассматривая памятники Вологды, Кириллова, Ферапонтова и Белозерска, мы стремились уделить главное внимание архитектуре, ибо живопись и прикладное искусство неотделимы от жизни архитектурного памятника. Поэтому при описании сооружения мы сразу же говорим и об его убранстве, перечисляя те произведения, которые некогда украшали его, независимо от того, находятся ли они в данное время здесь, на месте, или в собраниях московских и ленинградских музеев.

Вологда.

Народная песня.

Вологда! Старинный русский город, возникший в краю дремучих лесов, тихих, бескрайних озер и чистых, прозрачных, прихотливо бегущих рек. По ним пробирались в своих ладьях-ушкуях новгородские ушкуйники, отвоевывая у местного населения все новые и новые земли, облагая данью все новые и новые племена. Первая новгородская летопись за 1038 и 1078 годы сообщает о борьбе, начатой посланцами Господина Великого Новгорода с финскими племенами, населявшими северный край. С приходом новгородцев на берегах тех же рек и озер стали появляться небольшие церковки, часовенки, а затем монастыри и крепости — опорные пункты колонизации и «духовного» просвещения Севера.

Так, наверное, возникло на правом, высоком берегу реки Вологды (что на языке одного из финно-угорских племен означает «светлая», «ясная») небольшое поселение, превратившееся затем в город Вологду.

В житии вологодского «чудотворца» Герасима, составленном не ранее XVII века, помещен рассказ о его приходе в 1147 году на реку Вологду, на «великий» лес. Неожиданно для себя Герасим застал там деревянную церковь Воскресения на «Ленивой площадке» (так называлась главная площадь Вологды до 60-х годов XVI века), вокруг которой раскинулся «средний посад малого Торжка».

Археологические исследования, проводившиеся в конце 1950-х годов, подтвердили факт существования здесь города в XII столетии. Судя по раскопкам, Вологда в XII веке — довольно значительный город. Вскрытые постройки — деревянные жилые дома — типичны для древнерусских городов. Преобладают обычные квадратные в плане избы площадью 14–16 кв. м; обнаруженные предметы — русские, никаких финно-угорских элементов в них нет.

В Вологде XII века были развиты различные ремесла, и прежде всего — столярно-плотницкое. По-видимому, плотники и столяры составляли самую обширную группу ремесленников, так как не только мостовые, избы, но и предметы обихода, обнаруженные при раскопках, по преимуществу деревянные. Не менее широкого развития достигало и гончарное дело.

В связи с дальнейшей христианизацией края в Вологде, очевидно уже в XII веке, начинают производить небольшие иконки, резанные из камня. Одна такая иконка с изображением Николы найдена археологами в слоях XII–XIII веков.

К XIII веку новгородцы овладели уже всем Заволочьем и Вологда неоднократно упоминается в грамотах и документах как новгородская волость.

Освоенный новгородцами северный край, богатый пушниной, рыбой и дичью, начинает привлекать пристальное внимание и быстро возвышающегося Тверского, а впоследствии и Московского княжеств. Новгород же всеми силами стремится противостоять тверской экспансии и вступает с Тверью в борьбу за сохранение своих владений. С конца XIII века начинается многострадальный период в истории города. Втянутая в междоусобные битвы, Вологда неоднократно подвергается нападениям и грабежам. Так, в 1273 году тверской князь Святослав Ярославич, «совокупившись с великим числом татар», разорил и предал город огню.

Длительная борьба Новгорода с Тверью оканчивается в 1308 году временным компромиссом. Тверской князь Михаил Ярославич сажает в Вологде своего тиуна, однако сам город остается за Великим Новгородом.

При Дмитрии Донском в городе сидят уже московские и новгородские должностные наместники, совместно «чиня суд и расправу».

К концу XIV века Вологда становится крупным торговым и промышленным центром: через нее идут товары с Севера, здесь развиваются ремесла, сооружаются церкви и другие постройки.

Вологодские зодчие-древоделы довольно рано получили известность не только в самой Вологде, но и за ее пределами. Свидетельство тому — запись Вологодско-Пермской летописи под 1493 годом: «Того же лета, маиа в 12, в понеделник на память святаго отца Епифаниа, архиепископа Кипрьскаго, владыка Филофеи Пермьскии и Вологодцкыи заложил церковь вверх святое Вознесение господа бога и спаса нашего Исус Христа в своем манастыре на Вологде в слободке, и свершена того же лета месяца сентября, а мастер тое церкви Мишак Володин Гулынского». А годом ранее, в той же летописи строителем Пречистенской соборной церкви в Великом Устюге назван «мастер Олексеи Вологжанин Мишаков, брат Вологжанинов Гулынского».

С 1397 года начинается новый этап борьбы Новгорода и Москвы за обладание северным краем: московский воевода Андрей Альбердов захватывает Вологду и другие новгородские города. Вологда отныне находится в подчинении московского князя, а новгородцы нападают и разоряют свою бывшую волость.

Одна из самых печальных страниц в истории Вологды связана с двадцатилетним периодом борьбы за великокняжеский стол Василия Темного со своим дядей Юрием и его двумя сыновьями — Василием Косым и Дмитрием Шемякой.

На протяжении 1434–1435 годов Василий Косой два раза занимал Вологду. В 1446 году Дмитрий Шемяка, захватив великокняжеский стол, отдал Вологду в удел Василию Темному, но уже в следующем году Василий Темный возвратил себе свой титул, а Шемяка с остатками разбитого войска бежал в Великий Устюг.

В 1450 году князь Дмитрий Шемяка «воевал Вологду в зимнее время многою ратию и много зла учинил». Об этом событии сохранилась поэтическая легенда — «Сказание о белоризцах». Войска Шемяки, осадив город, усиленно готовились к его штурму. Стража и население Вологды внимательно следили за неприятелем. Неожиданно в городе появились двое неизвестных в белых одеждах. Кто они и откуда пришли — никто не знал. Таинственные незнакомцы, прошествовав через город и выйдя за его стены, напали на врагов и перебили их великое множество. Когда же благодарные вологжане бросились отыскивать своих неожиданных спасителей, они обнаружили лишь их иссеченные тела. По преданию, на месте гибели «белоризцев» была выстроена часовня, где в определенный день служили панихиду по погибшим.

После смерти Василия Темного Вологда переходит к его младшему сыну Андрею, но правит он ею уже в полном согласии с волею великого князя Ивана III.

1. Вологда. Вид на Заречье.

2. Схематический план Вологды А — Город; Б — Верхний посад; В — Нижний посад; Г — Заречье.

Сигизмунд Герберштейн — автор известных «Записок о Московии» — пишет о Вологде начала XVI века как о большой крепости.

Как начальный пункт большого водного пути по Сухоне и Северной Двине к Белому морю город играл значительную роль и в общерусской торговле. После установления морского пути между Англией и Россией (договор 1555 г.) Вологда превращается в крупный центр торговли с Западной Европой. Здесь начинает развиваться кораблестроение и связанные с ним ремесла. В 1580 году по указу Ивана Грозного строятся двадцать больших речных лодей, украшенных золотыми и серебряными изображениями драконов, слонов и носорогов. Большой размах получают железоделательные производства и кузнечное дело, выработка металлических изделий для судов, гвоздей, скоб, топоров, а также кос-горбуш, которые даже получили название «вологоцких».

Английский торговый агент и дипломат А. Дженкинсон, посетивший Вологду в 1566 году, характеризовал ее как большой город, который раскинулся уже по обоим берегам реки: «Дома построены из еловых бревен, они квадратной формы, без каких-либо железных или каменных частей, крыты берестой или тесом поверх ее. Все церкви деревянные, по две на каждый приход, одна, которую можно топить зимою, другая летняя».

При Иване Грозном в городе начинается строительство каменного детинца — кремля и собора. Идея превращения этого крупного торгово-ремесленного центра Севера, стоящего на путях к Белому морю, в сильную крепость объясняется внутригосударственной политикой Ивана Грозного. Стремясь ликвидировать последние остатки политической раздробленности, он устанавливает в 1565 году опричнину. В этот выделенный и обособленный «государев удел» среди прочих городов была включена и Вологда.

Вероятно, царь задумал создать здесь большой архитектурный комплекс типа кремля, превратив его в свою северную резиденцию. Уже в первый свой объезд новых «опричных» владений в конце 1565 года Иван Грозный «заложил город Вологду камен, и повеле рвы копати и подшву бити, и [на] городовое здание к весне повеле готовити всякие запасы». На протяжении 1565–1571 годов он неоднократно и подолгу жил в городе, занимаясь различными государственными делами, ведя дипломатические переговоры, а также наблюдая за строительством.

Кремль возводили не в районе старого центра Вологды, возле «Ленивой площадки», а на новом месте, стратегически более выигрышном, — ниже по течению реки, при впадении в нее речушки Золотухи. Всеми градостроительными работами руководил один из выдающихся русских инженеров XVI века (согласно летописи «родом литвин») Размысл Петров, зарекомендовавший себя еще при взятии Казани. Одновременно шло сооружение огромного каменного городского собора.

Разразившаяся по всей Руси в 1571 году эпидемия — «мор велик», докатилась и до Вологды. Иван Грозный спешно отбыл в столицу. По образному выражению местного летописца, «того ради великий государь изволил итти в царствующий град Москву, и тогда Вологды строение преста». Последовавшая вскоре ликвидация опричнины, очевидно, изменила замыслы Грозного в отношении Вологды. Кремль так и остался недостроенным.

Местные легенды и предания по-своему объясняют быстрый и неожиданный отъезд царя из Вологды. Народная фантазия окружила реальные события многими вымышленными, но удивительно красочными поэтическими подробностями, приписав отъезд «несчастливому» осмотру Грозным нового собора. Вот как об этом повествует одна из старинных песен.

К XVI веку Вологда становится также крупнейшим церковно-духовным центром Севера. Здесь ведется обширное летописание, составляются жития святых, записываются различные сказания и т. д. В начале века при дворе епископа Филофея была создана Вологодско-Пермская летопись, содержащая одну из древнейших редакций выдающегося произведения — «Сказания о Мамаевом побоище» — и особую редакцию «Повести о стоянии на Угре» в 1480 году. Основанная еще в 1492 году, в противовес новгородской епископии, Вологодско-Пермская епархия в «опричные» годы принимает «под свое крыло» Двину, Вагу и Каргополь, распространяя свою власть на громадную территорию.

Следующий период истории Вологды связан с событиями польско-шведской интервенции. До 1608 года из города посылались деньги и ратные люди «московскому воинству», но когда чужеземцы появились под его стенами, жители города стали непосредственными участниками военных событий. Вражеские отряды периодически грабили, жгли, разоряли посады, города и окрестные села. В первый раз поляки захватили Вологду в результате измены воеводы.

Однако население города, «схватив воеводу и дьяка Ковернева, всех поляков и пленных, отрубили им головы и трупы бросили в реку Золотуху, где их пожирали свиньи и собаки».

Через некоторое время к Вологде вновь подступили отряды интервентов. Для защиты от неприятеля по инициативе вологжан было спешно собрано ополчение северных городов — Великого Устюга, Сольвычегодска, Тотьмы и др. Разбив противника под Вологдой, северное войско двинулось на выручку Костромы, Галича, Ярославля. Но все же в 1612 году из-за оплошности военачальников и горожан Вологда была снова разграблена и выжжена. Успокоенные известиями об успехах ополчения, упившиеся «на радостях» стрелки не смогли оказать сколь-либо серьезного сопротивления отряду интервентов. «Все делалось хмелем. Пропили город Вологду воеводы», — писал архиепископ Сильвестр князю Пожарскому в Москву. «Сентября 22 польские и литовские люди с черкесами и казаками и русскими ворами, пришед на Вологду, безвестно, изгоном и всяких людей посекли, церкви и престолы разорили и город и посады выжгли до основания».

Отстроившийся и оправившийся от страшных бедствий интервенции город в 1632 году «опричь дальних посадов погоре». В 1654 году тяжелый «мор» постиг население Вологды. Во избавление от «моровой язвы» по обычаю тех лет вологжане за одни сутки возвели деревянную церковь Спаса — «Спас обыденный».

Дальнейшая жизнь города, как бы сполна получившего свою долю несчастий, протекала мирно и не примечательна какими-либо внешними событиями.

Значение Вологды с конца XVII века заметно уменьшается. С построением Петербурга Вологда оказывается в стороне от торговых путей и превращается в заштатный провинциальный город.

В исторически сложившейся планировке и застройке города принято различать четыре основные части, на которые прежде подразделялась вся его территория — Город, Верхний и Нижний посады и Заречье (илл. 2).

Город.

Так называемый Город — один из центральных районоз современной Вологды. Он расположен на высоком правом берегу реки. Граница Города, некогда составлявшего основное ядро планировки Вологды, проходит по линии современных улиц — Мира, Октябрьской и Ленинградской (илл. 3).

Сооружение Иваном Грозным в 1560-х годах мощного каменного детинца, территория которого и составила Город, открывает первую страницу в летописи вологодского монументального строительства.

Идея создания Грозным в Вологде северной опричной резиденции оказалась реализованной далеко не полностью. Сооружение кремля было лишь начато: возвели стену с девятью башнями с юго-восточной стороны и две башни с пряслом между ними на юго-западном углу. Внутри детинца, близ берега реки построили каменный соборный храм, а невдалеке от него — деревянный царский дворец с домовой церковью Иоакима и Анны. Одновременно произвели грандиозные инженерно-гидротехнические работы по усилению мощи кремля.

Прерванное в 1571 году строительство каменного Города так и не возобновилось. На месте его недостроенных стен был поставлен деревянный острог с 21 шатровой башней. В 1632 году, обветшавший, он был заменен новыми деревянными стенами, рубленными «тарасами», с 12 высокими шестигранными башнями.

Однако эти сооружения до нас не дошли. Они исчезли еще в первой половине XIX века. Представление об их архитектуре могут дать лишь письменные источники — документы и описи, а также графические материалы — позднейшие рисунки, планы и чертежи. Наиболее интересна гравюра 1670-х годов, изображающая въезд голландского посла Конрада ван Кленка в Вологду на пути в Москву. Она довольно точно передает общий облик стен кремля в конце XVII века.

Судя по различным историко-археологическим данным детинец Ивана Грозного представлял собой неправильный ромбический четырехугольник. С северо-восточной его стороны протекала Вологда, с юго-восточной — река Золотуха, юго-западную и северо-западную ограничивал ров, проходивший по линии современных бульваров на Октябрьской и Ленинградской улицах. Планировка вологодского детинца, явно тяготеющая к геометрически правильной форме, — характерный пример крепостного зодчества Руси середины XVI века с господствующими в нем тенденциями регулярности. Известно также, что стены кремля имели множество башен. Так, стена, выходящая на речку Золотуху и обращенная к Нижнему посаду, включала девять тесно поставленных башен различной формы. Такая «насыщенность» одного участка ограды башнями, небывалая для русских крепостей того времени, а также удивительная толщина стен (около 4 м) позволяют оценить мощь кремля, обещавшего стать одной из неприступных твердынь всего Севера.

3. Схематический план Города.

1 — Софийский собор; 2- Архиерейский дом; 3 — деревянные особняки; 4 — здание Присутственных мест; 5- церковь Покрова; 6 — Ярмарочный дом; 7 — дом Удельного ведомства.

Даже в незаконченном виде вологодский кремль производил огромное впечатление на современников, в том числе и на иностранцев.

Дженкинсон писал о сооружении здесь большой крепости «величиной в 2400 саженей»; по его сведениям в строительстве принимало участие не менее 10 тысяч рабочих, а камень специально привозили издалека. Немецкий авантюрист Г. Штаден, в 1575–1576 годах побывавший на Севере, в том числе в Вологде, сообщал, что «Город начат постройкой; половина стены из камня, другая — из дерева. Здесь выстроены каменные палаты; в них лежат серебряные и золотые деньги, драгоценности и соболя. Здесь лежит также около 300 штук пушек, недавно отлитых в Москве … Во время опричнины в этом городе день и ночь держали стражу 500 стрельцов». Английский посол Т. Рандольф, проезжая в 1598 году через Вологду, отметил построенную царем крепость, «обнесенную красивыми высокими каменными и кирпичными стенами».

Единственным свидетелем широких градостроительных замыслов Грозного остался Софийский собор, главная святыня Вологды. Это — первый каменный храм города, древнейший из сохранившихся здесь памятников зодчества.

Старый городской деревянный собор Воскресения не мог, конечно, играть роль главного культового здания создаваемого монументального ансамбля. Поэтому в 1568–1570 годах возвели новый, Софийский собор на территории самого кремля. По сообщению местного летописца, кладку нередко вели под наблюдением государя и отличалась она особой тщательностью: «А колико сделают, то каждого дни покрывали лубьем и другими орудии, и того ради оная церковь крепка на разселины». Однако собор был освящен только в 1588 году, уже после смерти Ивана Грозного. Устные предания столь долгое «стояние храма без пения» объясняют все тем же происшествием, случившимся с Грозным в соборе, которое известно нам по народной песне.

Торжественный, величественный Софийский собор высится в центре Вологды, до сих пор играя важную роль в общем ансамбле города (илл. 5). Огромное, несколько вытянутое в продольном направлении и шестистолпное внутри здание с тремя высокими полукруглыми апсидами с восточной стороны увенчано могучим пятиглавием. Подобные храмы очень характерны для русского зодчества XVI столетия и являются одним из распространенных типов городских и монастырских соборов, имея общий источник происхождения — знаменитый Успенский собор в Москве (1475–1479). Иван Грозный, очевидно, хотел иметь в своей северной опричной резиденции подобие прославленной святыни столицы. Об этом говорят не только сами архитектурные формы собора, но и первоначальное наименование его Успенским, а также слова народной песни об «образце». В более позднем освящении здания во имя Софии отразилось стремление вологодского духозенства утвердить свою самостоятельность по отношению к Новгороду.

Для строительной практики древней Руси вообще характерна ориентация на те или иные более ранние постройки, избранные в качестве «образцовых». Однако «образец» трактовался широко и свободно, никогда не воспроизводя «оригинал». Сооружаемые здания всегда обладали собственной выразительностью и своеобразием. Собор в Вологде отличается от всех аналогичного типа храмоз, в том числе и от прототипа, особой простотой, лаконичностью архитектуры, придающим какую-то специфически северную суровость его внешнему облику.

Кубический объем собора выглядит сплошным массивным блоком. Гладкие белые стены здания лишены декора, а архитектурные членения фасадов скупы и немногословны. Мощные плоские лопатки-пилястры делят стены на широкие прясла, завершаемые красивыми полуциркульными закомарами простого профиля. Узкие оконные проемы с сильными откосами, расположенные в два яруса, прорезают гладь стены, выявляя толщину и массивность ее кладки. Верхние окна, соответственно «образцу», подняты очень высоко, находясь целиком в плоскости закомар. Между сильно вынесенными апсидами поставлены рельефные полуколонки.

4. Соборный комплекс. Общий вид.

5. Софийский собор (1568–1570), колокольня (середина XIX в.).

Торжественную монументальность облика Софийского собора еще более усиливают пять огромных величавых барабанов с крупными главами. Луковицы глав не изначальны; они появились в результате неоднократных обновлений храма в XVII–XVIII веках, а завершающие их эффектные кресты выполнены московскими мастерами в 1687 году. Позднейшему времени принадлежат сооруженные у входов крытые крыльца — западное (конца XVII в.), северное и южное (оба — 1850 г.), скрывшие первоначальные перспективные порталы строгой формы.

Не менее величав и торжествен интерьер Софийского собора. Огромное внутреннее пространство разделено на три нефа шестью могучими квадратными столбами (илл. 6). Они поддерживают высокие крестовые своды, форма которых явно навеяна московским Успенским собором. Два восточных столба, соединенные невысокой кирпичной стеной между собой и с боковыми стенами, скрыты громадным иконостасом. Здесь не осталось и следа от северной суровости внешнего облика собора. Яркая, красочная живопись конца XVII века, пронизанная радостным, жизнеутверждающим мировосприятием, покрывает все стены, своды и столбы, придавая интерьеру храма праздничный, нарядный облик.

Архиепископ Гавриил привлек для росписи собора наиболее прославленных мастеров. Он обратился в Ярославль, где стенопись в то время достигла наибольшего расцвета. Выбор его пал на мастера Дмитрия Григорьевича Плеханова, одного из ярких представителей школы живописи второй половины XVII века, который принимал участие в работах по украшению церквей Троицы в Никитниках (1635) и Григория Неокессарийского (1667–1669) в Москве, возглавлял дружину стенописцев, расписавшую Успенский собор Троице-Сергиевой лавры (1684).

«1686 Г. марта 23 подрядился на Вологде соборную церковь и с алтарем и с приделами подписать стенным письмом ярославский иконописец Дмитрий Григорьев сын Плеханов». Несколько месяцев ушло на левкашение и подготовку стен. Лишь в августе «Плеханов вместе с 30 товарищи» приступил к работе. Самую ответственную часть фресок выполнял сам руководитель живописной дружины, знаменщик, мастер «первой руки», на долю остальных приходились менее важные, но многочисленные композиции. Огромная, писанная вязью надпись-летопись по трем стенам храма сообщает, что «начата была сия святая соборная и апостольская церковь Софии Премудрости слова божия стенным писанием… в лето от создания мира 7194 (1686) месяца июля в 20 день … и во второе лето. сверится 7196 (1688)».

6. Внутренний вид Софийского собора.

Фрески Софийского собора исполнены в традиционной манере ярославской стенописи второй половины XVII века с характерным для нее размещением композиций. В куполе изображен «Пантократор», в барабане — праотцы, всю западную стену занимает «Страшный суд». На сводах, а также северной и южной стенах, разбитых на шесть ярусов, помещены сцены, иллюстрирующие евангельские сюжеты и библейские притчи, а также Вселенские соборы (всего семь). На столбах изображены святые. Алтарь разбит на четыре пояса. В верхнем расположен «Спаситель с предстоящими и Божья матерь»; во втором, самом большом по размеру — «София Премудрость божия» и сидящий на престоле «Спас», а также композиция «Похвала божьей матери» с 12 пророками; в третьем — наиболее узком — ангелы и херувимы в нижнем — «Спаситель, преподносящий под видом хлеба и вина тело и кровь свою», и 16 святителей в рост. Роспись дьяконника (где раньше был придел) посвящена жизни Иоанна Крестителя. Из представленных здесь сцен наиболее интересны «Пир Ирода», «Усекновение главы», «Обретение главы» и «Погребение». Фрески жертвенника (северное отделение алтаря) иллюстрируют последние дни Христа.

Роспись храма воспринимается как единый живописный комплекс, тесно связанный с архитектурой, и согласуется ритмом своего «движения» с ее «развитием». Сливаясь воедино, многочисленные изображения образуют фризообразные ленты — пояса, словно застилая стены храма сплошным многоцветным ковром. Эта живопись лишена былой монументальности, но Плеханов сумел все же добиться огромной силы выразительности, положив в основу росписи принцип декоративности. Декоративная условность сюжетных композиций создает впечатление орнаментальности.

На сюжет каждой притчи мастер пишет целую композицию, а последовательный их ряд составляет пояс росписи. Однако все пояса ритмически объединены и создают впечатление яркого фрескового ковра.

7. Христос в темнице. Дерево. XVIII в. (Вологда, Музей).

Расположение фресок сплошными горизонтальнымы рядами, развившееся из стремления к наглядности самого рассказа, в связи с перестановкой акцента с внутреннего состояния человека на внешнее получает в Софийском соборе почти классическое завершение. На стенах храма разворачиваются целые эпопеи из церковной и светской истории, в которых участвуют и деятели церкви, и воины, и нарядно одетые горожане, женщины и т. д.

В рамках одного пояса, а иногда и одной композиции можно встретить различные спены, связанные с оптимистическими представлениями о судьбе человека и ожидающих его радостях жизни, которые будут для него тем полнее, чем больше он страдал в своем несчастье. Процесс оправдания человека становится центральным и в сцене «Страшного суда». Утрачивая мрачный и назидательный характер. «Страшный суд» в Софийском соборе — тема, где художник наиболее полно показывает свое понимание мира. Плеханов делает акцент на изображении трубящих ангелов. Четыре гигантские фигуры ангелов с огромными босыми, ластообразными ногами возвышаются над жалким сонмом и грешников и праведников. Их золотые трубы издают оглушительный рев, в ответ на который земля покорно отдает своих мертвецов, а море — утопленников, всех, кого «растерзали звери, раздробили рыбы, расхитили птицы». Главной темой здесь становится не суд, а мощный и грозный призыв «последней трубы».

8. Параскева Пятница. Дерево. XVI в. (Вологда, Музей).

9. Георгий Победоносец. Дерево. XVI в. (Вологда, Музей).

Стенописцы Софийского собора охотно обращались к темам земным, чувственным, радостным. Так, композиция «Пир Ирода» трактуется как сцена реального пиршества. Соломея, чуть покачивая плечами, танцует «русскую». За столом, уставленным различными кубками и снедью, сидят пирующие, наблюдая за танцем, здесь же слуга, разливающий вино, — словом, тут нет и намека на последующие за этим страшные события. Все жизненно, все пронизано ощущением радостного бытия. Эта фреска, как и многие другие в Софийском соборе, может служить источником для изучения быта того времени.

Литература, властно вторгаясь в живопись, заставляет художников по-новому трактовать отдельные сцены, насыщать их различными подробностями. Евангелие и жития святых — зачастую лишь повод для изображения бытовых сценок, изобилующих реалистическими деталями. Многие фрески Софийского собора — это ряд новелл, своеобразно пересказанных мастерами. Доминирующее положение в них занимает не отдельная фигура, как в стенописях раннего времени, а шумная и многоликая толпа.

Вместо былой величавости речи язык фресок вологодской Софии становится бойким, ярким и жизнерадостным. Это говор той же шумной и подвижной толпы, что собиралась когда-то здесь же, на площади перед собором. Появляется большое количество новых тем, неизвестных или малоизвестных живописцам более ранних лет. Все иконографические сюжеты, в том числе и побочные, обретают отныне права гражданства.

Осознание собственного величия, осознание исторической роли простого народа и отдельного человека, особенно ярко выразившееся после польско-шведской интервенции — времени трагических противоречий феодально-крепостнического уклада, нашло свое выражение и в искусстве. В него мощным потоком хлынуло народное творчество с его сказочной фантастикой, жизнерадостностью, богатством узорочья, с земным чувством жизни. Отсюда появился интерес к иллюстрированию различных деяний апостолов, апокалипсических сюжетов (пророчество Иоанна Богослова о конце мира) и многих евангельских сцен, притч и т. д., дающих возможность широко развернуть само действие, показать многочисленные фигуры и детали.

Не менее важным средством художественной выразительности становится движение, которое не имеет единой направленности, в одной сцене оно идет в одну сторону, в другой — наоборот, а также декоративность цвета. Вместо плавных замедленных движений во фресках XV–XVI веков у Плеханова — порывистая стремительность. Люди даются с очень маленькими головами и удивительно длинными фигурами. Иногда они приобретают своеобразную стройность и подвижность.

Цвет фресок весьма разнообразен; правда, рисунок в них играет главную роль, но мастер не боится и полутонов, то нежно-ярких, то слегка приглушенных, — преобладают голубые, красные, охристые и золотистые.

Вологодские архиереи с наивозможным тщанием и старанием украшали Софийский собор. Записи приходно-расходных книг буквально испещрены заметками о покупках, поновлениях святынь и утвари собора.

В 1621 году был сделан грандиозный амвон — архиерейское место, который был расписан и обит тканями. В 1643 году деревщик (скульптор) Ларион сделал и починил в соборе 19 херувимов и серафимов. На следующий год в соборе устраивается Федоровский придел, куда «иконник Константин Кириллов пишет деисус с праздниками, да двери царские, на дверях евангелисты, да иконы местные».

У местных образов стояла огромная свеча с красками, гак называемая тощая свеча. Такого типа свеча (1664) хранится ныне в Вологодском областном краеведческом музее. Это — довольно большой деревянный цилиндрический столб, украшенный мягким, рельефным узором с орнаментальными клеймами. Резное узорочье в виде вьющихся стеблей, геометрических завитков и пышных розет, словно кружево, равномерно оплетает «тулово» изделия, фон появляется лишь в клеймах, подчеркивая высоту и пластику рельефа. Традиции подобной резьбы восходят к декору новгородских резных деревянных изделий XI–XIII веков.

Работы по оформлению интерьера Софийского собора завершились устройством в 1695 году нового (очевидно, предыдущий обветшал) пятиярусного иконостаса по образцу иконостаса Успенского собора Троице-Сергиевой лавры резчиками того же монастыря. Все иконы были написаны вологодскими мастерами. Он был увенчан деревянными изображениями херувимов и серафимов. Но и этот иконостас не дошел до наших дней: в 1737–1741 годах был воздвигнут другой, существующий и поныне, пятиярусный иконостас. Почти не сохранилась и скульптура, некогда пышно оформлявшая собор. Она сгорала во время пожаров, ветшала и усиленно уничтожалась Синодом.

В XVI–XVIII веках раскрашенные статуи святых широко использовались в церковных службах. Естественно, что объемные, иллюзорно-раскрашенные, они должны были производить сильное впечатление на верующих. Синод усмотрел в этом пережитки языческого идолопоклонства. По его особому указу в начале XVIII века статуи стали изыматься из церквей, свозиться в Петербург и уничтожаться. Однако в Вологодском музее сохранились два первоклассных памятника деревянной скульптуры XVI века: «Георгий Победоносец» и «Параскева Пятница». Первоначально они были заключены в специальные киоты, представляя собой объемные иконы, возможно, украшавшие Софийский собор.

Георгий-воин издавна почитался на Севере. В XIV–XVI веках изображение Георгия становится одним из самых распространенных в русской пластике и даже используется в московском гербе. Вологодский резчик сумел создать выразительный образ героя-воина, восседающего на вздыбленном коне (илл. 9). Он великолепно передал напряженное движение, красивый силуэт, гармонически объединив фигуру всадника и коня. Весьма любопытна и раскраска скульптуры: серые доспехи всадника и голубой конь. Голубой цвет коня — не прихоть и не фантазия художника. Древняя Русь отлично знала лошадей голубой масти. В берестяной новгородской грамоте XIII века, в духовной грамоте 1503 года князя Рузского Ивана Борисовича и других документах неоднократно упоминаются голубые кони.

В образе Параскевы Пятницы, святой, покровительницы торговли, мастер воплотил черты русской женщины с благородно-красивым овалом лица и ласково-задумчивым взглядом (илл. 8).

Интересной коллекцией скульптуры Вологодского музея является также собрание деревянных, раскрашенных фигур типа «Христос в темнице» XVIII века, представляющих сидящего в задумчивой позе человека (илл. 7). Сутулый, широкоплечий, с огромными ступнями вывороченных ног, таких же, как и у ангелов в композиции «Страшный суд» в Софийском соборе, Христос сидит, подперши правою рукою голову, левую руку согнув и опустив на колено. На груди, руках, ногах пятна крови, падающей из-под тернового венца с шипами. Христос поражает безысходной печалью, которая видна и в его лице, чувствуется и в постановке головы, тяжело ушедшей в плечи, и в его позе.

Большинство статуй исполнено довольно ремесленно, они лишены той торжественной выразительности и пластичности, так покоряющей нас в скульптуре XVI века. Сравнивая фигуры между собой, можно прийти к выводу, что все они происходят из двух-трех мастерских, которые в XVIII веке занимались выпуском подобных изделий. Об этом явно говорит характер обработки деталей. Так, одному мастеру или мастерской принадлежат описанная фигура Христа и ангел, некогда входивший в декор какого-то неизвестного нам иконостаса. У них совершенно одинаково трактованы не только руки, складки одежды, но даже и ногти на руках и ногах — крупные, овальной формы, с двойным ободком внизу. Однако среди других скульптур XVIII века, хранящихся в Вологодском музее, встречаются весьма своеобразные произведения с чисто народным пониманием пластики. Небольшая статуя Николы, вырезанная неизвестным мастером, строится на сочетании больших, пластически обобщенных масс дерева. Слегка обрабатывая деревянную чурку, резчик создает образ, хотя и несколько примитивный, но чрезвычайно интересный. Его Никола, добрый человек, по-мужицки мудр.

В немалой степени величию, пышности и великолепию интерьера Софийского собора способствовала и яркая театрализованность церковных служб. Во второй половине XVII века появляются новые службы, зрелищно особо эффектные. К ним прежде всего относится так называемый Чин пещного действа, известный ранее лишь в Новгороде и Москве. В XVII веке в связи с усилением декоративности в архитектуре и живописи это «действо» занимает определенное место и в Софийском соборе. Красочная праздничность убранства, театрализованность, торжественность самой службы оказывали очень сильное воздействие на посетителей собора, исподволь навязывая им идею прославления главного феодала — царя — и всей феодальной иерархии.

10. Стены Архиерейского дома. 1671–1675.

С юго-западной стороны Софийского собора возвышается стройная колокольня. Архитектура ее принадлежит более поздней эпохе — середине XIX века (илл. 4), хотя в общем облике отчетливо ощущается подражание зодчеству древней Руси. Основу здания составляет более древняя колокольня, построенная между 1654 и 1658 годами с использованием «прежнего городового запаса» Ивана Грозного. Когда-то это было довольно традиционное сооружение, характерное для середины XVII века: высокий восьмигранный столп на низком четверике, с открытым верхним ярусом звона венчался стройным шатром с маленькой главкой. В 1869–1870 годах колокольня была перестроена губернским архитектором В. Н. Шильдкнехтом. Верхнюю часть здания (звон и шатер) разобрали и вместо нее возвели более вытянутый в высоту новый ярус звона с главой, после чего она стала самой высокой в Вологодской епархии. Общее архитектурное оформление ее выполнено в типичном для того времени псевдорусском стиле.

На колокольне сохранился ряд древних колоколов XVII века: Большой, или Праздничный (1687, отлит в Любеке), Архангельский (1689), Большая лебедь (1682, мастер И. Моторин), Часовой (1627), Великопостный, или Водовоз (1643) и др.

Колокольня непосредственно примыкает к Архиерейскому дому — комплексу сооружений двора вологодских архиепископов, расположенному вблизи Софийского собора. Ныне здесь находится Областной краеведческий музей. Разновременные постройки Архиерейского дома производят исключительно живописное впечатление. Они занимают квартал между Кремлевской площадью, проспектом Победы и городским садом. Окруженный мощными крепостными стенами с башнями, этот ансамбль напоминает кремль. Однако среди его построек нет ни одной, которая восходила бы к середине 1560-х годов, времени, когда Архиерейский дом был переведен Иваном IV на это место, на территорию вновь возводимого Города.

11. Соборы и Архиерейский дом. План.

1 — Софийский собор; 2 — Воскресенский собор; 3 — колокольня; 4 — палаты Казенного приказа; 5 — двухэтажный корпус; 6 — надвратная Воздвиженская церковь; 7 — переходы; 8 — консисторский корпус; 9 — Архиерейские палаты с церковью Рождества Христова; 10-Иринеевский корпус; 11 — Гаврииловский корпус; 12 — палаты Иосифа Золотого; 13-служебные корпуса; 14 — стены и башни Архиерейского дома.

Вплоть до середины XVII века Архиерейский дом не имел каменных сооружений. Его многочисленные деревянные здания — храмы, кельи, службы, обнесенные деревянной же оградой, неоднократно перестраивались, разрушались и создавались вновь. О них мы можем судить по различным документальным материалам, в частности по писцовой книге Вологды 1627 года. Постройки двора были богато декорированы, причем особенно выделялись большие «створистые» ворота с вереями и столбами точеными, увенчанные тремя шатрами, «побитыми чешуею», и украшенные «с лица от собору» иконами: «деисус стоячей, семь образов на золоте».

Высокие каменные стены с башнями по углам, заменившие прежнюю, деревянную ограду Архиерейского двора, были возведены в 1671–1675 годах (илл. 10). Осуществлял это строительство архиепископ Симон, который не без хвастовства и цинизма сообщал в своей челобитной в столицу, что «ограда каменная состроилась по воле всесильного бога, в гладное время небольшой казной, и многие православные христиане работали из хлеба, безденежно». В основу строительства были положены чисто идеологические задачи: возвеличение и прославление церкви и самого архиерея. Сооружение монастырей или резиденций духовных властей, превратившихся теперь в «крепости духа», было характерным для конца XVII века. Наиболее яркий пример тому — ростовская митрополия (кремль), созданная видным церковным деятелем, митрополитом Ионой Сысоевичем.

Стены вологодского Архиерейского дома образуют в плане неправильный четырехугольник с башнями по углам. Несмотря на последующие переделки и утраты, ограда эта и по сей день производит впечатление суровой, могучей крепости. Узкие бойницы, расположенные с наружной стороны стен и башен в два-три яруса, традиционная аркада внутри с обходной крытой галереей над ней — все воскрешает в памяти представление о подлинном военно-оборонительном сооружении. Однако здесь эти внешние атрибуты древнерусского крепостного зодчества имели чисто символический смысл. В действительности большинство бойниц — лишь обычные оконные проемы примыкавших к стенам со двора различных построек хозяйственного назначения: конюшен, кузниц, амбаров, лавок и т. п., часть которых в измененном виде дожила и до наших дней. О мирном характере башен, уже с конца XVII века использовавшихся под жилье, кладовые и сеновалы, лучше всего говорят их открытые внутрь двора, незамкнутые объемы.

12. Архиерейские палаты с церковью Рождества Христова. 1667–1670.

13. Палаты Казенного приказа. 1659.

Ограда Архиерейского дома первоначально имела несколько ворот. На месте современного входа на территорию музея существовали ворота с двумя различной величины арками «для выезда с архиерейского двора по воду». Еще одни, «проезжие задние ворота» находились в северо- западной угловой башне. О них напоминает заложенный арочный проем с киотом над ним, выходящий в сквер на проспекте Победы. Главными были Святые ворота, расположенные в восточной стене, прямо против Софийского собора.

Святые ворота представляли собой эффектную двухъярусную постройку. Фасад нижнего яруса, обращенный к собору, сохранился и дает представление о былой нарядности ворот. Две арки проездов — большая и малая (в настоящее время заложены) — обрамлены легкими наличниками с килевидным верхом и киотом над большей из них. Верхний ярус когда-то составляли три декоративных шатра с небольшими главками с крестами, возведенные по образцу ворот старой, деревянной ограды.

14 Фрагмент орнаментальной росписи Казенной палаты. XVII в.

В 1687–1692 годах над Святыми воротами вместо шатрового верха была сооружена Воздвиженская церковь. Она достаточно скромна и традиционна по своей архитектуре. Сравнительно небольшой четверик, увенчанный одной главой, возвышается над пониженными прямоугольным алтарем и узкой, сдвинутой к северу трапезной. Такая форма алтаря обычна для надвратных храмов. Стены четверика с пилястрами на углах и на восточном и западном фасадах завершены простым карнизом и тремя полуциркульными кокошниками с каждой стороны. В центре фасадов- арочный оконный проем, заключенный в стрельчатое обрамление. Древний облик храма несколько искажен купольным покрытием и вычурной главой, относящимися к XVIII веку.

Первое каменное сооружение Архиерейского дома — палаты Казенного приказа — возведено в 1659 году (илл. 13). Это двухэтажное здание с мезонином расположено рядом с колокольней, внутри ограды, справа от нынешнего входа. В нижнем, подклетном этаже палат прежде находились ледники и погреба, в верхнем, основном, — два больших разделенных сенями помещения, занятые «кельей казенной приказной» и «кельей казначейской». В мезонине хранились казна, ценности и важные документы.

В основе композиции здания лежит простейшая схема, типичная для народного деревянного зодчества, — две объединенные сенями палаты. Влияние деревянных построек чувствуется и в его объемном построении. Оригинальной формы мезонин, не встречающийся в палатных сооружениях древней Руси, явно навеян завершавшими хоромы традиционными вышками-повалушами. Живописность зданию придавало также существовавшее прежде в центре фасада крыльцо «на два схода», крытое «бочкой с чешуей», которое вело прямо на второй этаж. Слишком большая толщина стен нижнего этажа (до 1,75 м) даже вызывает предположение о более раннем возникновении этой части памятника (в начале XVII в.). В целом же архитектура Казенного приказа проста и строга; в ней нет еще того пышного узорочья, которое процветает в эти годы в Москве и лишь позднее появится на Севере. Широкие гладкие лопатки по углам объема, простые поэтажные карнизы и легкие стрельчатые обрамления дверных проемов глухого нижнего яруса в виде валика составляют основное украшение фасадов. Окна второго этажа, словно врезанные в толщу массивной стены, вообще лишены наличников.

Выразительны интерьеры палат Казенного приказа с хорошо сохранившимися сомкнутыми сводами и эффектными распалубками над оконными и дверными проемами. Казенная палата предназначалась и для торжественных приемов, о чем говорит очень декоративная орнаментальная роспись стен (фрагменты ее открыты при реставрации 1956 г.). Цветочные мотивы в виде характерных для народного искусства «вазонов с цветами» и вьющихся стеблей свидетельствуют о свободном, кистевом рисунке, выполненном с маху, от руки, без предварительного разграфления. На северной стене изображены два смело изогнутых стебля с розовыми, сине-зелеными и красноватыми цветами и длинными зелеными листьями (илл. 14). Эта уверенная манера, смелая красочность чувствуются и в других деталях росписи, особенно в стилизованных цветочных побегах, заключенных в своеобразные сердечники (на восточной стене), и в частично сохранившемся букете.

О прочем оформлении интерьеров «казенных келий» можно судить на основании описи 1663 года. В ней подробно перечисляются иконы и описываются детали внутреннего убранства. «Завес крашеный, травчатый. Заслон железный, печной, стол большой, на ногах доска дубовая, скамья с решеткой, рукомой медный с покрышкой».

В таком интерьере наверняка находилась и расписная мебель, вроде поставца XVII века, хранящегося ныне в Вологодском музее. Он относится к типу «шкафов с уступом». Это целое архитектурное сооружение, состоящее из двух частей (илл. 17). Нижняя, выступая вперед, образует перед верхней своеобразную полку.

15. Палаты Иосифа Золотого. 1764–1769.

Витые колонки верхнего яруса поддерживают четко профилированный архитрав. Дверки с деталями сложного рельефа обогащают пластику шкафа, а роспись (изделие расписано целиком) в виде стилизованных растительных мотивов и различных животных и птиц (лев, цапля), выдержанная в красноватобелой гамме по темному фону, придает ему красочность и нарядность. Особенно хороши две фигуры, изображенные на внутренних сторонах верхних дверок. Слева — мужчина, пьющий из сосуда, а справа — женщина с простертыми вперед руками, как бы приглашающая отведать яства, хранящиеся в шкафу. Так в несколько наивной, но не лишенной юмора и лукавства форме художник подчеркнул назначение изделия.

Внешний и внутренний вид Казенного приказа свидетельствуют о тенденциях, получивших в конце XVII века весьма широкое распространение в строительстве палат и хором, особенно на периферии Русского государства. С одной стороны, они выражаются стремлением подчеркнуть крепостной характер здания, а с другой — придать пышность и декоративность интерьеру.

Низкая двухэтажная постройка между надвратной Воздвиженской церковью и палатами Казенного приказа была возведена в начале 1700-х годов. Ее предельно скромные, почти суровые по своему оформлению фасады говорят о традиционности и архаичности вкусов строившего это здание мастера.

Неподалеку от Казенного приказа в 1667–1670 годах были сооружены архиерейские палаты с домовой церковью Рождества Христова. Несмотря на многочисленные постройки, исказившие внешний и внутренний облик этого корпуса, его первоначальная композиция читается довольно ясно (илл. 12). Сильно вытянутая, прежде трехэтажная постройка объединяла в себе ряд различных помещений. Нижний, подклетный этаж, имевший подсобное и хозяйственное назначение (кухня, пекарня, кладовые и т. д.), служил как бы основанием всего здания. Над ним находились архиерейские кельи с парадными комнатами в среднем этаже и небольшими комнатами слуг — в верхнем. Над восточной частью подклета располагался храм, кубический объем которого, увенчанный некогда пышным пятиглавием (заменено в начале 1860-х гг. одной главой), возвышался надо всем двором. Слияние в одном здании помещений культового и светского назначения не является для XVII века новым приемом. Местный владыка в своем строительстве явно подражал Патриаршему двору в Московском Кремле. Открытая обходная галерея на уровне основного этажа здания на южном фасаде первоначально имела форму гульбища (в 1776 г. перестроена в крытую галерею; настоящий вид приобрела в 1850 г.).

16. Изразцовая печь в палатах Иосифа Золотого. Середина XVIII в.

Прежний роскошный архитектурный декор фасадов корпуса восстановлен реставрацией. Он состоит из портала, наличников окон, ширинок с крестами и кокошников в завершении храма. Южный фасад церкви Рождества Христова на уровне галереи украшает белокаменная плита с храмоздательной надписью — непременный атрибут культовых построек этого времени. Наружное убранство этого здания свидетельствует о широкой волне декоративности и узорочья, захвативших вологодское зодчество к концу XVII столетия.

Древняя внутренняя планировка корпуса полностью изменена. Самым парадным помещением прежде являлась большая сводчатая палата, именуемая Крестовой, — приемный «зал» архиерея. Подобные роскошно оформленные палаты встречаются в большинстве архиерейских дворов Руси. Вологодская Крестовая палата имела также богатое внутреннее убранство. Она хорошо освещалась семью окнами с железными решетками и слюдяными «окончинами»; в центре ее висело большое медное паникадило, по стенам — многочисленные иконы в богатых окладах. Пышную обстановку дополняли обитое темно-зеленым сукном «архиерейское место»-седалище с бархатной, расшитой золотом подушкой — и железные «боевые» часы с медными украшениями. (Крестовая палата в 1770-е годы была переделана в церковь; в 1841 году ее объединили с помещениями верхнего этажа, в результате чего образовался существующий двусветный зал, используемый ныне музеем.).

К концу XVII века относится трехэтажный корпус, примыкающий с юга к архиерейским палатам и в настоящее время соединенный с ним в одно здание. По имени строившего его архиепископа он носит название Гаврииловского. Наружное убранство его, судя по отдельным фрагментам, было выдержано в духе московского живописного узорочья середины XVII столетия. Нарядно и красочно выглядит уцелевший под галереей широкий портал с колонками по бокам и килевидным завершением, а также два эффектных трехлучевых «фронтона» над окнами второго этажа — остатки древних наличников.

Продолжает это здание (к западу) так называемый Иринеевский корпус. В действительности он никак не связан с деятельностью архиепископа Йринея (1775–1796) и относится, по-видимому, к первой трети XVIII века. Однако архитектура его, в частности сводчатые палаты нижнего яруса и их оконные обрамления, еще целиком выдержана в традициях XVII века.

Крытый двухъярусный переход первой половины XVIII века соединял церкви Рождества Христова и надвратную Воздвиженскую. В нижнем ярусе его — двухарочный проезд в северо-восточную, изолированную часть комплекса, называемую Консисторским двором. Он оказался обособленным в результате сооружения в период 1740 и 1753 годов одноэтажного здания между архиерейскими палатами и северной стеной крепостной ограды. В 1770-х годах архиепископ Иосиф Золотой надстроил над зданием второй этаж для духовной семинарии. Позднее, в 1809 году, здесь разместилась консистория. Во второй половине XIX века ее перестроили, одновременно изменив фасады с некогда эффектными фигурными наличниками.

17. Расписной шкаф. XVII в. (Вологда, Музей).

Главное здание Архиерейского дома — новые архиерейские палаты — называют обычно по имени создавшего их архиепископа палатами Иосифа Золотого. Густая зелень разросшихся деревьев и кустов небольшого садика, разбитого перед палатами, почти скрывает со стороны двора это трехэтажное здание дворцового типа (илл. 15). Архитектура его отличается роскошным и изысканным наружным убранством, выдержанным в пышных формах барокко. Торжественная латинская надпись на фризе главного фасада, обращенного внутрь двора, гласит: «Начата постройка сего дома в 1764 году, при помощи освящающей свыше благодати святого духа, окончена в 1769 году».

Объемно-композиционное построение палат тождественно дворцовым сооружениям елизаветинской эпохи. Нижний этаж трактован как цокольный. Над ним возвышается второй, занятый парадными помещениями; внешне он объединен с третьим, антресольным. Фасады, украшенные широкими плоскими пилястрами и рустовкой на углах, завершены мощным антаблементом с раскреповками. Пышные лепные наличники оконных проемов имеют на каждом этаже свою, особую форму. Центральные части фасадов отмечены богато декорированными выступами — ризалитами. Особенно эффектен ризалит главного фасада со спаренными пилястрами, прихотливо изогнутыми оконными наличниками и вычурным, волнистым фронтоном. Нарядность здания усиливает полихромная окраска: стены раскрашены под красную кирпичную кладку с белыми швами, ризалиты — под «брильянтовый руст» (треугольниками), а пилястры и наличники сделаны белыми. В целом палаты Иосифа Золотого представляют собой великолепный образец развитого барокко, явно занесенного в Вологду из Петербурга каким-либо талантливым столичным зодчим.

В середине 1790-х годов к зданию с западной стороны главного фасада была пристроена лестничная клетка, украшенная спаренными полуколоннами, с оригинальной крышей-куполом.

Интерьеры палат почти не сохранили своего первоначального убранства, В отдельных помещениях осталась лишь лепная отделка потолков и ряд интересных печей.

18. Икона «Зырянская Троица». XIV–XV вв. (Вологда, Музей).

Одна из них относится к середине XVIII столетия. Это довольно обычное для богатых северных городских домов сооружение облицовано живописными изразцами-кафлями с различными жанровыми сценками, обрамленными пышным декоративным узором (илл. 16). Сценки эти сопровождаются пояснительными надписями; например, на изразце, где представлены два человека, из которых один с трудом передвигается, опираясь на клюку, а другой его понукает, приведены слова: «Ленивого подгоняю». На другом изразце, где изображен охотник с собакой, надпись гласит: «Охота моя всегда со мною». На угловых кафлях можно увидеть бегущего оленя и слова: «Бегу до дому своего». Изразцы подобного типа с зеленым рисунком по белому полю или построенные на сочетании зеленых, желтых и синих цветов выпускались в большом разнообразии. Во всяком случае, в облицовке одной печи изразцы с одинаковым сюжетом встречаются редко.

Такие печи можно рассматривать часами, все время открывая для себя новые и новые изразцы с наивными сценками и забавными надписями. В домах такие печи играли роль книжек с картинками, ими любовались в долгие зимние вечера, по ним учились читать и даже гадали. Другая печь (вторая половина XVIII в.), находящаяся в соседнем помещении, так же как и первая, представляет не менее внушительное архитектурное сооружение, покоящееся на мощных коротышках-ногах. Облицовка ее, в отличие от предыдущей, более однообразна. Большинство кафлей имеет традиционный для народного искусства сюжет — «букет в вазоне».

Совсем к иному типу относится печь, украшающая другой интерьер архиерейских палат, куда она была перенесена из церкви Спаса Преображения «на Болоте» разобранной в 1930-е годы. Печь эта относится к середине XVIII века. Она облицована зелено-желто-белыми изразцами, в совокупности образующими крупный рисунок из трех поясов. В нижнем помещены кафли, составляющие орнамент так называемых барочных часов, в средней части они образуют круги, а в верхней — дают рисунок более сложный. «Узорочье» этой печи имеет более монументальный характер.

В некогда пышных покоях палат Иосифа Золотого размещаются теперь экспонаты Вологодского музея. Среди них выделяется большая коллекция произведений древнерусского искусства. Наиболее примечательным памятником является икона «Зырянская Троица» XIV–XV веков (илл. 18). Она выдержана в сумрачном, аскетически скупом колорите, где преобладают красно-коричневые тона. В центре ее изображена весьма обычная по своей иконографической схеме «Троица». Поля же испещрены надписями зырянского алфавита, составителем которого, согласно легенде, является Стефан Пермский — духовный просветитель зырян. Икона «Зырянская Троица» — один из наиболее ранних памятников вологодской школы живописи.

О поздних реминисценциях иконописи Новгорода в Вологде свидетельствует небольшая икона «Флор и Лавр» второй половины XVI века. Композиция ее традиционна и фактически повторяет новгородские образцы. В центре изображен архангел Михаил, по сторонам на примитивно, но выразительно трактованных горках — святые Флор и Лавр, покровители скота, внизу — кони. Икона довольно груба по письму. Автора не интересует цветовая разработка сюжета. Все внимание он сосредоточивает на силуэте: и святые, и кони, и горки обводятся весьма жесткой контурной линией. Графика торжествует над цветом. Этот памятник может служить примером живописи так называемых северных писем. Взяв за основу новгородскую икону, северный мастер сознательно приспособил ее к местным вкусам. Он «усилил» графику своего произведения и во многом приблизил его к изделиям народного творчества с их яркой образностью и подчеркнутой выразительностью линий.

Своеобразным отзвуком новгородского искусства является также весьма обычная по композиции, но не лишенная величественности икона «Параскева Пятница» XV–XVI веков.

Превосходное «Успение богоматери» рубежа XIV–XV веков дает представление об иконописи вологодской школы, одним из признаков которой является, в частности, синий фон, сохранившийся здесь весьма фрагментарно. Фигуры апостолов, расположенные слева и справа от гроба Марии и стоящего в центре Христа, связаны между собой легкими наклонами голов, как бы вносящими элементы движения в изображаемую сцену. Необычайно интересно трактованы здания с бело-голубыми «клетчатыми» крышами. С великолепным художественным чутьем разработаны цвета одежд — охристо-оранжевые, зеленые, черные, киноварные. Особенно хороши два святителя в крестчатых ризах, лица которых поражают своей значительностью, глубиной переживаний и выражением скорби. Все говорит о замечательном умении мастера передать чувство большой человеческой печали.

19. Схематический план Верхнего посада.

1 — Памятник 800-летия Вологды; 2 — церковь Николы Золотые кресты; 3 — надвратная церковь Алексия Успенского Горнего монастыря; 4 — собор Успенского Горнего монастыря; 5 — церковь Константина и Елены; 6 — церковь Ильи в Каменье; 7 — церковь Варлаама Хутынского; 8 — дом Засецких; 9 — дом Волкова; 10-Владимирская (теплая) церковь; 11 — колокольня Владимирской церкви; 12 — Владимирская (холодная) церковь; 13 — дом Дмитревских.

С вологодской школой XV века можно связать иконы с изображением житийного Николы «на красном фоне», уже упоминавшуюся «Параскеву Пятницу» и «Николу с житием» из села Турундаева.

Особенно интересен Никола, подкупающий своими веселыми красками и удивительной свежестью непосредственного впечатления. Сюда же можно отнести и превосходную икону «Знамение» XV века из Глушицко-Сосновского монастыря. Колорит ее (красно-золотой фон и темно-вишневый мафорий богоматери) еще во многом сохраняет новгородские черты. Но прежняя звонкость красок уже исчезла, уступив свое место более сумрачным сочетаниям.

Все эти памятники наглядно показывают, насколько сильной переработке подвергались новгородские образцы. Их композиции легко обозримы; святые получают фронтальнонеподвижные позы, лишние детали отбрасываются, упрощаются пейзаж, горки, архитектура. Все подвергается сильнейшему уплощению, по сравнению с которым изображения на новгородских иконах кажутся объемными. Одним из главных средств художественной выразительности становится линия. Линейно-плоскостная трактовка, так же как и во многих произведениях мелкой пластики Севера, торжествует. На смену сияющей новгородской палитре приходят более плотные, тяжелые и сумрачные краски.

Однако при всех изменениях, при всей примитивизации образцов, при всей утрате звонкости новгородских красок местные художники умели достигать большой выразительности, наделяя образы своих святых сильными, индивидуально выраженными чертами.

Другие произведения, относящиеся уже к XVI столетию, — например, иконы праздничного ряда иконостаса Сретенской церкви или «Снятие со креста» из Корнильево- Комельского монастыря'-исполнены под явным влиянием московской живописи.

В Вологде, находившейся на стыке различных путей и художественных влияний, сосредоточивались произведения новгородской, тверской, московской и других школ. Вспыхнув на некоторое время, ярко засветилась в период относительной политической самостоятельности города и собственная вологодская школа иконописи, но, не получив завершения, угасла, уступив свое место московской школе, напоминая о себе лишь в памятниках живописи так называемых северных писем.

20. Церковь Константина и Елены. Ок. 1690 г.

21. Надвратная церковь Алексия Успенского Горнего монастыря. 1709–1714.

Вологодский музей обладает огромным собранием изделий народного творчества XVII–XIX веков. В нем хранятся ковши-скобкари, ковши-наливки, ендовы, прялки с геометрической резьбой, известные под названием «вологодских», ларцы и другие предметы быта. Здесь же размещаются узорные резные деревянные подсвечники, прекрасные выносные фонари, изразцы и великолепные образцы древнерусского шитья — плащаницы и пелены.

Одним из ранних памятников местного искусства такого типа является шитая разноцветными шелками (преобладают голубой и зеленый) плащаница 1594 г., пожертвованная в Корнильево-Комельский монастырь женой Елизара Леонтьевича Ржевского.

Значительное место уделено показу металлических — серебряных и медных — изделий. Особый интерес вызывают серебряные чаша и блюдо, сделанные по повелению вологодского князя Андрея Васильевича Меньшого в 1497 году и преподнесенные им в дар Спасо-Каменному монастырю.

22. Церковь Варлаама Хутынского.

Исключительно редким памятником резного дела являются святцы XVII столетия — древнерусский календарь. Это довольно большая доска, расчлененная на отдельные ячейки. В каждой из них под арочкой помещена либо фигурка одного святого или двух, в зависимости от того, кого почитают в этот день недели, либо сценка, изображающая, к примеру, Никиту, изгоняющего беса, — день почитания Никиты бесогона. В целом святцы представляют собой образец тонкой, изощренной, почти ювелирной, но ремесленной работы.

Завершает ансамбль Архиерейского дома теплый Воскресенский собор, расположенный возле современного входа на территорию музея (илл. 4). По повелению архиепископа Иосифа Золотого здание было сооружено в 1772–1776 годах, на углу ограды, взамен разобранной юго-восточной башни. Деревянная модель его (хранящаяся в Вологодском музее) отличается от возведенной постройки гораздо более тонкой и изящной трактовкой форм. По-видимому, она была выполнена кем-либо из столичных архитекторов. Само же строительство осуществлялось под руководством Златицкого, заурядного местного мастера, который, согласно модели, возвел здание в формах барокко. Тяжеловесная, вычурная архитектура собора говорит об огрублении этого стиля, остававшегося еще модным в Вологде, провинциальным зодчим.

Но по композиции собор довольно оригинален. Двухэтажное здание сложной, овальной формы имеет по сторонам четыре полукруглых придела и сильно вытянутый на восток алтарь. Венчающий его большой центральный купол, прорезанный люкарнами и завершенный фонарем с главой, окружен четырьмя башенками — главками приделов. Сочная пластика объемов усилена на фасадах тосканскими колоннами и пилястрами с раскрепованным карнизом и вычурными фигурными наличниками окон.

Парадный вход в собор (с Кремлевской площади) имеет ампирные формы — портик с четырьмя колоннами тосканского ордера и фронтоном. Он сооружен в 1824 году по случаю приезда в Вологду императора Александра I. Интерьер собора сильно перестроен в XIX веке. Ныне здесь помещается областная картинная галерея.

23. Дом Засецких. 1790-е гг. — конец XIX в.

Комплекс сооружений Архиерейского дома и Софийский собор являлись композиционным центром Города (илл. 3), планировка которого конца XVIII-начала XIX века с тремя лучеобразно расходящимися от центра улицами (Ленинградская, Мальцева и Батюшкова) сохранилась до сих пор. Подобная трехлучевая система характерна для русского градостроительства эпохи классицизма. Один из результатов этой планировки — небольшая квадратная площадь на пересечении улиц К. Цеткин и Мальцева, ориентированная по отношению к ним диагонально. На каждой стороне площади расположены деревянные особняки простой, классицистической архитектуры (один из них перестроен).

Неподалеку от собора (на улице Маяковского, 5) стоит храмПокрова, выстроенный в 1778–1780 годах купцом Поярковым на месте одноименной деревянной церкви с приделом Иоакима и Анны, который при Иване Грозном был самостоятельным дворцовым храмом. Несмотря на некоторую архаичность композиции и провинциализм барочного оформления фасадов, Покровский храм весьма интересен. Примечательны рустовка по углам, затейливые наличники окон здания и оригинальное крыльцо на столбах-кубышках.

24. Кафельная печь в доме Засецких. Начало XIX в.

Несколько дальше, на улице Мира (№ 6) находится так называемый Ярмарочный дом (в нем проходили ежегодные ярмарки), относящийся к первой половине 1790-х годов. Он сохранил свой прежний фасад, выполненный в характерных формах раннего классицизма. Трехэтажное здание украшено в центре шестью ионическими пилястрами с легкими лепными гирляндами, подвешенными к капителям. Своеобразны мягко скругленные углы дома, также снабженные пилястрами, — деталь, указывающая, что в классицизме Вологды конца XVIII века все еще проявляются барочные черты. Приятные, хорошего рисунка наличники обрамляют окна второго, парадного этажа. Интересен нижний этаж с широкими проемами (прежде арочные, сейчас перестроены) и проездной аркой ворот в середине, когда-то сплошь занятый под магазины и лавки. Вологжане гордились, что на их ярмарках лавки «были устроены не на открытом воздухе, а в комнатах общего дома».

25. Дом Волкова. Начало XIX в.

Строго и лаконично выглядит двухэтажный дом бывшего Удельного ведомства (ныне — Педагогическое училище, на углу улицы Батюшкова и проспекта Победы, 2/29), возведенный около 1810 года. Здесь с 1833 по 1885 год жил известный русский поэт К. Н. Батюшков, уроженец Вологды. Архитектура здания знаменует утверждение в зодчестве Вологды принципов позднего классицизма — ампира. Внешний облик его отличает большая скупость и упрощенность форм. Большинство окон лишено обрамлений и лишь центральные имеют простые сандрики и фронтончики. Выразительно общее объемное построение особняка, с плавно скругленным углом, увенчанным аттиком, над которым прежде возвышался деревянный мезонин с полуциркульными окнами. Внутри в этой части дома расположен круглой формы парадный зал.

Верхний посад.

Пройдя от Пятницкой церкви через городской сад к реке, а затем по набережной к памятнику 800-летия Вологды, мы попадаем в северо-западную, самую древнюю часть города (илл. 19). Прежде она называлась Верхним посадом. Именно здесь, на высоком берегу реки, в середине XII века, как повествует житие Герасима, существовало небольшое торгово-ремесленное поселение.

Деревянная церковь Воскресения на «Ленивой площадке», древнейшая из известных построек города, не сохранилась. В 1753 году она сгорела, а через девять лет, в 1762 году здесь был возведен новый, уже каменный храм в барочном стиле, который в 1930-х годах разобрали. В 1947 году в честь 800-летия города на этом месте был разбит скверик и установлен обелиск, украшенный бронзовыми барельефами, изображающими основание города, борьбу с польско-шведскими интервентами в начале XVII века и провозглашение в Вологде Советской власти.

За сквером в глубине Парковой улицы (№ 17) виден высокий и стройный храм с поэтическим названием — «Никола на Горе», или «Золотые кресты». Время сооружения его неизвестно, но по своей архитектуре он может быть отнесен к рубежу XVI! — XVIII веков. Своеобразен сильно вытянутый вверх двухсветный куб храма на высоком подклете с рядом мелких кокошников. Судя по названию «Золотые кресты» первоначальным завершением его, по-видимому, являлось пятиглавие. Не менее оригинальна и поздняя, ампирная колокольня (XIX в.), примыкающая с западной стороны к низкой трапезной храма. Массивный четырехгранный столп ее с лучеобразной рустовкой в верхней части и нишами, украшенными вазами, несет цилиндрический ярус звона с парными колоннами. Завершает сооружение фигурный купол.

Окружающая храм местность в старину именовалась «Горой», поэтому и расположенный рядом женский монастырь носит название Успенский Горний (Парковая, 19). Основание монастыря относится к эпохе Федора Иоанновича, к 1590 году, но существующие здесь ныне здания, сооруженные вместо прежних, деревянных, — более поздние, рубежа XVII–XVIII веков.

Соборный храм Успения невелик. Монастырь был беден, и скудость средств отразилась как на размерах собора, так и на его возведении. Строительство небольшого здания велось в течение 1692–1697 годов и в основном на царские пожертвования; придельный храмик Сергия, расположенный с северной стороны, был достроен лишь в 1697–1698 годах подмастерьем Василием Карповым по прозвищу Ваган «со товарыщи». Всем своим обликом Успенский храм напоминает обычные приходские церкви, а не монастырский собор, и восходит к традициям зодчества XVI века. Низкий кубический объем его венчают пять глав с аркатурой на барабанах, слишком тяжелых для столь малого сооружения. Архаизация чувствуется и в скупом декоре здания (лопатки-карнизы, наличники), выдержанном в формах предшествующего столетия. Нескладные, вытянутые кокошники, расположенные под самой кровлей, обнаруживают провинциальность вкусов строящего храм зодчего. Перестроенные в псевдорусском стиле трапезная собора, придел и колокольня (1880) неинтересны.

Хороша в монастыре маленькая надвратная церковь Алексия (1709–1714). Для завершения ее постройки игуменья с монахинями была вынуждена «на Москве и в городах ходить и сбирать по верующим… кто что подаст». Церковь не имеет никаких внешних признаков культового здания и напоминает обычную жилую постройку (илл. 21). Нижний этаж, включенный прежде в ограду монастыря, служит своего рода подклетом храма. Решен он подчеркнуто асимметрично: в левой части прорезаны два арочных проема (ныне заложены): меньший — для прохода, больший — для проезда; в правой, глухой, находится небольшое помещение, выходящее наружу одним окошечком. Верхний этаж занимает сам храм с четырьмя окнами на фасаде, которые придают зданию типично жилой характер. Лаконизм нижнего яруса сменяется здесь богатым убранством: окна — с нарядными наличниками, на углах и в межоконных простенках — спаренные или одиночные пилястры, в завершении — карниз с сухариками. Весь декор выполнен в барочных формах начала XVIII века со свойственной им плоскостностью.

26. Владимирская (холодная) церковь. 1759–1764.

От Горнего Успенского монастыря по Пролетарской улице пройдем до ее пересечения с проспектом Победы. Невдалеке расположен один из лучших архитектурных памятников Вологды — церковь Константина и Елены (проспект Победы, 85; илл. 20). Основание храма восходит к началу XVI века. Он был поставлен в 1503 году на месте «сретенья» (встречи) вологжанами местной святыни — иконы Дмитрия Прилуцкого, которую Иван III брал в поход на Казань, а затем возвратил городу с благодарностью за дарованную чудотворным образом победу. Почти в течение двух столетий храм оставался деревянным. Около 1690 года на его месте была построена существующая сейчас каменная церковь с приделом Дмитрия в подклетном этаже.

Эта церковь — великолепный образец того исключительно декоративного, узорчатого стиля в древнерусском зодчестве, который получил широкое развитие во второй половине XVII века. Живописен силуэт храма со ступенчатым, нарастающим к центру ритмом масс. На подклетном этаже, над пониженными пристройками алтаря и паперти, к которой с запада ведет крыльцо с лестницей-всходом, возвышается основной кубический объем здания. Завершает его широкий карниз с раскреповками, два яруса нарядных кокошников над ним и прекрасное по рисунку пятиглавие. Подчеркнуто декоративно и остальное убранство фасадов — пучки из трех колонн-«дудочек», членящие стены, фигурные оконные наличники со стрельчатым верхом и перспективные, выполненные из различных штучных деталей порталы. Особенно эффектен главный входной портал паперти, кирпичный декор которого ни в чем не уступает лучшим порталам московских храмов середины XVII века.

Более скромен подклет: он украшен лишь пилястрами- лопатками и упрощенного типа карнизом. Его далеко выдающаяся вперед алтарная часть в виде двух полукруглых апсид несколько необычна для древней Руси. Подобный прием, объясняемый наличием в подклете двух приделов, встречается в Вологде довольно часто и является особенностью местных храмов. Алтарная часть верхней церкви, наоборот, имеет прямоугольную форму и почти одинакова по размерам с папертью, симметрично примыкающей с запада к храму. Это — результат нарастания к концу XVII века в древнерусском зодчестве тенденций к геометрической правильности построения, стремления к уравновешенности композиции. Роскошно крыльцо со столбами- кубышками и висячими гирьками в двойных арках (покрытие позднее).

Общую живописность церкви Константина и Елены еще более оттеняет стройная, нарядная шатровая колокольня, примыкающая к северо-западному углу храма. Восьмигранная, трехъярусная, с открытыми арками звона, увенчанная легким шатром с окнами-слухами и маленькой главкой, она служит блестящим образцом подобного рода сооружений XVII века.

Возвращаясь по проспекту Победы к центру города, осмотрим небольшой ансамбль из двух зданий в переулке Засодимского (№ 14 и 14а) — церквей Ильи Пророка «что в Каменье» и Варлаама Хутынского. Они живописно расположены в глубине квартала в окружении деревянных домиков и зелени деревьев. В XVI–XVII веках здесь был маленький монастырь, упраздненный в 1738 году. Миниатюрная Ильинская церковь, построенная еще в бытность обители, около 1698 года, на месте остававшихся от строительства Грозного «каменных припасов», привлекательна своей простотой и незамысловатостью. Небольшое одноглавое здание с низкими пристройками — пятигранным алтарем (перестроен в 1904 г.) и короткой трапезной — оформлено довольно скупо. Пилястры по углам и простой карниз с сочными по рисунку кокошниками над ним ныне составляют все его убранство. В этой цельности — главное очарование храмика.

Иной художественный облик имеет изысканно нарядная и эффектная церковь Варлаама Хутынского (илл. 22), сооруженная в стиле раннего петербургского классицизма. Построена она в 1780 году «иждивением» купца А. Узденникова. Возможно, что в ее проектировании принимал участие кто-либо из крупных столичных мастеров. Об этом говорят блестяще проработанные детали убранства здания и особенно стройная, легко вздымающаяся вверх колокольня.

27. Схематический план Нижнего посада.

1 — Каменный мост; 2 — дом Дворянского собрания; 3 — здание облисполкома; 4 — дом губернатора; 5 — дом генерал-губернатора; 6 — Странноприимный дом (мужская гимназия); 7-церковь Иоанна Предтечи в Рощенье; 8 — дом Соковикова; 9 — церковь Покрова в Козлене; 10 — деревянный особняк; 11-дом Левашова; 12–16 — деревянные особняки; 17 — Петровский домик; 18 — церковь Богородского кладбища.

Нижний ярус колокольни украшает прелестная четырехколонная полуротонда ионического ордера. Над ним возвышается глухой рустованный куб с высоким сквозным четвериком звона, грани которого вогнуты, а срезанные углы оформлены парными коринфскими колоннами и пилястрами. Венчает колокольню сложный пирамидальный купол с тонким, грушевидным шпилем. Архитектура самой церкви менее выразительна и, очевидно, принадлежит руке провинциального зодчего-строителя, осуществлявшего проект. Интересен купол над восточной частью здания в виде необычного, овального светового фонаря с маленькой главкой. В роли двух других глав неожиданно выступают декоративные вазы. Столь небывалое, уникальное использование ваз великолепно соответствует общему, чисто светскому характеру нарядного убранства храма.

На углу Ленинградской улицы и проспекта Победы (№ 12/22) стоит небольшое, украшенное резьбой деревянное здание с портиком и балконом. Это — бывший дом Засецких, возведенный в 1790-х годах и перестроенный в конце XIX века (илл. 23). Интерьеры дома сохранились гораздо лучше. Интересны резные двери — тяжеловатые, с четкими и ясными крупными филенками простой геометрической формы. В ряде комнат великолепны кафельные белые печи. Композиции их чисто архитектурные, варьирующие различные построения в духе классицизма — арка с фронтоном на двух колоннах или портик из четырех пилястров с антаблементом на слегка вогнутом печном «зеркале» (илл. 24). Подобные изразцовые печи составляют характерную деталь интерьеров многих зданий Вологды XVIII–XIX веков.

К началу XIX века относится еще один деревянный особняк на Ленинградской улице (№ 28). Первоначально этот дом принадлежал Багракову, но по имени последнего своего владельца — городского головы — он называется домом Волкова. Фасады его различны и резко контрастируют друг с другом. Со стороны улицы здание одноэтажное и выдержано в подчеркнуто парадных ампирных.

Формах (илл. 25). Центр выделен приятным по рисунку шестиколонным тосканским портиком с фронтоном. Выразительны тонкие, слегка изогнутые бровки-сандрики над окнами. Дворовый фасад не имеет колонн; он более интимен и прост. Особенность его составляют низкий антресольный этаж и характерное для купеческих провинциальных особняков крыльцо с зонтом на металлических узорных опорах-кронштейнах.

В этом доме интересна анфилада парадных комнат — зала и гостиные, расположенные вдоль уличного фасада. О прежнем великолепии их отделки напоминают только сохранившиеся эффектные двери и печи. Двери здесь гораздо роскошнее, нежели в доме Засецких. Они красного дерева, с резными позолоченными деталями. Кафельные же белые печи менее разнообразны по формам и отличаются друг от друга лишь орнаментально-изобразительными мотивами. Особенно хороши рельефные вставки в центре печей с различными фигурами в античных одеждах.

Из других особняков начала XIX века обращает на себя внимание небольшой одноэтажный дом в глубине зеленого садика, на улице Кирова (№ 54/12), раньше принадлежавший Дмитревским. Типичные ампирные формы получают здесь очень любопытное истолкование в дереве. Фасад дома украшает портик из двух пар широко расставленных, тосканских колонн с двумя окнами между ними. Венчает портик своеобразный, высокий антаблемент с фронтоном и полукруглым окном, оформляющий мезонинный этаж. Превосходны великолепные резные львиные маски парадной двери.

Вблизи дома Волкова (Октябрьская, 46 а) находится оригинальный ансамбль, состоящий из трех отдельных зданий: Владимирских — теплой и холодной- церквей и колокольни. До конца XVII века все они были деревянными. Каменный теплый храм и колокольня были построены взамен деревянных в 1685–1689 годы на средства богатейшего вологодского купца, «торгового гостя» Г. М. Фетиева, который вел крупные дела во многих городах Руси и хорошо знал многих видных московских бояр — В. В. Голицына, И. М. Милославского и других. Он завещал на сооружение зданий 2000 рублей, оговорив в завещании их архитектурные формы: «Да у Владимирской же богородицы построить церковь каменная теплая, о дву шатрах, а в ней учинить два престола … у той же церкви сделать колокольня особая, против образца соборной колокольни».

29. Волхвы, фреска церкви Иоанна Предтечи в Рощенье. 1717.

28. Дом Дворянского собрания. 2-я половина XVIII в.

Воля заказчика была исполнена. Хотя теплый Владимирский храм сейчас не имеет шатровых завершений, но на первоначальное их существование указывает сильно вытянутый в поперечном направлении основной объем здания. Только парные шатры оправдывали эту своеобразную форму, не соответствующую одноглавию или пятиглавию. В остальном композиция церкви с подклетным этажом, пониженным алтарем и сильно вытянутой трапезной (увеличена за счет пристройки в 1850-х годах) довольно традиционная О прежнем убранстве напоминают лишь простые лопатки и карнизы на фасадах.

30. Фреска западной стены церкви Иоанна Предтечи в Рощенье. 1717.

Колокольня сохранилась превосходно. Она действительно воспроизводит формы прежней каменной соборной колокольни. Низкий четверик, декорированный лопатками и ширинками, прорезан двумя арками — большой и малой (ныне заложены), которые вели некогда внутрь церковной ограды. Восьмигранный ярус с лопатками на ребрах заканчивается открытыми арками звона со стрельчатым верхом. Завершает здание стройный шатер с нарядно оформленными слухами и маленькой главкой. Эта колокольня одна из лучших в Вологде.

Стоящая рядом холодная Владимирская церковь, возведенная в 1759–1764 годах, гораздо наряднее своей предшественницы (илл. 26). По объемно-композиционному построению это типичный ярусный храм рубежа XVII–XVIII веков, но с характерными для архитектуры Вологды середины столетия чертами. Высокий двухсветный куб с пятигранным алтарем и сравнительно небольшой трапезной перекрыт куполом, над которым поставлен восьмерик, прежде имевший маленькую главку на тонком барабане. Сочная обработка фасадов здания представляет сочетание двух стилистических форм — «нарышкинского» барокко и петровской архитектуры, широко используемых в провинции на протяжении всего XVIII века. В то время как зубчатые карнизы и наличники окон с разрезными фронтонами еще находятся в плену старых, древнерусских традиций, плоские спаренные пилястры принадлежат новой эпохе.

31. Петровский домик. Конец XVII в.

Нижний посад.

Юго-восточная часть города называлась некогда Нижним посадом. До середины XVIII века Нижний посад, хотя и густо заселенный, не оказывал значительного влияния на общегородскую планировку. Среди его хаотично застроенных деревянными домами и «службами» улиц выделялись отдельные каменные здания храмов и соляных дворов богатейших северных монастырей, имевших свои подворья в Вологде. Они занимали прибрежную часть посада, вытянувшись вниз по течению реки.

Со второй половины XVIII столетия Нижний посад (илл. 27) начинает приобретать все более и более важное градостроительное значение. В 1780–1790 годах на месте монастырских подворий строятся дома губернатора, генерал-губернатора и здание Присутственных мест, которые образуют ядро нового административного центра города. Вокруг них создается целая система парадных улиц и площадей, где возводятся общественные сооружения. Район становится главным в застройке Вологды, отчасти сохранив свое ведущее значение в городе и до сих пор.

Осмотр Нижнего посада лучше всего начать с Каменного моста через речку Золотуху. Построенный в 1789–1791 годах губернским архитектором П. Т. Бортниковым, он связал новый, возникший здесь в конце.

XVIII века центр с прежним центром — Городом. Каменный мост представлял собой одноарочное сооружение с двумя башнями, фланкировавшими каждый из въездов. Расположенные вдоль моста лавки соединяли между собой обе пары башен, внутри которых также находились торговые помещения. В этот «торговый» комплекс входили и здания рыбных рядов и винных магазинов, возведенные тем же Бортниковым в начале 1790-х годов на берегу Вологды, по обе стороны устья Золотухи. Позднее, в 1820-х годах ко всем четырем башням моста вдоль речки были пристроены, кроме того, торговые ряды.

Об оригинальной архитектуре Каменного моста напоминают лишь существующие ныне на левом берегу Золотухи в несколько измененном виде две мощные трехэтажные башни с высокими, ступенчатыми куполами. «Мостовые» лавки сильно переделаны и приспособлены под магазины. От торговых рядов остался лишь корпус возле левой башни.

За Каменным мостом перед нами открывается широкая площадь Революции (бывшая Спасская, или Сенная) — современный центр Вологды. В конце XVIII — начале.

XIX века она составляла одну из главных частей созданного здесь нового пространственно-планировочного ансамбля. Три улицы — Ленина, Пушкинская и Ворошилова — соединяют эту площадь с Советской площадью (бывшей Плацпарадной), веерообразно сходясь к ее западной стороне.

Угол центрального из трех лучей — улицы Пушкина — со стороны площади Революции отмечает великолепный трехэтажный особняк бывшего Дворянского собрания (№ 14/21) — ныне Филармония. Дата его сооружения точно неизвестна: в 1780 году он уже существовал, а в 1822 году перешел в собственность городского дворянства. Угловая, закругленная часть здания с плоскими ионическими пилястрами и небольшим аттиком, а также хорошего рисунка и пропорций оконные проемы с легкими филенчатыми обрамлениями не оставляют сомнения в своей принадлежности русскому классицизму XVIII века (илл. 28).

32. Дом Левашова. 1829.

К этому же столетию может быть отнесен и вестибюль дома с широкой главной лестницей, ведущей наверх, в парадную анфиладу. Стены вестибюля, частично скрывающие подсобную галерею и лесенку на хоры, прорезаны красивыми арками с обрамлениями и украшены ионическими пилястрами. Особенно хорош большой, двусветный парадный зал с хорами, эффектно оформленный коринфскими пилястрами и сочным лепным карнизом с консолями и пальметками. Только более мелкие детали внутреннего убранства комнат — металлические печные дверцы, ограждения хор, ручки дверей и т. д., имеют явный позднеампирный характер. Все это говорит о том, что переделки XIX века не коснулись основных архитектурных форм здания.

Пушкинская улица выводит нас на Советскую площадь, северную сторону которой (ныне улица Ленина) занимали когда-то главные общественные сооружения города — здание Присутственных мест и дома губернатора и генерал-губернатора. В XVII веке здесь находились каменные палаты соляных дворов четырех богатейших монастырей Севера — Кирилло-Белозерского, Спасо-Прилуцкого, Соловецкого и Антониева-Сийского. Верхние этажи этих крупнейших гражданских построек Вологды того времени служили для жилья, а нижние, подклетные — для хранения соли и прочих припасов.

В ряде зданий по учице Ленина, впоследствии возникших на месте монастырских палат в результате их неоднократных перестроек, прослеживаются отдельные фрагменты древней архитектуры. Так, сводчатые, с толстыми стенами помещения первого этажа и узкий коридор второго в восточном крыле трехэтажного П-образного здания облисполкома (ул. Ленина, 15) являются частью палат Кирилло-Белозерского монастыря. Эти палаты подверглись коренной переделке в 1781 году в связи с размещением в них Присутственных мест, а затем многочисленным изменениям и достройкам в XIX веке, и в 1951–1954 годах.

Остатки соляного двора Спасо-Прилуцкого монастыря в виде массивных стен нижнего этажа и коробовых и сомкнутых сводов ряда его помещений сохранил также стоящий рядом бывший дом губернатора (ныне Управление милиции, ул. Ленина, 19), сооруженный в 1786–1792 годах. Последующие мелкие переделки мало изменили исключительно приятное и по композиции, и по оформлению фасадов двухэтажное здание. Строил его, вероятно, Бортников. Изящные и легкие формы классицизма XVIII века полностью определяют архитектуру этого дома. Фасады, обращенные на Советскую площадь и на Набережную Кедрова, украшены простыми пилястрами- лопатками в межоконных простенках и завершены гладким антаблементом. Окна их нижнего и верхнего этажей без наличников и объединены общей узкой рамкой. Слабые ризалиты в центре и по краям фасадов оформлены более нарядно — каннелированными пилястрами и фризом с декором. Позднейшему времени принадлежат балкон на «набережном» фасаде и одноэтажная пристройка на восточном торце.

Не менее интересной была и внутренняя отделка губернаторского дома, к сожалению, почти полностью утраченная. Сохранились только отдельные детали нарядной лепнины в зале и комнатах анфилады.

Напротив дома губернатора, на другой стороне Советской площади, расположено здание бывшего Странноприимного дома, более известное в литературе под именем мужской гимназии. В стенах этой гимназии учились многие, ставшие впоследствии широко известными, уроженцы Вологды, в том числе писатели В. А. Гиляровский, В. П. Засодимский и другие. Это одно из крупнейших в городе зданий создано в 1780-х-первой половине 1790-х годов. Первоначально оно состояло из двух отдельных построек — госпиталя и «большого дома для дворянства, несчастно рожденных и лазарета», возведенных, очевидно, по проекту Бортникова; в 1796 году они уже были объединены, а в XIX веке дважды значительно перестроены. О прежних монументальных формах архитектуры этого особняка говорят лишь сохранившиеся с некоторыми изменениями колонные портики главного, обращенного на площадь фасада (центральный и правый).

В начале Советского проспекта (№ 1), окруженная зеленью деревьев Детского парка, высится церковь Иоанна Предтечи «в Рощенье». Воздвигнута она около 1710 года. Это — характерный пример ярусного храма типа «восьмерик на четверике» рубежа XVII–XVIII веков. Двусветный четверик увенчан приземистым сосьмигранником с полусферическим куполом и главкой на круглом барабане. Однако по сравнению с аналогичными московскими храмами композиция этого здания сильно упрощена, формы утяжелены и лишены стройности. Огрубление заметно и в декоре — колонки на гранях восьмерика кургузые, а оконные наличники со стрельчатым верхом слишком плоские. Широко «расползшаяся» в стороны трапезная и невыразительная ярусная колокольня со шпилем, выдержанные в позднеампирных формах, появились в результате перестройки здания в 1860-х годах.

Внутри церковь Иоанна Предтечи украшена фресками, выполненными в 1717 году (илл. 29, 30). Правда, судить о них трудно: роспись не расчищена, за исключением нескольких фрагментов. Стенопись Предтеченской церкви представляет собой следующий этап по сравнению с фресками Софийского собора. Это — расцвет лубка и графики, когда цвет отошел на второй план. Мастера, работавшего в этой церкви, больше волнует контур, а не красочные соотношения. Какое-то трогательное сочетание примитивизма и виртуозности, профессионализма и лубочности, народности создает впечатление непосредственности, искренности, необычности художественного выражения.

«Роспись ее, — писал И. Э. Грабарь, — один из чудеснейших лубков, созданных русским искусством. Художник, украшавший эту церковь, обладал той драгоценной и поистине завидной отвагой, которая позволяла ему не смущаться самыми головоломными положениями и заданиями, и он выходил из них победителем. Все действующие лица его фресок так же бесконечно отважны, как он сам: не стоят, а движутся, не идут, а бегут, скачут, кувыркаются». Достаточно сравнить фрески с изображением «Пира Ирода» из Софийского собора и Предтеченской церкви, чтобы наглядно увидеть ту разницу, которая отделяет Дмитрия Плеханова от мастера-фрескиста начала XVIII века. В Софийском соборе эта сцена трактована традиционно: движения персонажей плавны, иногда замедленны, в манере письма чувствуются отблески былой монументальности. Художник Предтеченской церкви вводит в композицию ряд дополнительных лиц: появляются музыканты, играющие на странно изогнутых рогах. Саломея пляшет русскую вприсядку, а не едва переступая ногами и чуть покачивая плечами, как на софийской фреске. Здесь слишком много движения, суетливости, торопливости, перегруженности.

Фигуры даны в изломанных, нарочито изогнутых позах, линии перепутаны, как в каком-нибудь кружевном вологодском подзоре.

Точно так же, шумно и беспокойно, пронизанные новым, светским мироощущением, решаются и остальные сцены росписи церкви, в особенности связанные с событиями земной жизни Христа и Иоанна Предтечи. Традиционный «Страшный суд» исчез. Вместо него на западной стене появляются сюжеты из «Ветхого завета», «Песни Песней» и «Апокалипсиса», словно мастеру не хватало тем, в которых он мог бы запечатлеть свои жизненные наблюдения.

Сочетание лубочности и артистизма, очевидно, вообще характерно для вологодской живописи конца XVII — первой половины XVIII века. Например, небольшая восьмиугольная дощечка (40x27 см) с изображением птицы Сирин (Вологодский музей), происходящая из какой-то городской церкви, несет на себе тот же отпечаток соединения профессионального искусства с народным лубком. Сказочная вещая птица с женской головой и распростертыми крыльями держит корону и свиток с надписью: «Глас радости веселех праведных». Характер росписи жизнерадостный, несколько примитивный, грубоватый, хотя и не лишенный изящества, близок к аналогичным лубочным картинками. Зато цветовое решение — красная киноварная одежда, белый пояс, богатое оплечье, зелено-бело-красные перья крыльев, выделяющиеся на зеленоватом фоне, — говорит о мастерстве, о развитом чувстве декоративности.

Неподалеку от церкви Иоанна Предтечи находится деревянный двухэтажный особняк середины XIX века, принадлежавший Соковикову (Советский проспект, 20/28). Архитектурный облик его еще не утратил полнокровности, сочности ампирных форм. Особенно интересен портик в середине торцового уличного фасада. Две пары широко расставленных колонн, с антаблементом и треугольным фронтоном, поставленные на прямоугольный выступ нижнего этажа, образуют балкон с балюстрадой. Балконная дверь трактована как тройное «венецианское» окно с пышным наличником. Обращает на себя внимание характерная для того времени планировка дома с изоляцией этажей друг от друга, каждый из которых составлял самостоятельную квартиру.

33. Схематический план Заречья.

1 — Скулябинская богадельня; 2 — церковь Сретения на Набережной; 3 — ночлежный дом; 4 — дом адмирала Барша; 5 — церковь Иоанна Златоуста (Жен Мироносиц); 6 — «Дом свечной лавки»; 7 — церковь Дмитрия Прилуцкого (теплая); 8 — церковь Дмитрия Прилуцкого (холодная); 9 — дом Масленникова; 10 — дом Витушечникова; 11-дом Варакина; 12 — церковь Николы во Владычной слободе; 13 — Спасо-Преображенская церковь (Андрея Первозванного) во Фрязинове.

Близка Предтеченскому храму церковь Покрова «в Козлене» на углу улиц Урицкого и Первомайской (№ 12). Она сооружена в 1704–1710 годах «всеградцким даянием от пожарного времени и от всяких бедств защищения». Основные композиционные формы этих двух зданий — восьмерик с куполом и главкой на четверике — тождественны; различия заметны только в отдельных деталях убранства. Алтарная часть храма, его трапезная и колокольня полностью изменены в XIX веке.

Так же как в Предтеченской церкви, интерьер храма Покрова украшен стенописью (1710-е гг.). В ней заметны не только традиции ярославско-костромских фресок XVII века, но и явное влияние новой, светской живописи. Многие росписи почти целиком повторяют иллюстрации Библии Пискатора. Значительная часть изображений имеет характер гротеска, настолько экспрессивно изломаны фигуры, данные в различных ракурсах. Передача движения становится для мастера почти самоцелью. Цвет, как и в росписях Предтеченской церкви, не играет существенной роли, хотя в целом фрески здесь имеют общий серо-коричневый и бледно-голубоватый, блеклый тон. Роспись эта интересна тем, что она являет собой последний этап некогда великого и большого искусства стенописи.

В районе улицы Герцена сохранился целый ряд небольших деревянных особнячков, особенно характерных для облика Вологды XIX столетия. Когда-то эта улица была почти сплошь застроена подобными домами, принадлежащими преимущественно мелкопоместным дворянам. Фасады их были трактованы в духе архитектурных форм позднего классицизма, заимствованных из арсенала каменного зодчества. Таковы, например, особняк с четырехколонным портиком в центре (угол улиц Герцена и Ворошилова, 35/57), дом с резными фронтончиками и рустом внизу (угол улиц Герцена и Менжинского, 20/53) и дом с колоннами, карнизом и подоконными вставками (угол улиц Герцена и Менжинского, 26/44), а также два других дома, один — с аркадой (улица Менжинского, 57) второй — со светелкой (улица Менжинского, 59).

Свойственная издревле русскому Северу деревянная резьба также находила широкое применение в наружном убранстве этих особняков, представляя собой прекрасные образцы удивительного мастерства народных умельцев. Укажем хотя бы на дом с шестигранными вставками, заполненными розетками (угол улиц Урицкого и Ворошилова, 40/30), дом с кружевными наличниками (угол улиц Герцена и Калинина, 41) или особняк с розетками в стрельчатых тимпанах над окнами (улица Урицкого, 43).

Лучшим среди такого рода особняков является бывший дом Левашева (ул. Герцена, 37), построенный в 1829 году (илл. 32). Двухэтажный и сравнительно небольших размеров, он отличается от многих домов подчеркнуто монументализированным обликом. Его фасад украшен восьмиколонным ионическим портиком с треугольным фронтоном. Водруженный на аркаду нижнего этажа, портик придает значительность и представительность архитектуре здания. Ордерные формы выполнены свободно и уверенно, с большим мастерством. Великолепны и отдельные детали, характеризующиеся тонкой и одновременно сочной резьбой: капители колонн, надоконные украшения и особенно герб владельца, находившийся прежде на фронтоне (ныне в Вологодском музее). Позднейшие изменения касались интерьеров дома, которые сильно переделаны.

34. Вид на Заречье.

35. Церковь Сретения на Набережной. 1731–1735.

В юго-восточной части Вологды (Советский проспект, 47), уже за пределами собственно Нижнего посада, на высоком берегу реки, рядом с пристанью стоит небольшое каменное одноэтажное здание. Оно известно как Петровский домик и относится к концу XVII века (илл. 31). Этот дом принадлежал голландскому купцу И. Гутману, который вел широкую торговлю аптекарскими товарами в Москве, Вологде, Архангельске и других русских городах. В нем не раз с 1692 по 1724 годы останавливался во время своих посещений Вологды Петр I. В 1872 году в связи с 200-летним юбилеем со дня рождения Петра сильно обветшавшее здание, используемое под склад, было приобретено в собственность городом, и в 1885 году в нем был открыт мемориальный музей (в настоящее время — филиал Вологодского музея).

Переписная книга Вологды начала XVIII века так описывает этот дом: «. палата каменная о трех жильях, под ней погреб». Внешний облик дома искажен неудачной реставрацией на рубеже XIX–XX веков. Это особенно заметно по сухости и какой-то «заглаженности» фасадов с явно стилизованными деталями (наличники, входной портал, карниз) и новой крыше с фантастическими фигурными трубами. Древняя доска над входом с изображением герба Вологды, букв «Н. R. S.» («Голландские Республиканские Штаты») и датой «1704 г.» указывает на то, что Гутман являлся официальным представителем Голландии.

Интерьер дома во многом сохранил черты Петровской эпохи. Главное помещение — большая бесстолпная палата, перекрытая сомкнутым сводом с железными связями, — типична для жилья XVII века. Ее пространственное решение особенно выигрывает от контраста с примыкающими к ней двумя небольшими сводчатыми комнатками, одна из которых являлась сенями.

Не лишена привлекательности церковь на Богородском кладбище, сооруженная в 1837 году. Архитектура ее представляет собой образец развитого ампирного стиля. Главный фасад украшен хорошего рисунка дорическим портиком типа «в антах» — четыре колонны и пилястры по краям. Перекрытый фронтоном, портик поставлен на широкую арку полуовальной формы с двумя столбами внутри. Очень красиво тройное «венецианское» окно в центре, за колоннами портика. Высокий круглый барабан с колоколами в арочных проемах, увенчанный куполом с фонарем, эффектно завершает храм.

Заречье.

Часть города, раскинувшаяся на левом берегу реки Вологды, носит название Заречья. Она образовалась позже остальных. Еще в первой половине XVII века ее территория была застроена отдельными деревянными строениями. В дальнейшем, на протяжении второй половины XVII–XVIII столетий, развитие Заречья шло очень интенсивно: здесь возводились многочисленные деревянные и каменные жилые дома, приусадебные и хозяйственные постройки, храмы и общественные сооружения (илл. 33). Наиболее парадный облик приобрела набережная, где сосредоточились главные здания Заречья, составлявшие «лицо» города. Это — большей частью церкви и особняки, принадлежавшие купечеству.

36. Фрагмент фасада церкви Сретения на Набережной.

В северной части Заречья (Набережная VI армии, 63) находится один из лучших особняков Вологды эпохи классицизма. Он был сооружен вологодскими купцами Скулябиными в 1780-х годах. В 1848 году здесь был открыт дом призрения бедных граждан, поэтому здание обычно именуют Скулябинской богадельней. Это — интереснейший образец купеческой архитектуры, объединивший в себе жилье с торговыми помещениями. Его нижний этаж с толстыми стенами и сводчатыми комнатами занимали склады и лавки, в верхнем — располагались жилые комнаты и парадные гостиные.

Фасады дома решены индивидуально. Наиболее пышно и нарядно выглядит северный, главный, выходящий к реке. Центр его отмечен шестиколонным ионическим портиком с фронтоном, поставленным на широкую рустованную арку. Очень красивы сандрики над окнами второго этажа в виде полочек на консолях. Тонкий лепной декор фасада включает украшенный розетками фриз, карниз из ов и модульоны фронтона. Нижний этаж с западной стороны трактован как аркада с полуциркульными проемами. Сандрики над окнами верхнего этажа меняют свой рисунок в зависимости от местоположения: в центре они — треугольные, затем — полукруглые, а по краям такие же, как на главном фасаде. Роскошным было и убранство комнат дома (не сохранилось) с эффектными печами из цветных орнаментальных и сюжетных, так называемых расписных изразцов.

По Багровской улице выйдем прямо к церкви Сретения «на Набережной» (Набережная VI армии, 85) — одному из интереснейших архитектурных сооружений города (илл. 35). Она привлекает внимание подчеркнуто нарядным, декоративным обликом, выделяющим ее среди прочих храмов Заречья. Архитектура церкви выдержана в формах конца XVII века, хотя построена она в 1731–1735 годах. Своеобразен стройный, сильно вытянутый вверх основной кубический объем храма. К нему с востока примыкает одноапсидный алтарь, а с запада — двухэтажная трапезная, фасады которой по своей композиции напоминают жилые дома. Завершающее куб церкви пятиглавие с широко расставленными, тонкими барабанами глав еще более усиливает изящность ее архитектуры.

37. Дом адмирала Барша. 1780-е гг.

В убранстве церкви Сретения, столь характерном для «московского барокко» — последнего этапа в развитии древнерусской архитектуры, — еще сильны свойственные этому стилю жизнерадостность, праздничность. Однако декор во многом приобрел новые черты. Углы храма, трапезной и нижнего яруса колокольни оформляют уже не колонки, а пилястры, и венчает каждый из этих объемов, а также алтарь и барабаны глав оригинальный зубчатый карниз из кронштейнов-«городков», на верху храма удвоенный. Оконные и дверные проемы несут пышные наличники со своеобразными «разрезными» фронтонами. Самое же примечательное — широкое использование в декоративном убранстве церкви полихромных изразцов (илл. 36), что является уникальным для вологодского зодчества.

Майоликовые плитки зеленого цвета с желто-белым растительным орнаментом искусно введены в пилястры и карнизы, а также в основные части наличников.

Псевдоготические верхние ярусы колокольни вместе с ее шпилем и двумя крыльцами появились во время перестройки храма в середине 1830-х годов.

38. Церкви Дмитрия Прилуцкого (холодная, 1710–1711, теплая, 1750–1759) на Наволоке.

Рядом с церковью расположен небольшой двухэтажный особняк дворцового типа (Набережная VI армии, 87). Первоначальный владелец его неизвестен. В конце XIX века в нем размещался ночлежный дом. Здание построено в 1777 году, о чем свидетельствует дата на главном фасаде — цифры на постаментах четырех пилястр (илл. 39). Композиционное построение этого фасада и особенно его нарядное архитектурное оформление довольно близки архиерейским палатам Иосифа Золотого, Трактовка этажей, завершенных антаблементами, чуть выступающий ризалит в центре, рустовка внизу, пилястры вверху и, наконец, вычурные оконные наличники — все напоминает по стилю палаты, возведенные несколько ранее.

В этом особняке интересны не только изящная, тонкая барочная обработка фасадов, но и его интерьеры, где причудливо переплелось новое со старым. Наружная лестница прямо со двора ведет на второй этаж; все помещения по традиции еще перекрыты сводами. Однако эти типично древнерусские приемы соседствуют с симметричностью планировки дома и с анфиладностью комнат, что характерно для XVIII столетия.

Исключительно изящен двухэтажный особняк адмирала И. Барша (позднее принадлежал губернскому правлению) на Набережной VI армии (№ 101). Построенный в 1780-х годах, он хорошо сохранил свой прежний облик (илл. 37). Архитектура здания характерна для того периода, когда в Вологде на смену барокко приходит классицизм, но, как обычно для провинции, с некоторым запозданием. Правда, оба стиля объединены здесь очень тонко и гармонично, что говорит о незаурядном таланте зодчего. Система построения фасада чисто классицистическая: в межоконных простенках — широкие плоские коринфские пилястры высотой в два этажа, над ними — антаблемент с сухариками в карнизе. Но изысканный лепной декор фасада с превосходно прорисованными отдельными деталями явно тяготеет к барокко. Разнообразные пышные гирлянды в изобилии украшают верхние части пилястров, фриз антаблемента, обрамления оконных проемов. Об уходящем стиле напоминают, кроме того, овальные медальоны обрамления над нижним рядом окон и фигурные «подоконники» под верхним, а также вычурная железная балюстрада по краю кровли. Во внутренних помещениях кроме общей порвоначальной планировки анфиладного типа интересны сохранившиеся сомкнутые и коробовые своды кладовых нижнего и лепнина в большом зале второго этажей.

Весьма своеобразна церковь Иоанна Златоуста (иначе называемая Жен Мироносиц) конца XVII века на углу Набережной VI армии и улицы Энгельса (№ 105/1; илл. 34). По своему живописному объемному построению она почти повторяет Константино-Ееленинский храм. Двухсветный куб на подклете также завершен пятиглавием с пониженными прямоугольными пристройками — алтарем и папертью; колокольня расположена у северо-западного угла. Правда, паперть охватывает здесь не только западную, но и северную стороны куба. Что касается декоративного убранства здания, то оно более лаконично. Стены с карнизами (на уровне подклета, алтаря и основания кокошников) членятся простыми пилястрами на три прясла, плавно переходя вверху в полукружия закомар. Оконные наличники довольно просты по форме, барабаны глав менее декорированы. Несколько наряднее колокольня с мощным двухъярусным четвериком внизу и легким восьмериком звона, увенчанная стройным шатром со слухами и маленькой главкой.

39. Ночлежный дом. 1777.

40. Дом Масленникова. 1780-е гг.

41. Дом Витушечникова. 1822–1823.

Вблизи церкви Иоанна Златоуста расположен купеческий двухэтажный особняк, обычно называемый, в связи с позднейшим размещением в нем епархиального склада церковных вещей, «Домом свечной лавки» (Набережная VI армии, 111).

Время сооружения этого здания точно неизвестно. Судя по плану города 1781 года, где оно уже обозначено, и особенно по характеру самой архитектуры, дата его строительства- 1770-е годы. «Дом свечной лавки», так же как и особняк Барша, интересен переплетением стилистических форм барокко и классицизма. Общая композиционная схема их фасадов с крупными пилястрами однотипна, хотя в «Доме свечной лавки» появляются слабые выступы типа ризалитов в центре и по краям. Однако трактовка отдельных деталей в купеческом особняке совершенно иная. Пилястры здесь каннелированные и неожиданно заканчиваются розетками с прихотливыми завитками вместо капителей. Фриз антаблемента украшают барочные вставки типа.

Раковин, чередующиеся с классическими триглифами. В духе раннего классицизма выдержаны четкие и легкие обрамления окон с «полотенцами» над нижним рядом и филенчатыми нишами с переплетенными кругами под верхним.

О прежней великолепной отделке интерьеров дает представление хорошо сохранившийся парадный зал второго этажа. Стены его украшены фигурными рамками-филенками; в центре каждой из стен (за исключением прорезанной окнами) — неглубокие арочные ниши, в глубине которых стоят пирамидальные обелиски, увенчанные вазами. Парадный декор зала дополняет пышная лепнина плафона.

42. Дом Варакина. Начало XIX в.

Сразу же за мостом, на набережной, стоят две церкви — холодная и теплая — Дмитрия Прилуцкого «на Наволоке» (Набережная VI армии, 119а и 121). На низком, наносном берегу реки, ранее обычно затопляемом в половодье, который издревле назывался «наволок», церкви образуют необычайно живописную группу (илл. 38). Сооружение рядом двух одноименных храмов-холодного (летнего), предназначенного для службы только в летний период, и теплого (зимнего), действующего круглый год, типично для русского Севера. Более крупный по размерам холодный храм построен в 1710–1711 годах. Предание связывает его возникновение с пребыванием в конце XIV века в Вологде известного церковного деятеля Дмитрия Прилуцкого. После причисления Дмитрия к лику святых хозяин дома, в котором якобы он останавливался, основал в честь него часовню, уступившую место деревянному, а потом и каменному храму. Расположенная рядом, с северной стороны его, маленькая теплая церковь с колокольней сооружена между 1750–1759 годами вологодским купцом А. Рыбниковым.

Архитектура холодного храма отмечена нарочитой консервативностью форм с сильным налетом провинциализма. Приземистое, кряжистое здание на подклете, с пятигранным алтарем и четырехскатной кровлей увенчано пятью непропорционально маленькими, широко расставленными, главами. Устаревшим для начала XVIII века выглядит и его скупой декор — фриз с круглыми нишками и ряд крупных кокошников над ним, а также аркатура на тонких шеях глав. Западный фасад церкви Дмитрия Прилуцкого сильно изменен пристроенной позднее крытой папертью с крыльцом-всходом.

Менее архаичен маленький теплый храмик. Прямоугольный в плане, с двумя алтарными апсидами, он сильно вытянут в длину и имеет над восточной частью двухъярусную декоративную главку. Стены его оформлены скромно — простыми пилястрами и карнизом с сухариками. Гораздо выразительнее колокольня, примыкающая к храму с западной стороны. Ее широкий нижний ярус служит папертью, над центром которой возвышается четверик и два поставленных друг на друга восьмерика, увенчанные главкой. И композиция, и убранство колокольни в виде спаренных плоских пилястров по углам и барочных наличников окон характерны для новой эпохи. Однако в ряде деталей — в перспективном портале, зубчатом карнизе — еще чувствуется живая связь с древней Русью.

Дальше на Набережной VI армии расположен бывший дом Масленникова (№ 127), относящийся к 1780-м годам, то есть времени расцвета в Вологде классицизма (илл. 40). Центр этого одноэтажного особняка выделен надстройкой полуэтажа, некогда увенчанного легким аттиком. Подобный композиционный прием, хотя и с некоторым запозданием, явно заимствован из петербургской архитектуры середины XVIII века. Характер деталей убранства фасада дома указывает на широкое использование типичных форм классицизма. Таковы прямоугольные нишки вверху и внизу окон, сандрики над ними в центральной части и изящный завершающий карниз с гирляндами и сухариками. Оригинальные пилястры с «филенчатой» разделкой и кругами в середине (и ныне утраченными капителями из скрещенных веток) безусловно местного происхождения и еще связаны с барочными традициями.

Монументальность и представительность отличают большой трехэтажный особняк, выстроенный в 1822–1823 годах Витушечниковым, одним из богатейших промышленников города (Набережная VI армии,131). Первоначально дом имел центральную часть в три этажа и более низкие боковые. В конце XIX века, после надстройки третьего этажа над боковыми частями и пристроек со стороны двора, он приобрел современный облик (илл. 41). Архитектура этого здания характерна для зрелого классицизма. Однако его главный фасад обнаруживает некоторую суховатость и плоскостность обработки. Центр дома, завершенный треугольным фронтоном, украшают в двух верхних этажах коринфские пилястры, легкие треугольные сандрики и межоконные ромбические вставки; при перестройке эта часть почти не претерпела существенных изменений.

В ряде комнат дома, расположенных анфиладой, сохранились превосходные красного дерева двери с золоченой резьбой и белые кафельные печи классицистического характера. Особенно интересны печи с пилястрами, карнизами и аттиками, украшенные великолепными изображениями на темы античной мифологии.

43. Церковь Николы во Владычной слободе. 1669.

44. Спасо-Преображенская церковь во Фрязинозе. Ок. 1670 г.

К купеческим особнякам принадлежит и соседнее двухэтажное здание — бывший дом Баракина (Набережная VI армии, 137). Он показан уже на плане города 1781 года. Но многочисленные перестройки изменили его архитектуру, отчего особняк приобрел формы, характерные для начала XIX века (илл. 42), В центре его фасада выступает ризалит, завершенный обычным треугольным фронтоном. Нижний этаж его рустованный, а верхний украшен коринфскими пилястрами. Своеобразен лепной растительно-орнаментальный декор в филенках над окнами боковых частей, обнаруживающий тесную связь с народной резьбой по дереву. Интерьеры дома сильно переделаны.

В стороне от набережной (улица Гоголя, 108) возвышается церковь Николы «во Владычной слободе», издревле принадлежавшей вологодским архиепископам (илл. 43). Она возведена «посадскими людьми» в 1669 году и является самым древним из сохранившихся в городе храмов после Софийского собора. Архитектурные формы ее частично искажены позднейшими перестройками. Однако здание выглядит монументально и величаво, что вообще было характерно для вологодских храмов середины XVII века, во многом подражавших еще Софийскому собору. Высокий могучий куб на подклете был завершен эффектной купой из пяти тесно поставленных световых глав. Трехчастное членение фасадов на прясла с крупными декоративными закомарами-кокошниками вверху, отрезанными от стен карнизом, типично для XVII века. Необычны декоративные лопатки, украшенные ширинками и на половине своей высоты переходящие в пучки из трех колонок. Пониженные алтарь и трапезная сильно перестроены в XVIII веке. Интересна сохранившаяся восточная часть подклетного этажа в форме двух апсидных полукружий, уже известная нам по ряду храмов города. Контрастно по отношению к церкви выглядит стоящая с западной стороны трапезной колокольня XVIII века. Ее стройный, изящный столп из четверика, восьмигранного яруса звона и двух небольших восьмеричков над ним легко и свободно устремляется вверх. Подобные колокольни весьма характерны для Вологды этого времени.

Исключительно своеобразен интерьер церкви, имеющий необычную, двухстолпную конструкцию, внешне никак не выявленную и даже скрытую за привычными для XVII века формами. Два мощных столба поставлены в центре обоих этажей здания. Внизу, в подклете, они поддерживают простые коробовые своды, вверху, в основном помещении, служат опорой более сложной системы перекрытия. С каждого столба здесь на западную и восточную стены перекинуты две большие арки и на боковые — одна меньшего пролета. Они несут три продольно направленных коробовых свода, прорезанных пятью барабанами на парусах: в центре — главным и по углам — малыми, которые опираются не только на своды, но также и на угловые части стен. Эта исключительно смело разработанная конструкция свидетельствует о создании русскими зодчими новых пространственных форм сводчатых церковных сооружений благодаря успешному решению сложной инженерно-технической проблемы сокращения внутренних опор. Двухстолпие сравнительно редко встречается в древнерусском культовом зодчестве, составляя совершенно особый архитектурный тип среди храмовых зданий XVI–XVII веков, распространенный преимущественно на северо-востоке Руси, в том числе и в Вологде. В 1793 году интерьер Никольского храма получил пышную барочную отделку, сохранившуюся частично и сейчас.

В южной части Заречной стороны в XVI–XVII веках располагалось дворцовое село Фрязиново. Здесь селились иностранцы, в основном приезжие купцы из разных стран, именовавшиеся в древней Руси «фрязинами». Около 1670 года (по другим источникам — в 1687 г.) во Фрязинове, на берегу реки была возведена Спасо-Преображенская (иногда называемая также Андрея Первозванного) церковь (Набережная VI армии, 205), существующая и по сей день (илл. 44). Внешне она выглядит очень эффектно и выразительно, хотя по композиции традиционна для храмов Вологды XVII-начала XVIII веков: кубический, первоначально пятиглавый объем с пониженным прямоугольным алтарем и папертью. Подклет, в котором располагается придел Андрея Первозванного, с выдвинутой восточной частью в виде двух апсид также типичен для многих памятников Вологды. Наружное убранство здания сильно изменено, но, судя по отдельным сохранившимся фрагментам (столбы паперти, завершающий куб карниз и редко расставленные кокошники), было довольно эффектным. От пятиглавия остался лишь центральный барабан с главой.

Примыкающая с запада к паперти церкви колокольня, безусловно, одна из лучших в Вологде. Нижний ярус ее трактован как обычное крыльцо с открытыми арками (позднее заложены и укреплены контрфорсами) на столбах- кубышках, с висячей гирькой. Он несет стройный восьмигранный столп со звоном вверху, увенчанный нарядным шатром с двумя рядами слухов и миниатюрной главкой. Прежде, до перестроек нижнего яруса и открытой лестницы, ведущей от крыльца на паперть, ко входу в храм, колокольня, вся сквозная и ажурная, отличалась удивительной легкостью.

Особенно интересен интерьер Спасо-Преображенской церкви, аналогичный Никольскому храму. Здесь мы находим те же два мощных столба в центре помещения с тождественной системой сводов и пятью световыми барабанами глав (малые отверстия позднее заложены). Отличие заметно только в использовании дополнительных арочек под угловыми барабанами. Очевидно, двустолпие являлось своеобразной архитектурно-конструктивной формой вологодских храмов XVII века, связанной с определенным кругом местных мастеров, которые продолжали традиции своих предшественников, еще в XVI веке создавших двустолпные храмы в Спасо-Прилуцком и Кирилло-Белозерском монастырях.

Спасо-Прилуцкий монастырь.

В двух километрах северо-восточнее Вологды, в излучине, или в «луке», реки расположен Спасо-Прилуцкий монастырь — один из крупнейших монастырей Севера, великолепный архитектурный ансамбль древней Руси (илл. 45). Опоясанный могучими крепостными стенами с высокими мощными башнями, этот ансамбль особенно живописен со стороны пологого берега Вологды и расстилающихся заливных лугов. Яркая зелень низменной поймы еще более оттеняет торжественно-величавую суровость его архитектуры (илл. 46).

Основал обитель в 1371 году Дмитрий Прилуцкий — видный деятель русской церкви второй половины XIV века, друг и сподвижник Сергия Радонежского, так же как и он убежденный сторонник объединения русских земель вокруг Москвы. «Устроение» Дмитрием новой обители близ Вологды нашло прямую поддержку у князя Дмитрия Донского, так как отвечало стремлению Москвы утвердиться в северных землях. Значение монастыря как форпоста Московского княжества в борьбе, в первую очередь с Новгородом, за овладение Севером хорошо понимали и все последующие московские князья, а затем и цари, которые не оставляли его своими дарами, заботились об его благосостоянии.

В XV–XVI веках Спасо-Прилуцкий монастырь являлся одним из крупнейших и наиболее известных на Севере. Об этом свидетельствует использование государями в походах на Казань его прославленных «святынь»: в начале XVI века Иван III брал чудотворную икону Дмитрия Прилуцкого, а в 1552 году Иван IV — Киликиевский крест. Великие князья и цари неоднократно ездили в монастырь на богомолье (Василий III, Иван IV и другие), а игумены его присутствовали на «избирательных» соборах, созываемых для утверждения на Московском столе нового царя: в 1598 году — Бориса Годунова и в 1613 году — Михаила Федоровича.

Спасо-Прилуцкий монастырь — важный военно-стратегический пункт, расположенный на дороге, ведущей из Вологды в Белозерск, Великий Устюг, Пермь и другие города. Первоначально все постройки обители и ограда были деревянными. С начала XVI века в нем начинают возводиться каменные здания. Сооружается большой соборный храм Всемилостивого Спаса, положивший начало новому архитектурному ансамблю. До конца XVI века создаются и другие крупные каменные здания: трапезная палата с храмом и главные ворота с надвратной церковью.

В начале XVII века, в эпоху «Смутного времени», монастырь претерпел много бедствий, неоднократно подвергаясь нападениям и грабежам со стороны интервентов и прочих «воровских» людей. Но, несмотря на тяжелые годы, он быстро оправился. В середине XVII века здесь вновь развернулось каменное строительство. Мощная каменная ограда с башнями надежно обезопасила монастырь от вражеских набегов. Сооружаются новая колокольня, а также различные жилые и хозяйственные постройки.

Все последующее строительство на территории обители в XVIII–XIX веках было незначительным и ограничивалось лишь отдельными переделками и ремонтами.

В архитектуре русских монастырей XVI–XVII веков есть особая поэтичность. Нередко они настолько сливаются с природой, что трудно даже представить себе то или иное место без этих сооружений, так они неотделимы от окружающего пейзажа. Очертаниями стен они вторят рельефу, как бы вырастая из земли-матери, и лишь только мощные, мужественные и величавые башни, возвышаясь над округой, как бы противостоят природе, ее естественным формам, как порождения человеческих рук. Таков и Спасо- Прилуцкий, один из красивейших и своеобразнейших монастырей Севера.

Уже издали отчетливо виден могучий пояс каменных стен с башнями, окружающий монастырь. О времени его сооружения сообщает надпись на каменной доске, украшающей снаружи Святые ворота: «Лета 7164 (1656), Августа в 1 день сделан сей град около Прилуцкого монастыря… монастырскою казною». Начало возведения стен относится к рубежу 1640-1650-х годов, ибо в 1654 году, согласно описи, оно уже шло полным ходом.

Новые каменные стены превратили Спасо-Прилуцкий монастырь в сильную крепость. Это строительство — важный этап военнооборонительных работ, которые развернулись на Руси в середине XVII века. В плане ограда образует неправильный четырехугольник общей протяженностью около 950 м с башнями по углам и в середине западной стороны. Толщина стен превышает 2 м, высота колеблется в зависимости от их оборонного значения, достигая на южной и восточной сторонах, обращенных к дороге и не имеющих естественных препятствий, 7 м. Устройство стен характерно для крепостного строительства XVII века. С наружной стороны они имели три яруса бойниц, форма которых была различна: арочные — в подошвенном бою; тонкие, длинные — в среднем; косые и узкие, со ступенчатым завершением — в верхнем ярусе. Венчание стен по древней традиции было сплошным, не расчлененным на отдельные зубцы.

Мощные и суровые башни на северном, южном и восточном углах ограды сильно выступают за линию стен, тем самым увеличивая сектор обстрела. Высокие, 16-гранные, они имели несколько ярусов бойниц и завершены машикулями с различными зубцами (илл 46). Прежде башни венчали деревянные шатры со смотровыми вышками (современные фигурные шатры XVIII века). Интересна внутренняя конструкция этих башен с мощным круглым столбом в центре. Проходя через все яруса, столб являлся опорой для балок настила перекрытий и для шатра. Своеобразные ниши в столбе — «каменные мешки» — служили для хранения пороха и прочих боеприпасов. Особенно монументальны две башни — южная (илл. 47) и восточная, выделяющиеся своими большими размерами и декоративной обработкой зубцов.

45. Спасо-Прилуцкий монастырь. План.

I — стены и башни; 2 — Спасский собор; 3 — Введенская церковь и трапезная палата; 4 — старые настоятельские покои; 5 — галерея-переход; 6 — соборная колокольня; 7-церковь Екатерины; 8 — церковь Всех святых; 9 — корпус братских келий; 10 — летние настоятельские кельи;

II — галерея при кладовых; 12 — монастырские кладовые; 13 — надвратная Вознесенская церковь; 14 — колокольня; 15 — зимние настоятельские кельи (гостиница); 16 — могила К. Н. Батюшкова; 17 — церковь Александро-Куштского монастыря.

По сравнению с остальными угловыми западная башня — восьмигранная и отличается подчеркнутой декоративностью (илл. 50). Рельефные полуколонки и валики образуют роскошный наряд на ее наружных гранях в виде двухъярусных арок. Даже бойницы получили здесь нарядную обработку в виде кругов, а зубцы приобрели форму характерных «ласточкиных хвостов». Тихие воды заросшего ряской пруда на территории монастыря, в которых эта своеобразная, не похожая по архитектуре на все другие, башня постоянно отражается, образуют особый уголок, овеянный прелестью поэзии старины (илл. 49).

Посередине обращенной к реке стены расположена небольшая четырехгранная проездная башня, завершенная деревянным шатром. В нижнем ярусе ее находятся «водяные» ворота, в верхнем — маленькая «палатка», а в шатре — «чердачок караульный», где помещались также «часы боевые невеликие». По правилам обороны проезд сделан с изломом. Оформление башни строгое и лаконичное: пилястры с нишками по углам и простые бровки над бойницами. Поэтому, несмотря на свои размеры, она выглядит довольно внушительно (илл. 48).

В северной стене находится прежний главный въезд в монастырь — так называемые Святые ворота с небольшой надвратной церковью Вознесения. Они являются древнейшей частью монастырской ограды, возникшей еще в конце XVI века, когда все остальные стены с башнями были деревянными. Уже в 1590 году был освящен сооруженный над ними храм во имя Федора Стратилата (переименован в 1815 г.), святого воина, покровителя русских в ратном деле.

46. Спасо-Прилуцкий монастырь. Общий вид.

Святые ворота сохранили свои древние арочные проемы: большой — для проездов и малый — для путников. Особенно выразителен наружный фасад ворот. Многократно повторенные, уходящие в толщу стены стрельчатые арки на колонках с дыньками образуют великолепный перспективный портал большого проезда. Оттеняясь легким, тоже килевидным «наличником» малой арки, он еще более подчеркивает гладь стен храма.

Возвышающийся над воротами Вознесенский храм очень прост по композиции и в то же время оригинален. Кубический, он по образцу древнейших надвратных сооружений.

Руси лишен апсид, этого типичного элемента церковного здания. Северный и южный фасады его обработаны тремя лопатками — две по углам и одна посередине, что приводит к необычному членению стен на два прясла. Единственным украшением их служит узкий пояс прямоугольных нишек и поребрика на верху стен. Завершает храм одна световая глава, первоначально водруженная на три ступенчато-пирамидальные яруса кокошников (кровля изменена на купольную в 1815 г.). Кокошники не отвечали конструкции сводов и являлись декорацией, усиливающей стройность силуэта здания. Барабан главы с узкими проемами и оригинальным покрытием (яблоко и крест поздние) имеет вверху широкую полосу декора из стрельчатого аркатурного фриза и рядов прямоугольных и круглых нишек с бегунцом и поребриком между ними. Этот своеобразный убор, появляющийся в зодчестве Северо- Восточной Руси еще в конце XV века, объединяет в себе орнаментальные мотивы новгородско-псковского и московского происхождения. В XVI столетии он становится характернейшим элементом наружного убранства построек Севера, где постоянно сталкивались художественные влияния Москвы и Новгорода.

47. Южная башня ограды Спасо-Прилуцкого монастыря. 1656.

Двухчастное членение стен церкви, редко встречающееся в древнерусском зодчестве, отражает ее особую внутреннюю структуру — двустолпную конструкцию здания. Два сравнительно тонких, четырехгранных столба в середине помещения с помощью системы арок, известной нам по храмам Вологды, поддерживают своды. Между столбами расположена невысокая каменная алтарная преграда; в верхней части их для облегчения устроены разгрузочные арочки. Центральный коробовый свод прорезан световым барабаном на парусах, а угловые части перекрыты оригинальными ступенчатыми сводиками псковского типа. Эта двустолпная конструкция с некоторыми модификациями получает в XVII веке широкое распространение на Севере, особенно в вологодских храмах.

Рядом с Вознесенской церковью над стеной высится стройная, оригинальная колокольня. Четырехгранная призма с легким восьмериком звона завершается вытянутым шатром и главкой. Колокольня построена в 1729–1730 годах, но еще в традициях древней Руси и, по-видимому, на основе существовавшей здесь в конце XVII века каменной часовни «о четырех стенах».

Через современный вход близ северной башни войдем на территорию монастыря (илл. 45). Прямо перед нами высится главное здание ансамбля — монументальный Спасский собор. Воздвигнут он в 1537–1542 годах взамен сгоревшего деревянного. Время сооружения здания было зафиксировано торжественной храмоздательной надписью на каменной плите, вставленной в его стены возле входа, на паперти. Москва, заинтересованная в скорейшем окончании строительства собора, в 1541 году специальным указом от имени Ивана Грозного освобождает на пять лет монастырские вотчинные села и деревни от всяких податей, обеспечив тем самым необходимые средства на его достройку.

Огромное, чрезвычайно величественное здание Спасского собора царит над всем комплексом (илл. 51). Его могучий кубический объем с тремя апсидами поставлен на высокий подклет, окруженный галереей, и завершен торжественным пятиглавием. Фасады четко расчленены широкими пилястрами с простыми карнизами-полочками на три прясла, заканчивающиеся крупными килевидными закомарами — большой, сильно возвышающейся в середине и меньшего размера по бокам. Второй, дополнительный ярус закомар (по одной над каждым пряслом) создает непосредственный переход к барабанам, увенчанным пологими куполами. Такое построение завершения образует постепенное нарастание масс к центру, сообщая всему собору необыкновенную динамичность. Пирамидальность композиции окончательно закрепляет пятиглавие: низко посаженные боковые главы еще четче выявляют сильно укрупненную, высоко поставленную центральную, основную главу.

Столичное происхождение подобного типа соборного храма бесспорно. Москва стремилась в это время утвердить на Севере свои архитектурные формы как общерусские, противопоставив их различным, в частности, новгородским, влияниям. Спасский собор — один из лучших и оригинальных образцов этого нового направления, ярко выразившего торжество и величие централизованного Русского государства.

Однако мастера, создававшие храм, добились неповторимого своеобразия облика здания. От московских сооружений первой половины XVI века его отличает лаконизм, скупость обработки фасадов: легкая удвоенная полочка- уступ на пилястрах, простой карниз, гладкие, лишенные декора плоскости стен, узкие оконные проемы без наличников, с сильными откосами. Лишь верхние части барабанов глав украшены широкими поясами кирпичного декора, как бы противопоставленного строгости фасадов здания. Ряды бегунца, прямоугольных нишек и килевидных арочек на боковых барабанах дополнены на центральном поребриком и керамическими балясинами. Эти орнаментальные мотивы хорошо известны по многим памятникам XV–XVI веков Москвы и Пскова, хотя и несколько в иной комбинации. Их особая интерпретация, уже отмеченная ранее в надвратном Вознесенском храме (которая встретится нам далее неоднократно не только в зданиях Прилук, но и Кириллова, Ферапонтова, Белозерска), заставляет говорить о местных художественных чертах в зодчестве Севера. В сочетании с сурово-лаконичной трактовкой фасадов они придают Спасскому собору особый колорит, который складывается на местной почве именно в данный период.

Собор с трех сторон (кроме восточной) окружает двухъярусная галерея с эффектными стрельчатыми арками над каждым пролетом. В середине XVII века ее перестроили в обычную крытую паперть с примыкающей с севера к алтарю ризничной палаткой (переделана в 1759 г.). На паперть выходят перспективные порталы входных проемов, обрамленные колонками и с килевидным верхом.

48. Спасо-Прилуцкий монастырь. Южная сторона ограды.

49. Спасо-Прилуцкий монастырь. Вид со двора.

50. Фрагмент западной башни Спасо-Прилуцкого монастыря. 1656.

Против главного, западного портала Спасского собора расположено большое крыльцо с лестницей, выдержанное в традиционных формах XVII века. Толстые кувшинообразные столбы поддерживают двойные арки с висячей гирькой. Шатровый верх крыльца в XIX веке был заменен двускатной крышей.

Интерьер собора с четырьмя могучими столбами, поддерживающими своды, величествен и строг. О его древнейшем внутреннем убранстве судить трудно. Известно, что из этого собора происходит великолепная икона «Дмитрий Прилуцкий» (илл. 58) прославленного художника древней Руси XV–XVI веков Дионисия и «Киликиевский крест» (оба памятника хранятся в Вологодском музее). Средник иконы «Дмитрий Прилуцкий» занимает поясное фронтальное изображение святого, четко рисующееся на золотом фоне. Лицо его передано обобщенно, силуэтно. В одной руке у него свиток, другая замерла в благословляющем жесте. На Дмитрии темно-вишневый плащ, из-под которого видны зеленые одежды. Золотой фон усиливает отвлеченную, бесстрастную торжественность образа. На полях, в клеймах (илл. 59), развертываются различные сцены из жизни Дмитрия, которые как бы противостоят величаво-степенному, застывшему изображению святого. Движение в этих сценах всюду замедленно, оно выражается больше через легкие наклоны голов и разнообразие поз.

Дионисий избегает резких тонов. Икона выдержана в светло-зеленой гамме, лишь темно-вишневый плащ выделяет центральную фигуру. В целом же колорит строится на тончайших соотношениях цветовых пятен с преобладанием различных оттенков зеленого.

Эта икона, великолепная по своему живописному мастерству, почти единственный свидетель работ Дионисия в Спасо-Прилуцком монастыре, куда он был в свое время приглашен князем Андреем Владимировичем.

Так называемый Киликиевский большой запрестольный крест (159X88 кв. см), деревянный двусторонний восьмиконечный, украшен медной золоченой басмой и 84 резными костяными иконками. Название свое он получил от греческой Киликийской области, откуда его якобы в древности привезли. По преданию, в XIV веке он был принесен Дмитрием Прилуцким из Переславля и водружен на месте будущего Спасо-Прилуцкого монастыря. В отличие от уже известной нам вологодской объемно-пластической скульптуры, крест по манере резьбы относится к традиционному плоскостному направлению, характерному для памятников древней новгородской деревянной резьбы. На лицевой его стороне расположены «Распятие» (илл. 55) с полуфигурами предстоящих, «Спас нерукотворный» (илл. 57), различные святые и ряд евангельских сцен. На оборотной стороне — «Предста царица» (илл. 56), «Покров богоматери», «Введение во храм», «Успение», столпники и многочисленные святые.

51. Спасский собор Спасо-Прилуцкого монастыря. 1537–1542.

Рельефы эти разновременны. «Успение» и «Предста царица», явно привнесенные сюда с какого-то другого произведения, можно датировать XV веком. Стилистически единую группу составляют костяные иконки первой трети XVI века. Они полны того «удивительного изящества, которым характеризуется искусство Дионисия». Остальная, большая часть грубых и примитивных изображений относится к более позднему времени (XVII–XVIII вв.).

Наиболее интересны в художественном отношении рельефы второй группы: «Распятие», «Спас нерукотворный» (лицевая сторона), «Константин и Елена», «Борис и Глеб», «Ефрем и Савва» и святители (оборотная сторона). Изображение Ефрема Новгородского (ученика Саввы Вишерского, с которым он обычно изображался) подтверждает датировку этой группы рельефов, ибо Ефрем был канонизирован в первой половине XVI века. Иконка Киликиевского креста — одно из первых изображений святого.

Перечисленные композиции принадлежат руке незаурядного мастера, воспитанного на традициях деревянной северной плоскостной резьбы и хорошо знакомого уже с творчеством Дионисия. Об этом говорят его изящно удлиненные, чуть суховатые, но изысканные фигуры. Он виртуозно владеет линией, уверенно врезая ее в поверхность кости, ювелирно отделывает детали. Он умеет создать иллюзию пространства и высоты рельефа, лишь слегка углубляя фон или проводя две-три дополнительные линии. Такой низкий и плоский рельеф с крупными собранными массами, очевидно, был вообще характерен для резных изображений вологодско-кирилловского круга, особенно для произведений мелкой пластики XVI века, выполняемых в дереве и кости.

52. Казенный двор Спасо-Прилуцкого монастыря.

Именно в такой манере исполнена «Троица» на костяной панагии Духова монастыря в Вологде (конец XV-начало XVI в., Вологодский музей). Правда, мастер, создавший ее, не испытал воздействия Дионисия. В его произведении ясно проступает народное начало, благодаря чему вся панагия с изображением коренастых, большеруких фигур поражает удивительным сочетанием наивности и тонкости пластического чувства.

Однако большинство северных резчиков, в отличие от мастеров центральных областей, находившихся под воздействием творчества Андрея Рублева, пошло за школой живописи Дионисия. Развивая ее творческие достижения и привнося в нее местные, самобытно-народные черты, они сумели создать свою манеру резьбы, отличительной особенностью которой является линейно-плоскостный характер.

К тому же кругу памятников северной плоскостной резьбы относятся и царские врата XVI века из Спасского собора (Вологодский музей), украшенные стилизованным растительно-геометрическим орнаментом.

В северо-западном углу паперти Спасского собора сохранилась нижняя часть древнейшей колокольни монастыря, возведенной одновременно с храмом. Она состоит из подклета и восьмигранного первого яруса столпа, перекрытого внутри сводом. Опись 1623 года так характеризует эту постройку: «..да колокольница при соборной церкви каменная, о одном верхе, а под колоколы церковь — Три Святителя». Очевидно, в первом ярусе колокольни был храм, а над ним открытый звон с главкой, куда вела узкая лестница в толще стены, частично сохранившаяся и сейчас. Подобные столпообразные церкви-колокольни были широко распространены на Руси в XVI веке, представляя своеобразный тип культового здания.

Стоящая рядом новая колокольня сооружена около 1644 года (илл. 54). Более значительного размера, она гораздо лучше соответствовала масштабам архитектурного ансамбля монастыря. Широкий нижний ярус ее составляет подклет с двумя кельями; выше, в двух следующих этажах, помещалась церковь Алексия; высокий восьмерик с открытыми арками являлся собственно колокольней. Таким образом это здание также было столпообразным и включало в себя храм, что для XVII века не совсем обычно и говорит о следовании «прежним образцам». Декор колокольни не богат, но выразителен. Он подчеркивает особый характер каждого яруса. Простые наличники — у окон келий, плоские пилястры и полуциркульные ниши — на стенах храма и стрельчатые изящные архивольты — у арок звона. В начале 1720-х годов старая колокольня была частично разобрана, а ее колокола перенесены в новое здание, верхняя часть которого над арками была надложена и сооружен небольшой завершающий восьмерик. Фигурный купол со шпилем принадлежит концу XVIII века.

Крытые переходы с проездными арками внизу соединяют Спасский собор с поставленным на общий подклет зданием, включающим трапезную палату, небольшую Введенскую церковь и древние настоятельские покои. Время сооружения его — 1540-е годы. XVI столетием датируются и переходы, первоначально открытые и лишь позднее получившие кровлю.

Трапезная палата составляет центральную часть этого довольно значительного здания (илл. 54). Ее подклетный этаж, как обычно, был занят погребами, хлебней и прочими хозяйственными помещениями. В верхнем расположена обширная сводчатая палата для общих монастырских трапез и собраний. Фасады трапезной лаконичны, строги и величавы. Все построено на четком ритме полуциркульных проемов окон и простых лопаток между ними во втором ярусе, завершенном зубчатым карнизом.

53. Спасо-Прилуцкий монастырь Церковь Введения. 1540-е гг.

54. Трапезная (1540-е гг.) Спасский собор и колокольня (1644, XVIII в.).

Внушительное впечатление производит квадратный в плане, огромный зал (приблизительно 15X15 кв. м) с мощным столбом в центре, поддерживающим массивные своды. Освещенный неярким дневным светом, проникающим через окна в южной и западной стенах, он поражает пространственной выразительностью и простотой форм. Такие трапезные палаты необычайно характерны для монастырского строительства XVI века и встречаются в Андронникове, Пафнутьево-Боровском, Соловецком и других крупных монастырях.

Более нарядно выглядит примыкающая с востока к трапезной небольшая церковь Введения. Она возвышается над зданием эффектной пирамидой из трех ярусов стрельчатых кокошников, увенчанной барабаном с луковичной главой (илл. 53). Своеобразна форма стройного кубического объема церкви, лишенного алтарных апсид. Подобный тип безапсидного трапезного храма характерен для XVI столетия. Восточная стена ее прямая, без каких- либо пристроек, оформлена, так же как остальные фасады, пилястрами и завершена кокошниками. Под кокошниками- широкий узорчатый пояс из керамических балясин, поребрика и прямоугольных впадин. Этому орнаментальному фризу словно вторит аналогичный декор, расположенный над аркатурой на барабане храма. Все эти декоративные мотивы тождественны убранству глав Спасского собора и надвратного храма Вознесения.

55. Киликиевский крест Деталь — Распятие. Кость. XVI в. (Вологда, Музей).

56. Деталь — Предста царица. Кость. XV в.

57. Киликиевский крест. Деталь — Спас Нерукотворный. Кость. XVI в.

К XVI веку относятся и древние настоятельские кельи, занимающие западную часть здания. В подклетном этаже келий находились подвалы и погреба с кухней; верхний занимали покои архимандрита. Позднее, в XVII веке, кельи были значительно перестроены и расширены. Только ряд сводчатых помещений с мощными стенами напоминает о прежней архитектуре этой интересной части постройки. Оконные проемы с фигурными наличниками, ниши- ширинки в пилястрах и оригинальное крыльцо с западной стороны появились в XVII веке.

У западной стены, возле Святых ворот сохранилась группа построек, относящихся к XVII веку. Левее ворот расположено каменное здание бывших братских погребов с сушилом в верхнем этаже, известное уже с 1675 года. В 1718 году оно было перестроено под зимние настоятельские кельи, а в 1893 году превращено в монастырскую гостиницу. Отреставрированные отдельные детали фасада — три больших эффектных портала и наличники окон — восходят ко времени его сооружения.

Наиболее интересен келарский корпус, иначе называемый монастырскими кладовыми, примыкающий к ограде справа от ворот. Его фасад, выходящий на Казенный двор — узкий внутренний дворик (илл. 52) между стеной и длинным зданием летних настоятельских келий, представляет собой оригинальную двухъярусную галерею. Внизу — две пологие арки, первоначально открытые также и с наружной стороны, вверху — стена, расчлененная пилястрами, с небольшими арочными окнами между ними. Между арками расположен входной проем с лестницей наверх, обрамленный нарядным стрельчатым наличником. Это здание, очевидно, и являлось той «долгой палатой» над большими воротами на Казенный двор, которую упоминает опись 1675 года.

Летние настоятельские кельи существовали уже в середине XVII века как «две казенные кельи о два житья». Однако после всех надстроек и перестроек, проведенных в следующем столетии, они были включены в состав большого корпуса настоятельских и братских келий, сохранив лишь отдельные детали прежних фасадов (со стороны Казенного двора). Восточную часть этого корпуса составляет больничная церковь Всех Святых, сооруженная в 1721 году. Свой нынешний облик она приняла после перестройки в 1846 году.

58. Дионисий. Икона «Дмитрий Прилуцкий, с житием» из Спасо-Прилуцкого монастыря. XVI в. (Вологда, Музей).

59. Дионисий. Икона «Дмитрий Прилуцкий, с житием». Клеймо.

К середине XVII века восходят в своей основе ворота Казенного двора, расположенные между летними кельями и Святыми воротами. Они также сохранили ряд фрагментов древней архитектуры. Опись 1654 года кратко и скупо определяет их композицию: «. от ворот по обе стороны по палатке каменной, а над вороты палатка каменная ж».

К востоку от Введенской трапезной церкви стоит миниатюрное ампирное сооружение камерного характера, напоминающее своими четырьмя портиками и куполом садово- парковый павильон. Это — Екатерининская церковь-мавзолей, построенная в 1830 году вологодским помещиком В. Волоцким над могилами своих родственников. По соседству с мавзолеем расположена могила известного поэта К. Н. Батюшкова.

Рядом возвышается деревянная шатровая Успенская церковь, перевезенная сюда из Александро-Куштского монастыря, — памятник мастерства безымянных древоделов. Это — один из самых ранних шатровых храмов, можно даже сказать, древнейший памятник шатровой деревянной архитектуры, дошедший до наших дней.

Александро-Куштский монастырь был основан около 1420 года выходцем из Спасо-Каменного монастыря монахом Александром. Находился он в глухой болотистой местности, окруженной прежде лесами, на низком берегу реки Кушты, в трех километрах от Кубенского озера. Древнейшим соборным храмом этой небольшой обители и была Успенская церковь, построенная около середины XVI века, вскоре после пожара 1519 года, уничтожившего прежние строения монастыря.

Отреставрированная и освобожденная от поздней тесовой обшивки, церковь эта поражает своей цельностью, стройностью. Храм как бы возносится вверх в едином, сильном своей устремленностью порыве. Тип его — шатровый храм, один из совершеннейших образцов самобытного творчества древнерусских зодчих. Основу его составляет высокий крестчатый сруб, над центром которого поставлен мощный восьмигранник, увенчанный шатром и небольшой главкой. Подобное решение мы находим в ряде шатровых храмов Севера XVI века (например, Климентовская церковь села Уна, 1501, Никольская церковь села Шуерецкого, 1595). Своеобразие Куштского храма — в особой слитности боковых равносторонних ветвей креста с центральным столпом. Завершенные эффектными перекрытиями-бочками, необычайно динамичные, они как бы начинают тот могучий взлет масс, который так блестяще подхватывает и развивает восьмерик с шатром.

60. Спасо-Каменный монастырь. Общий вид.

Дорога из Вологды в Кириллов стелется вдоль берега огромного Кубенского озера, то слегка удаляясь, то вновь приближаясь к нему. Здесь издревле пролегал большой, оживленный тракт, связывавший Москву с Белоозером, с Онегой и Белым морем. Правда, «седая» старина на этом пути встречается сейчас редко. Время от времени, то справа, то слева, то впереди, мелькнет белая каменная церковка или часовня какого-нибудь древнего села, покажется вдруг интересная изба с затейливой резьбой или закружится за околицей веселый хоровод топящихся почерному бань. Кое-где вдоль дороги можно увидеть и старые, теперь уже неподвижные, застывшие в безмолвии как одинокие стражи, деревянные ветряные мельницы с причудливыми крыльями. Только здесь, на Севере воочию убеждаешься в гармоничной слитности древней русской народной архитектуры с пейзажем.

Посреди Кубенского озера на маленьком каменистом островке, когда-то, как сказочный город пушкинского князя Гвидона, вставал из вод Спасо-Каменный монастырь (илл. 60). Разрушенный в середине 1930-х годов, в пору нерадивого отношения местных властей к памятникам архитектуры, ныне он предстает перед глазами лишь в виде одиноко возвышающегося среди груды развалин храма-колокольни, хорошо заметного издалека, прямо с дороги.

Спасо-Каменный монастырь возник около 1260 года. Его основатель — князь Глеб Василькович, первый из князей самостоятельного Белозерского княжества.

Предание об основании монастыря рассказывает, как князь Глеб, плывя из Белоозера в Великий Устюг, был застигнут в пути на Кубенском озере сильной бурей. Судно его прибило к маленькому островку, называемому Каменным. В честь своего спасения он создал здесь храм и устроил монастырь.

Новый каменный Спасо-Преображенский собор был построен в 1481 году удельным князем Андреем Меньшим, братом государя Ивана III, владевшим Вологдой, Кубеной и Заозерьем. Это был первый монументальный храм в северных землях Руси. Строили его, очевидно, тверские зодчие, ибо «кирпич возили из Твери и Старицы- городка».

Собор имел форму куба с тремя алтарными апсидами, поставленного на подклет и увенчанного одной главой со световым барабаном. Внутри четыре квадратных в плане столба поддерживали своды. Подобный тип храма сложился в архитектуре среднерусских княжеств (Московское, Тверское, Ростовское и т. д.) в XV веке на почве древнейших владимиро-суздальских традиций. Воспроизведенный в Спасо-Каменном монастыре в интерпретации тверских мастеров, он сыграл огромную роль в дальнейшем развитии культового зодчества Белозерья.

Декоративное убранство собора в виде узорчатых поясов, украшавших верх стен, алтарные апсиды и барабаны глав — это как раз тот самый набор орнаментальных мотивов, из которых позднее сложился традиционный местный декор, известный нам по сооружениям Спасо-Прилуцкого монастыря. В нем как бы слились московские и псковсконовгородские мотивы убранства.

К 1543–1549 годам относится Успенская церковь-колокольня с трапезной палатой, построенная ростовскими мастерами Пахомием Горяйновым и Григорием Борисовым. Григорий Борисов, известнейший древнерусский зодчий первой половины XVI века, к этому времени уже возвел два крупнейших ансамбля — Борисоглебский монастырь под Ростовом Великим и Троицкий Макарьев монастырь под Калязином. Успенская церковь была очень своеобразной. Она объединяла в себе два широко распространенных в XVI веке типа зданий: столпообразный храм-колокольню и трапезную палату. Это сочетание, уникальное для древнерусского зодчества того времени, определило и новую объемно-пространственную композицию сооружения. К прямоугольной, двухэтажной, сильно вытянутой по продольной оси трапезной с востока примыкал возвышающийся над ней трехъярусный столп церкви. Самой церкви зодчие придали характер, свойственный храмам «иже под колоколы». Семигранный, переходящий вверху в восьмерик столп увенчан барабаном с главой. Нижний, глухой ярус являлся подклетным, средний с окнами в гранях служил церковью, а в третьем — с открытыми арками — висели колокола. Восьмерик звона украшает пояс из рядов поребрика, балясин и нишек, к середине XVI века составляющий уже характерный местный тип декора. В целом сооружение представляло собой результат смелого эксперимента мастеров, не побоявшихся нарушить прежние «освященные» традиции и пойти по новому, неизвестному пути.

Лишенная в 1930-х годах трапезной, а вместе с ней во многом потерявшая свою уникальность, Успенская церковь одиноко и печально стоит теперь посреди острова.

Кириллов.

А. Блок.

Величав и красив Кирилло-Белозерский монастырь. Незабываемое зрелище представляет он со стороны Сиверского озера. Словно сказочный и таинственный град Китеж, он медленно подымается из спокойных прозрачно тихих вод и, постепенно вырастая, превращается в фантастический нарядный город-кремль. Не менее привлекателен вид монастыря и со стороны вологодской дороги. Овеянная волнующей романтикой прошлого, эта многовековая твердыня, как и в былые времена, притягивает взор и манит к себе.

Кирилловский монастырь основан в Белозерье в числе первых обителей в ряду московской монастырской колонизации края. Борьба, которую ведут Москва и Новгород за освоение богатых северных земель, создает особую заинтересованность Московского княжества в овладении Белозерьем. Располагавшееся почти в центре новгородских владений, оно являлось удобной базой для дальнейшего наступления Москвы на эти земли. Появление многочисленных монастырей в этом краю далеко не случайно. В Москве отлично понимали, что основанные не без княжеской помощи монастыри являются прочной опорой в дальнейшем наступлении на Новгород. С другой стороны, эта поддержка приводит к тому, что подобные обители появляются в Белозерье одна за другой. В 1397 году основывается Кириллов, в 1398 году — Ферапонтов, на рубеже XIV–XV веков — Воскресенский Череповецкий, в первой половине XV века — Николаевский Ковженско-Курьежский монастыри, в 1450 году — Нило-Сорская пустынь, далее Никитский Белозерский, Благовещенский Ворбозомский и другие. Почти все они возникают на берегах рек — основных и наиболее удобных путях сообщения Севера. Особенно много их было вдоль реки Шексны — главной магистрали края. Некоторые из них стали крупными феодалами русского государства. Княжеские, боярские, черные крестьянские земли постепенно попадали в цепкие руки монахов и путем насильственного захвата, и путем поглощения земель мелких землевладельцев, и, наконец, путем освоения новых. Часть земельных владений отходила монастырям в виде вкладов, пожертвованных князьями или крупными боярами. Наиболее богатыми были обители, основанные в конце XIV — начале XV века и в первую очередь Кирилло-Белозерская и Ферапонтовская.

Кирилло-Белозерский монастырь был основан монахом московского Симонова монастыря Кириллом, учеником и последователем Сергия Радонежского. Кирилл (в миру Козьма) был весьма заметной фигурой в политической жизни Московской Руси XIV–XV веков. Приняв постриг и войдя иноком в 1380 году в Симонову обитель, Кирилл через несколько лет уже занимает важный пост архимандрита этого монастыря. Спустя тридцать лет он неожиданно удаляется на Север. Вместе с ним уходит и инок Ферапонт, незадолго до этого побывавший на Севере, где Симонов монастырь имел свою вотчину — село Едому.

Как повествует житие Кирилла, попав в Белозерье, они как-то взошли на гору Мауру (по дороге между Кирилловым и Горицким монастырями) и увидели прекрасные дали — леса, луга, озера. Решив обосноваться в этих краях, в месте уединенном, «тесном», «жестоком» и безмолвном, Кирилл останавливает свой выбор на небольшом пригорке в лесу у Сиверского озера, где ставит деревянный крест и выкапывает землянку. Ферапонт, ища место «гладкое» и «просторное», вскоре «разлучился» с другом и обосновал свою обитель в 19 километрах северо-восточнее Кириллова.

Одиночество Кирилла продлилось недолго: к нему начали стекаться монахи и крестьяне. Затем новоявленная братия упросила Кирилла срубить церковь. «Сами собой», как повествует легенда, пришли плотники — артель древоделов и поставили церковь Успения. Это было в 1397 году. Обитель создавалась по образцу московского Симонова монастыря; как и там, главный храм был посвящен Успению богоматери.

Житийная литература идеализирует историю основания монастырей. В ней северный край представляется незаселенным; лишь отшельники, появлявшиеся среди топей, болот и лесов, нарушали уединенность и пустынность этих мест, привлекая к себе монахов и окрестных жителей. В действительности же дело обстояло по-иному. Монастыри возникали з обжитых местностях и основание их происходило далеко не столь идеально и мирно, как сообщают легенды. Крестьяне зачастую смотрели на возникновение нового духовного центра как на бедствие, от которого надо скорее избавиться, ибо в противном случае их земли могли отойти к новой обители. В житии Кирилла, например, упоминается поселянин Андрей, который неоднократно пытался поджечь кельи, чтобы воспрепятствовать дальнейшему расширению обители. К тому же расположение Кирилловского монастыря на выгодных торговых сухопутных и водных путях (вологодская дорога, соединявшая Москву с Севером, и река Шексна) противоречит сильно идеализированной буржуазными историками (С. М. Соловьев, В. О. Ключевский) картине уединенности и замкнутости.

Сохранившиеся послания Кирилла к московским великим князьям, первое из которых написано вскоре после основания монастыря, говорят, что никакого периода «безмолвствования» в деятельности Кирилла не было: он сразу обрел братию, установил «общежитие», а монастырю была оказана всяческая помощь и поддержка со стороны московского князя.

Почти с самого основания обители Кирилл начинает активно приобретать окрестные земли. Хорошо понимая роль монастыря как опорного пункта Москвы в борьбе с Новгородом, Кирилл постоянно выпрашивает у московских князей различные земли и угодья.

В самой обители строго соблюдалась феодально-церковная иерархия. По уставу, взеденному Кириллом, «в церкви никто не смел беседовать и никто не должен был выходить из нее до окончания службы». К евангелию и причащению подходили только по старшинству; иерархия соблюдалась и при трапезе, место за столом отводилось каждому соответственно его положению. Вся переписка строго контролировалась самим Кириллом, к которому приходили письма, и он лично передавал их по назначению. Он требовал беспрекословного подчинения; все недовольные изгонялись. В его грамоте к Можайскому князю Андрею Дмитриевичу, владевшему Белозерьем, примечательны слова: «Да будут изгнаны из монастыря ропотники и раскольники, которые не захотят игумену повиноваться… дабы и прочая братия страх имела».

После смерти Кирилла (умер он в возрасте 90 лет) монастырь вновь получил большой земельный вклад от князя Андрея Дмитриевича. К середине XV века Кирилло-Белозерская обитель — крупный феодальный и культурный центр, получивший широкую известность на Руси. При игумене Трифоне (1435–1447) в нем начинается обширное строительство. Увеличившаяся братия монастыря нуждалась прежде всего в новом храме, ибо церковь, выстроенная Кириллом, оказалась мала и к тому же ветха.

Новая, также деревянная Успенская церковь, «украшенная иконами и инеми красотами», просуществовала, однако, недолго. Как сообщает предание, она сгорела во время сильного пожара, разразившегося где-то между 1462–1497 годами. В 1462 году ее еще видел Пахомий Серб, автор жития Кирилла, а в 1497 году на месте сгоревшей церкви был выстроен новый каменный храм.

Рост монастыря был возможен лишь благодаря поддержке князей и бояр, жертвовавших ему земли, дававших денежные и другие вклады, жаловавших соляные копи и т. д. Со своей стороны монастырь остается верным союзником московских князей в дальнейшей колонизации края и в той жестокой борьбе за московский престол, развернувшейся в середине XV столетия между Василием II Темным и Дмитрием Шемякой. Когда ослепленный, сосланный в Вологду Василий II приехал в 1447 году на богомолье в Кириллов, игумен Трифон снял с него данное им «крестное целование» не «искать» вновь московского стола.

В Кирилло-Белозерском монастыре в начале XV века создаются литературные произведения, проникнутые идеями необходимости в стране сильной централизованной власти. Первое место в ряду этой литературы, несомненно, принадлежит посланию самого Кирилла к московскому князю, где он излагает свои представления о высшей власти. «Князь должен беречь своих людей, суды бы судили правдой, посулы бы судьи не брали». Кирилл советует: «крестьянам, господине, не ленись управы давати сам», и требует усиления княжеской власти.

Не остался монастырь в стороне и от бурной идеологической борьбы, охватившей в то время различные слои общества, Во второй половине XV века в нем играли весьма существенную роль нестяжатели. Исповедуя учение своего идейного вождя Нила Сорского, они говорили о том, что «церкви, созидания келейные и прочие селения жилищ иноческих… все неумногоценны и неукрашенны подобает стяжати». Ссылаясь на учение отца церкви Иоанна Златоуста, нестяжатели выступали против «вещелюбия». «Съсуды злати и серебряны и сами священы не подобает имети, также и прочие украшения излишни». В иконописании последователи Нила Сорского ратовали за «мыслимое» искусство, ценя и почитая лишь тех мастеров, которые умели через чувственные образы передать «мысленное». Они отрицали «гладкие женовидные лица»; красота иконы не должна была вступать в противоречие с ее идеей.

Влияние нестяжателей было столь велико, что даже строительная деятельность в обители, столь бурно начавшаяся при Трифоне, на некоторое время приостановилась. Только с конца XV века вновь начинается сооружение каменных зданий.

Со второго десятилетия XVI века идеи нестяжателей, весьма распространенные среди братии монастыря, уступают место учению иосифлян, сторонников взглядов Иосифа Волоцкого. Практически их программа сводилась к материальному благосостоянию церкви. Идеи иосифлян находили в какой-то степени официальную поддержку со стороны высшей власти — царского двора и его окружения. Торжество и мощь молодого централизованного государства могли получить свое косвенное отражение лишь в торжественных, великолепно и пышно украшенных строениях, в первую очередь церквах, способных поразить величием и красотою большие массы людей. Именно с этого времени новые каменные здания воздвигаются одно за другим. В 1519 году строится огромная трапезная палата с церковью Введения, в 1523 году сооружается казнохранилище, святые ворота и, наконец, начинает возводиться мощная каменная ограда. Средства, как и раньше, в основном поступают из казны московского великого князя.

61. Кирилло-Белозерский монастырь. Общий вид.

С первой половины XVI века Кириллов монастырь становится местом, куда князья ездят на богомолье. Поездки в Кириллов превращаются для них в своеобразные и любимые развлечения-путешествия. Цель этих путешествий — моление о даровании каких-либо благ и вклад средств на «угодное богу» расширение и строительство монастыря. Отныне многие церкви возводятся в честь определенных событий при дворе московского князя. Так, в 1528 году великий князь Василий III со своей второй женой Еленой Глинской приезжали в Кирилловскую обитель молиться о даровании им наследника и внесли значительный вклад в казну монастыря. На их средства были построены две церкви — архангела Гавриила (в память рождения Василия III) с Константино-Еленинским приделом, возведенная западнее Успенского собора, и Иоанна Предтечи (во имя новорожденного Иоанна) с приделом преподобного Кирилла — на холме, за пределами монастыря, где некогда находилась келья Кирилла.

Вскоре около церкви Иоанна Предтечи появился целый ряд построек. На «горе» возникли свои кельи, службы и даже свое кладбище. Со временем этот монастырь так обособился от главного, что между ними была сделана ограда и весь комплекс его сооружений стал называться Горним или Ивановским.

Новый этап в развитии Кирилло-Белозерского монастыря связан с именем Ивана Грозного. Царь неоднократно высказывал пожелание принять пострижение именно в этом монастыре, что и осуществил перед своей смертью.

62. Схематический план Кирилло-Белозерского монастыря.

А — Большой Успенский монастырь; Б — Малый Ивановский монастырь; В — острог; Г — Новый город. 1 — Успенский собор; 2 — церковь Владимира; 3 — церковь Епифания; 4 — церковь Кирилла; 5 — церковь Архангела Гавриила; 6 — колокольня; 7 — церковь Введения и трапезная палата; 8 — домик келаря; 9 — поварня; 10 — поваренные кельи; 11 — Мереженная башня; 12 — Поваренная башня; 13 — Хлебная башня; 14-Водяные ворота с надвратным храмом Преображения; 15 — Духовное училище (кельи); 16 — Большая больничная палата; 17-церковь Евфимия; 18 — Свиточная башня; 19-Рыболовецкая палатка; 20 — Монастырский архив (кельи); 21 — Священнические кельи; 22 — Круглая башня; 23 — башня острога; 24 — Монашеские кельи; 25 — Святые ворота с надвратной церковью Иоанна Лествичника; 26 — Казнохранилище; 27 — Архимандричьи кельи; 28-Грановитая башня; 29 — церковь Иоанна Предтечи; 30 — трапезная церковь Сергия Радонежского; 31 — сень над крестом, стоящим над первоначальной кельей Кирилла; 32-сень над деревянной часовней Кирилла; 33 — Малая больничная палата; 34-Котельная башня; 35 — Кузнечная башня; 36 — Вологодская башня; 37 — Казанская башня; 38 — Ферапонтовская (Московская) башня; 39-Косая башня; 40 — Большая Мереженная (Белозерская) башня; 41 — церковь Ризположения из села Бородавы; 42 — мельница из села Щелкова.

Расположенный далеко от Москвы, обнесенный прочными стенами, Кириллов монастырь становится также местом ссылки противников Ивана Грозного. Число их особенно увеличивается в 30-40-е годы XVI века, в период боярского правления. Из сосланных в монастыре находят пристанище князья Воротынские, в том числе герой Казанского похода воевода Владимир Иванович Воротынский, московский митрополит Иоасаф, касимовский хан Симеон Бейбулатович, объявленный Грозным во время опричнины «царем московским», и другие.

На средства таких «ссыльных» и иных богатых и родовитых иноков в монастыре возводится ряд сооружений, в том числе церковь-усыпальница во имя Владимира на могиле В. И. Воротынского. Постройка этой церкви вызвала бурный протест Ивана Грозного, проявлявшего особый интерес к монастырю и противившегося всякому возвеличению в нем боярства. Его резкое по тону и злое послание игумену с братией дышит негодованием: «А вы се над Воротыньским церковь есте поставили! Оно над Воротыньским церковь, а над чюдотворцом нет. Воротыньский в церкви, а чюдотворец за церковию!».

Во второй половине XVI века сооружается четыре новых каменных храма: церковь над гробом Кирилла (фактически придел, пристроенный к Успенскому собору), на отсутствие которой в свое время сетовал Иван Грозный, трапезный храм Сергия Радонежского в Ивановском монастыре, церковь Иоанна Лествичника с приделом Федора Стратилата на Святых воротах и храм Преображения над воротами, «что к Сиверскому озеру», который также включал два придела — Ирины и Николая. После них вплоть до второй четверти XVII века новых храмов в монастыре не возводили.

Кирилло-Белозерский монастырь того времени является не только средоточием духовной и культурной жизни Белозерского края, но и крупнейшим землевладельцем, хозяйственным и ремесленным центром. Изделия его находили сбыт на огромной территории всего Московского государства. В самом монастыре и за его оградой возникают различные хозяйственные сооружения: мельницы, сушила,

Житницы, конюшни, кузницы, кожевни. В описаниях 1581 года упоминаются солодожня, гостиный двор, кузнечная изба и гостиная келья — помещение для приезжих. Кроме того, на обитель работает целый ряд деревень, расположенных в ее округе, получая годовой оброк или «задельную» плату.

63. Стены Нового города с Косой и Большой Мереженной (Белозерской) башнями. XVII в.

Особенно большое значение приобретают деревообрабатывающие ремесла. Резьбой по дереву в монастыре занимались чуть ли не со дня его основания. Этому способствовало и обилие материала, всегда находившегося под руками, и наличие своих мастеров — плотников и столяров, живущих как в самой обители, так и в окрестных деревнях. В XVI веке монастырь экспортирует в другие области множество различной посуды — ковшей, чашек, ложек, зачастую украшенных орнаментальной резьбой. Производятся особые посохи «монастырского дела», вручавшиеся богомольцам и рассылавшиеся по другим городам, резные деревянные кресты и другие предметы. Достигают своего расцвета иконописные мастерские.

Начало местному монастырскому иконописению было положено еще Дионисием Глушицким, написавшим в 1424 году прижизненный образ Кирилла и ряд других произведений. Изготовление икон для монастырских церквей поручалось обычно наиболее видным мастерам. Описи донесли до нас имена иконников Гриши Горбуна, Григория Ермолова, старца Нафанаила, Ивана Москвитина и некоего Никиты.

Конечно, художники, писавшие иконы для раздачи богомольцам, не поднимались выше среднеремесленного уровня. Каждый такой иконописец в течение месяца расписывал несколько десятков досок. Так, в период с сентября 1608 по август 1619 года небольшой группой ярославских иконников, живущих в монастыре, было написано свыше 1000 икон. При этом надо еще учесть пятилетний период осад и разорений, которым подвергалась обитель во время польско-шведской интервенции, когда было не до иконописания.

До наших дней сохранилась библиотека монастыря, в которой находились редчайшие рукописи: древнейший список «Задонщины», летописи XV–XVI веков. Создание библиотеки связано с деятельностью старца Ефросина, одного из талантливейших писателей XV века. Некоторые местные лицевые рукописи XV–XVI веков украшались, очевидно, руками своих мастеров. Известны имена писцов и художников: Мартиниана, создавшего «Каноник» 1422–1423 годов, Феогноста («Лествица», 1422), Герасима («Минея», 1463), Ефрема и других. Перепиской книг занимались и проживающие в монастыре такие видные деятели русской церкви, как Нил Сорский и писатель Пахомий Серб.

64. Стены Нового города с Вологодской башней. XVII в.

65. Стены Нового города с Ферапонтовской (Московской) башней. XVII в.

Сохранившиеся рукописи (лучшие — в Гос. публичной библиотеке им. М. Е. Салтыкова-Щедрина и ГРМ) различны по своей орнаментации, что указывает на участие в их создании множества мастеров. Наиболее интересными в художественном отношении являются две лицевые рукописи — «Деяния апостолов» середины XV века (ГРМ) и Евангелие 1507 года (Гос. публичная библиотека им. М. Е. Салтыкова-Щедрина) с миниатюрами Феодосия.

Представление о работе кирилловских стенописцев дает роспись Святых ворот, правда, неоднократно поновлявшаяся. Она выполнена в 1585 году старцем Александром с учениками Емельяном и Никитою.

В святых, изображенных на иконах и фресках, люди того времени видели своих покровителей и заступников. Богоматерь, как главная заступница людей перед богом, пользовалась, естественно, особенно большой любовью и почетом. Образ богоматери был наиболее популярным и распространенным в иконописи Кирилловской обители. Так, судя по описи 1601 года, в церквах находилось тогда 88 икон с изображением богоматери. Распространенность подобных икон вытекала также из убеждения, что небесное покровительство богоматери осеняет монастырь, который в древних актах именовался «домом Пречистые богородицы честного и славного ее Успения и чудотворца Кирилла».

66. Стены Старого города со Свиточной башней. XVI в.

Польско-шведская интервенция (1610–1612) прервала дальнейшую хозяйственно-экономическую и культурную жизнь обители.

Учитывая сложную политическую обстановку, кирилловская братия еще с первой половины XVI века начала заботиться об обороноспособности своей обители. Постройка каменных стен и башен началась с 1523 года. Вначале каменная ограда опоясывала территорию Большого Успенского монастыря, затем охватила и Малый Ивановский монастырь.

Однако укрепления Кириллова были недостаточно мощны. Неодинаковые по высоте да и сравнительно низкие стены имели лишь один ярус боя, башни далеко отстояли друг от друга и не могли обеспечить пушечного прострела примыкавших к ним прясел стен. Поэтому братия монастыря уже «на ходу», в 1610 году, во время начавшегося вторжения интервентов вынуждена была заниматься надстройкой стен.

Несмотря на все предосторожности и, казалось бы, весьма тщательную подготовку к осаде, первое нашествие интервентов в августе 1612 года застало Кирилловский монастырь врасплох. Понадеявшись на естественную защиту края (леса, болота, озера) и удаленность обители от театра военных действий, монахи не позаботились о своих хозяйственных сооружениях, находящихся за пределами стен. Неожиданно появившиеся отряды врагов «пожгли около монастыря дворы и мельницы и онбары и кожевни и всякие монастырские службы и на тех дворах и в онбарах и в службах монастырских сукон и кож и дерев репчатых и посохов и точеных сосудов всяких на 528 рублей, всякого хлеба, муки, солоду, круп и толокна 2140 чети, отогнали 145 кобылиц больших и служивых 98 лошадей и 52 жеребчика».

В декабре того же 1612 года враги вновь появились под стенами Кириллова и попытались приступом овладеть крепостью, но безуспешно. Тогда, соединившись с другим, более многочисленным отрядом под водительством полковника Песоцкого, они повторили штурм. Приступ начался одновременно с двух сторон — с «поля», от вологодской и белозерской дорог, и с озера, для чего в «борозде»- частоколе, вбитом в дно озера недалеко от берега, был сделан специальный проход. Враги пытались поджечь строения монастыря «огненными стрелами», дабы оттянуть часть защитников крепости от стен для тушения пожара.

67. Казанская башня. XVII в.

68. Галерея восточной стены Нового города. XVII в.

Приступ длился несколько часов. Иноки и все живущие в монастыре бились «накрепко», многих убили и «поранили». Однако штурм был отбит. Часть «воровских людей» утонула в озере, в числе убитых был и пан Песоцкий. Интервенты отошли от стен монастыря и, рассеявшись по волостям, начали грабить и жечь окрестные селения.

На смену разгромленному неприятелю у Кирилловской обители вновь стали собираться многочисленные отряды врагов, намереваясь вновь штурмовать монастырь. Но их разрозненность и несогласованность действий, а главное — упорная, мужественная защита монастырских людей не позволили неприятелю организовать длительную осаду крепости. В итоге враг вынужден был отступить. Польско-шведское разорение нанесло огромный урон монастырскому хозяйству. Многочисленные вотчины и селения, находящиеся за пределами каменных стен, были разграблены, разорены и выжжены, жители перебиты или угнаны. Обитель лишилась множества ремесленников, что препятствовало быстрому восстановлению хозяйственной жизни.

Жестокий урок, преподанный монастырю польско-шведскими интервентами летом 1612 года, был хорошо усвоен братией. В 1660-х годах они приступили к сооружению второй огромной стены, охватывающей все службы и постройки.

69. Котельная башня. XVI в. Фрагмент декора.

В это время Кириллов монастырь уже играл роль главного форпоста на торговых путях к Белому морю. Особая военно-оборонительная роль отводилась ему и во взаимоотношениях Русского государства со Швецией в споре за выход к Балтийскому морю. Значение монастыря как крепости, способной выступить на защиту богатого земледельческого, ремесленного и торгового района, каким стал к этому времени белозерский край, повышалось также в связи с участившимися крестьянскими и городскими восстаниями. Именно в этой связи следует понимать слова патриарха Никона о военном значении русских монастырей. Говоря о том, что в России около трех тысяч обителей, Никон отметил три самых богатых монастыря, великие царские крепости. «Первый монастырь святой Троицы он больше и богаче остальных; второй. известный под именем Кирилло-Белозерского, он больше и крепче Троицкого. третий монастырь Соловецкий».

Однако этой крепости, как и многим другим, возведенным в XVII столетии, так и не суждено было увидеть под своими стенами неприятеля.

Грандиозные башни и мощные стены, величественные и суровые, ни разу не услышали зова военных труб и клича врагов. Они застыли в гордом молчании, лишь напоминая о былом далеком времени, когда за каменной оградой и подле нее кипела жизнь, плыл над округой колокольный звон, безвозвратно отмеряя уходящее время. Овеянные романтикой прошлого, величественные стены и башни предстают перед нами как сказочный град, бесподобное соединение техники, романтики и красоты.

Белозерский край остался в стороне от основных политических событий Русского государства и превратился постепенно в глухую, провинциальную окраину. Некогда интенсивная строительная и хозяйственная деятельность монастыря в начале XVIII века замирает. Одна за другой приходят сюда грамоты Петра I с требованием присылки для «государева дела» монастырских каменщиков, плотников и других мастеровых людей.

70. Ворота Казанской башни. Деталь.

В XVIII–XIX веках Кирилло-Белозерская обитель полностью утрачивает свое значение культурного и художественного центра и становится одним из мест ссылки.

Кирилло-Белозерский монастырь, как и многие монастыри Руси, являлся первоклассной крепостью, мощной и сильной, крупнейшей на всем Севере (илл. 61). По своему военно-оборонительному значению он ничем не уступал, а во многом даже превосходил кремли древнерусских городов. Могучая крепостная ограда с башнями окружает всю огромную территорию обители. Она производит весьма внушительное впечатление, поражая своей суровостью и неприступностью. Неприступности монастыря содействовало и его выгодное местоположение на берегу двух озер — Сиверского и Долгого, соединенных протокой. Напольная сторона была защищена рвом и системой валов с тройным частоколом, остатки которых прослеживаются в ряде мест и поныне. Первоначально каменная ограда с башнями охватывала лишь часть нынешней территории ансамбля между озерами и рекой Свиягой, которую в то время занимал весь монастырь. Начало ее создания относится к 1523 году, когда были построены Святые ворота — главный въезд в обитель, и стоящее рядом (в линию стен) казнохранилище. Видимо, к середине века строительство стен Успенского монастыря заканчивается. Нпсколько позднее, в том же столетии каменной оградой был обведен и Горний, или Ивановский монастырь, примыкающий с востока к Большому. Отдельные строительные работы по укреплению стен продолжались вплоть до 1590-х годов.

Так называемый Старый город, включающий каменные ограды обоих монастырей XVI века, заменившие древние деревянные стены, возник в эпоху интенсивного сооружения Русским государством крепостей для обороны своих границ. Он имел форму неправильного многоугольника, вытянутого вдоль берега Сиверского озера. В планировке его отчетливо видны характерные для русского крепостного зодчества XVI века черты регулярности, соотнесенные, как всегда, с рельефом местности. Так, ограда Большого монастыря по форме напоминает трапецию, слегка изогнутое основание которой следует по береговой линии озера, повторяя ее очертания. В свою очередь ограда Малого близка к прямоугольнику, тоже с чуть-чуть изломанными длинными сторонами, вписанному в окружающий ландшафт (илл. 62).

Общая протяженность стен Старого города, достигавшая 1100 м, для своего времени была значительной. На углах, как и подобало крепостям, возвышались восемь различной формы башен: шесть прямоугольных, одна многогранная и одна круглая. Почти посередине длинных сторон оград обоих монастырей (за исключением стены Малого, обращенной к озеру) располагались проезжие ворота. У Большого монастыря кроме основных ворот — Святых и Водяных — были еще небольшие ворота хозяйственного назначения на боковых сторонах.

Большой Успенский монастырь отличался своей мощью (высота стен около 5,5 м, толщина — 1,8 м, у Ивановского соответственно — 4 м с небольшим и менее 1 м). Крепостное устройство его являлось традиционным для того времени. Основная часть стен была снабжена одним верхним ярусом боя с прямоугольными бойницами. Изнутри вдоль них шел местами боевой ход — крытая тесом галерея на арках. Особенно сильно была укреплена стена, выходившая к берегу озера. Кроме верхних бойниц с ходом она имела «подошвенный» бой, частично заметный и сейчас на отдельных ее участках. С внутренней стороны он представлял собой двойные арочные ниши-печуры с круглыми бойницами для стрельбы и оригинальными смотровыми отверстиями в виде креста над ними, форма которых была призвана «уберечь» защитников крепости от поражения.

Оборонную мощь стен усиливали на углах многоярусные (преимущественно четырехъярусные) башни с большим количеством бойниц, завершенные прежде высокими деревянными шатрами. Грановитая башня замыкала северный угол стен Большого монастыря. На восточном углу располагалась Круглая, или Мельничная, башня. Обе они не дошли до нашего времени: от Грановитой осталась лишь небольшая часть, а от Круглой, стоявшей за речкой Свиягой, возле водяной мельницы, только фундаменты.

Сохранились две четырехгранные угловые башни Большого монастыря, обращенные к озеру: южная — Свиточная, западная — Мереженная. Первая, названная по нижнему помещению, где жили «детеныши» (монастырские слуги), которые «мыли на братию свитки» (одежду), недавно полностью реставрирована. Самая высокая после Грановитой башни, могучая и прекрасная, она величаво возвышается на мысу, с двух сторон омываемом озером. Ее суровые фасады с рядами бойниц оживляют широкие полосы кирпичного декора, которые тремя лентами опоясывают здание. Эффектен и силуэт Свиточной башни с крутым деревянным шатром из «красного» теса. Вторая башня — Мереженная — сохранилась только до уровня общей высоты ограды; она имела входившую в линию стен пристройку — рыболовецкую «палатку», что и объясняет ее название («мережа» — рыболовная сеть). С наружной стороны башню и палатку тоже украшает декоративный пояс из поребрика, нишек и балясин, оставшийся от их прежнего нарядного убранства.

Четыре башни имела и ограда Малого монастыря: две — на углах восточной стороны (не сохранились), а две — в центре продольных стен. От четырехгранной проездной башни с напольной стороны, разобранной еще в XVIII веке, остались лишь следы ворот в виде двух заложенных арочных проемов. Сейчас в древней ограде только одна, так называемая Котельная, или Глухая, башня выходит к озеру. По своему облику она близка Свиточной башне, но ниже, приземистее и шире ее. Этому впечатлению способствует и примыкающая к ней одноэтажная палата, в которой делали «котлы медяные». Нижний ярус башни использовался под воскобойное помещение, где изготовляли свечи. Снаружи широкие полосы декора уже известного нам типа проходят под двумя рядами бойниц и по верху башни (илл, 69). Высокая железная кровля с восьмигранной главой и шпилем появилась в середине XIX века.

Древнерусские мастера-горододельцы XVI века, строившие Старый город, уделяли большое внимание художественной выразительности созданных ими крепостных сооружений. Узорчатый пояс из рядов поребрика и нишек впадин проходил под верхними бойницами стен. На отдельных участках стены он хорошо виден и ныне. Эти же мотивы в сочетании с бегунцом и балясинами звучат и в декоративном убранстве башен. Они образуют нарядные светотеневые полосы, которые значительно оживляют поверхность стен и башен, смягчая их суровый крепостной облик. С помощью декора достигалось также удивительное архитектурное единство всех построек монастырского ансамбля конца XV–XVI веков.

В начале XVII века крепостные сооружения обители были усилены в связи с опасностью нападения отрядов польско- шведских интервентов и «воровских» людей. Работами по «городовому каменному делу» руководил некий старец Исайя. В дальнейшем Старый город неоднократно перестраивался.

Осада монастыря во время польско-шведской интервенции выявила многие несовершенства укреплений Старого города XVI века. Поэтому в середине XVII века по распоряжению московского правительства была возведена новая, более мощная ограда, с огромными стенами и высокими башнями — Новый город. По протяженности стен (около 1,3 км), по общим размерам, а также по огневой мощи он превосходил не только все монастырские, но и большинство городских укреплений XVII века. Кирилло-Белозерская обитель превратилась в первоклассную крепость, одну из сильнейших в древней Руси.

Московское государство не жалело на нее денег: в 1661 году царь Алексей Михайлович отпустил монастырю огромную сумму 45 ООО рублей, боярин Б. И. Морозов в 1657 году дал ссуду в 5 000 рублей. Строительство длилось почти 30 лет — с 1653 по 1682 год, хотя большая часть ограды была построена уже в 1668 году. Сооружение Нового города осуществлялось известными своим мастерством монастырскими каменщиками, во главе которых стояли талантливые местные зодчие — подмастерья каменных дел Кирилл Серков и Семен Шам.

Хотя зодчие Серков и Шам специально ездили в Троице- Сергиеву лавру «для досмотру городового каменного дела … на пример», новая крепость почти ничем не походила на взятые за образец укрепления. Стены ее охватили прежнюю ограду с трех сторон, почти вдвое расширив территорию монастыря (с 6 до 12 га). В плане они образовали широкую растянутую П-образную фигуру неправильной формы, обращенную своей открытой частью к Сиверскому озеру, которую замкнул включенный в их систему старый участок стен.

71. Мельница из села Щелкова. XIX в.

Стены Нового города невероятно мощны (средняя высота 10,8 м, ширина — 6,76 м). Они имеют трехъярусное галерейное устройство с соответствующей системой бойниц (илл. 63–65). Нижний ярус представляет собой закрытую галерею, разделенную на отдельные сводчатые помещения с амбразурами «подошвенного» боя в глубоких двухуступчатых нишах наружной стены. Здесь находился гарнизон крепости, а также хранились оружие и боеприпасы. Второй ярус образует со стороны двора открытую сводчатую на арках галерею с бойницами в печурах наружной стены. Наибольшее количество бойниц — прямых, щелевидных и косых, направленных к подножию стен, — насчитывает третий ярус, также открытый со стороны двора. Все галереи сообщались между собой внутренними лестницами — каменными и деревянными, многие из которых существуют и сейчас.

Новая ограда имела четыре глухих и две проездных башни и одни ворота. Архитектура башен монументальна и выразительна. Высоко вздымаются они надо всем монастырем. На углах, как обычно, высятся более мощные, многогранные, а в центре стен — четырехгранные проездные башни. У озера в конце короткой стены стоит Кузнечная башня, на восточном, ближайшем от нее углу — Вологодская, посреди восточной стены, сильно сдвинутая от центра к северу — Казанская, на северном углу — Ферапонтовская (Московская), в изломе северной стены — Косая, и в конце этой стены, на берегу озера Белозерская (Большая Мереженная) башни.

72. Церковь Ризположения из села Бородавы. 1486.

Угловые башни в основе своей конструкции однотипны и отличаются лишь формой и размерами (высота — от 20 до 30 м при диаметре 20 м). Три из них — шестнадцатигранные, а Вологодская — восьмигранная (илл. 64). Оригинальное внутреннее устройство башен во многом напоминает конструкцию сооруженных несколько ранее башен Спасо-Прилуцкого монастыря. В центре каждой поставлен могучий кирпичный столб, поддерживающий межъярусные перекрытия: сводчатое — нижнего этажа, деревянные, бревенчатые — всех пяти остальных. В отличие от Прилук столбы этих башен внутри полые и столь значительны по своим размерам, что в них свободно размещается деревянная лестница. Венчают их смотровые вышки — каменные восьмерики с окнами. Первоначально башни завершали высокие тесовые шатры, которые в середине XIX века были заменены железными шатровыми крышами со шпилями.

Лишенные всяких членений и декоративных разделок, кроме простого полувала над цоколем, огромные и величавые башни вздымаются над монастырем как суровые и молчаливые стражи (илл. 61). Прорезанные рядами, в шахматном порядке бойницы несколько оживляют суровую гладь их стен. Верхний ярус слегка выступает наружу, образуя широкую корону из машикулей, нависающую надо всем «телом» башни. И лишь Вологодская башня отличается обильным декором в виде мощных вертикальных лопаток на ребрах и гранях, горизонтальных тяг, аркатурного пояса у основания верхнего яруса и кирпичных ширинок на «зубцах».

Среди остальных башен монастыря проездные — Казанская (илл. 67) и Косая — выделяются своей четырехугольной формой, гораздо меньшей высотой и совершенно иной конструкцией. Внутренние столбы в них отсутствовали, а ярусов было всего четыре. В нижнем находится арочный проезд высотой около 6 м, некогда имевший опускающиеся железные решетки-герсы. У Казанской башни, являвшейся главными воротами монастыря, проезд прямой, а у Косой — с изломом под прямым углом, что кстати и обусловило ее название. В конце XVIII века верх Косой башни обвалился, а проездные ворота заложили. Оформлены обе башни просто и строго: на углах — скромные, слабо выступающие лопатки, вокруг арочного проема — легкое обрамление с рамкой-киотом над ним.

Через ворота Казанской башни войдем внутрь монастыря, откуда открывается эффектный вид на трехъярусные галереи стен. По бокам ворот расположены небольшие караульни, а между Косой и Белозерской башнями первый ярус галереи превращен в низкий корпус с большими сводчатыми палатами и маленькими каморками. Уже с конца XVII века этот корпус служил тюрьмой.

На широком внутреннем дворе, близ древней стены Малого Ивановского монастыря стоят перевезенные сюда недавно две деревянные постройки — церковь и мельница, превосходные образцы русского народного зодчества.

Мельница, вывезенная из деревни Щелково в окрестностях Ферапонтова, относится к широко распространенному на севере типу «столбового» сооружения (илл. 71). Основу ее конструкции составляет столб-нога, вкопанная в землю. Вокруг него, на специальной опоре из пирамидальной клетки бревен («ряжа») вращается четырехугольный мельничный амбар. Простое бревно-рычаг позволяет развернуть амбар так, чтобы крылья мельницы всегда были обращены к ветру. Несмотря на простоту конструкции, мастера, строившие мельницу, сумели придать этому, очень точно найденному в пропорциях «одноногому» сооружению» необычайно острый и выразительный силуэт.

Церковь Ризположения происходит из села Бородавы, бывшей вотчины Ферапонтова монастыря (илл. 72).

Построена она архиепископом ростовским Иоасафом, судя по антиминсу (покрову, возлагавшемуся при освящении храма на престол алтаря), в 1486 году. Это небольшое, внешне неказистое деревянное сооружение превосходит своей древностью все прославленные каменные здания Севера и принадлежит к простейшему и древнейшему типу деревянного культового зодчества Руси — клетским храмам. Основную честь церкви составляет обычная клеть, то есть простой сруб небольших размеров, характерный для народного жилья — избы. Восточная алтарная часть его понижена, а с запада пристроен низкий дополнительный сруб, служивший трапезной, помещение которой даже превышает размеры церкви. Открытая галерея-паперть с крыльцом обходит трапезную с юга и запада.

Внешний облик фасадов церкви Ризположения прост и скромен и сохраняет еще черты обычного жилья. В этом смысле характерны его волоковые окна — узкие, вырубленные в двух смежных бревнах и задвигаемые изнутри дощечкой. Лишь только три более крупных оконных проема имеют «косящатые» наличники.

Обычная пологая крыша трапезной типична для северных изб. Собственно храм имеет высокую крутую крышу с широкой полицей (более пологой частью) по краям; в центр конька ее врезана глава на круглой шее с «чешуйчатым» покрытием лемехом. Алтарь венчает бочка с миниатюрной главой. Подобной формы завершения, придающие зданию стройность, четкий силуэт и даже известную импозантность, отличают храм от жилых построек.

Такие деревянные храмики, небольшие, простые, интимные, обычно возникали на Севере при основании новых монастырей. Они вполне удовлетворяли скромные нужды поселенцев-монахов. Наверное, так же выглядели и первые церкви в Спасо-Прилуцком, Кирилло-Белозерском, Ферапонтове и других здешних монастырях.

Из Бородавской церкви происходит несколько икон, относящихся к разным периодам XVI столетия (все в Музее древнерусского искусства им. Андрея Рублева, Москва). «Положение риз» и «Троица» очень близки к работам круга Дионисия. Возможно, что они вышли из его мастерской.

Иконы деисусного ряда иконостаса также связаны с тем направлением искусства, в котором влияние этого выдающегося мастера было господствующим. Правда, в отличие от изящных, грациозных, даже чуть женственных образов Дионисия, в ликах этих святых еще чувствуется новгородская сдержанность и сила.

73. Центральная часть ансамбля монастыря.

От Казанской башни аллея ведет прямо к Святым воротам, с возвышающимся над ними храмом Иоанна Лествичника. Это интереснейшее сооружение, входившее некогда в систему старой монастырской ограды, относится к XVI веку (илл. 73). Нижний ярус — ворота — более древний и возник вместе с примыкающей к нему с запада «келией казенной» (казнохранилище) в 1523 году.

Ворота имеют характерную для древней Руси форму двух арочных проездов — большого и малого, перекрытых коробовыми сводами, которые укреплены подпружными арками с железными связями. Оригинальны низкие массивные полуколонны внутри большого проезда с профилированными базами и двумя жгутообразными поясками вместо капителей. В малом проезде прямоугольные выступы стен декорированы нишами. Убранство фасадов, включающее трехчетвертную колонну-столб на южном фасаде, стрельчатые архивольты и плоские ниши с остроугольными и килевидными завершениями, особенно нарядно.

В 1585 году Святые ворота были расписаны (илл. 74, 75). На правой стене (при входе в монастырь) меньшей проездной арки помещена надпись, в которой говорится, что «сии врата болшии и меньшие подписал мастер старец Александр своими ученики со Омелианом да с Никитою в лето 7094-е (1585) месяца сентября». Фрески, покрывающие оба пролета Святых ворот, записаны, поэтому о качестве их судить трудно.

Существует предположение, что живопись выполнена местными красками, подобно тому как за восемьдесят лет до работы старца Александра писал в Ферапонтове Дионисий. Возможно, что меньшая проездная арка была расписана Омелианом (Емельяном), поскольку здесь среди прочих святых изображен Емельян, вероятно, патрон художника.

В больших воротах на своде помещены Саваоф со святым духом, на арке — деисус. На правой стене расположены композиции «Собор архангела Гавриила» и «Введение». На левой — «Усекновение главы Иоанна Предтечи» и «Успение богородицы». На столпах различные святые, в том числе Кирилл и Сергий.

По другую сторону деревянных решетчатых врат, в той же большой арке слева изображено «Обретение главы Иоанна Предтечи», справа — «Чудо архистратига Михаила», на сводах — «Христос Вседержитель» и «Троица» ветхозаветного типа. Под «Троицей» проходит тябло, украшенное характерным для народного крестьянского искусства узором. Чуть дальше на левой стене больших ворот помещена еще одна композиция «Бегство в Египет». Она написана в XVII веке; в описи 1601 года, весьма подробно перечисляющей состав фресок Святых ворот, она не упоминается. Эта композиция довольно любопытна и редка по своей иконографии. Хороши также орнаментальноусловные деревья, трактованные в духе народного творчества. Роспись Святых ворот дает представление о местной школе фрескистов, сложившейся в Кирилло-Белозерском монастыре в середине XVI века.

75. Архангел. Фреска Святых ворот. 1585. Фрагмент.

74. Богоматерь со святителями. Фреска Святых ворот. 1585.

Находящаяся рядом и включенная в общую линию монастырских стен казенная келья поражает своей монументальностью. Она почти квадратная, с толстыми стенами, мощным крестовым сводом, маленькими окнами, лишенными каких-либо декоративных обрамлений. От здания веет крепостной мощью и силой. Лишь пилястры- лопатки и карниз на уровне верхней части ворот смягчают суровость его фасада.

Надвратная церковь Иоанна Лествичника сооружена в 1572 году на вклад сыновей Ивана Грозного царевичей Ивана и Федора. Поэтому ее главный престол и придел были освящены во имя тезоименитых царевичам святых Иоанна Лествичника и Федора Стратилата. Она исключительно интересна по своему облику и отличается подчеркнутой нарядностью наружного убранства (илл. 76).

76. Надвратная церковь Иоанна Лествичника. 1572.

Сравнительно невысокий кубический объем храма, как обычно, расчленен на фасадах пилястрами на три прясла, завершенные полуциркульными закомарами. Позднейшая четырехскатная кровля (XVIII в.) скрыла два яруса полукруглых кокошников, служивших некогда переходом к стройному световому барабану главы. Некоторый сдвиг барабана с центра к восточной стороне куба придает композиции легкую асимметрию, которая первоначально, до переделки кровли, усиливалась еще одной, малой главой, расположенной на юго-восточном углу, над приделом. Такое двуглавие в культовом зодчестве древней Руси вообще довольно редко, хотя в памятниках Кириллова и Ферапонтова мы встретим его очень часто.

Нарядная обработка фасадов надвратной церкви построена на принципе постепенного нарастания, «сгущения» декоративности к верхним частям здания. Пилястры украшены различными нишами преимущественно с острым завершением, которые «перекликаются» с аналогичными мотивами в убранстве ворот. Закомары, отрезанные от стен карнизом, сплошь заполнены традиционным для Севера кирпичным узором из поребрика, нишек и бегунца, прежде покрывавшим также кокошники и великолепно сочетавшимся с торжественным декором стен и башен Старого города. Широкий декоративный пояс вверху барабана включает, кроме того, и ряд керамических балясин. Фигурная грушевидная глава барочной формы в XVIII веке сменила прежнее шлемовидное покрытие.

Вход в храм — с западной стороны, через крытую паперть, построенную одновременно с храмом над древней казенной кельей. С нижним этажом она соединяется лестницей, идущей в толще южной стены кельи. Паперть первоначально имела открытые арочные проемы с трех сторон. Позднее арки заложили, сделав вместо них небольшие окна. Однако пилястры от устоев прежней аркады на фасадах сохранились. На паперть выходит роскошный перспективный портал церкви с колонками, украшенными дыньками и килевидным верхом.

Своеобразен и интерьер церкви Иоанна Лествичника. Коробовые своды его со ступенчатыми подпружными арками, несущими барабан главы, опираются на четыре столба: восточная пара — традиционные, четырехгранные, объединенные поперечной стенкой, отделяющей пространство алтаря, а западные — необычные, круглой формы. Круглые столбы трактованы как колонны с базами и капителями, а пяты сводов на них и на стенах отмечены профилированными полочками-импостами. Западную часть среднего нефа перекрывают крестовые своды. Эти новые архитектурные детали по своему происхождению относятся к «итальянизмам». Занесенные на Русь работавшими при Иване III и Василие 111 приезжими «фряжскими» зодчими, они в XVI веке находят широкое применение в творчестве русских мастеров. Оригинальна низкая, прямоугольной формы апсида, характерная для надвратных и трапезных церквей XVI века. Она имеет многочисленные стенные ниши- аркосолии и «горнее место» — длинную каменную скамью вдоль восточной и южной стен. В юго-восточном изолированном углу храма расположен миниатюрный придел Федора Стратилата, также с прямоугольной алтарной частью.

Внутри сохранился небольшой четырехъярусный иконостас. В нем находится ряд икон XVI–XVII веков. Пополнение местного ряда, очевидно, шло весьма интенсивно, и две иконы, не вошедшие в тябла, перешли на стены. Однако лучшим памятником этого иконостаса являются царские врата XVI–XV11 веков, украшенные изощренным ременно- ажурным узором плетеного характера, резьба которого еще хранит былые отблески народного северного узорочья.

С запада к «казенной келье» и крытой паперти храма примыкает казнохранилище — большой двухъярусный корпус, сильно вытянутый в длину.

Основную часть нижнего этажа корпуса составляет новое здание казенной палаты, построенное в середине XVI века. Выразителен «сбитый» ритм его небольших оконных проемов, расположенных между широкими и узкими лопатками в два яруса. Южный фасад украшает декоративный пояс из двух рядов поребрика и нишек с балясинами между ними — традиционный мотив убранства архитектуры Белозерья.

Своеобразен интерьер казенной палаты. Огромное прямоугольное в плане помещение было перегорожено по продольной оси аркадой из трех больших арок {одна арка сломана). На аркаду опирались два коробовых свода, перекрывающие каждый свою половину. Выразительность пространственных форм палаты усиливали фигурные, со ступенчатым верхом ниши между окнами верхнего яруса, служившие для хранения различных вещей. Гнезда от балок на стенах указывают на разделение помещения на два этажа деревянным настилом.

77. Церкви Епифания (1645), Владимира (1554) и Успенский собор (1497).

В XVI веке здание новой казенной палаты было расширено низкой пристройкой с западной стороны, близкой ей по архитектурной обработке фасада.

Обширный верхний ярус корпуса — так называемое сушило — построен во второй половине XVII века. Подобные здания типа складов для хранения различных запасов с конца XVI века на Руси становятся одной из обязательных построек обширного монастырского хозяйства. Различная обработка его фасадов характерна для XVII века: южный, дворовый весьма скромен; северный, наружный более нарядный. Его украшают многочисленные, сгруппированные попарно окна, обрамленные наличниками со стрельчатым верхом и круглым проемом в рамке между каждой парой.

78. Внутренний вид Успенского собора.

Особого внимания заслуживает интерьер сушила, состоящий из двух больших палат. Их высокие своды поддерживает ряд мощных столбов в центре. Здесь сохранились такие элементы древнего внутреннего убранства, как слюдяные оконницы, кирпичный пол и даже деревянные брусья под потолком со специальными стержнями для развешивания различной утвари. Это помогает представить монастырский хозяйственный быт XVII века.

Возле Святых ворот сосредоточено большинство жилых келий монастыря. До конца XVI века все кельи были деревянными; в течение следующего столетия они постепенно заменялись каменными двухэтажными постройками.

Одним из первых было возведено здание архимандричьих и гостиных келий, позднее именовавшееся настоятельскими кельями (к югу от казенной палаты). С восточной стороны к Святым воротам примыкает двухэтажный корпус монашеских келий, поставленный вдоль стены; под прямым углом к ним примыкает корпус священнических келий. Часть келий в виде широкого здания, пристроенного к южному углу священнического корпуса, носит название Монастырского архива (в XVIII веке в нем помещался архиз Кирилло-Белозерского монастыря).

Все кельи первоначально имели нарядное убранство фасадов и лестницы с крыльцами, ведущие наверх. В течение XVIII-начала XIX века они подвергались значительным перестройкам, сохранив до наших дней лишь частично древние оконные проемы, своды и кирпичные полы в ряде помещений.

В самом центре монастыря, среди группы построек возвышается Успенский собор — главное здание всего архитектурного ансамбля (илл. 77). Со времени основания обители — это первое каменное сооружение. Отсутствие местных строительных кадров — зодчих, каменщиков и прочих мастеров — заставило богатый монастырь обратиться за помощью в сооружении нового, монументального собора в центр своей епархии — Ростов Великий. Согласно летописным данным, прибывшие в Кириллов в 1497 году ростовские мастера — 20 каменщиков и «стенщиков» во главе с Прохором Ростовским — в течение одного летнего сезона (5 месяцев) возвели каменный соборный храм.

Новый Успенский собор летописи именовали «церковью великой». И действительно, для своего времени он был очень значительным, превышая по размерам многие постройки тех лет в Москве и других городах. Даже сегодня, несмотря на все последующие переделки, здание не утратило своего величественного и торжественного облика. Его компактный кубический объем с тремя широкими и несколько уплощенными полукруглыми апсидами увенчан мощной, крепко посаженной главой. Подобный тип храма принадлежит к наиболее распространенным в Северо-Восточной Руси во второй половине XV века, в эпоху формирования под главенством Москвы общерусского зодчества. Однако трактован он очень индивидуально, отличаясь массивностью и простотой. Лишенный подклета и сначала свободный от тесно окружающих его сейчас пристроек, собор как бы вырастает прямо из земли, производя внушительное впечатление монументальностью и собранностью своих форм.

Плоские пилястры-лопатки, завершенные простым профильным карнизом, членят фасады здания на три части, каждая из которых заканчивается большой закомарой килевидной формы. Над ними первоначально возвышались дополнительный ярус закомар и один ряд стрельчатых кокошников, исчезнувшие в связи с устройством в XVIII веке нынешней четырехскатной кровли. Они создавали традиционную для храмов того времени торжественно величавую пирамидальную композицию верха, увенчанную могучим барабаном с прорезанными в нем узкими, щелевидными проемами. Древняя глава шлемовидной формы, «лоб» которой, согласно сведениям летописца, был обит белым «немецким» железом, несла медный позолоченный крест. В XVIII веке вместо нее появилась современная двухъярусная глава барочного характера, искажающая древний облик собора.

80. Успение. Фреска западной паперти Успенского собора. XVII в.

79. Внутренний вид северной паперти Успенского собора.

Общему лаконизму и строгости обработки фасадов прежде великолепно соответствовали узкие оконные проемы без каких-либо обрамлений, растесанные в XVIII веке. Простые кирпичные киоты в виде рамки с острым верхом расположены в средних закомарах с юга и севера. В центральных пряслах северной, южной и западной сторон размещались белокаменные перспективные порталы с обитыми кованой медью дверями. Сохранившийся внутри паперти северный портал с резными колонками, украшенными дыньками и сноповидными капителями и со стрельчатыми архивольтами, указывает на использование традиционных форм, сложившихся еще во владимиро-суздальском зодчестве (илл, 77).

81. Василий Запокровский. Рай. Фреска северной паперти Успенского собора. 1650-е гг.

Нарядность зданию придают широкие узорчатые полосы вверху стен (под закомарами), апсид и барабана главы. Кроме хорошо известных нам декоративных элементов — керамических балясин, поребрика и прямоугольных нишек, дополненных на апсидах и барабане обычным бегунцом, они включают и терракотовые плитки с рельефным растительным орнаментом, которые не встречаются в убранстве поздних построек Севера. Такие плитки типа изразцов, покрытые слоем белого ангоба, характерны для архитектуры Москвы второй половины XV века. Однако в Кириллове их затейливый рисунок в виде «кринов» (лилий) и растительных побегов трактован очень индивидуально.

Из композиционных особенностей собора отметим сильный сдвиг главы к восточной стороне куба. Барабан возведен не над серединой основного объема, а над центром всего здания, включая апсиды. Этот прием обуслозлен стремлением к гармоничности и уравновешенности объемно-композиционного построения; он ведет свое происхождение также от раннемосковских храмов. Восточная пара столбов поставлена близко к межапсидным стенкам, почти сливается с ними, подготавливая во многом позднейший переход к двухстолпию. В результате внешние деления пилястрами северного и южного фасадов не совпадают с внутренними пространственными членениями интерьера столбами, что ведет к декоративности фасадных форм, развивавшейся уже в архитектуре позднейшего периода.

Успенский собор, являясь одним из наиболее ранних монументальных храмов Севера, оказал большое влияние на сложение и развитие местной каменной культовой архитектуры, во многом предопределив разработку ее планировочных и объемно-композиционных форм, а также характер убранства.

Одноэтажная сводчатая паперть собора с западной и северной сторон относится к 1595–1596 годам. На наружных стенах паперти хорошо заметны первоначальные широкие арочные проемы, в XVII веке заложенные и превращенные в небольшие окна. Высокий притвор с главой и низким полукруглым тамбуром входа, возведенный в 1791 году, значительно искажает внешний облик собора.

О внутреннем убранстве первых двух деревянных храмов Кирилловской обители почти ничего не известно. Скудные летописные источники лишь упоминают о том, что вторая деревянная церковь Успения украшена была «благолепными» иконами. Существует предположение, что из этого храма происходит икона «Богоматерь Одигитрия» московской школы второй четверти XV века (ГТГ). Фигура богоматери трактована в обобщенно монументальных формах. Строгое, спокойное лицо ее слегка повернуто к младенцу. В верхних углах иконы изображены склонившиеся к Марии ангелы. Их нежные контуры образуют плавные полукруги. Богоматерь одета в лилово-коричневый мафорий, левый ангел — в светло-сиреневых одеждах, правый — в зеленоватых. Общий фон иконы — золотой. Сочетание этих немногочисленных тонов еще более подчеркивает монументальность изображения, придавая ему необычайную торжественность.

Внутреннее убранство каменного Успенского собора, известное по различным источникам, было довольно нарядным и богатым. Идеи нестяжателен, очевидно, не оказали существенного влияния на его оформление (илл. 78).

82. Царские врата иконостаса Успенского собора. Середина XVII в.

83. Дионисий Глушицкий. Икона «Кирилл Белозерский» из Успенского собора. 1424. (Третьяковская галерея).

84. Киот для иконы «Кирилл Белозерский» из Успенского собора. 1614. (Кириллов, Музей).

Главную «красоту» храма составляли иконы и стенопись. Собор был расписан в 1641 году на вклад царского дьяка Никифора Шипулина. Сохранившаяся на северной стене летопись-надпись донесла имя основного автора фресок: «Подписывали иконное стенное письмо иконописцы Любим Агеев со товарищи». Любим Агеев хорошо известен по росписям Николо-Надеинской церкви в Ярославле (1630–1640) и московского Успенского собора (1642–1643). Однако судить о его почерке весьма трудно, так как эти фрески в XVIII–XIX веках были записаны и обновлены, а стенопись собора Кирилло-Белозерского монастыря покрыта в 1838 году грубой масляной живописью. Расчищенные отдельные незначительные фрагменты говорят о том, что в творчестве Любима Агеева были еще необычайно сильны старые монументальные черты.

В XVII веке были расписаны также своды и стены западной паперти Успенского собора. От этих фресок сохранились лишь две композиции внутри двух маленьких помещений по сторонам входной пристройки. Особенно хорошо «Успение», написанное на голубом фоне. Великолепно скомпонованная, эта фреска выделяется исключительной легкостью, воздушностью, богатством красок и колорита (илл. 80).

Сохранившаяся стенопись северной паперти с сюжетами «Апокалипсиса» — откровения Иоанна Богослова о грядущих судьбах мира — производит впечатление выполненной одним мастером (илл. 79). Она во многом близка живописи ярославско-костромских церквей середины XVII века. Различные чудовища, ангелы, фигуры людей, деревья, горы, архитектура, орнаменты, написанные в спокойных охристых тонах, покрывают все стены, своды, откосы окон сплошным многоцветным ковром. Все сцены пронизаны движением, внутренней динамикой, не примиряющейся с эпическим спокойствием древней иконописной традиции.

85. Андрей Рублев с учениками (?). Икона «Успение богоматери» из Успенского собора. I-я четверть XV в. (Третьяковская галерея).

На южной стене северной паперти Успенского собора в композиции «Горнего Иерусалима, города святых», рая, окруженного стенами с 12 воротами, художник поместил изящных ангелов в белых одеждах и сад с деревьями, травами, цветами (илл. 81). Деревья написаны не только зеленой и красной красками, но и охрой, а иногда и красновато-коричневой «черленью» — прием, характерный для творчества костромского художника Василия Запокровского. А дерево в левой нижней части фрески напоминает узловатый, старый, могучий дуб, такой же как в алтаре московской церкви Троицы в Никитниках (1652–1653).

Стоит отметить и чрезвычайно занятную сценку «Бес благословляет боярина» (откос крайнего левого окна на северной стене). Перед несколько удивленным, очень живо написанным, опешившим от неожиданности боярином в богатых одеждах предстал смешной, отнюдь не страшный бес. Он обнажен: у него худое, почти «человеческое» тело, кое-где покрытое длинной козьей шерстью, хвост, когтистые орлиные лапы и крылья, топорщащиеся за спиной. Противопоставление этих двух фигур скорее вызывает улыбку, нежели устрашение. Прием контраста усилен и цветом — розовато-красные и синие с желтым одежды боярина и серовато-зеленоватое тело беса.

Даже беглое знакомство с остальными росписями паперти позволяет судить о художнике как о самобытном и крупном мастере, который исходил в своем творчестве из традиций древнерусской живописи и умел находить сюжеты и образы для своих композиций непосредственно в окружающей жизни. Точно определить дату росписи и мастера весьма сложно, однако есть основания отнести ее к 50-м годам XVII века и по аналогии с живописью московской церкви Троицы в Никитниках и костромской церкви Воскресения «на Дебре» (1650–1652) приписать ее стенописцу, старшему знаменщику артели костромичей Василию Ильину Запокровскому. Для фресок Запокровского характерна удивительная любовь к реальной жизни, чувство меры в композициях. Ему свойственна необычайная лиричность, изящество в изображении человеческих фигур, свободно расположенных в пространстве, необыкновенная легкость, уверенность и точность рисунка. Среди художников костромской школы стенописцев XVII века Василий Запокровский с его ярко выраженным стремлением к реализму, светскости, поэтичности и лиричности занимает одно из первых мест.

Помимо росписи декоративное убранство Успенского собора включало иконостас, отдельно висящие иконы, пелены, кресты и драгоценные церковные сосуды.

Опись 1601 года дает яркую картину богатого, насыщенного «узорочьем» интерьера. Одних только пядниц (икон мерою в пядь, в ладонь) «окладных на золоте и красных» было 233, местных образов — 11, крестов золотых — 7, панагий золотых — 9, а также множество других крестов, пелен, покровов и прочих изделий.

Эта опись говорит и об уже сложившемся иконостасе. Связанный с символикой самого храма, он имел четыре яруса икон: первый снизу — местный, затем — деисусный, праздничный и пророческий ряды. Во всех ярусах иконы стояли как на полках на простых, без всякой резьбы тяблах, лишенные каких-либо разделяющих колонок. В местном ряду находились наиболее древние чудотворные и местночтимые иконы, непосредственно связанные с историей храма. Деисусный ряд в XV веке был самым большим, насчитывая двадцать одну икону.

В XVII веке иконостас Успенского собора претерпел существенные изменения. Из ранних памятников в местном ряду остались лишь «Успение», «Одигитрия» (обе — в ГТГ), «Кирилл Белозерский в житии» конца XV века и другие. К четырем основным ярусам добавили пятый — праотеческий; были сделаны новые царские врата с великолепным серебряным чеканным окладом (илл. 82). Они были пожалованы царем Алексеем Михайловичем в 1645 году. В XIX веке простые тябла иконостаса заменили существующими и доныне резными, золочеными, с колонками между иконами. При этом иконы пришлось раздвинуть, а некоторые вообще не поместились в новый иконостас.

Многочисленные иконы на стенах и столбах собора и в иконостасе должны были создавать молитвенное настроение собравшимся. Куда бы ни обращал взор богомолец, он всюду видел изображения святых. Такое настроение усиливалось и тем таинственным полумраком, который окутывал посетителя, вступавшего в церковь. Свет, днем проникавший из узких, щелевидных окон, а вечером идущий от колеблющегося пламени паникадил и свечей, в основном падал на иконостас. Это опять-таки сосредоточивало взгляды молящихся на образах их заступников.

86. Церковь Архангела Гавриила (1531–1534), колокольня (1757–1761) и Введенская трапезная церковь (1519).

Обилие небольших икон в храме, особенно пядниц, объясняется необходимостью определенного гармоничного «комплектования» местного ряда иконостаса. Обычно иконы нижнего яруса различались по размерам: наряду с огромными, были и небольшие; над последними и помещали пядницы, чтобы придать всему ярусу более или менее одинаковую высоту.

87. Миниатюра из «Деяния апостолов».

88. Резной деревянный крест. XVI в. (Кириллов, Музей).

Наиболее чтимой иконой местного ряда было «Успение» (первая четверть XV века, ГТГ). Во всех описях монастыря она приписывалась кисти Андрея Рублева (илл. 85). Это произведение действительно близко манере прославленного художника. Икона как бы делится на две части — в верхней изображены летящие на облаках апостолы, в нижней — «Успение». По бокам красного ложа, на котором лежит богоматерь, помещены фигуры мягко склоняющихся апостолов. За ними видны святители с книгами в руках и плачущие жены. На фоне зеленовато-синей славы с шестикрылыми серафимами представлен Спас в розоватых с золотом одеждах, держащий обвитую пеленами душу богоматери.

Внизу, у подножия ложа, изображена небольшая сценка: ангел отсекает руку Авфонию, пытавшемуся опрокинуть ложе богоматери. Эта сцена, введенная в икону как самостоятельное клеймо, играет весьма важную композиционную роль. Она связывает воедино верхнюю часть иконы с нижней, поскольку фигуры этого клейма ритмически соответствуют фигурам коленопреклоненных ангелов, держащих круглую славу с возносящейся на небо богоматерью. По совершенству композиции, по легкой просветленности ликов, по изысканности гармоничных цветовых соотношений (розоватых, зеленых, голубых, красных и желто-золотых) эту икону можно отнести к работе Рублева. Однако некоторая архаичность форм и почти новгородская грузность образов противоречат такой атрибуции. Скорее всего, это произведение ближайшего ученика Рублева. Возможно, что сам мастер написал лишь одну-две основные фигуры.

89. Покров с изображением Кирилла Белозерского. 1587. (Кириллов Музей).

В местном ряду иконостаса Успенского собора находилась и икона «Кирилл Белозерский», выполненная известным художником Дионисием Глушицким в 1424 году (ГТГ).

Дионисий Глушицкий как личность весьма характерен для русского средневековья. Он родился в 1362 году близ Вологды, а умер в 1437 году уже будучи игуменом основанного им же Сосновецкого монастыря на берегу реки Глушицы (отсюда и его прозвище). Круг интересов Дионисия был чрезвычайно обширен. Еще пребывая в иноках Кирилло-Белозерского монастыря, он не только писал иконы, но был и резчиком по дереву, и книгописцем, и плотником, и кузнецом, и плел корзины («спириды деяше»). Этому «мастеру на все руки» приписывалось множество икон. Однако после их расчистки в 1919–1920 годах выяснилось, что все они стилистически различны.

Единственно достоверным произведением Дионисия Глушицкого в настоящее время является икона «Кирилл Белозерский» (илл. 83). На ней изображен кряжистый, вросший в землю, сутуловатый старик с окладистой бородой, с добрым, приветливым и умным лицом. Его коренастая фигура чем-то сродни стволу дерева, вздымающемуся из земли. Такие твердо стоящие на земле люди колонизовали Север, прокладывали дороги, вырубали леса, распахивали землю, основывали монастыри, а в случае надобности брались за оружие. В образе Кирилла воплощен идеал нравственно сильного и деятельного человека.

В 1614 году для иконы был специально сделан деревянный резной позолоченный киот. Позднее киот вместе с иконой был перенесен в придельную церковь Кирилла (Кирилловский историко-художественный музей; илл. 84).

90. Домик келаря. XVII в.

Он створчатый, с килевидным верхом; в тимпане его изображен Спас Нерукотворный и два ангела. Створки с внешней стороны обложены басмой с характерным для XVII века растительным узором. Вверху и внизу киота резная надпись, выполненная красивой по начертанию вязью; «Образ чудотворца Кирилла списан преподобным Дионисием Глушицким еще живу сущу чюдотворцу Кириллу в лето 6932 (1424). Зделан сии киот в дом пречистые чюдотворца Кирилла в лето 7122 (1614) по благословлению игумена Матфея слава богу а(минь)». Низ киота украшен резными деревянными шашечками, типичными для памятников народного искусства. Любопытны расписные створки изделия с изображением событий из жизни Кирилла — рождения, явления Кириллу богоматери, водружения Кириллом креста Он створчатый, с килевидным верхом; в тимпане его изобобраз Кирилла. В описях монастыря есть короткая запись о художнике Никите Ермолове из «Белозеры», написавшем в августе 1614 года «у чудотворцева образа два затвора (створки)».

91. Водяные ворота с церковью Преображения. XVI в.

Нет сомнения, что речь идет именно об этом киоте. Наиболее интересна сцена, где представлен Дионисий, сидящий возле стола, на котором лежит икона. С другой стороны стола стоит Кирилл, как бы позируя художнику. Фоном служат монастырские строения. Образ на иконе точно воспроизводит стоящего перед художником человека — черты лица, одеяние, позу. Это подтверждает и надпись, помещенная вверху композиции: «Преподобный Дионис(ий) напис(аша) святого Кирилла зря на святого». Упоминания о создании Дионисием Глушицким образа с живого Кирилла встречаются в документах и описях монастыря 1565–1601 и 1614 годов. Древнерусский живописец при написании образа пользовался не только методом, аналогичным созданию жития (рассказы очевидцев событий, людей, хорошо знавших человека), но и непосредственно работал с натуры. Наиболее талантливые иконописцы древней Руси «не боялись и не чуждались» действительности, «не отвращались» от нее. Просто изучение и наблюдения жизни при том огромном значении традиции и иконографических схем играли в творчестве древнерусского мастера значительно меньшую роль, чем в работах художника нового времени.

92. Церковь Евфимия. 1653.

Икона «Георгий» (ГРМ) из деисусного ряда относится к концу XV века и, следовательно, одновременна самому храму. Георгий представлен в позе молитвенного предстояния. Он облачен в щедро изукрашенный плащ и дорогое оплечье. Его силуэт очерчен плавной выразительной линией. Эта графическая четкость фигуры легко объяснима. Иконы деисусного ряда, располагавшиеся довольно высоко, должны были хорошо восприниматься зрителем на расстоянии. Отсюда повышенное внимание к силуэту и цвету этих икон. Колорит произведения строится на смелом, контрастном сочетании горящей киновари плаща и холодного сине-зеленого хитона. В сопоставлении с сияющим золотым фоном эти цвета приобретают еще большую яркость и интенсивность. При всем величии и торжественности фигура Георгия с маленькими ногами и руками весьма изящна. Лицо его, овеянное мужеством и спокойствием, поражает выразительностью и остротой характеристики. Широкие скулы, впалые щеки, выступающие надбровные дуги с широкими, асимметрично приподнятыми бровями придают ему не только выражение сосредоточенной задумчивости, но и сообщают самобытноиндивидуальный характер.

Эта конкретность и мужественность образа, праздничная яркость колорита с преобладанием киновари и типично новгородским «ковровым» орнаментом на поземе говорят об определенном и весьма сильном воздействии новгородского искусства. Однако икона отличается от произведений новгородской школы. Особенности ее живописной манеры свидетельствуют о том, что художник использовал здесь ряд приемов московских мастеров. Очевидно, икона «Георгий», как, вероятно, и остальные произведения деисусного ряда иконостаса, была создана мастером, который сочетал в своем творчестве традиции московского и новгородского искусства.

Из других памятников отметим икону «Воскрешение Лазаря» XV века (ГТГ), продолжающую в какой-то степени рублевские традиции. Однако здесь уже чувствуется определенная утрата спокойной, гармонично ясной основы произведений Рублева. Его продолжатели, научившиеся ценить красоту певучей линии, применять многослойное «охрение», «плави» и радующие глаз сочетания красок, слишком увлеклись этими приемами живописи.

В «Воскрешении Лазаря» все фигуры с маленькими руками и ногами, подчеркнуто изящны, отточенны. Чувствуется стремление мастера к красивой линии, эффекту сочетания цветов, к миниатюрно тонкой разделке лиц. Искусство Рублева кажется особенно сдержанным и скромным по сравнению со щеголеватой манерой художника, исполнившего эту икону. В его фигурах с беспокойными, зигзагообразными складками одежд немало нарочитого. Он, вероятно, принадлежал к местной школе иконописцев, но хорошо знал как московские, так и новгородские иконы.

Сочетание художественных приемов новгородского и московского искусства характерно и для ряда других кирилловских памятников. Оно заметно в шитой плащанице XV века с изображением «Положения во гроб» (ГТГ), в иконе «Флор и Лавр» XVI века (Кирилловский историкохудожественный музей) и других произведениях. Особенно плодотворным этот сплав оказался для прикладного искусства, в частности для резных деревянных изделий. Среди последних выделяется группа крестов XVI столетия (ГИМ и Кирилловский историко-художественный музей). Они довольно изящны по пропорциям и разделены на ряд клейм: в верхнем обычно помещается «Троица», в средокрестии, в самом большом и основном клейме — «Распятие», в нижних — избранные святые, чаще всего Сергий и Кирилл. Одновременное изображение Кирилла и Сергия — наиболее популярных святых Кирилловской обители — еще раз подтверждает предположение о монастыре как о центре производства резных деревянных изделий культового характера. Почти все известные кресты отличаются изящными удлиненными, вытянутыми пропорциями фигур, тонким, изощренным рисунком резьбы и выразительностью силуэтов.

Особенно хорош деревянный резной крест, хранящийся в Кирилловском музее (илл. 88). В верхнем клейме его, как обычно, помещена «Троица», в нижних представлены стоящие в рост Кирилл, Сергий и Григорий с Николой, облаченные в святительские одежды. Мастер, вырезая верхнее клеймо, явно отталкивался от прославленного произведения Рублева. Это проявляется не только в сходстве композиции, но и в удивительной мягкости и лиричности образов, в той же плавности жестов, что так подкупает нас в «Троице» Рублева. Несколько иначе выглядит центральная часть креста с «Распятием». Оно очень удачно скомпоновано, все массы уравновешены. Чрезмерно удлиненные фигуры приобрели графически изысканные очертания. Изящно и выразительно трактовано слегка изогнутое тело Христа, очерченное плавными, певучими линиями. Здесь мастер исходил из дионисиевских представлений о человеческой фигуре. Он, очевидно, хорошо знал роспись Дионисия в соборе соседнего Ферапонтовского монастыря и перенес приемы «преизящного в русской земле» живописца в свое творчество.

Декоративность креста усилена и легкой подцветкой: белым — набедренная повязка Христа и красноватым — его тело. Но главная роль в декоративном звучании памятника все же отводится линии. Усиление линейного начала придает всем изображениям креста несвойственные искусству Рублева и Дионисия суровость и силу. Предельная геометрическая простота в решении отдельных фигур, палат, горок подчеркивает стремление мастера к крупным, собранным массам, характерным для изделий русского Севера. Низкий, плоский рельеф несколько архаичен, ибо в мелкой пластике XVI столетия почти повсеместно намечается тяга к пространственным, многоплановым композициям. Это произведение — своеобразный стилистический вариант местного искусства, в котором очень тесно переплелись московские и новгородские, северные традиции. Они и придают ему ту образную яркость, которая так характерна для памятников народного искусства русского Севера.

Своеобразие культуры Белозерского края, в древности граничавшего с новгородскими владениями, объясняется не только его тесными взаимоотношениями с Москвой, чьей вотчиной он являлся с XV века, но и весьма мощными культурными связями с Новгородом. Большинство рассмотренных произведений искусства — яркое свидетельство начавшегося слияния отдельных местных школ в общий поток русской культуры. Процесс этот, судя по памятникам Кириллова монастыря, начался в конце XV века, в эпоху образования Русского государства, но особенно интенсивно протекал уже в XVI столетии.

С восточной стороны паперть Успенского собора заканчивается небольшой придельной церковью Владимира, усыпальницей Воротынских, сооруженной в 1554 году (илл. 77). Это — маленький одноглавый, бесстолпного типа храмик, квадратный в плане, с широкой полукруглой апсидой. Перекрытие его имеет форму двух коробовых сводов, между которыми в середине расположены ступенчатые сводики, создающие переход к световой главе. Подобная форма свода характерна для Пскова XV–XVI веков, но выполнена она несколько неумело, что вызывает предположение о постройке храма местными мастерами.

93. Церковь Иоанна Предтечи (1531–1534) и трапезная церковь Сергия Радонежского (1560).

Наружный облик храма во многом подражает Успенскому собору. Об этом свидетельствуют стрельчатые кокошники прежнего завершения (покрытие изменено), украшающие фасады пилястры и перспективный портал внутри паперти, а также широкие ленты кирпичного декора под кокошниками и на барабане. Хороша луковичная главка, крытая деревянным лемехом. Она относится ко времени обновления здания — к 1631 году. Нижнюю часть ее обегает великолепный ажурный подзор из золоченого железа с надписью о возведении и возобновлении храма.

Сооружение вблизи собора церквей-усыпальниц не ограничилось Владимирским приделом. В 1645 году к нему с севера примкнул храм Епифания, возведенный над могилой князя Ф. Телятевского, в честь святого, имя которого он носил в монастыре после пострижения. Небольшое здание почти полностью повторяет (вплоть до ступенчатой конструкции сводов и кирпичного декора) формы стоящей рядом церкви (илл. 77), Это наглядно показывает, какую огромную роль играли «освященные древностью» традиции в монастырском строительстве в Кириллове.

С противоположной, южной стороны Успенского собора над гробницей Кирилла возвышается еще один, но более обширный придельный храм. Он сооружен в 1792–1794 годах вместо прежней церкви 1585–1587 годов, разобранной «за ветхостью». Архитектурные формы его с высоким двухъярусным алтарем, увенчанным куполом, выдержаны в стиле провинциального, запоздалого барокко.

С юго-западной стороны от Успенского собора стоит оригинальная, но сильно искаженная в верхней части переделками, церковь Архангела Гавриила. Возведение ее связано с уже упомянутой поездкой великого князя Василия III на богомолье (1528) и датируется 1531–1534 годами. На первый взгляд здание выглядит довольно традиционно (илл. 86). Высокий кубический объем с трехчастным членением фасадов пилястрами, белокаменным перспективным порталом обычной формы и тремя низкими полукруглыми апсидами — все еще находится в русле прежних художественных взглядов. Однако стройные пилястры с базами, создающие четкий вертикальный ритм, профилировка цоколя и широкий трехчастный карниз- «антаблемент» классического типа, с раскреповками над пилястрами свидетельствуют о широком использовании новых приемов и форм, привнесенных в русское зодчество на рубеже XV–XVI веков итальянскими мастерами. Своеобразна и аркатура на апсидах, близкая к декору ряда памятников Москвы начала XVI века.

Весьма изобретательно был решен верхний ярус здания, Первоначально он служил звонницей, видимо, не был перекрыт кровлей и имел три арки на каждом фасаде, в пролетах которых висели колокола. Завершали стены его два ряда килевидных кокошников, над которыми возвышались большая глава в центре и маленькая главка на юго-восточном углу, отмечающая придел Константина и Елены. Столь уникальная конструкция, превращающая храм в церковь «иже под колоколы», говорит о многообразии путей, которыми в XVI веке шли к решению задачи объединения храма со звонницей русские зодчие.

К сожалению, уже в XVII веке верх храма был перестроен в ризничную палатку: при этом проемы звона заложили, превратив их в окна. В конце XVIII-начале XIX веков оба барабана и верхний ярус кокошников были разобраны и сделано новое покрытие с одной деревянной, обшитой лемехом главой.

Не менее интересен и интерьер здания. Он разделен сводами на два яруса: в высоком нижнем находился храм, низкий верхний служил колокольней и позднее был переделан в ризницу. Храм по своему внутреннему облику очень близок надвратной церкви Иоанна Лествичника. Здесь встречаются и четырехгранная восточная пара столбов, почти слившихся с межапсидными стенками, и круглые западные столбы, превращенные в колонны с капителями, и профилированные импосты под пятами арок, и крещатые своды над западной частью среднего нефа. Именно в этом храме впервые на Севере были широко использованы «итальянизмы», в том числе и зальный принцип построения всего внутреннего пространства, очень редкий в древнерусском зодчестве. Высота сводов церкви везде одинакова, а подпружные арки даже чуть-чуть понижены. В сочетании со стройными колоннами, удачно расположенными оконными проемами и открытыми внутрь барабанами глав, высокие цилиндры которых «прорезают» верхний ярус, такое решение создает светлое и просторное помещение.

К церкви Архангела Гавриила с запада вплотную примыкает огромная монастырская колокольня. Она выстроена в 1757–1761 годах каменщиком Спасо-Прилуцкого монастыря Ф. Жуковым на месте прежней «колокольницы о трех верхах» конца XVI века. Массивное, тяжеловесное здание выдержано в традициях архитектуры XVII столетия, хотя не без некоторого налета барокко (илл. 86). На грузном трехъярусном четверике вздымается могучий восьмерик звона с фигурным куполом и главой на барабане. Не лишенная примитивности, крепкая по формам, колокольня хорошо сочетается со всеми окружающими постройками, играя важную роль в общем облике монастырского ансамбля.

94. Малая больничная палата. 1730-е гг.

На склоне холма, к западу от колокольни, объединенная с ней папертью, стоит обширная трапезная палата с храмом Введения. Это — древнейшее после Успенского собора каменное сооружение монастыря (илл. 86). Возведено оно в 1519 году, вместо прежней деревянной трапезной. Композиция его аналогична более поздним трапезным Спасо-Прилуцкого и Спасо-Каменного монастырей. Поставленное на высокий подклет здание состоит из большого корпуса собственно «столовой» палаты с келарской и церкви Введения с восточной стороны, расположенных на одной оси. Это — один из самых ранних примеров присоединения к трапезным палатам общежительных монастырей Руси храма, то есть сложение наиболее характерной композиции подобного типа построек.

Каждая из частей здания внешне трактована по-своему. Широкий корпус трапезной имеет обычную для гражданских сооружений форму прямоугольного объема с двускатной кровлей. Более узкий, но мощный куб церкви в виде своеобразной башни, возвышался над трапезной. Он завершался типичными для культового зодчества тремя ярусами кокошников с водруженной над ними главой. Трехгранная восточная стена храма напоминает срубные алтарные пристройки деревянных церквей. Скупое убранство фасадов здания ограничено широкими лопатками и скромными карнизами, а также нишками с остроугольным верхом. Это интересное сооружение, видимо, оказало определенное воздействие на оригинальную церковь-колокольню с трапезной в Спасо-Каменном монастыре. В нынешнем своем виде оно предстает перед нами значительно перестроенным. Растесаны оконные и дверные проемы, изменено очертание кровли над корпусом трапезной, полностью переделано покрытие храма, с заменой каменной главы на деревянную.

Огромный, почти квадратный зал трапезной (17,5Х 17 кв. м) занимает почти весь верхний этаж корпуса. Многочисленные оконные проемы на двух противоположных сторонах обеспечивали хорошее освещение его внутреннего пространства. Своды поддерживал мощный четырехгранный столб в центре. К западу от зала находилась небольшая келарская. В середине XIX века столб и своды палаты были сломаны, а вместо них появился нынешний потолок, опирающийся на два ряда деревянных столбов. Хорошее представление о прежнем интерьере трапезной дает подклет, сохранивший древние формы своих перекрытий. Находящаяся под трапезным залом обширная, почти таких же размеров хлебопекарня с массивным квадратным столбом в центре и эффектными сводами по своей монументальности не уступала ему ни в чем, хотя она сейчас и перегорожена.

Первоначально вход в трапезную палату был через открытую лестницу с северной стороны. Уже в XVI веке появилась пристроенная вдоль северного фасада двухъярусная паперть с внутренней лестницей и аркадой в верхнем этаже, позднее превращенной в окна. В измененном виде она существует и поныне, причем снаружи хорошо видны заложенные арки. В настоящее время в трапезной, как и в церкви Кирилла, хранятся многочисленные экспонаты историко-художественного музея. Среди них выделяется своими художественными достоинствами коллекция древнерусского шитья — «воздухов», пелен и плащаниц XV–XVII веков (илл. 89).

Наряду с ними в музее есть и первоклассные произведения живописи: икона «Василий Великий» работы Дионисия, таблетки от царских врат с изображением евангелистов, по преданию написанных сыном Дионисия — Феодосием, иконы «Троица», «Успение», «Сошествие во ад» и другие памятники XVI столетия.

Вокруг монастырской трапезной концентрировались различные хозяйственные постройки, в которых либо готовили пищу, либо хранили съестные припасы. Крупнейшее среди них — здание поварни, сохранившееся до наших дней, хотя и в переделанном виде. Оно примыкает с запада к трапезной, образуя длинный, вытянутый в одну линию корпус. Здание это сложилось на протяжении XVI века, с отдельными достройками в XVII веке. Скупое и сдержанное наружное убранство подчеркивает скромность архитектуры этого хозяйственного сооружения.

Наиболее древняя часть здания расположена в середине корпуса. Она состоит из большей, почти квадратной, палаты — «яственной поварни» и меньшей — квасоварни, где приготовляли квас, излюбленный при монастырских трапезах напиток. Даже на Стоглавом соборе (1551), заботившемся о поддержании «поизшатавшихся» церковных обычаев и нравов, в противоположность запрещенным пиву, вину и меду, монахам было разрешено «пити квасы житные и медвенные». Не позже конца XVI века возникла и та часть корпуса, которая находится между древней поварней и трапезной. Большая каменная палата, пристроенная к квасоварне в XVI веке с запада служила квасным погребом. В 1655 году местные каменщики надстроили над погребом второй этаж — оружейную палату, которая просуществовала до 1786 года.

Напротив поварни, близ монастырской стены притулилось небольшое одноэтажное строение. Это — часть прежде существовавшего здесь двухэтажного здания «поваренных келий», пристроенного в XVII веке к поварне. Сохранившиеся на его западном фасаде типичные для XVII столетия кирпичные наличники свидетельствуют, что здание было довольно нарядно оформлено.

К этому же хозяйственному комплексу относится и домик келаря, или келарский корпус, между юго- восточным углом трапезной и Водяными воротами (илл. 90). Небольшое двухэтажное здание, возведенное в XVII веке, очень своеобразно. Нижний этаж состоит из двух келий с «проходными воротами» между ними, верхний — из шести небольших кладовых палаток, которые соединены на заднем фасаде галереей. На галерею ведет деревянная лестница с крыльцом на столбах.

Характерно различное решение фасадов домика келаря: главный весьма декоративен, задний, обращенный во двор, скромен и прост. Ворота со двора (так же как и окна галереи) не имеют никаких обрамлений, тогда как с парадной стороны они поражают живописностью и пластикой своих форм. Прекрасны толстые круглые столбы-коротышки по бокам ворот, как бы стянутые для прочности вверху и внизу тягами. Подстать им небольшие оконные проемы с «коренастыми» наличниками — короткими сочными колонками на кронштейнах и типичными фронтончиками.

Почти в середине стены, обращенной к Сиверскому озеру, находятся Водяные ворота с надвратной церковью Преображения, входившие в систему монастырской ограды Старого города. Обе постройки относятся к XVI веку (илл. 91). Но ворота возникли ранее храма, возведение которого датируется 1595 годом. Они имеют форму двух обычных проездных арок с палатами хозяйственного назначения по сторонам: с востока — кладовой, с запада — калачной и просвирной. Их декоративная обработка со стороны двора в виде стрельчатых архивольтов и прямоугольных, иногда с острым верхом ниш очень близка к убранству Святых ворот.

Церковь Преображения над Водяными воротами строили, видимо, местные мастера под наблюдением старца Леонида Ширшова, по образцу ранее возведенного надвратного храма Иоанна Лествичника. Она по форме аналогична своему прототипу, только несколько грубее, приземистее. Это — невысокий куб с пониженными прямоугольными пристройками с двух сторон: алтарем и папертью с первоначально открытыми арками (арочные проемы еще в XVII веке превращены в окна). Сходство довершают членения северного и южного фасадов пилястрами на три прясла, остроугольные нишки и три яруса сплошь украшенных традиционным декором (поребрик, нишки, бегунец) кокошников, из которых сейчас под четырехскатной крышей XVIII века виден только нижний. Однако венчающая часть имела иную форму. Вместо типичных для храмов Кириллова двух глаз здесь с самого начала было трехглавие: большая — в центре и две малых — над восточными углами постройки. Появление малых глав было вызвано наличием у Преображенской церкви двух приделов — Ирины и Николая, расположенных по сторонам главного престола в алтаре (один из них был посвящен царице, сестре Бориса Годунова). Само трехглавие было сильно сдвинуто с центра куба к востоку, что сразу вносило в композицию здания оттенок свободной живописности, усиленной необычным покрытием алтаря тремя двускатными кровлями, выходившими шипцами на восточную сторону. К сожалению, уничтожение еще в XVIII веке прежних глав и кровель во многом лишило архитектуру церкви былой привлекательности и красочности форм.

По-настоящему необычность архитектуры этой церкви ощущаешь, войдя через западный портал внутрь храма. Тогда сразу становится понятно, что сдвиг трехглавия на восток обусловлен оригинальной конструкцией сводов и внутренних опор. Почти в центре помещения стоят два круглых столба, с которых на стены перекинуты арки, поддерживающие коробовые своды. Более мощные подпружные арки, несущие главный световой барабан, опираются на восточную стену. Здесь как бы завершился тот длительный процесс слияния восточной пары столбов со стеной и межапсидными стенками, который в храмах Кириллова шел на протяжении всего XVI века. Подобная конструкция принципиально отличается от двустолпия в надвратном храме Прилук и позднейших вологодских церквах. Стремясь освободить помещение храма и сократить число опор, древнерусские мастера умели каждый раз находить новые, исключительно разнообразные и интересные решения.

В юго-восточном углу монастыря, вблизи Свиточной башни расположена небольшая больничная церковь Евфимия, построенная в 1653 году (илл. 92). Это последнее из возведенных в монастыре культовых зданий отличается по типу от остальных, представляя собой шатровый храм. Однако в основе своей оно явно подражает возведенной несколько ранее придельной соборной церкви Епифания, оставаясь в кругу монастырских традиций. Композиция и декор их фасадов совершенно тождественны. Иным выглядит лишь венчание: на низком восьмерике, снаружи никак не выявленном, возвышается небольшой стройный многогранный шатер с луковичной главкой, покрытый прежде поливной зеленой черепицей (современная железная кровля XIX века). Интересна маленькая одноарочная звонница псковско-новгородского типа над крышей трапезной, с южной стороны здания.

Резким контрастом по отношению к церкви Евфимия выступает находящаяся к востоку от нее Большая больничная палата XVII века, соединявшаяся прежде с ее трапезной переходом. Впечатлению монументальности этого здания способствует его прямоугольный объем с низкими массивными стенами и высокой двускатной кровлей, заканчивающейся на торцах фронтонами-щипцами. Фасады огромного сооружения лишены какого-либо декора и выглядят очень сурово. Скупая гладь мощных, побеленных стен смягчается лишь маленькими оконными проемами. Интерьер палаты традиционен для гражданских построек. Два просторных сводчатых помещения с распалубками над окнами и дверьми разделены узкими сенями. Своды поддерживают квадратные столбы, расположенные в центре, что для XVII века уже не типично; этот прием — запоздалая дань древней традиции.

К югу от церкви Евфимия, вдоль стены монастыря расположены двухэтажные кельи, относящиеся также к XVII веку, но сильно перестроенные; в них позднее находилось духовное училище.

Мимо здания монастырского архива пройдем из Большого Успенского монастыря в Малый, или Горний Ивановский. На небольшом зеленом холме, именуемом в древних документах «горой», красиво возвышается среди деревьев церковь Иоанна Предтечи с приделом Кирилла — главный соборный храм этой обители (илл. 93). Сооружен он одновременно с церковью архангела Гавриила в 1531–1534 годах на средства Василия III. Значительная близость между собой обоих зданий позволяет даже считать их работой одной и той же строительной артели и одного зодчего. Аналогично и объемно-композиционное построение храмов в виде стройного куба, увенчанного первоначально двумя главами, большой — в центре и малой — над приделом, и членение фасадов, завершенных прежде закомарами с кокошниками, и даже отдельные детали убранства (перспективные порталы, традиционный декор барабана большой главы из аркатуры, балясин, нишек и бегунца). Однако церковь Иоанна Предтечи отличает совершенно иная форма верха в виде пирамиды кокошников, обычная для храмов соборного типа. Вероятно, в этом отношении образцом для храма служил Рождественский собор Ферапонтова монастыря.

Отмеченная выше близость храмов распространяется и на их интерьеры. Пространственное построение церкви Иоанна Предтечи идентично нижнему, основному этажу Гаврииловского храма, характеризуясь такими же «итальянизмами» — зальностью решения с равновысокими коробовыми сводами и одним крестовым над западной частью главного нефа. Четыре столба, восточная пара которых почти придвинута к межапсидным стенкам, еще более четко и ясно членят все помещение, причем подкупольный квадрат находится строго в центре всего плана. Правда, западные круглые колонны заменены здесь более привычными, четырехгранными столбами, снабженными тем не менее по «фряжскому» обычаю развитыми базами и капителями. В целом в интерьере этого храма ясно чувствуется освоение новых приемов и форм древнерусскими зодчими XVI века.

Рядом с церковью Иоанна Предтечи, на склоне пологого холма стоит небольшая часовня, которую, по преданию, «срубил» Кирилл. Она, действительно, относится к древнейшему времени. Это — небольшой, примитивно сложенный сруб, ничем не отличающийся от простейших деревянных построек Севера. Внутри часовни стоит сильно изъеденный крест. Верующие считали, что он исцеляет от зубной боли. По соседству, под каменной сенью, хранится еще один деревянный крест, поставленный на месте выкопанных Кириллом и Ферапонтом келий при основании обители.

Рядом с храмом, к югу от него, на самом краю холма стоит трапезная церковь Сергия Радонежского с приделом Дионисия Глушицкого. Построена она в 1560 году, вскоре после окончательного обособления Малого монастыря, по преданию самим Иваном Грозным. Композиция и формы ее довольно типичны для подобного рода построек XVI века. Обе части здания — широкий объем трапезной и более высокий и узкий куб храма с пониженным прямоугольным алтарем — поставлены на подклет, который с северной стороны выглядит как подвал, ибо полностью «ушел» в землю. К квадратному залу со столбом в центре, расположенному во всю ширину корпуса, с запада примыкает каларская палата — узкое, поперечно-ориентированное помещение. Уникальна лишь верхняя часть храма, образовавшаяся в результате надстройки в том же XVI веке яруса звона. С каждой стороны (кроме западной) вверху была устроена широкая открытая арка, где прежде висели колокола. Над кокошниками кровли возвышались традиционные для Кириллова две главы: большая — в центре и малая — над приделом. Превращение трапезной церкви в звонницу — прием довольно редкий и, очевидно, заимствован из аналогичных сооружений Ферапонтова и Спасо-Каменного монастырей. В настоящее время лишь отдельные сохранившиеся фрагменты позволяют представить прежний оригинальный верх храма, значительно измененный в XVIII–XIX веках.

У подножия холма, близ восточной стены монастырской ограды, окруженное зеленью берез, расположено небольшое одноэтажное приземистое строение. Это — так называемая Малая больничная палата, одно из немногочисленных монастырских строений XVIII века (илл. 94). Возведена она в 1730-х годах на вклады императрицы Анны Иоанновны и судьи Адмиралтейского приказа А. Беляева. Однако архитектура здания выдержана в древних традициях, идущих еще от XVI века. Формы палаты, перекрытой высокой тесовой кровлей на четыре ската, явно архаизированы: они подчеркнуто монументальны и просты. Массивные, мощные стены прорезаны небольшими арочными окнами с сильными откосами. Лишь лопатки на углах да тяги в виде полувала, проходящего внизу и вверху на всех фасадах, смягчают ее суровый облик. Композиция интерьера традиционна и восходит к Грановитой палате Московского Кремля. Три арочных проема с разных сторон ведут в просторные сени. К сеням примыкает квадратная сводчатая палата со столбом в центре и распалубками над окнами. Все пронизано духом строгости, аскетичности и суровости, свойственной лишь ранним памятникам монастыря. И только, пожалуй, слишком правильное расположение окон — на одном уровне и через одинаковые интервалы — выдает гораздо более позднее время сооружения этой оригинальной постройки.

Ферапонтово.

Э. Межелайтис.

Между двух озер, Бородавским и Паским, на невысоком холме, среди темной зелени деревьев и кустов возвышается Ферапонтов монастырь — небольшая группа сияющих белизной построек. Кажется, сама природа опоэтизировала эти живописно расположенные здания. По сравнению с Кирилло-Белозерским Ферапонтов монастырь выглядит интимным и камерным (илл. 95). Масштабы его невелики, как и невелика занимаемая им территория, хотя возник он почти одновременно с Кирилловом.

Ферапонт, прожив некоторое время вместе с Кириллом после прихода их на Север, пошел искать себе новое место, «пространное и гладкое». Найдя такое, он в 1398 году основал свой монастырь в живописной местности на невысоком холме, откуда открывается чудесный вид на озера, заливные луга и леса.

Обитель эта была создана также по образу и подобию московского Симонова монастыря, где Ферапонт, происходивший из рода бояр Поскочиных, принял пострижение. Руками первых иноков, собравшихся и объединившихся вокруг Ферапонта, была выстроена в 1409 году небольшая деревянная церковь во имя Рождества богородицы, а затем трапезная и кельи. Через десять лет Ферапонта вызывает к себе князь Андрей Дмитриевич, и он уезжает в Можайск, где основывает Лужецкий монастырь. С его отъездом рост обители почти прекращается. Вся братия едва ли насчитывает более 20 человек и ведет весьма скромное существование.

Дальнейшее развитие монастыря связано уже с именем игумена Мартиниана, видного церковного деятеля XV века. Мартиниан — выходец из крестьян небольшой вологодской деревни, монах Кирилловской обители, верный ученик и последователь Кирилла. Он прошел суровую монастырскую выучку, хорошо знал все распорядки служб, все претензии и желания братии. Особое внимание уделял Мартиниан развитию своего любимого дела — переписыванию книг и созданию библиотеки. Все иноки кроме обычных церковных служб должны были исполнять и особые послушания, в том числе читать, переписывать и переплетать книги. Сам игумен также переписывал книги. В короткое время Мартиниан сумел превратить Ферапонтов монастырь в крупный общественно-культурный центр.

Пахомий Лагофет, известный писатель, составитель житий святых, посетивший монастырь около 1461–1462 годов, говорил, что он был «зело красен, много имуще братии Господеви работающих». В 1466 году здесь возводится взамен обветшавшего, новый, более обширный деревянный храм, также посвященный Рождеству богородицы.

С середины XV века Ферапонтов монастырь — один из центров просвещения Белозерского края, крупный феодал, принимающий участие в политической жизни Московского государства. Из стен монастыря вышла целая плеяда известных просветителей, книжников, философов. Достаточно упомянуть Филофея — бывшего игумена, а затем епископа Вологодско-Пермской епархии. Тесные узы соединяли со многими видными иноками Ферапонтовской обители новгородского архиепископа Геннадия. Ведя ожесточенную борьбу с еретиками, он находил в далеком северном монастыре единомышленников и необходимые ему книги.

Немало лет провел в Ферапонтове не менее известный деятель русской церкви — ростовский архиепископ Иоасаф, происходивший из рода князей Оболенских. После ссоры с великим князем Иваном III Иоасаф был сослан в далекую северную обитель, постриженником которой он когда-то был.

С именем Иоасафа связано начало каменного строительства в Ферапонтове. Возвращение его в монастырь после восьмилетнего управления Ростовской епархией почти совпало с сильным пожаром, охватившим обитель (около 1488 г.). Многие строения выгорели дотла, чудом уцелело некое «сокровище», хранившееся в келье архиепископа и предназначенное для монастырских нужд. Очевидно, именно на эти средства на пепелище сгоревших построек возвели каменный собор Рождества богородицы. Во всяком случае, в преданиях, нашедших отражение в житиях, указывается, что Иоасаф использовал свои богатые сбережения для «монастырского строения». Возможно также, что именно он пригласил для росписи нового соборного храма Дионисия, с работами которого он или был знаком сам, или знал о них по рассказам своего родственника, ростовского архиепископа Вассиана Рыло — заказчика икон для Успенского собора в Кремле, исполнявшихся Дионисием.

Конечно, каменные постройки Ферапонтова значительно уступают грандиозным сооружениям соседней Кирилловской обители. Однако строительство, развернувшееся в Ферапонтове в конце XV и в XVI веках, было по тем временам весьма значительным.

Сравнительная уединенность, относительно «тихая и мирная» жизнь обители сделали ее своеобразной «резиденцией» ссыльных. Здесь отбывали ссылку многие неугодные московским правителям лица. В конце XV века тут нашел приют опальный митрополит киевский Спиридон, а в XVII веке коротал свои дни неуемно честолюбивый, некогда могущественный и всесильный патриарх Никон.

Митрополит Спиридон, философ и богослов, человек необычайно просвещенный, написал в стенах обители два сочинения — «Изложение о православной истинной нашей вере» и «Житие святых Зосимы и Савватия Соловецких». Первое из них, во многом полемическое, было направлено против вероотступников, еретиков, выступления которых волной прокатились по Новгороду, Пскову и Москве, вызвав смятение в умах современников и даже среди самих церковников.

Польско-шведская интервенция начала XVII века мало отразилась на жизни монастыря. Захваченный неприятельскими отрядами в 1614 году, он подвергся сравнительно небольшому разорению. Однако общий экономический упадок Белозерья, вызванный нашествием, задержал дальнейшее развитие обители почти на тридцать лет. Кратковременное оживление хозяйственной деятельности и каменного строительства в Ферапонтове в 1640-х годах было вызвано рядом льгот со стороны царского дома Романовых. Впоследствии этот «духовный центр» постепенно приходит в упадок и запустение.

Тяжким бременем легла на обитель и забота о содержании опального патриарха Никона, проживавшего здесь с 1666 по 1676 год. Сосланный сюда после низложения церковным собором, Никон не переставал надеяться на скорое возвращение и требовал тех же патриарших почестей от окружающих и тех же привилегий, которыми он пользовался в былые времена. Избалованный ранее почти неограниченной властью, он постоянно выдвигал все новые и новые требования. Монастырские власти, также не уверенные в том, что судьба окончательно отвернулась от бывшего патриарха, считались с капризами этого честолюбивого и властного человека.

По указанию Никона воздвигли в Ферапонтове особые хоромы — «кельи многие житей с двадцать пять» со «сходами и всходами», среди Бородавского озера насыпали из камней остров в форме креста. На острове Никон водрузил деревянный крест и проводил долгое время в молитвах. На кресте была вырезана следующая надпись: «Животворящий крест Христов поставил смиренный Никон, Божию милостию патриарх, будучи в заточении за слово Божие и за св. Церковь на Белоозере в Ферапонтове монастыре в тюрьме». Кресты с подобными же надписями были расставлены по его приказанию в разных местах на дорогах возле монастыря.

После смерти царя Алексея Михайловича в 1676 году положение Никона резко изменилось в худшую сторону. Патриарх Иоаким, его давний враг, предъявил ему многочисленные обвинения как смешные и нелепые, так и очень серьезные, например, сношения с посланцами Степана Разина. Этого было достаточно, чтобы перевести Никона в Кирилло-Белозерский монастырь и установить за ним усиленный надзор. Только в 1681 году Никон получил разрешение вернуться в созданный им Воскресенский Ново- Иерусалимский монастырь под Москвой, но по дороге заболел и умер.

С конца XVII века Ферапонтов монастырь окончательно приходит в упадок. В 1798 году обитель была упразднена, а ее церкви сделаны приходскими. В XVIII–XIX веках древние здания подверглись варварским ремонтам и переделкам, а некоторые были уничтожены. В 1857 году обветшавшую деревянную монастырскую ограду заменили каменной, которая частично дошла до нашего времени.

В начале XX века, в связи с пятисотлетием со дня основания, монастырь открыли вновь, но уже как женский. В 1908–1915 годах в нем были проведены восстановительные работы под руководством известных исследователей древнерусского искусства П. П. Покрышкина и К. К. Романова. Ныне здесь — филиал Кирилловского историкохудожественного музея,

Ферапонтов монастырь в отличие от соседнего Кирилло- Белозерского не был сколько-нибудь сильно укреплен и не считался крепостью. Вместо мощных каменных стен он имел лишь деревянную ограду с невысокими башнями по углам.

Главным, парадным въездом в монастырь служили каменные ворота в западной стене ограды, как обычно, называвшиеся Святыми, с кельей и сторожкой по сторонам и двумя небольшими храмами — Богоявления и Ферапонта — над ними (илл. 97). Это хорошо сохранившееся сооружение, построенное в 1649 году, составляло прежде основной фасад всего архитектурного комплекса, обращенного к дороге. По своей композиции — ворота внизу и храмы вверху — оно довольно традиционно.

Нижний ярус с двумя различной величины проездами, устои которых снаружи трактованы в виде широких граненых столбов с базами и капителями, типичен для таких построек. Гораздо своеобразнее выглядит верхний этаж, занятый двумя церквами. Это — прямоугольный объем с небольшими оконными проемами, завершенный прямым карнизом и покрытый четырехскатной кровлей. По своим формам он близок скорее к обычным гражданским, нежели к культовым постройкам, что явно свидетельствует о нарастании элементов светскости, так называемом процессе «обмирщения» в церковном зодчестве Руси в середине XVII века. Да и внутри объединенное помещение храмов плохо приспособлено для службы. Узкое, вытянутое, разделенное на две части только аркой, со слегка пониженными прямоугольными алтарями, оно явно не соответствует церковным каноническим архитектурным формам. Подобные храмы для данной эпохи представляли новшество, получив широкое развитие только в конце XVII-начале XVIII века.

95. Ферапонтов монастырь. Общий вид.

Лишь возвышающиеся над кровлей на низких восьмериках два шатра, завершенные главками, указывают, что перед нами — храмы. Шатры, как это свойственно XVII столетию, имеют чисто декоративный характер. Они глухие и никак не связаны с внутренним пространством здания, ибо расположены прямо на сводах, с помощью опорных арок и столбов.

Живописны и нарядны фасады храмов. Пилястры делят их на две части соответственно проездам ворот. Узкие, длинные окна заключены в изящные вытянутые наличники с килевидным острым верхом, а вверху между ними расположены круглые проемы с обрамлением. Под карнизом идет широкая полоса из двух рядов своеобразного кирпичного орнамента с круглыми терракотовыми вставками. Она явно навеяна традиционным убранством более ранних храмов Белозерья, однако талантливый зодчий XVII века создал на этой основе свой собственный декор.

96. Ферапонтов монастырь в XVII веке. Рисунок с гравюры.

С юга к Святым воротам примыкает небольшое двухэтажное здание Казенной палаты, иногда неправильно называемое «сушилом» или «мереженным корпусом». Построено оно в XVI веке и, судя по некоторым изображениям монастыря XVII–XVIII веков, входило в линию прежней деревянной ограды. Архитектура этого интереснейшего, гражданского по своему назначению сооружения проста и монументальна. Массивные стены имеют уступ на 2 /з своей высоты, соответственно уровню пола верхнего этажа. Небольшие оконные проемы с сильными откосами, расположенные с южной и северной стороны, лишены каких-либо обрамлений. Особенно суров некогда являвшийся наружным западный фасад. Его глухую плоскость прорезает один проем и несколько щелевидных окон-бойниц. Лишь северный фасад, обращенный во двор монастыря, украшен скромным карнизом. Двускатная кровля венчает здание по линии север-юг. Внутри квадратные в плане помещения обоих этажей Казенной палаты перекрыты коробовыми сводами. Вход, расположенный в центре восточной стены, раньше находился внутри примыкавшей с этой стороны одноэтажной палаты.

За Святыми воротами открывается целая группа живописно стоящих зданий. Центральным в ней является соборный храм Рождества богородицы, сооруженный вскоре после пожара, в 1490 году (илл. 98). Это был второй после собора Спасо-Каменного монастыря монументальный храм на всем Севере. Естественно, что возведение его могло быть осуществлено лишь приглашенными мастерами. Таковыми, очевидно, были ростовские каменщики и зодчие. Новый собор близок по ряду деталей архитектуры к Успенскому собору Кириллова монастыря, построенному несколько позднее Прохором Ростовским. Кроме того, само его строительство связывается с именем архиепископа ростовского Иоасафа.

При возведении собора Рождества богородицы мастера блестяще использовали наиболее распространенную в то время на Руси систему четырехстолпного, одноглавого, трехапсидного храма с трехчастным членением фасадов и позакомарным покрытием. Однако они создали на этой основе глубоко своеобразное и оригинальное сооружение. Собору Ферапонтова присущи стройность и изящество, которых лишен более грузный и приземистый кирилловский храм. Поставленный на высокий подклет и окруженный с трех сторон (исключая восточную) широкой крытой папертью, кубический объем здания, вертикально вытянутый, легко и свободно возносит вверх свои массы. Своды его имеют ступенчатую конструкцию, где подпружные арки, несущие главу, сильно повышены. Это находит свое выражение и в наружных формах завершения. Торжественно-величавый характер собора усиливала крутая, устремленная ввысь пирамида из двух ярусов килевидных закомар и ряда кокошников на прямоугольном основании барабана, ныне, к сожалению, скрытая под поздней (XIX в.) четырехскатной кровлей. Наконец, поверх пирамиды располагались два световых барабана с шлемовидными главами: большой — в центре и малый — на юго-восточном углу, над приделом Николая.

Привлекают внимание отдельные своеобразные формы здания, во многом обусловившие его неповторимость. Интересна крытая паперть-галерея, сооруженная сразу после возведения собора. Она не характерна для Севера и по происхождению связана с московско-тверским зодчеством. Первоначально паперть была перекрыта тремя щипцовыми крышами, перпендикулярными фасадам храма (аналогично алтарю Преображенской церкви в Кириллове); на ее северо-западном углу находилась оригинальная небольшая звонница псковско-новгородского типа. Позднее появилась односкатная крыша, и, по-видимому, тогда же исчезла и миниатюрная звонница, ныне сохранившая лишь частично свой нижний ярус.

Не менее любопытна вторая, малая глава, барабан которой находится под кровлей. Она почти не имеет прямых аналогий в предшествующем монументальном зодчестве, но логически вполне оправдана как самостоятельное завершение придела. В дальнейшем такой прием находит, как мы видели выше, самое широкое применение в храмах Кириллова. Он во многом родствен деревянному зодчеству Севера, где каждый прируб венчается своей главой.

В Рождественском соборе очень ярко проявляется свойственное архитектуре того времени стремление к гармонической уравновешенности масс здания. Оно выражается в расположении большой главы в центре всего объема, включая апсиды. Это приводит в свою очередь к смещению столбов ближе к алтарной стене, вызывая тем самым уменьшение восточных прясел на боковых фасадах. Наружные пилястры не могут отразить этот сильный сдвиг; они перестают совпадать с размещением внутренних опор, превращаясь в декоративные членения. Эта система построения дальнейшее развитие получает в храмах Кирилло- Белозерского монастыря.

Оригинально и нарядное наружное убранство собора Рождества богородицы, в котором впервые широко использована известная нам местная система декора. Оно отличается от позднейших архитектурных памятников Белозерья своим разнообразием и индивидуальностью трактовки. Каждый фасад здания декорирован по-своему. Наиболее парадно оформлена западная сторона собора. Основу ее убора составляет декоративный пояс между пилястрами под закомарами, состоящий из терракотовых балясин в крестообразных впадинах и двух рядов изразцовых плиток с растительным орнаментом в виде кринов. Над ним — полоска бегунца, которая как бы начинает ряды поребрика, бегунца и прямоугольных нишек — обильного декора, сплошь покрывающего поверхность закомар. Композиционным центром этого фасада служит превосходный перспективный портал, вытесанный из белого камня. Форма его традиционна и напоминает о связях с раннемосковским зодчеством. Внизу стены, по обе стороны портала также проходит узкий пояс из одного ряда терракотовых изразцов. Изображения на них чередуются: гепарды и львы, помещенные в кругах, соседствуют с орнаментальными, криновидными композициями. Подобные изразцы, во многом близкие владимиро-суздальской белокаменной резьбе, не встречаются ни в одном из других памятников Белозерья.

Гораздо скромнее боковые — южный и северный — фасады. Вверху их украшает терракотовый фриз из балясин между двух рядов изразцовых плиток с лилиями и ряд бегунца, в то время как закомары свободны от декора.

97. Святые ворота с надвратными храмами. 1649.

98. Рождественский собор (1490), колокольня (XVII в.) и Благовещенская церковь. (1530–1534).

99, Рождественский собор. Юго-восточный угол.

На северной стене, на уровне верха апсид фриз дополнен еще одним изразцовым поясом с орнаментом из объединенных кринов. Порталы этих фасадов решены в виде простых, арочных проемов с трехуступчатыми обрамлениями, украшенными поливными балясинами (сохранился лишь северный).

Еще проще оформление восточной стены. На уровне капителей пилястр ее украшает лента из терракотовых плиток бегунца, поребрика и прямоугольных нишек; другая полоса орнамента из двух рядов поребрика и нишек между ними проходит по верху апсид (илл. 99). Сохранившиеся на апсидах первоначальные оконные проемы (остальные окна здания растесаны в XVII–XVIII вв.) — узкие, без каких-либо обрамлений.

Нарядное убранство имеет и стройный барабан центральной главы, прежние проемы которого также сильно расширены. Вверху его опоясывают нишки, поребрик, бегунец и терракотовые изразцы с рисунками лилий, то есть почти все виды декора собственно храма. Новая, большая глава барочной формы принадлежит XVIII веку.

Каждого, вошедшего в церковь Рождества богородицы охватывает благоговейная тишина. Так бывает всякий раз, когда человек соприкасается с чудом искусства. Такое чудо — ферапонтовская роспись.

Художники древней Руси очень редко «подписывали» свои произведения. Чаще всего о работах мастеров говорится в летописях, в приходно-расходных книгах монастырей или в настенных надписях храмов. Из такой древней надписи над северной дверью собора Рождества богородицы мы узнаем имена мастеров и дату его росписи. «В лето 7008 месяца августа в 6 день на преображение господа нашего Иисуса Христа начата бысть подписывати церковь а кончана на 2 лето месяца сентявреа в 8 на рождество пресвятыа владычица нашиа богородица Мариа при благоверном великом князе Иване Васильевиче всея Руси и при великом князе Василие Ивановиче всея Руси и при архиепископе Тихоне, а писци Деонисие иконник с своими чады. О владыке Христе, всех царю, избави их господи мук вечных».

Из нее следует, что храм начали расписывать в августе 7008 года и окончили на второе лето, то есть в сентябре 7010 года. В переводе на современное летоисчисление это будет август 1500 — сентябрь 1501 года. Храм расписали сравнительно быстро, в два сезона; в первом мастера работали не больше двух месяцев, во втором — месяца четыре. Фактически Рождественский собор был полностью расписан месяцев за семь-восемь. Помимо самого Дионисия в росписи собора принимали участие его сыновья — Владимир и Феодосий.

Стенопись Рождественского храма Ферапонтова монастыря — лебединая песнь Дионисия. Престарелый художник (вероятная дата его рождения — 1440 г.), по-видимому, больше не принимал участия в крупных работах. Во всяком случае, в 1508 году роспись Благовещенского собора в Московском Кремле осуществляла иконописная артель во главе с сыном Дионисия — Феодосием. Сам Дионисий к этому времени либо умер, либо доживал свои дни на покое.

Поднявшегося на паперть собора встречает великолепная фреска на наружной стене, вокруг главного западного портала (илл. 101), посвященная рождеству богородицы. Она состоит из нескольких сцен. Вверху находится плохо сохранившийся расширенный «деисус» — Мария, Иоанн Предтеча, апостолы Петр и Павел выступают молящимися за весь мир перед Христом на престоле. Ниже, разделенные архивольтом портала, расположены две сцены: «Рождество богородицы» и «Ласкание Марии Иоакимом и Анной». По бокам арки портала помещены стоящие ангелы, размером чуть больше человеческого роста: один — стройный, с мечом в правой руке и хартией в левой, другой — склоненный к своему свитку. Они «записывают» имена входящих в храм.

Фреска, безусловно, принадлежит руке самого Дионисия. Об этом говорит и философская глубина истолкования ее сюжета и великолепная связь всей живописи с архитектурой. Дионисий выступает здесь как монументалист, еще связанный с традициями XV века. Обычно «Рождество богородицы» трактовалось в виде бытовой сцены в доме Иоакима. Во фреске Дионисия эти подробности сохранены, но иконография сюжета приобрела особую отшлифованность и своеобразное переосмысление. Все получило иной и более глубокий смысл. Анна спокойно сидит на ложе; поза ее, исполненная внутреннего достоинства, не лишена величавости. Женщина за ложем не пытается приподнять Анну; почтительно наклонив голову, она едва касается ее одежды. Подносящая Анне еду столь торжественно протягивает ей золотую миску, словно, это некий драгоценный дар. Золотая чаша тем самым приобретает значение композиционного и смыслового центра. Внешне ничего не происходит, но мы ощущаем свершение таинства. Именно эта сторона легенды и становится содержанием изображаемого. Точно так же переосмыслены и другие сцены «Рождества богородицы» (илл. 102). В изображении купания новорожденной золотая купель снова становится центром композиции. Женщины едва прикасаются к сосуду, а подруги Анны, пришедшие навестить больную и вручить ей дары, введены в ту же группу купающих Марию, отчего вся сцена приобретает смысл поклонения Марии. В эпизодах из детства Марии служанка, не касаясь колыбели, лишь указывает на нее рукой.

В сцене «Ласкание Марии Иоакимом и Анной» Анна прижимает к себе ребенка жестом богоматери в «Умилении». Благодаря своеобразным перестановкам акцентов Анна из главного действующего лица превращается у Дионисия во второстепенную фигуру, а все изображенные сцены воспринимаются как вариации на тему поклонения Марии. Мелодия акафиста, мелодия прославления богоматери звучит в портальной фреске как прелюдия к росписям всего храма.

100. Церковь Мартиниана. 1640–1641.

101. Портал Рождественского собора.

102. Рождество богородицы. Портальная фреска Рождественского собора. 1500–1501.

Дионисий показал себя здесь превосходным мастером синтеза живописи с архитектурой. Сплошь изукрашенные орнаментом рельефные архивольты связывают воедино фреску с самим порталом. Ангелы вторят очертаниям сеоих фигур линиям портала. Положение рук Иоакима, наклон головы и весь силуэт верхней части его фигуры в сцене «Ласкания» находят почти точное соответствие в помещенной над ним фигуре апостола Павла из «деисуса». Стоящая за ложем Анны женщина повторяет своим силуэтом фигуру одного из апостолов.

103. Внутренний вид Рождественского собора.

Поверхность стены — исходная точка художественного мышления Дионисия и его учеников. Фигуры ферапонтовских фресок трактуются настолько плоскостно, что воспринимаются чисто силуэтно. В них не чувствуется ни объема, ни веса, — все как бы парит в воздухе. Объемные элементы переводятся на язык плоскости. Такими средствами художник стремился подчеркнуть особую одухотворенность образов, отрывая их от материального и земного. Говоря иначе, «все духовное материализуется, все материальное одухотворяется». Это связывает отдельные сцены в общую единую систему, где архитектура и живопись предстают в гармоническом неразрывном единстве.

105. Митрополит Алексий. Фреска юго-восточного столба Рождественского собора. 1500–1501.

104. Богоматерь с коленопреклоненными ангелами. Фреска конхи центральной апсиды Рождественского собора. 1500–1501.

Дионисий всемерно высветлял свою гамму, широко вводил излюбленные светлые краски, отчего его живопись приобрела особую прозрачность и серебристость. Он заменял красный тон розовым или бледно-малиновым, зеленый — светло-зеленым, желтый — соломенно-желтым, синий — бирюзовым. Но больше всего он любил лазурь, голубую краску нежно-дивного оттенка. Лазурь проходит через весь фон и многие одежды различных фигур.

106. Дмитрий Солунский. Фреска юго-западного столба Рождественского собора. 1500–1501.

Столь последовательное высветление колорита приводит к необычайной мягкости, нежности, лиричности росписи. Краски Дионисия почти утратили силу и мужественность, присущие живописи более раннего времени. Покрывая все стены, столбы и своды собора, фрески приобрели серебристо-матовый оттенок, что сообщает им характер драгоценного узорочья. Нежные голубые тона сочетаются и сопоставляются с бледно-зелеными, золотисто-желтыми, дымчато-фиолетовыми, палевыми, белыми, голубоватосерыми и другими; многочисленность оттенков, своеобразная вибрация цвета придают всей живописи ни с чем не сравнимое очарование. Говоря словами поэта Э. Межелайтиса, «цветной туман нисходит постепенно и нарастает сочных красок пенье».

Палитра ферапонтовской росписи поражает богатством, разнообразием и многоцветностью. Если в фресках Андрея Рублева можно насчитать лишь шесть основных тонов, то у Дионисия их уже сорок. Художник и его ученики использовали для стенописи Рождественского собора местные минеральные краски. Россыпи их в виде разноцветных камней и сейчас залегают по берегам озер, на дне оврагов, встречаются на дороге и у подножия самой высокой в окрестности Цыпиной горы. Из этих цветных камней и получались нежнейшие розовые, рябиновые, пурпурные, вишневые, зеленые и прочие цвета^

Роспись храма велась в несколько этапов. В каждом из последующих мастер уточнял предыдущую работу. Первый этап — предварительный рисунок и графья, то есть процарапанный по левкасу контур изображения. Рисунок наносился очень обобщенно, жидкой краской с таким расчетом, чтобы впоследствии его можно было перекрыть и уточнить (окончательный рисунок, очень уверенный, мог даже не совпадать с графьей). Одновременно уточнялся и общий тон росписи. Следующий этап работы — лепка формы; первое — слабое, и второе — более плотное «вохрение» (система наложения охристых красок). Заканчивались работы пробелами. Они окончательно завершали, «поправляли» и закрепляли рисунок, общий тон и вохрение. Этот этап росписи — фактически ее венец. В отличие от Феофана Грека — выдающегося художника XIV столетия, уделявшего пробелам главную роль, — Дионисию «поправлять» уже в сущности нечего, ибо для него главное — окончательный рисунок. Это во многом объясняет графичность его живописи. Подготовительные этапы росписи могли длиться довольно долго, зато само исполнение было очень быстрым.

В дьяконнике храма видно, как протекала работа: один из мастеров начинал и вел роспись в направлении от центра по южной стене к западу, другой — на той же стене к востоку. В месте стыка оказалось несоответствие, особенно хорошо заметное на линии полотенец. Еще яснее подобные несовпадения видны на северной стене жертвенника.

Вся система росписи особенно четко и полно воспринимается человеком, стоящим в центре храма (илл. 103).

Вверху, в куполе помещено погрудное изображение Христа Пантократора с евангелием в левой и сжатой, как в Софии Новгородской, правой рукой. Христос как бы парит в воздухе. Сине-голубая лазурь фона и взлетевший гиматий создают впечатление невесомости. Мастер, писавший эту фреску, уже утратил чувство монументальности, присущее художникам XII–XIV веков. Целая эпоха отделяет Пантократора в Новгороде от близкого ему по некоторым внешним приемам изображения в Ферапонтове. Прежняя мощь, сила и грозное величие уступили место мягкости и бесплотности. Ученик Дионисия, исполнивший эту фреску и привыкший писать изящные, вытянутые фигуры с маленькими деликатными руками и ногами, становится в тупик перед необходимостью создания крупных монументальных образов, хорошо видимых с большого расстояния. Так, рука Пантократора, держащая евангелие, написана бесплотно, бестелесно.

В барабане купола, в простенках между окнами располагаются шесть архангелов. Они когда-то имели широко распростертые крылья, уничтоженные при расширении окон. Правда, их фигуры не отмечены печатью высокого мастерства. Все они похожи друг на друга, лица лишены индивидуальных черт, пять из них даже «смотрят» в одну сторону. Под ними в круглых медальонах размещены праотцы, а в парусах — евангелисты. Фон всей этой росписи — небесно-голубая лазурь, что расширяет пространство храма, но в куполе этот цвет еще введен и в одежды.

107. Христос в доме Симона и грешница. Фреска свода южной стены Рождественского собора. 1500–1501.

108. Изгнание с пира явившихся не в праздничных одеждах, фреска свода южной стены Рождественского собора. 1500–1501.

В конхе алтарной апсиды представлена сидящая на троне богоматерь с младенцем на руках и двумя коленопреклоненными ангелами (илл. 104). Эта фреска широкого вдохновенного письма, очевидно, исполнена самим Дионисием. Она выдержана в сдержанной пурпурно-охристой гамме. В лике богоматери, написанном светлой охрой, нет ничего сумрачного. Он сосредоточен, легкая улыбка придает ему чуть печальное выражение. Это лицо много знающей и пережившей матери, смотрящей на дела детей своих. Недаром это изображение — кульминация всей росписи.

Несколько ниже этой фрески вместо традиционной евхаристии (причащения) расположен фриз со святителями. Выше, над конхой, размещен «Покров богоматери», а еще выше — «Знамение». Трижды повторенное изображение богоматери в основной, центральной части храма по замыслу Дионисия напоминало молящимся о ее славе. К ней обращались они, прося о помощи и заступничестве.

Фрески дьяконника с приделом Николая Чудотворца по своей теме несколько выпадают из общей росписи храма, посвященной прославлению богоматери. Они рассказывают о жизни святого и его деяниях. Апсиду венчает поясное изображение Николы в крещатых ризах, совершенное по своему исполнению. Он представлен в виде строгого и мудрого, духовно богатого и одаренного человека. Сцены из его жизни, разворачивающиеся по стенам дьяконника, подтверждают и дополняют эту характеристику. Святой предстает чаще всего в момент благодеяния, в те минуты, когда он делится своей одеждой, возвращает ковер, отводит меч от невинно осужденных и т. д. Это — повсеместно почитаемый на Руси Никола, согласно народной легенде постоянно оказывающий помощь простому труженику. Не боясь испачкать праздничных риз, он помогает мужику- крестьянину вытащить застрявшую в непролазной грязи телегу, тогда как стоящий рядом Косьма лишь смотрит на происходящее.

Любовь к Николе, к его бесхитростной помощи и деяниям сказывается и в разворачивающихся на южной стене дьяконника сценах. Действие как бы плавно перетекает от одной группы лиц к другой через изысканно-замедленные, величаво-музыкальные жесты. Эта музыкальность ритма придает очарование всей композиции. Линии, очерчивающие контуры фигур, становятся певучими, изысканно поэтичными. Сами фигуры — стройные, легкие, необычайно грациозные, одухотворенные — словно парят в воздухе. Особенно хорошо изображение женщины в композиции «Чудо о ковре» (илл. 112).

Стилистически вся роспись собора Рождества богородицы делится на четыре основные группы. К первой из них можно отнести портальную фреску, Николу в апсиде дьяконника, фигуры святителей и богоматери в центральной апсиде храма и некоторые евангельские сцены, расположенные на стенах. Мастер, создавший эти фрески, еще связан с традициями XV века. Его композиции наиболее ритмичны, тесно слиты с архитектурой; стройные фигуры отличаются особым изяществом, а колорит — мягкостью и гармоничностью. Этим мастером, вероятно, был сам Дионисий.

Большинство евангельских сцен, размещенных на сводах храма, — «Исцеление слепорожденного», «Притча о бесплодной смоковнице», «Христос у Симона-прокаженного» и другие, — близки к первой группе. Они очень высокого качества, хотя и несколько хуже портальной фрески. В них чувствуется менее артистичная и одаренная натура мастера. Они, очевидно, принадлежат кисти художника, очень близкого к Дионисию.

Самая многочисленная группа фресок, покрывающая стены, своды и столбы собора, — эпизоды из жизни богоматери («Покров богоматери», «О тебе радуется», «Благовещение», «Встреча Марии с Елизаветой» и др.). Все они пронизаны единством стиля, особой изысканностью, удлиненностью фигур, мелкой, детализированной, почти миниатюрной разделкой лиц, большей отвлеченностью и обилием украшений. Все эти росписи как бы предвещают расцвет живописи XVI века, торжественно отвлеченной, многословной, изысканной и дробной. Автор их — очевидно, более молодой мастер, один из сыновей Дионисия, скорее всего Феодосий, чье творчество нам знакомо по более поздним стенописям в Московском Кремле.

109. Богоматерь с двумя ангелами. Фреска западной стены Рождественского собора. 1500–1501.

Самым слабым был мастер, расписавший купол, барабан и подпружные арки. В его композициях, лишенных блеска и артистичности, есть несвойственные остальным фрескистам сухость, вялость и ремесленность.

Очевидно, Дионисий, замыслу которого принадлежит вся роспись, исполнил лишь основные, наиболее ответственные композиции. Большую и главную часть стенописи он поручил своему наиболее одаренному сыну, менее ответственные сцены — другому сыну, а помощнику предоставил расписывать барабан и подпружные арки, как наименее доступные зрителю.

На стенах храма фрески расположены в четыре ряда. Нижний — пелена с орнаментальными медальонами (полотенца, илл. 113). Над ним — изображения вселенских соборов и фигуры святых, выше — сцены из жизни Марии и, наконец, на люнетах и сводах — евангельские сцены и притчи. Преобладают сюжеты, навеянные текстами песнопений в честь Марии (акафист). Богоматерь восседает на троне или парит над поклоняющимися ей людьми. На подпружных арках размещены медальоны со святыми и мучениками. Дионисий и здесь великолепно чувствует архитектуру. Композиции «О тебе радуется», «Собор богородицы» хорошо вписываются в полукруглые люнеты. Красочные, яркие пятна ритмично чередуются со светлыми, а плавные контуры как бы сливают силуэты отдельных предметов друг с другом.

В центре южной стены помещены «Похвала богородицы», над ней — «Учение Василия Великого», слева — «Брак в Кане Галилейской» (илл. 110), справа — «Изгнание с пира явившихся не в праздничных одеждах» (илл. 108), на северной стене — «О тебе радуется», несколько выше — «Учение Григория Богослова», «Христос в доме Симона и грешница» (илл. 107), слева — «Притча о расслабленном», справа — «Вечеря у Симона», а чуть ниже — «Исцеление слепорожденного». В композиции «Притча о расслабленном», впрочем, как и во многих других, два временных действия совмещены. Окруженный учениками Христос приказывает расслабленному встать, а затем расслабленный, неся свое ложе, уже идет в сопровождении Христа. В композиции «Христос в доме Симона и грешница» особенно выразительна фигура Марии Магдалины, обтирающей ноги Христа своими волосами.

Однако большая часть фресок, как уже отмечалось, посвящена Марии — «молитвеннице» за род людской. В отличие от иконы «Богоматерь Великая Панагия» (ГТГ) или мозаик Софии Киевской (XI в.), в ферапонтовских росписях наряду с Марией в композицию вводятся и те, кому оказывается покровительство. Во многих сценах по сторонам Марии или изображающей ее иконы помещаются фигуры, воспевающие добродетели богоматери и воздающие ей хвалу. В результате эти сцены начинают восприниматься как «торжественное предстояние».

Мотив «торжественного предстояния» очень распространен в Ферапонтове. Он встречается во фресках «Учение святых отцов», «Стена еси девам» и полностью торжествует в изображениях вселенских соборов. Их семь: три расположены на южной, два — на западной и два — на северной стенах. Все они построены по одному принципу: на фоне храма на широком троне восседает облаченный в пышные одежды царь, иногда с царицей, под началом которых ведется собор. По сторонам их на фоне архитектурных кулис стоят и сидят святители в крестчатых ризах. Справа находится группа лиц в мирских одеждах — допущенные на собор еретики, с которыми и ведется спор о чистоте веры. Однако в этих фресках не чувствуется остроты обсуждаемых вопросов, резкой борьбы церкви с еретиками, кипения страстей. Все спокойно, статично, плавно, замедленно. Даже в бурных событиях третьего Вселенского собора (справа, на южной стене), когда не сдержавшийся святитель, размахнувшись, наносит удар еретику Арию, движение передано лишь через замедленно плавный жест рук. Любопытно, что несколько выше этого изображения представлен Христос-младенец в разодранной одежде; он сообщает святителю Петру Александрийскому, что одежды его порвали ариане. Такие дополнительные детали рассказа должны были окончательно утвердить молящихся в торжестве истинной веры.

Точно так же решен и другой собор (слева, на западной стене). Предмет спора на сей раз — мощи святой Евфимии, лежащей здесь же, в гробу. Разрешается спор самой Евфимией. Приподнявшись, она передает свиток святителю. Еретики в удивлении разводят руками, один даже плачет, святители торжествуют. Движения опять-таки передаются через наклоны голов и жесты рук, написанных, правда, с необыкновенным разнообразием. Поразительно умение мастера выразить через жест настроение и характер человека (илл. 111).

110. Брак в Кане Галилейской. Фреска свода южной стены Рождественского собора. 1500–1501.

111. Четвертый Вселенский собор. Фреска западной стены Рождественского собора. 1500–1501.

112. Чудо о ковре. Фреска южной стены дьяконника Рождественского собора. 1500–1501.

Чисто восточное прикладывание рук к груди и яркие восточные одежды весьма конкретно обрисовывают еретиков пятого Собора (справа, на западной стене).

Необычайно тщательно у всех действующих лиц семи соборов проработаны детали и орнаментика одежд. Однообразие святительских крестчатых фелоней нарушается обилием цвета: кресты на ризах черные, желтые, синие, коричневые. Одежды еретиков выглядят более разнообразными. Здесь мастер не скован никакими канонами, цветовая гамма его насыщена и широка, орнаменты фантастичны и обильны. Особенно хорошо это заметно в пышных восточных одеяниях еретиков пятого Собора.

Очень интересно решена роспись столбов. Дионисий, как автор всей системы росписи, во многом исходил из тонко продуманных моментов равновесия и гармоничности соотношения композиций сцен. Так, пояс столбов над полотенцами занимают изображения в рост святых воинов (западная пара) и святителей (восточная пара). Облаченные в богатые крестчатые фелони, святители выглядят столь же импозантно, как и воины, представленные в пышных одеяниях и доспехах. Дионисий всемерно добивается гармоническое соотношения соседних композиций, стремится к тому, чтобы святые воины (илл. 106), изображаемые по иконографическим канонам в щедро изукрашенных одеждах и доспехах, зрительно не подавляли святителей, одетых в крестчатые ризы (илл. 105). Он ставит их в одинаковые позы, насыщает их облачения цветом, добиваясь, чтобы зрительно эти фигуры уравновешивались, соответствовали друг другу. Узкий пояс, заполненный орнаментами, удачно отделяет воинов и святителей от композиционно более сложных и насыщенных сцен, расположенных выше. Этот пояс — своеобразная цезура, легкая пауза в торжественновеличавой мелодии, возносящейся к сводам храма.

Дионисий очень тонко учитывает общую композицию всех фресок. Он так искусно размещает некоторые соседние сцены, что по распределению своих масс и цветовых пятен они почти точно соответствуют друг другу. Так, в четвертом поясе восточных столбов подряд размещены четыре Благовещения (западные и внутренние грани столбов). Фигуры архангела и богоматери гармонически соотносятся с подобными же фигурами, изображенными в тех же ракурсах в каждой из четырех сцен, то есть фигуры архангела и Марии, архитектурные кулисы, горки, цвет — все находится в полном соответствии и гармонии.

Гармония, композиционное единство росписи наиболее существенны для Дионисия. Ради них мастер даже поступается связностью рассказа. Он отрывает одни композиции от других, иногда располагая их в разных частях храма. Так, «Рождество Христово» и «Явление пастухов» помещены на южной стороне юго-западного столба (вверху), скачущие на лошадях волхвы — на восточной стороне того же столба, а «Вручение даров волхвами» — на южной стене арки, связывающей столб с западной стеной.

В искусстве Дионисия нет ничего резкого, стремительного, говорливого, неуемного. Живопись его глубоко созерцательна, наводит на раздумья, размышления, словно она отвечает одному из положений «Послания иконописцу» — сочинения второй половины XV века, приписываемого перу известного деятеля русской церкви Иосифа Волоцкого. «Поклоняться иконам нужно, — говорится в нем, — ибо созерцанием духовного ради иконного воображения. взлетает ум наш и мысль к божественному желанию и любви». В ферапонтовской росписи как раз звучит эта внутренняя просветленность и любовь к человеку. Образы, созданные художником, не принижают, а возвышают человека. Моральный пафос Дионисия — в мотивах оправдания и заступничества. Даже в композиции «Страшного суда» (западная стена) нет ничего от традиционного показа ужасов. Над сценами суда апостолов помещаются две притчи: слева — о блудном сыне, справа — о разумных и неразумных женах. Они как бы подчеркивают мысль о прощении и лишь предупреждают об избрании неверного пути.

Искусство Дионисия весьма лаконично, в нем, как в древнерусской повести, нет ничего лишнего, заслоняющего суть рассказа. Хотя язык фресок порой слишком иносказателен, многие из них как бы иллюстрируют основные положения «Послания иконописцу». Есть серьезные основания полагать, что «Послание» было адресовано Дионисию. Оно появилось в разгар борьбы церкви с еретиками, автор его разбирает наиболее существенные вопросы христианской догматики, внося свой вклад в антиеретическую полемику и выступая против попыток создания новых иконописных композиций, не соответствующих содержанию христианских догм.

113. Орнамент полотенца. Фреска Рожденственского собора. 1500–1501.

Дионисий был мирянином, но в годы, когда, по словам Иосифа Волоцкого, «и в домех, и на путех, и на торжищах иноци и мирстии и вся сомнется, все о вере пытают», когда брожение умов достигло своего апогея, он вряд ли оставался равнодушным к трактовке религиозно-философских проблем. Тем более что иконография фресок Ферапонтова монастыря прямо говорит об этом. Главные композиции как бы наглядно иллюстрируют основные пункты «соборного приговора» 1490 года, обвинявшего еретиков в том, что они «на самого господа нашего Иисуса Христа сына божия и на пречистую его матерь многие хулы изрекали, а иные от вас господа нашего Иисуса сына божиим не звали, иные от вас на великих святителей и чудотворцев да и на многих преподобных святых отец хулные речи произносили, а иные от вас всю седьм соборов святых отец похулиша». Дионисий намеренно акцентирует тему прославления богородицы как матери бога, как покровительницы и заступницы.

114. Паникадило из Рождественского собора. Фрагмент.

Тема богоматери переплетается с прославлением «преподобных святых отец», «великих святителей и чудотворцев», на которых еретики «хулные речи износили», и завершается в символических иллюстрациях акафиста. А такие композиции, как «Вселенские соборы», «Видение Петра Александрийского» (правая часть южной стены) и «'Видение брата Леонтия» (северная стена), прямо направлены против еретиков. Как и автора «Послания иконописцу», Дионисия интересуют не столько сами священные легенды, сколько связанное с ними осмысление основных догм православной религии в антиеретической полемике. Этим и вызван несколько необычный иконографический состав фресок Ферапонтова монастыря.

С другой стороны, лишь чувственное восприятие красоты могло, по Иосифу Волоцкому, вызвать «духовное созерцание», полет мысли к божественному желанию и любви. Отсюда и та удивительная красота человечески совершенных образов Дионисия, к которым должен стремиться молящийся. Это прежде всего идеал духовной красоты человека, жертвующего жизнью ради спасения людей, образец нравственной чистоты. Художник передавал ожидаемый, лучший мир, в котором уже достигнута гармония духовного и телесного. Все суетное, быстротечное устраняется, ведь «внутренне человек внешнему сообразуется». Отсюда плазные, замедленные движения, спокойные, ласковые взгляды и лица, отсюда и схожесть ликов. Отказываясь от частностей, мешавших художественному восприятию идеи, он показывал главное — духовную собранность, сосредоточенность, мудрость, созерцательность, смирение и доброту.

Так практически осуществлялась Дионисием идея воспитательной силы искусства, развитая в «Послании иконописцу». Его искусство завершает творческие искания XV века и открывает собой новую эпоху. Роспись соборного храма Рождества богородицы в Ферапонтовом монастыре — один из последних взлетов некогда великого и могучего искусства стенописи.

Одновременно с фресковой росписью Дионисий и его сыновья написали ряд икон для иконостаса церкви. Расчищенные шесть произведений деисусного ряда — богоматерь, Иоанн Предтеча, архангел Михаил, апостолы Петр и Павел и Дмитрий Солунский (все в ГТГ) — отмечены теми же чертами стиля живописи.

С южной стороны к собору пристроена церковь Мартиниана, полностью закрывшая этот фасад здания. Сооружена она, как сообщает надпись на храмоздательной плите при входе, в 1640–1641 годах над гробницей игумена Мартиниана, канонизированного еще в XVI веке (илл. 100). Архитектура ее подчеркнуто лаконична, проста и по своим формам и убранству явно тяготеет к более древним традициям. Небольшой куб с низким восьмериком над ним увенчан шатром, открытым внутрь храма по образцу XVI века, с узким граненым барабаном и луковичной главой вверху. Древний алтарь был одноапсидным, полукруглым (в XVIII веке заменен пятигранным). Фасады оформлены весьма скупо: их украшали лишь пилястры и наличники со стрельчатым верхом, сохранившиеся только на южной стене (новые дверные и оконные проемы XVIII века). Подобная консервативность храма Мартиниана в архитектуре того времени не единична; она нашла свое продолжение в церкви Епифания в Кириллове, во многом ему близкой. В 1836–1838 годах появилась пристроенная с запада длинная трапезная.

Внутри церкви, в нише северной стены, над местом погребения Мартиниана стоит деревянная рака, украшенная сплошной ажурной золоченой резьбой, прерываемой пятью кругами. В кругах вырезаны вязью отрывки из жития Мартиниана. Над кругами по краю доски идет та же резная надпись вязью, из которой явствует, что рака сделана в 1646 году. Ниша украшена фресковой росписью начала XVI века. Изображены два ангела и святитель.

От соборного храма Рождества богородицы к другому основному сооружению монастыря — трапезной палате с церковью Благовещения ведут крытые двухъярусные переходы с встроенной в центре их колокольней. Сквозной арочный проход внизу колокольни с двух боковых сторон открывается внутренними лестницами на галерею, идущую к папертям трапезной и собора. Время возведения переходов и колокольни точно не известно. Судя по характеру архитектуры, а также по письменным источникам, отмечающим их существование с XVII века, возникли оба они не ранее этого столетия. Однако древние переходы, «по которым ходить было опасно», около 1794 года были сломаны и в 1797 году выстроены заново. Позднейший характер их архитектуры хорошо заметен по наличникам окон верхнего яруса, напоминающим обрамления новых оконных проемов церкви Мартиниана.

Колокольня сохранила свой первоначальный вид (илл. 98). Она довольно своеобразна и принадлежит к редкому типу подобных зданий. Это трехъярусное, почти квадратное в плане сооружение с шатром четырехгранной формы. Нижний этаж ее со всех сторон прорезан арками; с южной стороны, обращенной к воротам монастыря, к нему в XVIII веке было пристроено крыльцо с колонками. Второй этаж — глухой, с двумя небольшими окошками на южном фасаде. Ярус звона с двумя арками на каждой стороне венчает четырехгранный шатер с оконцами-слухами и часами (установлены в XVII в.), завершенный небольшой главкой на круглом барабане. Оформление колокольни лаконичное и простое: пилястры на углах, скромные межъярусные карнизы и архивольты проемов звона. Это свидетельствует о существовании глубоких традиций старины, настойчиво сохраняемых в постройках Севера на протяжении XVII и частично даже XVIII веков.

Особенно интересна церковь Благовещения с трапезной палатой (илл. 98). Она построена в 1530–1534 годах, как о том повествует храмоздательная надпись на каменной плите справа от входа в трапезную. Сооружение церкви Благовещения и трапезной вскоре после посещения монастыря великим князем Василием III и рождения у него сына заставляет предполагать, что строительство это было осуществлено в честь появления наследника. Видимо, оно производилось по распоряжению, а может быть, и на средства великого князя, как одновременные «вкладные» храмы Гавриила и Иоанна Предтечи в Кирилловом монастыре, с первым из которых Благовещенская церковь имеет очень много общего.

Обширная двухэтажная трапезная и высокая изящная церковь, примыкающая к ее восточной стороне, образуют единое сооружение. Подобная композиция, строящаяся на противопоставлении горизонтального и вертикального объемов, весьма характерна для аналогичных построек XVI века. Однако в Ферапонтове храм стоит не на продольной оси трапезной, как в Кириллове, Спасо-Прилуцком и Спасо-Каменном монастырях, а у ее длинной стороны. Этот контраст усилен и двускатной крышей палаты, идущей в направлении север-юг, параллельно западному фасаду самого храма.

Благовещенская трапезная церковь принадлежит к редкой разновидности зданий этого типа, одновременно являясь и звонницей. Постройки такого характера несколько более позднего времени известны нам по Спасо-Каменному и Кирилло-Белозерскому монастырям.

Стройный одноглавый храм кубической формы разделен на три этажа-яруса. Отсутствие алтарных апсид еще четче выявляет его кубичность, сближая здание с трапезной церковью Прилук. Высокий нижний ярус — перекрытое крестовым сводом подцерковье — использовался для хозяйственных нужд. Собственно храм занимал второй, основной этаж. Его квадратное в плане, бесстолпное помещение с сомкнутым сводом и распалубками по углам освещается четырьмя окнами, расположенными на восточной и южной стенах. Три дверных проема в западной стене (крайние — поздние) соединяют его с трапезной; внутристенная лестница в северо-западном углу ведет на колокольню.

Наиболее оригинален верхний ярус церкви, объединяющий колокольню с несколькими помещениями. Это — сложный лабиринт различных камер, ходов и небольших комнат, группирующихся вокруг центра — высокого цилиндрического барабана, увенчанного несколько вычурной главой XVIII века. Два помещения, вытянутые вдоль западной и частично северной сторон, занимали когда-то книгохранилище и тайник; пять камер, соединенных узкими проходами с барабаном, открывались на восточном и южном фасаде арками. В арках висели колокола, а барабан являлся великолепным резонатором. Принципиально по своему решению необычный ярус звона Благовещенской церкви находит прямые аналогии с верхом Гаврииловского храма. Почти тождественны и другие архитектурные формы этих построек: членение фасадов на прясла, сами пилястры и карнизы, характер завершения в виде трех рядов килевидных кокошников (средний утрачен). Можно, очевидно, говорить даже об их принадлежности одному зодчему. Правда, ферапонтовский храм отличается исключительной легкостью и изяществом, подчеркнутой вытянутостью вверх всех своих форм, что гораздо слабее выражено у его современника в Кириллове.

Традиционнее и проще выглядит огромный объем трапезной палаты. Фасады ее оформлены лишь простыми лопатками да легкими стрельчатыми обрамлениями вокруг окон. Поставленная на высокий подклет, она кажется еще более значительной и монументальной. Основное ее помещение — большой кзадратный зал с мощным столбом в центре, поддерживающим эффектные своды с распалубками. Зал прекрасно освещен: свет льется из окон, расположенных на западной, южной и частично северной стенах. Аналогичное решение имеет и палата подклетного этажа подсобно-хозяйственного назначения, только она еще более массивна и, кроме того, темная. С севера к зданию прежде примыкала келарская палата (сломана в XIX в.), остатки стен и сводов которой еще хорошо видны снаружи. С южной стороны трапезной находится двухъярусная паперть (перестроена в XVII–XVIII вв.); первоначально она имела открытую вверху арочную галерею и широкую лестницу, через которую был вход в палату.

Из Ферапонтова монастыря, стоящего на возвышенном месте, открывается прекрасный и чудный вид на округу. Прямо перед ним расстилается Бородавское озеро. Справа, на берегу озера одиноко стоит заброшенная деревянная ветряная мельница со сломанными крыльями. Сейчас она — единственная, оставшаяся из всего прежде многочисленного отряда ветряков, живописно располагавшихся здесь когда-то. Слева, к югу от монастыря, возвышается поросшая зеленью Цыпина гора, самый высокий холм в округе. У подножия горы, на берегу небольшого и тихого Ильинского озера стоит церковь Ильи в Цыпинском погосте, интересный памятник деревянного зодчества. Скрытая зеленью обступивших ее деревьев, она почти не заметна с дороги. Только со стороны озера открывается высокий ярусный серо-коричневый, потемневший от времени храм.

Село Цыпино (вотчина Ферапонтова монастыря) с церковью Ильи известно еще с начала XVI века. Существующее же здание относится к гораздо более позднему времени — к 1755 году; около 1800 года оно было окружено.

Оградой. Храм очень своеобразен. Это — высокая ярусная башня на крестчатом основании с подклетом, отличающаяся удивительной стройностью и динамичностью своего силуэта. Подобная композиция восходит к русским деревянным церквам глубокой древности, однако трактована она в духе украинского культового зодчества XVII–XVIII веков. Башенный объем образован из трех широких, но сравнительно низких, открытых внутрь восьмериков — так называемых бань. По мере развития вверх они слегка уменьшаются в своих размерах, завершаясь пологим куполом (барабан и глава позднейшие). Такой прием построения характерен для украинских ярусных, «банных» церквей. В целом храм Цыпинского погоста, несмотря на свое полуразрушенное состояние, производит большое впечатление выразительностью своих форм.

Горицкий монастырь.

Из монастырей, расположенных вблизи Кириллова, интересен своими древностями Горицкий монастырь. Он находится в 7 км от города, на берегу реки Шексны, у подножия горы Мауры, господствующей над окрестностями. С вершины ее открывается великолепный вид на окружающую местность. Темная, густая зелень лесов перемежается яркой изумрудной зеленью лугов и полей, среди которых живописно разбросаны серебряные зеркала озер. Вдали, на юго-востоке, подернутый маревом дымки, виднеется Кирилло-Белозерский монастырь. С противоположной стороны, среди холмов и низин широкой голубой лентой разлилась Шексна. На левом, высоком берегу ее, прямо под горой белеют здания Горицкого монастыря.

Воскресенский Горицкий монастырь обязан своим основанием московскому великокняжескому роду. Устройство его связано с именем княгини Ефросиньи, супруги последнего удельного князя Андрея Старицкого, младшего сына Ивана III. По иронии судьбы созданная Ефросиньей в 1544 году обитель оказалась местом ее заключения, а затем и трагической гибели. В 1563 году уличенная вместе с сыном, князем Владимиром Старицким, «в неправде», она была насильно пострижена Иваном Грозным в монахини под именем Евдокии и отправлена в ссылку, «похоте жити на Белоозере в Воскресенском девичьем монастыре, где преж того обет свой положила, и тот монастырь сооружала». В октябре 1569 года вслед за зверским убийством Иваном Грозным Владимира Старицкого и всей его семьи она по царскому приказу была утоплена в Шексне. С тех пор Горицкий монастырь, достаточно уединенный и отдаленный от столицы, превратился в место заточения жен и родственниц подвергнутых опале знатных лиц.

Из сохранившихся построек монастыря особенно интересен соборный храм Воскресения. Сооруженный княгиней Ефросиньей в 1544 году при основании обители, он по своему внешнему облику монументален и величав. Традиционное кубическое, трехапсидное здание на подклете, с четырьмя столбами внутри, поддерживающими своды, первоначально, очевидно, было одноглавым (четыре боковых главы с барабанами из железа поздние). Следование древним традициям проявляется и в наружном убранстве храма. Характерный северный декор, украшающий верхние части стен, алтарные апсиды, барабан главы, состоит из керамических балясин и нишек. Сами элементы декора отличаются при этом несколько упрощенным характером. Архитектура собора производит впечатление более простой и, пожалуй, даже примитивной по сравнению с другими храмами Белозерья. Это дает основание считать, что здание возводили местные мастера.

К Воскресенскому собору примыкает небольшой придельный храмик Дмитрия, сооруженный до 1611 года царицей Марией Нагой в память об убитом сыне. Одновременно с приделом Дмитрия возведена и колокольня собора, полностью перестроенная в XVIII веке.

Все остальные постройки обители — Троицкий собор над могилами инокинь Ефросиньи и Юлиании и низкая ограда — относятся к первой половине XIX века.

Белозерск.

Древнейший город Севера Белоозеро, первое упоминание о котором относится к 862 году, находился когда-то на противоположном от современного Белозерска, северном берегу озера, у нынешней деревеньки Киснемы. По сообщению Н. М. Карамзина, недалеко от бывшего Киснемского погоста стоял «Варяжский городок», где, видимо, селилась дружина. «Преданья старины глубокой», отзвуки событий «давно минувших дней» запечатлелись в русских и финских названиях многочисленных озер, поселений и отдельных мест — Дружинное озеро, Череповесь (Череповец), Луковесь, Вельск и др.

Небольшой могильник с вещами славянского и финно- угорского типа был раскопан археологами на холме деревни Киснемы. Еще недавно волны Белого озера выбрасывали там на берег различные вещи: кусочки стекла, крестики, глиняные черепки и т. д. Теперь их уже почти не сыщешь. Вода постепенно, метр за метром, пожирает песчаные берега: когда-то суша вдавалась здесь метров на тридцать в озеро.

Вероятно, наступлением воды и было вызвано повеление киевского князя Владимира перенести город на исток Шексны, в район нынешнего посада Крохино. Здесь город, основанный в X веке, названный, как и прежний, Белоозеро, просуществовал до 1352 года, до «моровой язвы», от которой вымерло свыше половины населения. В 1363–1364 годах он переносится на 20 км в западную сторону, на новое место, где существует и поныне.

У Белоозера скрещивались важные торговые пути, что способствовало его росту и процветанию. Основой экономики края являлась торгово-промысловая деятельность, ибо Белоозеро находилось среди земель, малопригодных для земледелия, но богатых промысловыми угодьями. «Реки да озера к Нову-городу, а мхи да болота к Белу- озеру», — поется в одной из древних былин.

В XIII веке Белозерье оформляется в самостоятельное княжество, выделившись из Ростовского. Территория его охватывает весь бассейн Белого озера, течение реки Шексны и Кубенское озеро. Владеет им князь Глеб Василькович — хитрый и умный политик, который ведет тонкую политическую игру с татарами. Сравнительная уединенность и естественная защищенность края превратили его в своеобразное убежище. Естественные рубежи преградили путь монгольским полчищам, но зато сюда стекались люди из центральный районов Руси, пострадавших от тяжелого разорения.

115. Церковь Успения. 1553.

При Иване Калите Белозерье фактически подчиняется Москве, а при Дмитрии Донском эта зависимость оформляется и юридически. По духовной грамоте Дмитрия Донского Белоозеро переходит в руки его сына Андрея Дмитриевича, князя Можайского.

Белозерье и его политический центр — город Белоозеро достигают к этому времени своего наивысшего расцвета. На «Белое озеро» регулярно приходят торговать «лодьи» из монастырей Троице-Сергиева, московских Симонова и Андронникова, Троицкого Макарьева из Калягина и др. Торговал в Белоозере и Кириллов монастырь. Приходили гости из Тверского княжества, Новгородской и других земель. Везли на белозерский торг свои товары и местные жители. Белоозеро в ту пору — значительный торговый центр, развитый в экономическом отношении, и хорошо благоустроенный город.

При Иване III Белозерское княжество прекращает свое существование и затем превращается в Белозерский уезд.

Иван III усиленно заботился об укреплении города Белоозера — одного из северных форпостов Москвы. В 1487 году, почти сразу после присоединения княжества к Москве, по его распоряжению здесь были насыпаны мощные земляные валы высотой до 30 м и перед ними выкопан глубокий ров, наполняемый водой. Поверх вала поставили деревянную ограду с восемью башнями. Башни были четырехгранные, крытые тесом, причем две, проезжие, имели три яруса, а остальные, глухие, — два. К воротам проезжих башен вели деревянные мосты, перекинутые через ров.

Деревянный город не сохранился. Он сильно обветшал к концу XVII века и был разобран. Однако могучие валы, местами осыпавшиеся и расползшиеся, до сих пор производят весьма сильное впечатление, напоминая о былом могуществе белозерского кремля времени формирования централизованного Русского государства.

116. Мост через ров. XVIII в.

По красивому каменному трехарочному мосту XVIII века, перекинутому через пересохший, но хорошо сохранившийся ров (илл, 116), пройдем внутрь земляной крепости. Величественный Преображенский собор высится в центре кремля, возведенный «казною великого государя и подаянием всяких людей» (илл. 118). Он сооружался в течение довольно длительного времени: начат был в 1668 году и полностью завершен только к концу 1670-х годов. Здание церкви по своей архитектуре статичное и массивное. Это — довольно типичный пример соборного храма второй половины XVII века, выдержанного в несколько архаизированных формах. «Расползшийся» куб с сухими по рисунку пилястрами и закомарами (современное покрытие XVIII в.) несет пять широко расставленных, тяжелых глав. Декоративное убранство фасадов довольно скупое и трактовано в духе традиций местной архитектурной школы предшествующего столетия. Особенно характерны в этом плане перспективные порталы с южной и северной сторон (оконные проемы в XVIII веке растесаны и оформлены новыми наличниками). Более нарядны барабаны глав. Они имеют непропорционально маленькие кокошники у основания и обычный для XVII века аркатурный поясок с колонками. Наверху центрального барабана — традиционный орнаментальный пояс из ряда фигурных ниш, пилообразной ленты и прямоугольных впадин.

117. Церковь Ильи. 1690.

Древнейший памятник Белозерска — церковь Успения — расположен вне кремля, на посаде, на самом возвышенном месте в городе (угол улиц Ленина и К. Маркса, илл. 115). Сооружение ее относится к 1553 году и связано с именами ростовских зодчих — Горяина Григорьева Царева и Третьяка Борисова Ростовки, из которых главным, как указывают документы, был Царев. Заказчиками этого первого каменного храма города были прихожане, что свидетельствует о большой роли посада в жизни Белозерска. В качестве образца для здания был выбран наиболее почитаемый тогда на Севере Успенский собор Кирилло- Белозерской обители: «а церковь ставить как в Кириллове монастыре церковь Успения пресвятыя Богородицы».

Но церковь Успения по своим формам далека от избранного образца. Мастера, как обычно, использовали только некоторые общие архитектурно-конструктивные элементы и отдельные формы прототипа, придав им большей частью иную трактовку. При той же кубичности объема Успенская церковь совершенно статична, полностью лишена какой- либо динамичности. Изящные пилястры заменены упрощенными, сильно уширенными лопатками, которые хотя и членят фасады на три прясла, но придают храму большую массивность. На северо-западном углу мощная лопатка даже преобладает над узким полем прясла. Стены здесь также увенчаны килевидными закомарами, однако дополнительные ярусы кокошников, образующие пирамидальную кровлю, отсутствуют. Пять крупных глав на приземистых, массивных барабанах еще более утяжеляют здание.

118. Преображенский собор. 166С-1670-е гг.

На этой новой основе построения рождается пластичность архитектурных форм церкви. Очень скульптурны три округлые, сильно выступающие апсиды, перекрытые каждая посводной кровлей. Пластично трактованы и сами стены, лишенные декора, с немногочисленными оконными проемами, подчеркивающими их неровную поверхность и мощь. Такому же впечатлению содействуют и перспективные порталы упрощенного рисунка, как бы утопленные внутрь стен, врезанные в их толщу. Эти черты в значительной степени роднят Успенский храм с псковско-новгородским зодчеством. Очевидно, ростовские зодчие при сооружении Успенской церкви ориентировались скорее на архитектуру Пскова и Новгорода, нежели на собор Кирилло-Белозерского монастыря. Это нашло отражение и в интерьере церкви с его замкнутыми камерами-тайниками в угловых западных частях.

Из Пскова происходит и большой колокол, стоящий ныне на паперти церкви Успения. Колокол украшен изображениями зверей и птиц, обрамленных растительным плетеным орнаментом и надписью, обвивающей его тулово: «Божию милостью и пресвятые его богоматере заступлением и помощию и всех святых молитвами в лето 7053 (1544) месяца ноября 21 день на Введение пресвятей богородици во области святые Троицы в богоспасаемом в преименитом и славном граде Пскове лит был сий колокол ко храму святых чудотворец Козмы и Демьяна на Запсковье … А мастер преименита и славна града Пскова Андреев сын псковитин Михайло». Михаил Андреев — известный псковский литейщик XVI столетия; существуют сведения о многих колоколах его работы, начиная с 1520 года. По преданию, белозерский колокол был куплен в 1545 году прихожанами Успенского храма, приехавшими в Псков по торговым делам. Звон его очень понравился белозерцам, но по каким-то причинам не удовлетворял псковичей.

119. Церковь Всемилостивого Спаса. 1723.

120, Церковь Всемилостивого Спаса. Фрагмент.

Рядом с храмом Успения, с северной стороны стоит небольшая теплая (зимняя) церковь Богоявления. Относится она к середине XVIII века и по своим формам довольно типична для провинциальной архитектуры того времени. Легкая и стройная, церковь еще более выявляет монументальность соседнего здания, этого старейшего памятника города.

Из каменных домов Белозерска наиболее интересен большой двухэтажный особняк первой половины XIX века на улице Свободы (№ 14) отличающийся нарядностью и представительностью своего внешнего облика (илл. 122). Архитектура его, выдержанная в формах позднего классицизма, обнаруживает руку, безусловно, незаурядного зодчего. Нижний этаж, как обычно, рустован; верхний имеет хороших пропорций оконные проемы — сильно вытянутые и без наличников. Центр главного фасада выделен еще одним этажом и украшен сочным по рисунку шестиколонным коринфским портиком с триглифным фризом и фронтоном. Этот особняк — лучшее гражданское здание во всем Белозерске.

С западной стороны белозерского кремля (ул. Рабочего) расположен другой своеобразный памятник города — деревянная церковь Ильи, построенная в 1690 году (илл. 117). Она принадлежит к типу ярусных храмов, распространенному в деревянном и каменном зодчестве конца XVII века.

Высокий столпообразный храм состоит из крупного куба с низким четвериком над ним и восьмериком, увенчанным большой луковичной главой на круглой шее; с востока к кубу примыкает небольшой пятигранный алтарный прируб, с запада — удлиненная трапезная. Композиция здания довольно типична для подобных храмов, за исключением второго, четырехгранного яруса, большей частью имеющего в таких случаях форму восьмерика. Интересен карниз типа повала, завершающий основной куб здания. На главе и на шее частично сохранился лемех от прежнего покрытия храма. К сожалению, внешний вид церкви портят позднейшая наружная обшивка тесом и расширенные оконные проемы.

121. Особняк. Середина XIX в.

Однако в своем настоящем виде она производит весьма сильное впечатление. Построенная из того же материала, что и стоящие рядом обычные, на высоком подклете северные избы, она, возвышаясь над ними, как бы воскрешает обстановку далекого прошлого, когда селившиеся в этих местах первые переселенцы, в борьбе с природой отвоевывая новые земли, возводили дома и такие вот, не лишенные чувства прекрасного, приходские деревянные церкви.

Из первоначального убранства интерьера внимание привлекает великолепная расписная «рама» проема между трапезной и храмом. Она покрыта растительным орнаментальным узором, выполненным красным, черным и белым цветами в духе жизнерадостной народной росписи. Подобная орнаментальная роспись часто украшает прялки, иконостасные тябла, туески, короба, сани и другие произведения народного творчества, широко распространенные в Белозерье.

122. Особняк. 1-ая половина XIX в.

На Коммунистической улице (№ 82) расположен небольшой, одноэтажный, своеобразный каменный дом середины XIX века. Его повышенную центральную часть с пилястрами по краям и фронтоном украшает во втором этаже красивое тройное окно в полукруглом обрамлении (илл. 121).

Из других памятников Белозерска выделяется своей оригинальностью и изразцовым декором церковь Всемилостивого Спаса, стоящая недалеко от пристани, на улице Дзержинского (илл. 119). Она построена в 1723 году, однако архитектура ее еще выдержана в духе художественных идеалов прошлого столетия, что вообще свойственно провинциальному зодчеству того времени. Высокий куб с трехапсидным алтарем (с востока) и широкой трапезной с шатровой колокольней (с запада) увенчан пятиглавием. Своеобразие зданию придает сильно развитая верхняя часть, значительно увеличивающая его высоту. Широкий майоликовый фриз из двух рядов изразцовых панно со сложным растительно-геометрическим орнаментом проходит под карнизом, придавая живописность всей венчающей части (илл. 120). Два яруса кокошников над карнизом расположены необычно — в одной плоскости и в шахматном порядке, один над другим. Наконец, поверх кокошников вопреки правилам зодчества древней Руси поставлен еще один карниз из выступающих друг над другом рядов кирпичного узора. Все это ясно свидетельствует уже о веяниях нового времени, во многом порывающих с прежними, вековыми традициями в архитектуре.

123. Икона «Богоматерь Одигитрия» из Белозерска, XII в. (Русский музей).

Заключение.

Знакомство с историей, культурой и искусством русского Севера, конечно, не может ограничиться только Вологдой, Кирилловом, Ферапонтовом и Белозерском и древними монастырскими ансамблями. В этой книге говорится лишь о наиболее известных и доступных осмотру памятниках старины. Да и цель ее — пробудить интерес читателя к искусству русского Севера и показать его своеобразие.

Нам хотелось показать, как простые ремесленники, художники, ювелиры, зодчие привносили в феодальную художественную систему народные черты, свое ощущение реальности, свою наблюдательность, юмор и тонкое поэтическое чувство. Широкое воздействие народного творчества явственно ощущается в северных храмах, росписях, иконах и других произведениях искусства. Оно способствовало ослаблению насаждаемого церковью аскетизма, именно оно противостояло и в итоге победило византинирующую традицию, так и не получившую на Севере широкого распространения.

Художники Севера, перерабатывая традиции новгородского, псковского, тверского, ростовского и московского искусства, сумели создать на их основе новые типы храмов, в которых совершенно исчезли остатки иноземных влияний, и наполнить традиционные иконописные и скульптурные формы новым содержанием, в котором ярко отразились народные представления о красоте.

Мысли о красоте русской земли водили рукой безымянного поэта XIII века, гения, исторгнувшего у своей лиры вдохновенные слова: «О светло светлая и украсно украшенная земля Русская! Многими красотами ты нас дивишь; дивишь. дубравами чистыми, полями чудными, зверьми различными и птицами бесчисленными, городами великими, селами чудными, садами монастырскими, храмами церковными и князьями грозными. Всего ты исполнена, земля Русская!».

Здесь, на Севере, особенно долго держались языческие традиции. Достаточно напомнить, что еще в 30-х годах нашего века под Чарондой (недалеко от Ферапонтова монастыря) были обнаружены резные деревянные фигуры «домовых» — «деда Саши» и «тети Маши» (Череповецкий музей), которым еще поклонялись и подносили еду.

С XVIII века оставшийся в стороне от торговых путей Север с его крестьянским населением и слабым развитием городской культуры превратился в заповедный край русского народного, по преимуществу крестьянского, искусства.

И до сих пор русский Север, по существу, является грандиозным, не знающим себе равных музеем-заповедником под открытым холодным небом.

Литература.

Вологда.

Бобров Н. С., В сердце Руси Северной. Вологда, 1959.

Богусевич В. А., Новый архитектурный тип в русском зодчестве XVI и XVII ст. — Сб. «Бюро по делам аспирантов ГАИМК», № 1, Л., 1929.

Брусилов Н. П., Опыт описания Вологодской губернии. Спб., 1833.

«Вологда и окрестности». Сборник статей. Вологда, 1957.

Вологодский сборник статей церковно-историко-статистического содержания. Вологда, 1869.

Вяземский П. П., Монастыри на Ладожском и Кубенском озере Спб., 1881.

Гамель И. Х.г Англичане в России в XVI и XVII столетиях. Спб., 1865.

Грабарь И. Э., Фрески-лубки. — «История русского искусства», т. VI М., 1913.

Домик Петра Великого в Вологде. Спб., 1887.

Дунаев Б. И., Северно-русское гражданское и церковное зодчество.

Город Вологда. М., 1914.

Евдокимов И. В., Два памятника зодчества в Вологде. Вологда, 1922.

Евдокимов И. В., Север в истории русского искусства. Вологда, 1920.

Евдокимов И. В., Вологодские стенные росписи. Вологда, 1922.

Железняк В. С., Вологда, Вологда, 1963.

Железняк В. С., Вологда, Краткий путеводитель по мемориальным архитектурным и живописным памятникам. Вологда, 1947.

Засецкий А. А., Исторические и топографические известия по древности о России и частично о городе Вологде и его уезде. М., 1780; изд. 2-е, 1782.

Зимин А. А., Опричнина Ивана Грозного. М., 1964.

Иноходцев П., Общее описание Вологодского наместничества — Месяцеслов на 1790 год, сочиненный на знатнейшие места Российской империи. Спб., 1789.

Исторический уголок города Вологды. Вологда, 1911.

Ключевский В. О., Сказания иностранцев о Московском государстве. Пг., 1918.

Коноплев Н., Святые Вологодского края. — ЧОИДР, 1895, кн. IV.

Лазарев В. Н., Искусство Новгорода. М.-Л., 1947.

Лебедев А, К., Успенский женский монастырь в г. Вологде. Вологда, 1899.

Леонов А. И., Померанцев Н. Н., Деревянная скульптура. — «Русское декоративное искусство», т. I. М., 1962.

Летопись города Вологды. Вологда, 1965.

Лукомский Г. К., Вологда в ее старине. Описание памятников художественной и архитектурной старины. Спб., 1914.

Малков В. М., По родному краю. Историко-географический очерк о Вологодской области. Вологда, 1956.

Мерцалов А. Е., Вологодская старина. Материалы для истории Северной России. Спб., 1889.

Мерцалов А. Е., Очерк города Вологды по писцовой книге 1627 г. — «Вологодский сборник», т. V. Вологда, 1887.

Непеин С. А., Вологда прежде и теперь (1147–1906). Вологда, 1906.

Никитин А. В., О начальном периоде истории города Вологды. — Краткие сообщения о докладах и полевых исследованиях Института археологии Академии наук СССР, вып. 81, 1960.

Николаева Т. В., Произведения мелкой пластики Xli I–XVII веков в собрании Загорского музея. Каталог. Загорск, 1960.

Описание памятников русской архитектуры. Вологодская губерния. — «Известия археологической комиссии», вып. 57, 61, 64. Спб., 1915–1917.

Осьминский Т. И., Озеринин Н. В., Брусенский И. И., Очерки по истории края (Вологодская обл.). Вологда, 1960.

Пахолков X. И., Город Вологда и окрестности. Вологда, 1896.

Померанцев Н. Н., Выставка русской деревянной скульптуры и декоративной резьбы. Каталог. М., 1964.

Савваитов П. И., Описание вологодского Спасо-Прилуцкого монастыря. Вологда, изд. 3-е, 1902; изд. 4-е, 1914.

Спасокаменный, на Кубенском озере монастырь. Спб., 1895.

Степановский И. К., Вологодская старина. Историко-археологический сборник. Вологда, 1890.

Суворов Н. И., Вологодский архиерейский дом. Вологда, 1898.

Суворов Н. И., Описание вологодского Горнего Успенского женского монастыря. Вологда, 1885.

Суворов Н. И., Описание вологодского кафедрального Софийского собора. М., 1863.

Суворов Н. И., Описание Спасокаменного, что на Кубенском озере, монастыря. Вологда, 1871; изд. 2-е, 1893.

Суслов В. В., Памятники древнего русского зодчества, вып. VII. Спб., 1901.

Тихомиров М. Н., Москва и культурное развитие русского народа XIV–XVII вв. — «Вопросы истории», 1947, № 9.

Фалин Н. В., Вологодская крепость в XVII веке. — Сб. «Север», № 1–5. Вологда, 1924.

Фехнер М. В., Вологда. М., 1958.

Церковь преподобного Дмитрия Прилуцкого, что на Наволоке в г. Вологде. Вологда, 1884.

Чекалов А. К., Мебель и предметы обихода из дерева. — «Русское декоративное искусство», т. I, М., 1962.

Штаден Г., О Москве Ивана Грозного. Записки немца-опричника. Л., 1925.

Эрнст С. Р., Церковь святого Николы во Владычной слободе. Вологда, 1916.

Кириллов.

Антипин Г. Г., Крепость Кирилло-Белозерского монастыря. Кириллов, 1934.

Антонова В. И., Мнева Н. Е., Каталог древнерусской живописи XI — начала XVIII вв. Государственной Третьяковской галереи, т. I–II, М., 1963.

Бакланова Н. А., Ян де Грон, прожектер в Московском государстве XVII в. — «Ученые записки РАНИОН», т. IV, 1929.

Будовниц И. У., Монастыри на Руси и борьба с ними крестьян в.

XIV–XVI веках (по «житиям святых»). М., 1966.

Варлаам, Описание историко-археологическое древностей и редких вещей, находящихся в Кирилло-Белозерском монастыре. — ЧОИДР, 1859, кн. III.

Геронтий, Историко-статистическое описание Кирилло-Белозерского (Успенского) мужского первоклассного монастыря Новгородской епархии. М., 1897.

Данилов В. В., Архитектурные памятники Белозерья. — «Архитектура Ленинграда», 1939, № 2.

Забек И. Н., Крепостные сооружения XVII в. в Кириллове. — Сборник исследований и материалов Артиллерийского исторического музея Красной Армии, т. I, Л.-М., 1940.

Зверинский В. В., Материалы для историко-топографического исследования о православных монастырях в Российской империи, т. I–III, Спб., 1890–1897.

Ильин М. А., Монастыри Московской Руси XVI века как оборонительные сооружения. — «Исторический журнал», 1944, № 7–8.

Кирпичников А. Н., Хлопин И. Н., Крепость Кирилло-Белозерского монастыря и ее вооружение в XVI–XVIII веках. — МИА СССР, № 77, М., 1958.

Копанев А. И., История землевладения Белозерского края XV–XVI веков. М.-Л., 1951.

Муравьев А. Н., Русская Фиваида на Севере. Спб., 1855.

Никольский Н. К., Кирилло-Белозерский монастырь и его устройство до второй четверти XVII в. (1397–1625), т. I, вып. 1–2, Спб., 1897–1910.

Подъяпольский С. С., К характеристике кирилловского зодчества XV–XVI вв. — «Советская археология», 1966, № 2.

Подъяпольский С. С., Путеводитель по архитектурным памятникам.

Кирилло-Белозерского и Ферапонтова монастырей. Вологда, 1963; изд. 2-е, 1965.

Романов К. К., Псков, Новгород и Москва в их культурно-художественных взаимоотношениях. — «Известия ГАИМК», т. IV, Л., 1925.

Рындина А. В., Влияние творчества Андрея Рублева на древнерусскую мелкую пластику XV–XVI веков. — Сб. «Древнерусское искусство XV — начала XVI веков», М., 1963.

Савваитов П. И., Церкви и ризница Кирилло-Белозерского монастыря по описным книгам 1668 г. — «Записки Отдела русской и славянской археологии», т. II, 1861.

Смирнова Э. С., Две иконы из Кирилло-Белозерского монастыря. — «Сообщения Государственного Русского музея», вып. 8, Л., 1964.

Успенский Н. П., Древности Кирилло-Белозерского монастыря. — «Новгородские епархиальные ведомости», 1898, № 5.

Успенский Н. П., Кириллов Белозерский Успенский первого класса монастырь. Кириллов, 1897.

Чураков С. С., Кто автор росписей церкви Троицы в Никитниках (К творческой биографии В. И. Запокровского. XVII в.). — «Декоративное искусство СССР», 1961, № 7.

Чураков С. С., Фрески Кирилло-Белозерского монастыря. — Доклад 1939 г, (Рукописный отдел ГТГ).

Шевырев С. П., Поездка в Кирилло-Белозерский монастырь в 1847 г. ч. 1–2, М., 1850.

Шереметев П. С., Зимняя поездка в Белозерский край. М., 1902.

Ферапонтово.

Арсений, Ферапонтов монастырь. — «Новгородские епархиальные ведомости», 1912, № 17 (издано также отдельным оттиском).

Бриллиантов И. И., Патриарх Никон в заточении на Белоозере. Спб., 1899.

Бриллиантов И. И., Ферапонтов Белозерский, ныне упраздненный монастырь, место заточения патриарха Никона. Спб., 1899.

Варлаам, О пребывании патриарха Никона в заточении в Ферапонтове и Кириллове монастырях. — ЧОИДР, 1858, кн. III.

Георгиевский В. Т., Фрески Ферапонтова монастыря. Спб., 1911.

Голейзовский Н. К., «Послание иконописцу» и отголоски исихазма в русской живописи на рубеже XV–XVI вв. — «Византийский временник», т. XXVI, М., 1965.

Казакова Н. А., Лурье Я. С., Антифеодальные еретические движения на Руси XIV — начала XVI в. М., 1955.

Каманин Н., Воскресенский Горицкий монастырь. Кириллов, 1914.

Клибанов А. И., Реформационные движения в России. М., 1960.

Лазарев В. Н., Дионисий и его школа. — «История русского искусства», т. Ill, М., 1955.

Макарий, Описание Ферапонтовской волости. Спб., 1854.

Поездка в монастыри Ферапонтов, Кирилло-Белозерский и Горицкий. Вологда, 1916.

Покрышкин П. П., Романов К. К., Древние здания в Ферапонтовом монастыре Новгородской губернии. — «Известия Археологической комиссии», вып. 28, Спб., 1908.

Романов К. К., Антиминсы XV–XVII вв. собора Рождества богородицы в Ферапонтове Белозерском монастыре. — «Известия Комитета изучения древнерусской живописи», вып. I, Пг., 1921.

Романов К. К., Два антиминса XVII в. Ферапонтова Белозерского монастыря. — «Известия ГАИМК», т. II, Пг., 1922.

Чернышев Н. М., Искусство фрески в древней Руси. М., 1954.

Чураков С. С., Древнерусские стенописные орнаменты. — «Декоративное искусство СССР», 1958, № 12.

Чураков С. С., Портреты во фресках Ферапонтова монастыря. — «Советская археология», 1959, № 3.

Белозерск.

Богословский Н. Г., Материалы для истории, статистики и этнографии Новгородской губернии. Белозерский уезд. — «Новгородский сборник», вып. I. Новгород, 1865.

Вонифатьев Ю., Заметки о городе Белозерске и Кирилло-Нозоезерском монастыре. Спб., 1899.

Г олубева Л. А., Раскопки древнего Белоозера. — «Краткие сообщения о докладах и полевых исследованиях Института археологии Академии наук СССР», вып. 96, 1963.

Забелло С. Я., Иванов В. Н, Максимов П. Н., Русское деревянное зодчество. М., 1942.

Макаренко Н. Е., Путевые заметки и наброски о русском искусстве. Вып. I. Белозерский край. Спб., 1914.

Рядная запись о построении храма в 1553 г. на Белоозере. — «Москвитянин», 1848, № 11.

Успенский Н. П., Белозерская старина. Материалы для истории Белаозера, посада и уезда в XVII веке. Новгород, 1893.

Список иллюстраций Liste des illustrations.

Вологда Vologda.

1. Вологда. Вид на Заречье.

Vologda. Vue de Zaretchie, 14-15.

2. Схематический план Вологды:

А — город; Б — Верхний посад; В — Нижний посад; Г — Заречье.

Plan schematique de Vologda:

A — Ville; Б — Bourg superieur; В — Bourg inferieur; Г — Zaretchie. 16.

3. Схематический план Города:

1 — Софийский собор; 2 — Архиерейский дом; 3 — деревянные особняки; 4 — здание Присутственных мест; 5- церковь Покрова; 6 — Ярмарочный дом; 7 — дом Удельного ведомства.

Plan schematique de la Ville:

1 — cathedraie Sainte Sophie; 2-maison episcopal; 3 — maisons en bois; 4- batiment des lieux publics; 5 — Eglise de I’lntercession; 6-maison des foires; 7-maison du departement d'apanage, 22.

4. Соборный комплекс. Общий вид.

Vue generale de I’ensemble des cathedrales. 25.

5. Софийский собор (1568–1570), колокольня (середина XIX в.).

La cathedraie Sainte Sophie (1568–1570), le clocher (millieu du XIX е siecle). 27.

6. Внутренний вид Софийского собора.

Interieur de la cathedraie Sainte Sophie, 28.

7. Христос в темнице. Дерево. XVIII в. (Вологда, Музей).

«Christ au cachot», Bois. XVIIIе siecle. (Musee de Vologda). 30.

8. Параскева Пятница. Дерево. XVI в. (Вологда, Музей).

«Paraskeva Piatnitsa». Bois. XVIе siecle. (Musee de Vologda). 31.

9. Георгий Победоносец. Дерево. XVI в. (Вологда, Музей).

Saint Georges le Victorieux. Bois. XVIе siecle. (Musee de Vologda). 31.

10. Стены Архиерейского дома. 1671–1675.

Les murs du palais episcopal. 1671–1675. 36.

11. Соборы и Архиерейский дом. План:

I — Софийский собор; 2 — Воскресенский собор; 3 — колокольня; 4 — палаты Казенного приказа; 5-двухэтажный корпус; 6 — надвратная Воздвиженская церковь; 7- переходы; 8 — консисторский корпус; 9 — Архиерейские палаты с церковью Рождества Христова; 10 — Иринеевский корпус; 11 — Гавриловский корпус; 12 — палаты Иосифа Золотого; 13 — служебные корпуса; 14 — стены и башни Архиерейского дома.

Plan des cathedrales et du palais episcopal;

1 — Cathedraie Sainte Sophie; 2 — Cathedraie de la Resurrection; 3 — Clocher; 4 — Palais du departement du Tresor; 5 — Batiment a un etage; 6 — Eglise sur la porte de la Deposition de la croix; 7-passages; 8 — Batiment consistorski; 9-Palais episcopal et I’eglise de la Nativite du Christ; 10 — Batiment Irineievski; 11 — Batiment Gavrilovski; 12 — Palais du Joseph Dore; 13 — dependences; 14 — murs et tours du palais episcopal. 38.

12. Архиерейские палаты с церковью Рождества Христова. 1667–1670.

Le palais episcopal et I'eglise de la Nativite du Christ. 1667–1670. 40.

13. Палаты Казенного приказа. 1659.

Le palais du departement du Tresor. 41.

14. Фрагмент орнаментальной росписи Казенной палаты. XVII в.

Fragment de ia peinture ornamentale au palais du departement du Tresor. 42.

15. Палаты Иосифа Золотого. 1764–1769,

Palais de Joseph Dore. (1764–1769). 45.

16. Изразцовая печь в палатах Иосифа Золотого. Середина XVIII в.

Poele en carreaux de faience au palais de Joseph Dore. Millieu du XVIII е siecle. 46.

17. Расписной шкаф. XVII в. (Вологда, Музей).

L’armoire peinte. XVIIе siecle. (Musee de Vologda). 49.

18. Икона «Зырянская Троица». XIV–XV вв. ^Вологда, Музей).

Icone de la Trinite dite Zirianskaia. XIV е — XV е siecles. (Musee de Vologda). 51.

19. Схематический план Верхнего посада;

1 — Памятник 800-летия Вологды; 2 — церковь Николы Золотые кресты; 3 — надвратная церковь Алексия Успенского.

Горнего монастыря; 4 — собор Успенского Горнего монастыря; 5 — церковь Константина и Елены; 6 — церковь Ильи в Каменье; 7 — церковь Варлаама Хутынского; 8 — дом Засецких; 9- дом Волкова; 10 — Владимирская (теплая) церковь; 11 — колокольня Владимирской церкви; 12-Владимирская (холодная) церковь; 13 — дом Дмитревских.

Plan schematique du bourg superieur:

1 — monument de 800 me anniversaire de Vologda; 2 — eglise de Saint Nicolas, dite «les croix d'or»; 3 — eglise sur la porte de Saint Alexis du monastere de I’Assomption «Gorni»; 4 — Cathedraie du monastere de I'Assomption «Gorni»; 5 — eglise des Saints Konstantin et Helene; 6 — eglise de Saint Ilia en Kamenie; 7 — eglise de Saint Varlaham Houtinski; 8 — maison des Zacetski; 9 — maison de Volkov; 10 — eglise Vladimirskaia (d’hiver); 11 — clocher de I’eglise Vladimirskaia; 12 — eglise Vladimirskaia (d'ete); 14-maison des Dmitrevski. 54.

20. Церковь Константина и Елены. Ок. 1690 г.

L’eglise des Saints Konstantin et Helene. Vers 1690. 56.

21. Надвратная церковь Алексия Успенского Горнего монастыря. 1709–1714.

L’eglise sur la porte de Saint Alexis du monastere de I’Assomption «Gorni». 1709–1714. 57.

22. Церковь Варлаама Хутынского. 1780.

L’eglise de Saint Varlaham Houtinski. 1780. 59.

23. Дом Засецких. 1790-е гг. — конец XIX в.

Le maison des Zacetski. 1790е — fin du XIXе siecle. 60.

24. Кафельная печь в доме Засецких. Начало XIX в.

Le роё1е de faience dans la maison des Zacetski. Debut du XIXе siecle. 61.

25. Дом Волкова. Начало XIX в.

La maison de Volkov. Debut du XIXе siecle. 62.

26. Владимирская (холодная) церковь. 1759–1764.

L’eglise Vladimirskaia (d’ete). 1759–1764. 65.

27. Схематический план Нижнего посада:

1 — Каменный мост; 2 — дом Дворянского собрания; 3 — здание облисполкома; 4 — дом губернатора; 5 — Дом генерал-губернатора; 6 — Странноприимный дом (мужская гимназия); 7 — церковь Иоанна Предтечи в Рощенье; 8 — дом Соковикова; 9-церковь Покрова в Козлене; 10 — деревянный особняк; 11 — дом Левашова; 12–16 — деревянные особняки; 17 — Петровский домик; 18 — церковь Богородского кладбища.

Plan schematique du Bourg inferieur:

1 — pont Kamenni; 2- maison de I'Assemblee de la noblesse; 3-maison du Comite executif regional; 4 — maison du gouverneur; 5 — maison du gouverneur general; 6 — maison «Strannopriimni» (ecole segondaire classique); 7- eglise de Saint Jean Baptiste a Rostchenie; 8 — maison de Socovikov; 9 — eglise de I’lntercession a Kozlen; 10 — maison en bois; 11 — maison de Levachov; 12–16 — maisons en bois; 17 — maisonette Petrovski; 18 — eglise du cimitiere Bogorodskoi'e. 68.

23. Дом Дворянского собрания. Вторая половина XVIII в.

La maison de I’Assemblee de ia noblesse. XVIIIе siecle. 71.

29. Волхвы, фреска церкви Иоанна Предтечи в Рощенье. 1717.

Les mages. Fresque de I’eglise de Saint Jean a Rostchenie. 1717. 72.

30. Фреска западной стены церкви Иоанна Предтечи в Рощенье. 1717.

La fresque du mur occidental de Peglise de Saint Jean Baptiste a Rostchenie. 1717, 73.

31. Петровский домик. Конец XVII в.

La maisonette Petrovski. Fin du XVIIе siecle. 74.

32. Дом Левашова. 1829.

Maison de Levachov. 1829. 77.

33. Схематический план Заречья:

1 — Скулябинская богадельня; 2 — церковь Сретения на Набережной; 3-ночлежный дом; 4 — дом адмирала Барша1 5-церковь Иоанна Златоуста (Жен-Мироносиц); 6 — Дом свечной лавки; 7 — церковь Дмитрия Прилуцкого (теплая); 8 — церковь Дмитрия Прилуцкого (холодная); 9 — дом Масленникова; 10-дом Витушечникова; 11-дом Варакина; 12 — церковь Николы во Владычной слободе; 13 — Спасо-Преображенская церковь (Андрея Первозванного) во Фрязинове.

Plan schematique de Zaretchie;

1 — asile de vieillards «Scouliabinskaia»; 2 — eglise de la Chandeleur sur le Quai; 3 — Asile de nuit; 4 — maison de I’amiral Barch; 5 — eglise de Saint Jean Chrysostome (des Saintes Femmes); 6.- maison de «la boutique de bougie»; 7-eglise de Saint Dmitri Priloutski (d'hiver); 8 — eglise de Saint Dmitri Priloutski (d’ete); 9 — maison de Maslennikov; 10-maison de Vitouchetchnikov; 11 — maison de Varakine; 12 — eglise de Saint Nicolas au faubourg «Vladitchnai'a»; 13 — eglise de la Transfiguration du Sauveur (de Saint apotre Andre) a Friasinovo. 82.

34. Вид на Заречье.

Vue de Zaretchie. 84-85.

35. Церковь Сретения на Набережной. 1731–1735.

L'eglise de la Chandeleur sur le Quai, 1731.-1735. 86.

36. Фрагмент фасада церкви Сретения на Набережной.

Partie de la facade de l’eglise de la Chandeleur sur le Quai. 88.

37. Дом адмирала Барша. 1780-е гг.

La maison de I’amiral Barch. Vers 1780. 90.

38. Церкви Дмитрия Прилуцкого (холодная, 1710–1711; теплая, 1750–1759) на Наволоке.

L’eglises de Saint Dmitri Priloutski (d’ete, 1710–1711; d’hiver, 1750–1759) sur Navolok. 91.

39. Ночлежный дом. 1777.

L’asile de nuit. 1777. 93.

40. Дом Масленникова. 1780-е гг.

La maison de Maslennikov. Vers 1780, 93.

41. Дом Витушечникова. 182?-1823.

La maison de Vitouchetchnikov. 1822–1823, 94.

42. Дом Варакина. Начало XIX в.

La maison de Varakine. Debut du XIXе siecle. 95.

43. Церковь Николы во Владычной слободе. 1669.

L’eglise de Saint Nicolas au faubourg Vladitchnai'a. 1669. 98.

44. Спасо-Преображенская церковь во Фрязинове. Ок. 1670 г.

L’eglise de la Transfiguration de Sauveur a Friasinovo. Vers 1670. 98.

45. Спасо-Прилуцкий монастырь. План:

1 — Стены и башни; 2 — Спасский собор; 3 — Введенская церковь и трапезная палата; 4 — старые настоятельские покои; 5 — галерея-переход; 6 — соборная колокольня; 7 — церковь Екатерины; 8 — церковь Всех Святых; 9 — корпус братских келий; 10-летние настоятельские кельи; 11 — галерея при кладовых; 12 — монастырские кладовые; 13 — надвратная Вознесенская церковь; 14-колокольня; 15 — зимние настоятельские кельи (гостиница); 16 — могила К. Н. Батюшкова; 17 — церковь Александро-Куштского монастыря.

Plan du monastere du Sauveur Priloutski;

1 — murs et tours; 2 — Cathedraie du Sauveur; 3 — eglise de la Presentation au temple et refectoire; 4 — ancienne residence du prieur; 5 — galerie-passage; 6 — clocher de la cathedraie; 7 — eglise de Sainte Catherine; 8 — eglise des Tous les Saints; 9 — batiment des cellules; 10 — cellules d’ete du prieur; 11 — galerie aupres des dependences; 12 — dependences du monastere; 13 — eglise sur la porte de I’Ascension; 14-clocher; 15 — cellules d'hiver du prieur (hotel); 16 — tombeau de Batuchkov; 17 — eglise de Saint Alexandre du monastere Kouchtski. 104.

46. Спасо-Прилуцкий монастырь. Общий вид.

Vue generale du monastere du Sauveur Priloutski. 106-107.

47. Южная башня ограды Спасо-Прилуцкого монастыря. 1656.

La tour de sud de I’enceinte du monastere du Sauveur Priloutski. 1656. 108.

48. Спасо-Прилуцкий монастырь. Южная сторона ограды.

La cote de sud de I’enceinte du monastere du Sauveur Priloutski. 111.

49. Спасо-Прилуцкий монастырь. Вид со двора.

Vue de la cour du monastere du Sauveur Priloutski. 111.

50. Фрагмент Западной башни Спасо-Прилуцкого монастыря. 1656.

Partie de la tour d’ouest du monastere du Sauveur Priloutski. 1656. 112.

51. Спасский собор Спасо-Прилуцкого монастыря. 1537–1542.

La cathedraie du Sauveur du monastere du Sauveur Priloutski. 1537–1542. 115.

52. Казенный двор Спасо-Прилуцкого монастыря.

La cour Kasenni du monastere du Sauveur Priloutski. 116.

53. Спасо-Прилуцкий монастырь. Церковь Введения. 1540-е гг.

L'eglise de la Presentation au temple au monastere du.

Sauveur Priloutski. Vers 1540. 118.

54. Спасо-Прилуцкий монастырь. Трапезная. 1540-е гг. Спасский собор и колокольня (1644, XVIII в.).

Refectoire (vers 1540), cathedraie du Sauveur et clocher du monastere du Sauveur Priloutski (1644, XVIIIе siecle). 119.

55. Киликиевский крест. Деталь — Распятие. Кость. XVI в. (Вологда, Музей).

La croix Kilikievski. Detail — la Crucifixion. Objet en os. XVI s siecle. (Musee de Vologda). 120.

56. Киликиевский крест. Деталь — Предста царица. Кость. XV в. (Вологда, Музей).

La croix Ki I i kievski. Detail — Deisis. Objet en os. XVе siecle. (Musee de Vologda). 120.

57. Киликиевский крест. Деталь — Спас Нерукотворный. Кость.

XVI в. (Вологда, Музей).

La croix Kilikievski, Detail — le Sauveur dit «Neroukotvorni».

Objet en os. XVIе siecle. (Musee de Vologda). 121.

58. Дионисий. Икона «Дмитрий Прилуцкий, с житием» из Спасо-Прилуцкого монастыря. XVI в. (Вологда, Музей).

Diоnisi. Icone de Saint Dmitri. Priloutski avec les scenes de sa legende, provenante du monastere du Sauveur Priloutski. XVIе siecle. (Musee de Vologda). 123.

59. Дионисий. Икона «Дмитрий Прилуцкий, с житием». Клеймо.

Diоnisi. Detail de I'icone de Saint Dmitri Priloutski avec les scenes de sa legende. 124.

60. Спасо-Каменный монастырь. Общий вид.

Vue generate du monastere du Sauveur Kamenni. 126-127.

Кириллов Kirilov.

61. Кирилло-Белозерский монастырь. Общий вид.

Vue generale du monastere de Saint Cyrille (Kirilo-Belozerski) sur le lac Blanc. 138-139.

62. Схематический план Кирилло-Белозерского монастыря:

А — Большой Успенский монастырь; Б — Малый Ивановский монастырь; В — острог; Г — Новый город;

1 — Успенский собор; 2 — церковь Владимира; 3 — церковь Епифания; 4 — церковь Кирилла; 5-церковь Архангела Гавриила; 6-колокольня; 7-церковь Введения и трапезная палата; 8 — домик келаря; 9 — поварня; 10 — поваренные кельи; 11 — Мереженная башня; 12- Поваренная башня; 13 — Хлебная башня; 14 — Водяные ворота с надвратным храмом Преображения; 15 — Духовное училище (кельи); 16 — Большая больничная палата; 17 — церковь Евфимия; 18 — Свиточная башня; 19-Рыболовецкая палатка; 20 — Монастырский архив (кельи); 21 — Священнические кельи; 22-Круглая башня; 23 — башня Острога; 24 — Монашеские кельи; 25 — Святые ворота с надвратной церковью Иоанна Лествичника; 26 — Казнохранилище; 27 — Архимандричьи кельи; 28-Грановитая башня; 29 — церковь Иоанна Предтечи; 30 — трапезная церковь Сергия Радонежского; 31 — сень над крестом, стоящим над первоначальной кельей Кирилла; 32 — сень над деревянной часовней Кирилла; 33 — Малая больничная палата; 34-Котельная башня; 35 — Кузнечная башня; 36 — Вологодская башня; 37 — Казанская башня; 33 — Ферапонтовская (Московская) башня; 39 — Косая башня; 40 — Большая Мереженная (Белозерская) башня; 41 — церковь Ризположения из села Бородавы; 42 — мельница из села Щелкова.

Plan schematique du monastere de Saint Cyrille sur le lac Blanc:

A — Grand monastere de I’Assomption; Б — petit monastere de Saint Jean; В — Prison; Г — Nouvelle Ville;

1 — cathedraie de I'Assomption; 2 — eglise de Saint Vladimir; 3 — eglise de Saint Epifane; 4 — eglise de Saint Cyrille; 5-eglise de Saint Archange Gabriel; 6 — clocher; 7 — eglise de la Presentation au temple et refectoire; 8 — maisonette de kelar; 9 — cuisine; 10 — cellules de cuisine; 11 — tour Meregennai'a; 12 — tour Povarennai'a; 13 — tour Khliebna'ia; 14 — porte d'eau avec l’eglise de la Transfiguration; 15 — cellule du seminaire; 16 — grand palais d’hopital; 17 — eglise de Saint Eupheme; 18 — tour Svitotchnai'a; 19-maison des pecheurs; 20 — archives du monastere (cellules); 21 — cellules des pretres; 22 — tour Krouglai'a; 23 — tour Ostroga; 24 — cellules des moines; 25-porte Sainte avec l’eglise de Saint Jean Climaque; 26 — tresorerie; 27 — cellules du prieur; 28 — tour Granovitai'a; 29 — eglise de Saint Jean Baptiste; 30 — eglise du refectoire de Saint Serge de Radonege; 31 — pavilion au dessus de la croix, posee sur I’emplacement de I’anceienne cellule de Cyrille; 32 — pavilion au dessus de la chapelle en bois de Cyrille; 33 — petit palais d’hopital; 34 — tour Cotelnai'a; 35 — tour Couznietchnai'a; 36 — tour de Vologda; 37 — tour de Kazan; 38 — tour de Theraponte (de Moscou); 39 — tour Kossaia; 40 — tour Bolchai'a Meregennai'a; 41 — eglise de la Deposition de la Robe de la Vierge du village Borodava; 42- moulin du village Stchelkovo. 140.

63. Стены Нового города с Косой и Большой Мереженной (Белозерской) башнями. XVII в,

Les murs de la Nouvelle Ville avec les tours Kossaia et Bolcha'ia Meregennai'a. XVIIе siecle. 142.

64. Стены Нового города с Вологодской башней. XVII в.

Les murs de la Nouvelle Ville avec la tour de Vologda. XVII е siecle. 144-145.

65. Стены Нового города с Ферапонтовской (Московской) башней. XV11 в.

Les murs de la Nouvelle Ville avec la tour de Feraponte (de Moscou). XVII е siecle. 146.

66. Стены Старого города со Свиточной башней. XVI в.

Les murs de PAncienne Ville avec la tour Svitotchnaia, XVI е siecle. 147.

67. Казанская башня. XVII в.

La tour de Kazan. XVIIе siecle. 149.

68. Галерея восточной стены Нового города. XVII в.

Galerie du mur oriental de la Nouvelle Ville. XVIIе siecle. 149.

69. Котельная башня. XVI в. Фрагмент декора.

Fragment de la decoration de la tour Kotelnai'a, XVIе siecle. 151.

70. Ворота Казанской башни. Деталь,

Detail de la porte de la tour de Kazan. 152.

71. Мельница из села Щелкова. XIX в.

Le moulin du Village Stchelkovo. XIXе siecle. 157.

72. Церковь Ризположения из села Бородавы. 1486.

L’eglise de la Deposition de la robe de la Vierge du Village Borodava, 1486. 159.

73. Центральная часть ансамбля монастыря.

Partie centrale de I’ensemble du monastere. 162.

74. Богоматерь со святителями. Фреска Святых ворот. 1585.

La Sainte Vierge et des confesseurs. Fresque de la porte Sainte. 1535, 164.

75. Архангел. Фреска Святых ворот. 1585. Фрагмент.

L'archange Fragment de la Fresque de la porte Sainte. 1585. 165.

76. Надвратная церковь Иоанна Лествичника. 1572.

L’eglise sur la porte de Saint Jean Climaque. 1572. 166.

77. Церкви Епифания (1645), Владимира (1554) и Успенский ссбор (1497).

Les eglises des Saints Epifane (1645), Vladimir (1554) et la cathedraie de I’Assomption (1497). 169.

78. Внутренний вид Успенского собора,

Interieur de la Cathedraie de I’Assomption. 170.

79. Внутренний вид северной паперти Успенского собора,

Interieur du parvis de nord de la cathedraie de I'Assomption. 173.

80. Успение. Фреска западной паперти Успенского собора. XVII в.

L'Assomption. Frerque du parvis de nord de la cathedraie de I’Assomption. XVIIе siecle. 174.

81. Василий Запокровский. Рай. Фреска северной паперти Успенского собора. 1650-е гг.

Vасi1i Zapokrovski. «Le paradis». Fresque du parvis de nord de la cathedraie de I’Assomption. Vers 1650. 175.

82. Царские врата иконостаса Успенского собора. Середина XVII в.

La porte Sainte de I’iconostase de la cathedraie de I’Assomption. Millieu du XVIIе siecle. 177.

83. Дионисий Глушицкий. Икона «Кирилл Белозерский» из Успенского собора. 1424. (Третьяковская галерея).

Dionisi Glouchitski. L’icone «Saint Cyrille Belozerski» de la cathedraie de I’Assomption. 1424. (Galerie Tretiakov). 178.

84. Киот для иконы «Кирилл Белозерский» из Успенского собора. 1614. (Кириллов, Музей).

L’armoire de I’icone «Cyrille Belozerski» de la cathedraie de I'Assomption. 1614. (Musee de Kirilov). 178.

85. Андрей Рублев с учениками (?). Икона «Успение богоматери» из Успенского собора. 1-я четверть XV в. (Третьяковская галерея).

Andre Roubliov et ses disciples leone «L’Assomption de la Vierge» de la cathedraie de I’Assomption. Debut du XV е siecle. (Galerie Tretiakov). 179.

86. Церковь Архангела Гавриила (1531–1534), колокольня (1757–1761) и Введенская трапезная церковь (1519).

L’eglise de Saint Archange Gabriel (1531–1534), le clocher (1757–1761) et l’eglise du refectoire de la Presentation au temple (1519). 182-183.

87. Миниатюра из «Деяния апостолов».

Miniature du livre «Actes des apotres». 184.

88. Резной деревянный крест. XVI в. (Кириллов, Музей).

La croix sculptee en bois. XVIе siecle. (Musee de Kirilov). 185.

89. Покров с изображением Кирилла Белозерского. 1587. (Ки риллов, Музей).

Le Voile representent Saint Cyrille Belozerski. 1587. (Musee de Kirilov). 186.

90. Домик келаря. XVII в,

La maisonette du kelar. XVIIе siecle. 188.

91. Водяные ворота с церковью Преображения. XVI в.

La porte d’eau avec l’eglise de la Transfiguration. XVI е siecle. 189.

92. Церковь Евфимия. 1653.

L'eglise de Saint Eupheme. 1653. 190.

93. Церковь Иоанна Предтечи (1531–1534) и трапезная церковь Сергия Радонежского (1560).

L'eglise de Saint Jean Baptiste (1531–1534) et l’eglise du refectoire de Saint Serge de Ragonege (1560). 194.

94. Малая больничная палата. 1730-е гг.

Petit palais d’hopital. Vers 1730. 197.

Ферапонтово Ferapontovo.

95. Ферапонтов монастырь. Общий вид.

Vue generale du monastere de Feraponte. 214-215.

96. Ферапонтов монастырь в XVII веке. Рисунок с гравюры.

Le monastere de Feraponte en XVII е siecle. Dessin d'apres une gravure. 216.

97. Святые ворота с надвратными храмами. 1649.

La porte Sainte et les eglises sur la porte. 1649. 219.

98. Рождественский собор (1490), колокольня (XVII в.) и.

Благовещенская церковь (1530–1534).

Cathedraie de la Nativite (1490), clocher (XVII siecle) et eglise de I’Annonciation (1530–1534). 220-221.

99. Рождественский собор. Юго-восточный угсл.

Vue du sud-est de la cathedraie de la Nativite. 222.

100. Церковь Мартиниана. 1640.-1641.

L'eglise de Saint Martinian. 1640–1641. 225.

101. Портал Рождественского ссбора.

Portail de la cathedraie de la Nativite. 226.

102. Рождество богородицы. Портальная фреска Рождественского собора. 1500–1501.

La Nativite de la Vierge. Fresque du portail de la cathedraie de la Nativite. 1500–1501. 227.

103. Внутренний вид Рождественского ссбора.

Interieur de la cathedraie de la Nativite. 228.

104. Богоматерь с коленопреклоненными ангелами. Фреска конхи центральной апсиды Рождественского собора. 15001501.

La Vierge et les anges agenouilles. Fresque de I’abside centrale de la cathedraie de la Nativite. 1500–1501. 229.

1G5. Митрополит Алексий. Фреска юго-восточного столба Рождественского собора. 15СО-1501.

Metropolite Alexis. Fresque de la cathedraie de la Nativite. 1500–1501. 230.

106. Дмитрий Солунский. Фреска юго-западного столба Рождественского собора. 1500–1501.

Dmitri de Salonique. Fresque de la cathedraie de la Nativite. 1500–1501. 231.

107. Христос в доме Симона и грешница, фреска свода южной стены Рождественского собора. 1500–1501.

Christ chez Simon et une pecheresse. Fresque de la cathedraie de la Nativite. 1500–1501. 234-235.

108. Изгнание с пира явившихся не в праздничных одеждах. Фреска свода южной стены Рождественского собора. 1500–1501.

Ceux, qui sont venus en vetements quotidiens, sont expulses du festin. Fresque de la Cathedraie de la Nativite. 1500–1501. 236.

109. Богоматерь с двумя ангелами. Фреска западной стены Рождественского собора. 1500–1501.

La Vierge et deux anges. Fresque de la cathedraie de la Nativite. 1500–1501. 239.

110. Брак в Кане Галилейской. Фреска свода южной стены Рождественского собора. 1500–1501.

Les noces de Cana. Fresque de la cathedraie de la Nativite. 1500–1501. 242.

111 Четвертый Вселенский собор. Фреска западной стены Рождественского собора. 1500–1501.

Quatrieme concil oecumenique. Fresque de la cathedraie de la Nativite. 1500–1501. 243.

112. Чудо о ковре. Фреска южной стены дьяконника Рождественского собора. 1500–1501.

Miracle avec un tapis. Fresque de la cathedraie de la Nativite. 1500–1501. 244.

113. Орнамент полотенца. Фреска Рождественского собора. 1500–1501.

Peinture ornementale. Fresque de la cathedraie de la Nativite. 1500–1501. 247.

114. Паникадило из Рождественского собора. Фрагмент.

Partie du lustre de la cathedraie de la Nativite. 243.

Белозерск Beloserck.

115. Церковь Успения. 1553.

L’eglise de I'Assomption. 1553. 260 261.

116. Мост через ров. XVIII в.

Pont sur le fosse XVIIIе siecle. 263.

117. Церковь Ильи. 1690.

L’eglise de Saint Ilia. 1690. 265.

118. Преображенский собор. 1668-1670-е гг.

La cathedraie de la Transfiguration. Vers 1668–1670. 266.

119. Церковь Всемилостивого Спаса. 1723.

L'eglise du Sauveur Misercordieux. 1723. 267.

120. Церковь Всемилостивого Спаса. Фрагмент. 1723.

Partie de l'eglise du Sauveur Misercordieux. 1723. 268.

121. Особняк. Середина XIX в.

La maison d’habitation. Millieu du XIXе siecle. 270.

122. Особняк. Первая половина XIX в.

La maison d’habitation. Debut du XIXе siecle. 271.

123. Икона «Богоматерь Одигитрия» из Белозерска. XII в. (Русский музей).

I'icone «La vierge Conductrice» de Beloserck. XII е siecle. (Musee Russe). 272.

Иллюстрации 1, 21, 48, 49, 54, 61, 63, 66, 67, 75, 99, 116, 121, 122 — фото авторов; 105, 106, 109, 110, 111, 113 — фото В, В. Р о б и н о в а; 4, 7, 10, 12–14, 16–18, 20, 22–25, 28–32, 34–42, 44, 46, 47, 50–53, 58, 59, 64, 65, 68–72, 74–81, 84, 86, 88–94, 97, 98, 100–104, 112, 115, 118–120 — фото А. А. Александрова, которым проведена специальная фотосъемка для настоящей книги.

Графические иллюстрации выполнены архитектором В. А. Лапиным.

Список иллюстраций переведен на французский язык И. Я. Качаловой.